Мифы наизнанку

      Дорогая NN! Наверное, Вы ждете от меня результатов моего расследования? Признаться, эта история двадцатилетней давности заинтересовала меня так же сильно, как и Вас, но я так и не смог узнать ничего, заслуживающего Вашего внимания. Конечно, в Париже до сих пор говорят об этом происшествии, на основании разных слухов можно написать целый роман, который, пожалуй, будет таким же захватывающим, как «Тридцатилетняя женщина» или «Индиана». Но, к несчастью, я напрочь лишен писательского таланта. Кроме того, я обещал, что предоставлю Вам только самые достоверные сведения. А таких сведений у меня нет! Позвольте же мне ограничиться лишь кратким описанием главных действующих лиц этой действительной или мнимой драмы. Я даже не надеюсь, что Вы удовлетворите Ваше любопытство, взглянув на три этих портрета, к тому же написанных неумелой рукой. Но все же представлю Вашему вниманию описание этих героев: герцога, герцогини и барона.       Жан-Батист Л. родился в семье трактирщика. Говорят, что заведение его покойного родителя называлось «Кабан», якобы поэтому этот прославленный военный и получил свое прозвище. Позвольте мне заметить, что я в это нисколько не верю. Впрочем, об этом позже. Жан-Батист вступил в армию еще при старом режиме, резко выдвинулся в эпоху Директории и стал, наконец, генералом при Наполеоне. Император пожаловал ему титул графа, однако производить его в маршалы отказывался. Как многие думают, этим и объясняется тот факт, что во время «Ста дней» генерал Л. не примкнул к вернувшемуся с Эльбы вершителю судеб Европы, а отправился в Гент вместе со своим обожаемым монархом и кучкой верных ему эмигрантов. Людовик XVIII оценил преданность бравого генерала, и после окончательного поражения Наполеона граф получил место в палате пэров и титул герцога Марса. Как видите, он поступил весьма дальновидно, ведь если бы он сохранил верность Корсиканскому Чудовищу, то ему, возможно, тоже довелось бы командовать собственным расстрелом, как и бедному маршалу Нею. А так герцог Марс сделал блестящую карьеру при дворе и стал приближенным герцога Ангулемского, как в свое время граф Л. был доверенным лицом вице-короля Евгения в Милане.       Неудивительно, что даже сейчас во многих гостиных Сен-Жерменского предместья, объясняя все эти удивительные превращения, нашего герцога удостаивают сравнения с Талейраном и даже с Алкивиадом. Что же, даже очень умные люди могут ошибаться. Это все совершенно не так! Герцога ни в коем случае нельзя сравнивать с этими достойными всяческого уважения людьми хотя бы потому, что он нисколько не интересовался ни политическими, ни какими бы то ни было другими интригами. Один мой знакомый, заседавший в палате пэров в эпоху Реставрации, передавал мне такие слова герцога Марса, сказанные им в минуту откровения: «Директория, Наполеон, Бурбоны – да черт их всех дери! Мое дело – война, я служу только Франции. С кем воевать – это пусть без меня решают, но свое дело я делаю хорошо».       Как видите, герцог Марс был не более деликатен, чем прославленный герцог Данцигский, однако его таланта нашему герцогу все же недоставало. Герцог Марс, сущий бог войны, был всего лишь храбрым рубакой, жестоким, бесстрашным, отнюдь не глупым, но далеко не гением. (Помните ли Вы, какое он получил прозвище?) Возможно, именно поэтому Наполеон так и не сделал его маршалом. Впрочем, император, весьма любивший вершить судьбы подчиненных, все-таки в свое позаботился о будущем своего генерала, женив его на одной самых красивых дам Империи.       Это брак был важной из частей плана корсиканца по скрещиванию новой и старой знати. Мадемуазель Г. происходила из очень знатного рода, ее дальний предок был натуральным сыном одного из Лузиньянов, франкских королей Кипра, поэтому Венера (так звали эту женщину) и получила в свете прозвище Прекрасной Киприды. Во многих гостиных я услышал про нее столько нелестных отзывов от строгих матерей семейств и столько восторгов в ее адрес от отцов этих же самых семейств, что могу сказать Вам только одно: все толки о ее неземной красоте – это правда! Я не мастер описывать чью-либо внешность, но поверьте мне: герцогиня Марс была просто божественна. Разве одного этого слова недостаточно для описания ее внешности? Венера царила и Милане, где жила вместе с мужем во времена Империи, и в Париже, где ее супруг так удачно устроился в эпоху Реставрации. «Герцогиня реставрирует при дворе Людовика XVIII нравы времен Людовика XV», - говорили ее недоброжелатели. И отчасти это было правдой. Еще в Милане она была окружена чичисбеями (как говорила ее светлость) или хахалями (как говорил его светлость, впрочем, тогда еще всего лишь граф, а не герцог). Чичисбей, конечно, всегда был у нее только один, но сменялись они с калейдоскопической быстротой. Как ни странно, ее мужа это нисколько не интересовало. Вы же помните, что он считал себя богом войны. Что ж, его очаровательная супруга, сетуя на многочисленных поклонников, не раз заявляла в гостиных, куда была вхожа (а ее, разумеется, принимали во всех лучших домах Парижа), что могла бы стать богиней любви. Именно так!       - Вы же никого не любите, милочка, - ответила ей однажды на такие слова маркиза Юнон, которая тогда играла роль мадам Сан-Жен от партии эмигрантов.       - Да, это так, - отвечала невозмутимая герцогиня Марс, – но это ничего не меняет. Я остаюсь холодна к своим поклонникам, но жить без их поклонения я бы не смогла. Если бы я полюбила хоть кого-нибудь (кроме моего дорого Батиста), за один месяц увяла бы, как роза под осенними ветрами (а в этом случае мне бы пришлось уехать из Парижа в какой-нибудь сельский замок). Возбуждать во всех любовь, не зная любви, – такова моя незавидная участь.       Немногие ей верили. Говорили, что еще в Милане Венера родила от маркиза Меркури то ли мальчика, то ли девочку. В Гренобле я встречался с неким Энео Трояни, капитаном сардинской армии, который пытался уверить меня, что я имею честь разговаривать с сыном прославленной герцогини Марс (ведь дурная слава, мой друг, - это, в конце концов, тоже слава, нет ничего удивительного в том, что не весьма деликатные люди хотят погреться в ее лучах). Впрочем, все это только слухи, а я обещал Вам, что буду писать лишь о достоверных фактах. В самом деле, в Париже, герцогиня Марс ни разу себя не скомпрометировала. О, я прекрасно понимаю, что вы мне не верите, но это так. Репутации Прекрасной Киприды ничто не угрожало все эти годы, до тех пор, пока на сцене не появилось третье лицо моего короткого повествования.       Барон Луи-Шарль-Огюст д'Адонис происходил из незнатной и небогатой семьи. Его предку, однако, удалось выхлопотать себе баронский титул еще во времена Ришилье. К счастью, молодой барон оказался единственным наследником своего родственника со стороны матери, нажившего миллионы в эпоху великих потрясений. Статус завидного наследника и объяснял его появление в богатых особняках Сен-Жерменского предместья. Богатый наследник – завидный жених! При желании барон д’Адонис мог со своими миллионами сделаться и герцогом, и пэром Франции, но вся беда была в том, что такого желания у него, кажется, никогда и не было. Барон служил докладчиком в каком-то совете, однако он и не мечтал о продвижении по карьерной лестнице. Подлинной его страстью была ботаника. Он знал о цветах почти все и мог говорить о них часами, нисколько не заботясь о том, что докучает своим слушателям. За своей внешностью он нисколько не следил. Это был сутулый молодой человек лет двадцати восьми, больше о его облике я ничего не узнал. Как-то раз он, это некрасивый юноша в видавшем виды платье и с грязными ногтями, появился в роскошной гостиной герцогини Венеры, которая всегда была окружена блестящими молодыми людьми.       Но что я могу рассказать дальше? Увы, на этом моя история заканчивается. Все-таки постараюсь написать еще пару строк, хотя они, конечно, не удовлетворят Ваше любопытство.       Бывая у герцогини, барон всегда говорил только о каких-то цветочках. Сначала его, богатого наследника, слушали с интересом, потом гости стали откровенно скучать, потом дело дошло до насмешек, которые резко прервала царственная герцогиня. Барон стал в ее доме желанным гостем. Связь барона и герцогини вскоре стала всем очевидна. Она катала его в своем экипаже по Булонскому лесу, приглашала его в свою ложу в Итальянской опере. А потом…       Вы же, собственно говоря, и хотите узнать, что же случилось потом? Признаюсь Вам честно: я этого не знаю. Скажу только то, что и так всем известно: герцогиня и барон пропали. Просто исчезли. Объяснение? Никакого разумного объяснения нет, только слухи. Но не стану же я их пересказывать.       Через год после таинственного исчезновения на кладбище Пер-Лашез появился роскошный надгробный памятник, посвященный герцогине Марс. В том же году на кладбище Монмартр появилось другое надгробие, надпись на котором гласит, что под ним покоятся останки барона д’Адониса. Но как так случилось, что весь Париж пропустил их похороны?       Говорили… Говорили всякое: герцог, взбешенный кабан, застал герцогиню и барона и убил обоих; герцогиня и барон вместе уехали в Бразилию и т.п. Стоит ли пересказывать всю эту чепуху? Пожалуй, расскажу Вам лишь один слух, самый нелепый.       Недалеко от Фонтенбло есть одна бывшая дворянская усадьба. Служившая некогда домом какому-то всесильному вельможе, любителю безумной роскоши, сейчас она служит кровом для тех, кто потерял свой разум. Среди обитателей этого приюта скорби, по-своему интересных, Вы найдете одну даму, она занимается садоводством. Эта особа может часами рассказывать о каждом кустике, о каждом деревце, скажет Вам его название на латыни. Но больше всего она печется об одном цветочке. Женщина называет этот цветочек «мой Шарль» и говорит, что это ее возлюбленный, убитый злым кабаном, но превращенный в цветок ее вечной любовью.       Что же касается герцога, то о его дальнейшей судьбе все прекрасно осведомлены. Говорят, что Луи-Филипп хочет назначить престарелого Марса военным министром.       PS. Вы поверили в эти басни с цветком? Друг мой, простите мне эту невинную шутку. Наш общий знакомый Люсьен де Р., принятый при дворе императора Педру, вскользь упомянул о беглецах в последнем письме. Сведения у него совершенно точные, но подробности я сообщу вам после, когда они дойдут и до меня через бушующие волны океана с новым письмом приятеля. А сейчас могу только сообщить, что, по словам Люсьена, вид у герцогини (да и у барона) вполне себе цветущий.