Rich and Bitch

— Что? — опешил парень, выпрямив спину. — М-мы ведь не об этом сейчас говорим, — запинался парень практически на каждом слове. — Я... я имел в виду, что... Ты можешь заработать, нарисовав меня. Ведь ты художник... И... И вообще, бросай работу, от которой тебя тошнит, и переезжай ко мне, — Чимин, наверное, так обрадовался человеку, с которым может поговорить, что потерял над собой контроль. Он так обрадовался человеку, которого видел у себя дома, что у него сорвало крышу. Присутствие кого-то, кто мог произнести его имя, опьяняло брюнета. Он готов был отдать все, он готов был сделать все, лишь бы только этот человек навсегда остался тут и так вот разговаривал с ним. Хоть иногда, хотя бы по праздникам. И, кстати, о праздниках. Ему нужен хоть кто-то, кто проводил бы с ним Рождество, наряжал ёлку и дарил какие-то банальные рукавицы на Новый Год. Оправдывая этот подарок тем, что он хочет, чтобы тебе было тепло, даже когда его не будет рядом. Кто-то, кто поздравлял бы его с днем рождения. Кто-то, кто помогал бы задуть свечи на торте. Кто-то, кто принимал бы его подарки. Кто-то, кто пил бы его кофе и звал его по имени. И на миг Чимину показалось, что он даже готов стать геем, потому что что-то шевелилось внутри, когда он смотрел на Шугу. Он так быстро привязался к этому розоволосому парню из-за нехватки людей в своей жизни. Он так быстро привязывался, потому что надоело быть одному. Парень дорвался до живого человека, который сейчас слушает его и даже говорит что-то в ответ. И моментально к нему привязался.       Да, ему сорвало крышу. Но брюнет больше не хочет быть одиноким. Он пойдет за этим незнакомым парнем куда угодно, потому что именно он оказался рядом, когда ему так нужно было с кем-то поговорить. Он хотел подарить ему все свое тепло, всю свою нежность, ласку и заботу. И все это было так странно и безответственно. Так халатно и бездумно. Да, брюнет действительно был странным. Он и сам это осознавал. Но вот, вот что случается с человеком, который никому не нужен, вот что бывает с одиноким человеком, когда с ним кто-то говорит, когда с ним кто-то остается.       Ну вот, в душе он уже гей. В душе он уже влюбился, и это так странно. И глупо, очень-очень глупо. Но вот такой вот он, Чимин, потерявший голову, Чимин, который больше не хочет быть никому ненужным Чимином. — Ээ... — Шуга на мгновенье замялся. — Переезжать к тебе? Чувак, у тебя с головой все в порядке? Не важно, каким будет твой ответ, мне кажется, что ты конченый псих. — Просто мне почему-то кажется, что ты очень хороший человек. Возможно, мы могли бы помочь друг другу? Как ты думаешь? — Я думаю, ты придурок. Ты точно псих. Ты ничего обо мне не знаешь! Поэтому заткнись. — Прости... — поджал губы Чимин. — Ну, так что, нарисуешь меня? — с надеждой в глазах спросил брюнет и решил сменить тему, увидев, как взбесился розоволосый из-за его тупого вопроса. Но он был вполне серьёзен. Даже можно сказать, что таким серьёзным он еще никогда не был. Он, правда, ждал ответа "да". Но еще он прекрасно понимал, что ни за что его не получит. Какие противоречивые чувства в нем играли. Но он ничего не мог с собой поделать. Пускай, пускай этот парень перед ним посылает его куда угодно, пусть кроет его матами, но он все равно останется для Чимина розоволосым комочком. Чимин обычно был очень обидчивым, но тут он готов был вытерпеть любые обидные слова из уст Шуги, они бы его не тронули, потому что он точно уверен в том, что это всего лишь маска. Он никогда не ошибался в людях. Он видел их насквозь. Да и в чем-то они с этим парнем были схожи. Оба никому не нужны? Пф. Нет, в Шуге нуждаются полгорода. Но это не то. Чимин бы не хотел, чтобы в нем нуждались так. Хотя, может, он и не прав, ведь у художника наверняка были друзья. Но все же он чувствовал какую-то нить, которая их связывала. Что это за нить? Может, брюнет просто-напросто придумал ее? Чимин тоже еще какой художник, его воображение рисует ему картинки получше, чем у Пикассо. Наверное, да, Чимин просто очень хотел, чтобы такая нить существовала. А ее отсутствие причинило бы парню боль, поэтому он придумал ее. Вот так вот просто взял и придумал. — К твоему сведению, я рисую только обнаженную натуру, — хмыкнул розоволосый. — Ну... — Чимин почесал макушку. — Я мог бы снять футболку. Нарисовал бы меня по пояс? Можешь? — Да, думаю, что могу, — согласился парень. — Дай мне бумагу, карандаш, ластик и какую-нибудь книгу.       Чимин сразу поднялся и принялся искать всё то, что попросил его гость. Искать долго не пришлось, в его доме можно было найти что угодно. Он отдал принадлежности прямо в руки Шуги, а сам сел обратно на диван. — Снимай свою футболку... Или тебе помочь? — наигранно сделал выпад юноша. — Не надо, — вздрогнул брюнет, сделав рывок назад, вжался в спинку кожаного дивана и снял с себя предмет одежды. — Ммм, неплохо, неплохо, — прокомментировал Шуга, оглядывая его накаченный торс.       Чимин тут же смутился и отвернулся в другую сторону, чтобы не встречаться взглядами. А Шуга все скользил по его торсу глазами и думал о том, насколько может быть хороша нижняя часть, судя по верхней. Если честно, Шуга ну никак не ожидал, что под его футболкой скрывается такое. Ведь его лицо: милые щечки, пухлые губки и такие искренние глаза, которые смотрят прямо в душу и так воодушевляюще блестят — его лицо было милым, как у подростка, а тело, как у зрелого мужчины. Лицо совершенно не соответствовало его телу, казалось, такому идеальному. Шуга закусил губу. Что это? В паху у розоволосого запульсировало. — Как мне, лечь или сесть? — прервал мысли художника смущенный Чимин. — Ложись на бок, — приказал Шуга, и парень послушно лёг. — Теперь руку вот сюда, — бледнокожий положил на кресло книгу, на которой был лист бумаги, а также карандаш и ластик. Он взял руки Чимина и положил в нужное положение, а тот продолжал краснеть.       Чимин ошалел. Эти прикосновения сведут его с ума.       "Чёрт, как от него приятно пахнет, и кожа такая нежная, как у младенца", — думал розоволосый, возвращаясь на место и делая глубокие вдохи.       Шуга сел на место и вытянул руку перед собой. С помощью карандаша он стал замерять части тела натуры по отношению друг другу. Про себя еще много-много раз отметил, что Чимин, действительно, очень хорошо сложен, пропорции тела правильные и красивые. За всю его жизнь художественного опыта, было очень много натур, но Чимин был самой лучшей.       Да и один взгляд на его накаченный торс, мышцы на руках, красивую шею и слегка выпирающие ключицы, один взгляд, и Шуга был готов убежать в ванную. Но он держался, стараясь сконцентрироваться на карандаше в руке, который уже сам по себе вытанцовывал на белом листочке набросок.       Шуга заинтересованно водит карандашом по поверхности бумаги. Можно сказать, что рисование — это единственная радость в его серой жизни, которая больше напоминала кучку дерьма.       Он всегда выкладывался на полную, посвящал своему увлечению всего себя и надеялся, что в один прекрасный день сможет бросить ненавистную работу и связать свою жизнь с художеством, даже если и пройдет много лет, перед тем, как этот момент наступит.       Юноша все равно надеялся, и эта мечта грела его такими холодными вечерами, когда в него кончал очередной аджосси. Эта мечта помогала ему не дать по роже какому-то зажранному мужику, заказавшему его до утра. Она напоминала ему, ради чего он все это терпит. Ему так часто хотелось сбежать. Просто сбежать от всего. Разбить свой мобильный телефон, уволиться с работы, нассать под дверь всем, кто им пользовался, взять все свои краски, листы бумаги и карандаши, запрыгнуть на старенький велик и уехать куда-то далеко-далеко, где его никто бы не знал, где у него не было бы никакого статуса «профессиональной шлюхи». Где он бы был обычным учителем рисования или известным художником, у которого заказывали бы портреты. Но он не мог. Потому что его так манила эта самая мечта. Он не мог все бросить, иначе его мечта так и останется просто мечтой. И этого Шуга боялся больше всего.       После того, как Шуга прорисовал черты лица, он переходит дальше и понимает, в сотый раз признает, что парень, действительно, ОЧЕНЬ хорош, и это даже возбуждает. В меру накаченные руки, ровная смугловатая кожа, к которой хочется прикоснуться и провести рукой по кубикам пресса. Почувствовать под ладошкой эту рельефность и проследить, как по чужой коже пробегают мурашки. Облизать эту тонкую шею с выпирающим кадыком. А эти пухленькие розовые губки, в них так и хочется впиться и узнать какие они на вкус. Такие же сладкие, какими кажутся?       Это первый раз, когда Шуга действительно по-настоящему кого-то хотел. Он не играл никакой роли и не притворялся, потому что не было никакого смысла этого делать. Шуга, действительно, был возбужден только лишь от голодных взглядов, устремленных им на парнишку. Только осматривать каждый сантиметр этого аппетитного тела уже доставляло художнику невероятное наслаждение. Это было в сотни раз приятнее секса. Поэтому в голову лезли всякие грязные мысли и фантазии. Которые розоволосый старался как можно скорее отогнать, ведь мальчик выглядел таким чистым и невинным, Шуге не хотелось этого портить.       Это первый раз в его практике, когда поход на работу оборачивается вот так вот. Шуга встретил очень одинокого и милого парня, которому просто не хватает внимания. Да, он странный, но эта странность придает ему особенности и пикантности и отличает его от всех остальных. Юноша полностью погружается в рисование, кисть руки уверенно двигается, оставляя отрывистые штрихи по форме тела.       Спустя сорок минут работы, Шуга оценивающим взглядом пробегается по рисунку, затем по натуре, потом снова по рисунку. Что-то подправляет и, когда считает, что закончил, не спешит показывать рисунок брюнету, который за все время ни разу не пошевелился и не издал ни одного звука, он, кажется, даже дышать боялся. Чимин с таким трепетом наблюдал за Шугой, боясь его спугнуть. А Шуга глянул на торс парня, жадно бегая глазами по кубикам и играющим мышцам, которые он уже нарисовал. Парень пытался запомнить это, каждый изгиб, каждую царапинку и каждый шрамик на смуглой коже, каждый сантиметр. Он все это пытался запомнить и запечатлеть глазами-фотоаппаратами. Ведь вряд ли ему придется увидеть это еще хоть раз. Тело Чимина невероятно вдохновляло розоволосого.       Спустя пару минут художник поднимает рисунок и протягивает его Чимину.       Брюнет неуверенно садится, наверняка все тело непривычно ломит, ведь так долго лежал неподвижно. Он аккуратно берёт рисунок из рук Шуги и с восхищением рассматривает его. Потом переводит взгляд на розоволосого, а в глазах читаются восторг и уважение, глаза блестят еще пуще прежнего, что вызывает у художника смешок. — Это... Это просто потрясающе! Невероятно! Очень красиво! — со всей искренностью говорит Чимин. — Он великолепен! Сколько я должен за этот рисунок? — спрашивает парень. — Ничего не должен. Рисование — это пока что не работа, всего лишь лучшая часть моей жизни. Так что, считай подарком. — Но ведь тебе нужны деньги. Я заплачу, сколько скажешь. — Я сказал нет. — Ты говорил, что тебе нужны деньги, чтобы платить за учёбу. Ты очень талантливый, давай, я буду платить за учёбу в Академии? Ну, пожалуйста! Почему ты отказываешься от этого? — Да блять, какого ты ко мне привязался-то? Достал уже. Ты реально ОЧЕНЬ стрёмный!       Ну вот, опять. Опять он слышит эти слова: "Достал уже". Опять. Он всех бесит и по-прежнему никому не нужен. Хоть он и привык слышать эти слова, ведь он слышал их намного чаще, чем элементарное "привет", "как дела?", "Чимин". Но, несмотря на привычку, они все равно отдавались дребезгом в его душе. Этот звук. Дребезг. Это в его душе разбивается еще одна надежда. — Ладно, извини за всё. Ты можешь уйти, если хочешь... Я... Не держу. И спасибо огромное за рисунок, он прекрасный, — проговорил Чимин, надевая футболку.       "Как и ты", — пронеслось в голове у розоволосого.       Шуга молча кивнул и направился к входной двери.       "Не отпускай меня так просто", — вертелось в голове у розоволосого, а он все ближе и ближе подходил к входной двери.       "Скажи что-то, идиот!", — обратился он уже к себе. — "Скажи, что ты не можешь просто так взять и уйти, потому что до утра еще много времени!"       Гребаная гордость. Он не мог остаться. Он не мог остаться просто так. Без каких-либо на то причин. Не мог. Но почему-то ему вдруг так захотелось. Сколько бы он ни убеждал себя, что пора съёбывать из этой психушки, он все равно хотел остаться. Хотел бы стать постоянным пациентом. Но он был слишком гордым, чтобы сказать об этом. Поэтому просто молча надел обувь, накинул толстовку и вышел за дверь, даже не попрощавшись с брюнетом. Юноша боролся с желанием обернуться, но он просто ушел. А Чимин еще долго стоял в дверном проеме и смотрел в пустоту подъезда, в которой скрылся розоволосый комочек. Хотелось сорваться с места, догнать его и обнять, еще хуже, хотелось поцеловать. Но он просто стоял на месте и смотрел на пустую лестничную клетку.       Когда Чимин перестал чувствовать запах одеколона Шуги, так быстро выветрившегося из-за открытой двери, он скатился по стеночке, прижав колени к груди и обняв ноги руками.       Теперь, когда брюнет остался один, все это словно сон, он снова один и ничего в его доме не говорит о том, что недавно здесь был кто-то живой. Ничего, кроме этого рисунка на газетном столике, с красивой подписью в правом нижнем углу и датой. Чимин закрыл дверь и поплелся в зал, шарпая ногами по полу. Он благодарен этому розоволосому, что тот позволил хоть на немного почувствовать себя живым, но, черт возьми, этого было слишком мало. Зачем же он отпустил его? Может, потому что думал, что тот никуда не уйдет? Чимин сел на кресло, в котором недавно сидел Шуга, свернулся в клубочек, оно еще было теплым и пахло его одеколоном, еще держало в себе присутствие Шуги. Чимин потерся щекой об кожаную обивку и закрыл глаза.       Почему люди такие глупые? Причина несчастья людей — они сами... Вот и все.