Нелёгкий выбор.

Летели с плахи головы, Летали руки-голуби… Поранят да не больно мне, Научилась дышать болью. Споясаны оковами, Отпущены Пилатами, Да кормят перегонами, Сквозь горло сжатое… (с) Анна Пингина – Лисы-Вороны (АХИМСА). 1262 год. Южнее города Тигг. Цинтра, провинция Нильфгаарда.       Лютик полулежал у костра, вытянув вперёд ноги и сняв со своей головы фантазийную шапочку с пером. Они чудом ускользнули из города, мимо стражников, из нильфгардского гарнизона, поставленных их выходкой на уши. Вернее, охрану науськал Свиное рыло, но суть от этого не менялась. До того уязвлен был градоправитель, что полчаса ещё орал не затыкаясь, что его де полили грязью и совершили попытку, чуть ли не прилюдного умерщвления, путём утопления. — Ага, — хохотнул менестрель — в луже. Я сложу об этом балладу! Присцилла? — теперь в условленном месте, в километре от городской стены, на небольшой поляне, скрытой от посторонних глаз густыми зарослями ольхи, беглецы дожидались прихода их приятеля Дуду, весточку которому всё же умудрились передать, через прачку, рядом с прачечной которой, так своевременно оба скрылись в развешанных на верёвках простынях. Рыжеволосая женщина, вышедшая с полной бадьёй белья, весьма удачно застукала Лютика и его подругу, в тот миг, когда Присцилла одаривала барда, за сообразительность, своим сладким поцелуем, ибо предыдущим в щёку, молодой человек не удовлетворился, запросив продолжения банкета. — Ах вы, охальники! — прачка, именуемая Мартой, перехватила свой таз одной рукой, а второй вытащила с оного мокрое полотенце, чтобы как следует ударить им, по целующейся парочке. Пойманные на «месте преступления» музыканты вмиг отскочили друг от друга, будто кошки, на которых выплеснули кувшин холодной воды, дабы те не орали под окнами. — Ишь, чаво вздумали! — заворчала почтенная матрона, передумав использовать мокрое полотенце в качестве оружия. — Щас устрою вам! — Постойте, сударыня! — явно недовольный тем, что их прервали, Лютик, примирительно замахал руками. — Валите отседова по добру, по здорову, пока муженёк мой Ганс бока вам не намял! — Послушайте… — Пшли вон! — Мадам! — Кому сказано?! — однако, Присцилле удалось урегулировать негодование прачки, путём передачи той пары медных грошей, вынутых откуда-то из складок атласного платья, в обмен на сущую безделицу – услугу о взаимопомощи. Сообразив свою выгоду Марта мгновенно заулыбалась желтоватыми зубами, где одного переднего, в сей чарующей улыбке, не было вовсе. — Так бы и сказали милсдарыня сразу. Чаво тянуть? — монеты мгновенно оказались припрятаны, а сама дама, с умным видом принялась советовать музыкантам отличное место для того чтобы дождаться их товарища. — Туды надать. Точно вам говорю. Там караул, что вокруг стен шастает и носу не кажет. Ольшевник место вроде как страшное, да только страху там разве ж что разбойники могут быть и то, давно их не видали, как страховидло то появилось колдовское. — Крутишь, мать — недоверчиво сощурился Лютик. — Ой, крутишь. — Да чаво мне? — Ничаво — оборвал. — Ступай!       На удивление им повезло. Место, правда, оказалось тихим. И была эта тишина результатом стараний элементаля Финвольда или же по иной, какой причине, то бард в этом всём совсем не желал разбираться. Больше того – даже думать! Все мысли Лютика занимали на данный момент только его друг – Геральт, а так же допплер Дуду, который всё не шёл. — Не обманула ли нас эта прачка? — вслух принялся рассуждать поэт, устремив синие глаза на слабо тлеющий костерок. — Как считаешь, Присцилла? — Я думаю – нет. Зачем ей? — присела рядом, перекинув золотистую косу через плечо. — Всё же меня изнутри скребёт какое-то тягостное чувство, что не даёт мне покоя. К чему бы это? Предчувствие? — Это ожидание — вздохнула, пошевелив сухой длинной веткой костерок, который неминуемо пустил вверх сноп красноватых искорок. — Ничего нет хуже этого. По крайней мере, мне так кажется. Ненавижу, когда время тянется, будто смола с елки. — Да… темнеет — констатировал Лютик, прикидывая попутно, сколько же прошло времени с момента их игры в прятки с городской стражей. — Всё как-то связано. Геральт, нильфгаардцы, жрецы… только не пойму как. — Морщинка залегла меж бровей менестреля, когда тот нахмурился. Шутливое настроение, которое часто бывало его спутником, давно уже покинуло молодого человека, уступив место некой мрачной решительности. — Тише! — насторожилась девушка, заслышав в ольшевнике шорох. Кто-то большой пробирался через заросли, ломая сухие ветки. — Вдруг это тролль или ещё кто похуже? — Испуг вполне обоснованный, ибо свято место, как правило, пусто не бывает. Ведьмак убил каменного монстра, но его ареал вполне мог заполнить кто-то другой, тем более что Геральта из Ривии поблизости не было, чтобы предотвратить превращение музыкантов в чей-то сытный ужин. Уж то, что любая тварь этого мира только «за», чтобы попробовать человечинку на вкус сомневаться не приходилось. — Ах… — выдохнул Лютик, чувствуя, как по спине побежали исполинские мурашки, в тот миг, когда лёгкая ручка его приятельницы, будто в подтверждение её просьбы, легла поэту на плечо. — Твою мать… — шепот вышел сиплый и неубедительный, оттого, видимо, что во рту мигом пересохло от страха. Дальше, менестрель мог бы смутно вспомнить, как они с Присциллой вполне синхронно поднялись со своего места, в надежде, что успеют драпануть, что есть мочи, в сторону города, если приближающийся шум подтвердит их страшные догадки своим явлением на поляну. Минута, ещё одна… треск… нервы вытянувшиеся как канаты, от неизвестности и желания бежать… — Ну и забрались вы! — пробасил знакомый Лютику голос, вслед за которым показалась массивная фигура Урсу. Оба – поэт и певица не менее синхронно выдохнули, уставившись на здорового мужика немигающим взглядом и решительно не понимая, что тут вообще происходит. — Ты… — протянул менестрель, наконец, разрушив «пленительную» тишину этого мгновения, в котором смешалось удивление и облегчение. — Я — как-то глупо улыбнулся Урсу, мало походящий на низкорослого допплера. — А вы кого ожидали? — Дуду? — рискнула предположить Присцилла, обретая дар речи. — Это ты? — Ну не император Эмгыр вар Эмрейс, явно — усмехнулся здоровяк. — Докажи? — решил подстраховаться Лютик, ибо с допплерами нужно было держать ухо востро. За ними, этими самыми допплерами всегда глаз, да глаз. — Ты мне не веришь? — несколько обиделся, так называемый хозяин корчмы. — Серёзно? — снова улыбка, которая никак не вязалась с угрюмой физиономией Урсу. — Ну ладно… — вздохнул, да пожал широкими плечами. — Хозяин-барин! Но вот уж не думал, что ты старина, не узнаешь меня. Раньше же, как бывало… хоть вороном, хоть зайчиком, а хоть и самим Белым Волком. — Постепенно огромная фигура, которая казалась в свете костра ещё больше и страшнее, стала таять в воздухе, превращаясь в высокого и поджарого ведьмака, лоб и левую щёку которого пересекал узкий розовый шрам. Лишённые всякого пигмента седые волосы рассыпались по плечам, обтянутым старой кожаной курткой с серебряными шипами, той самой, что была на Геральте в последний раз, когда допплер видел его. Кожаные же брюки, высокие сапоги верхового, два меча за спиной и желтые кошачьи глаза. — Пойдет? Фома неверующий! — Дуду!!! — обрадовался Лютик, бросившись к мимику в тот миг, когда вышеупомянутый как раз принимал свой настоящий облик – маленького лысого человечка, вернее существа на него похожего и не менее антропоморфного, только с огромным носом и острыми ушками. — То-то же! — снова улыбнулся допплер, которому решительно не нравилось превращаться в ведьмака. — Эка вы вляпались, дамы и господа!