Дольче вита, Италия!

После Колизея ноги отваливаются. Это у нас с Добрынич, давно привыкших много и быстро ходить. Все остальная группа уже совсем никакая. А ещё теперь предстоит уже самостоятельно добираться до отеля на окраине, потому что среди нас нашлись почти что новоявленные «гладиаторы». Они готовы буквально, в прямом смысле этого слова, идти на смерть и ползти и на третью, четвертую и т.д. экскурсию подряд, которые Серджио и Евгения вытаскивают наперебой вне программы (и, конечно, за дополнительную плату), как фокусники кроликов из пустого цилиндра. Были бы только евро. В Вечном городе, как в Греции, есть все и на любой вкус. Устали от стандартных экскурсий, типа православная Италия и галерея Боргезе? Окей, имеется тур по местам, где обретаются призраки великих политиков и палачей. Например, если повезёт, встретите даже привидение Гая Юлия Цезаря, заверяют гиды. Кстати, в тот день, когда он пал от рук убийц, жена, по легендам, слезно умоляла супруга «не ходить на работу и взять отгул по болезни, потому как зело нехорошее предчувствие». Ну, или по крайней мере, одеться «поскромнее, в тогу попроще». Чем все закончилось, мы-то хорошо знаем, а Гай Юлий поступил, как гласит правило «настоящего» мужчины: послушай женщину и сделай все наоборот. За что и обречён теперь, согласно городскому римскому фольклору, проделывать ежедневно путь от постели до места гибели и переживать всю неприятную сцену заново. Такой вот посмертный Цезаревский день сурка... Не интересуетесь мёртвыми, покажут римскую недвижимость современных мировых богачей и кинозвезд... За дополнительную плату (таки да, любимое понятие в Италии) в некоторые дома даже можно войти и пофотографировать. Потом демонстрировать лучшие кадры друзьям и небрежно комментировать: «А, это моя новая вилла... недавно тут приобрел». Поклонникам кинематографа вообще рай. Тур «1 ½ дня с Феллини», или почувствуй себя великим режиссёром. А можно по местам голливудских фильмов... Глаза разбегаются... но у нас в Риме, как уже говорил, только два дня... Рядом тихо хнычет уставший до одури и давно не бегающий по мероприятиям на родине (считай, растерявший всю физподготовку) Бернес Львович, вовремя вспомнивший о своих ранее категорически отрицаемых преклонных годах. Как и челюстях. — Я понимаю, вы-то молодые, но пожалейте, меня, старика... Отвезите, пожалуйста, в отель, и дайте отлежаться трупом до утра! Лежать трупом в гостиничном номере в Риме — это преступно, но... Но никаких сил лично у меня уже тоже нет. Пустой желудок даже не ноет больше, а просто свернулся в трубочку и окончательно прилип к позвоночнику. Добрынич удивлённо просовывает ладошку между поясом своих джинсов и животом: — Слав, глянь-ка. Я, кажись, похудела немного... судя по ощущениям, кило два сошло. И я даже не заметила, как... Мои джинсы тоже приобрели подозрительно «элегантную» посадку. Наверное, ещё больше растянулись на жаре. После того, как я пять раз обежал Колизей. На автомате затягиваю, отвернувшись от всех, чуть туже ремень. Странно, обычно застегиваю на среднюю, а тут... так скоро придётся провинчивать новую дырку на нем, вот только где я в поездке возьму шило? И... в итоге пропускаю мимо ушей, как Евгения рассказывает о римском метро. Точнее, после её слов о том, что в вечном городе всего две ветки — красная и синяя (или А и В), пересекающиеся на единственной пересадочной станции Termini, просто не считаю нужным слушать дальше. Каких-то две линии с одной пересадкой? Это смешно и ни о чем даже для Петербурга, то что уж говорить о Москве. В двух соснах на лысой опушке я точно никогда не заблужусь. — Я прекрасно понимаю, что сегодня все уже чудовищно устали, и москвичи с петербуржцами меня давно не слушают. Но предлагаю все-таки сконцентрироваться напоследок, чтобы потом не было печальных сюрпризов... Да какие ещё могут быть сюрпризы? Я же не клинический идиот, и у меня — коронная фраза — есть распечатанная схема этого, с позволения сказать, «метрополитена». Кстати, имеются в нем начатки и третьей ветки — зелёной ©, но её строительство ведётся весьма неспешными темпами, как принято отмечать в профильных изданиях. И дело не в том, что где в Риме не копи, везде метростроители натыкаются на археологические находки, а в бешеной дороговизне земли в центре. И чтобы воткнуть даже не наземный вестибюль (такое роскошество имеется лишь на дальних окраинах), а просто поставить оградительные бетонные бортики денег требуется очень много. «Не знаю, не знаю... с этим возвращением. Может, не рисковать и взять такси? Славик, че-то я очкую», — задумчиво вставляет пять копеек внутренний голос. «Да ты успокооойся уже. Схема есть, две линии, нужное место помечено крестиком. Хочешь сказать — я дебил, по-твоему, не разберусь?» — взвинчиваюсь от усталости. Внутренний голос испуганно съёживается, но продолжает недовольно бубнить. Направляемся к метро. В Риме оно в основном очень неглубокое. Буквально два лестничных пролёта пешком, и ты уже на платформе. В отличие от петербургского метро, она в основном односторонняя, или наоборот... две её части располагаются по краям тоннеля, а посереди проложены рельсы в обе стороны. Непривычно. Ещё одно открытие, вполне ожидаемое, метрополитен здесь — вид общественного транспорта демократичнее некуда. Никаких тебе мраморных панно, кафеля, высоких сводов, фигуристых скульптур вождей и рабочих в позолоте, от которых у нас пораженно ахают иностранцы и ходят на специальные экскурсии по станциям, больше напоминающим подземные музеи. В Риме метро, как говорится, дешёвое и сердитое. Пластиковый функционал, предназначенный перевозить гигантские толпы без заморочек на культурную эстетику. На квадратных серых электричках нет живого места от граффити, а поручни... за некоторые лучше вообще не браться, как у нас в автобусах, курсирующих в спальных районах. При этом... для того, чтобы двери в вагоне открылись, необходимо нажать на специальные кнопки. Как и везде в Италии, в метро тот же привычный гомон. Его добавляют постоянные объявления, звучащие почему-то по прибытии поездов. Естественно, переводить информацию хотя бы на английский никто не удосуживается. Наша ветка — синяя (В). Пока Ника делает очередное селфи, на автомате подмечаю одну странность. На платформе много людей, но, когда приходит поезд, почему-то на него кидаются далеко не все. Быть может, просто ждут менее заполненного пассажирами состава? Я тоже так иногда поступаю по утрам, когда приходится попадать в самый час пик, и есть немного свободного времени. Хотя... вот же последний поезд пришёл по-питерским меркам почти пустой. Наверно, он просто направляется в депо. И в этом вся фишка. Или итальянцы и их гости просто зажрались! Садимся в вагон. Отсчитываю на схеме, выданной Серджио ещё утром в гостинице, станции, повторяю про себя название той, которая нам нужна. Просто, как дважды два. Через четыре остановки вагон пустеет. Все правильно, мы движемся в направлении нашей окраины. Бернес Львович откровенно клюет носом, Илья тоже дремлет. И только Добрынич как-то напряжённо вглядывается в тоннель. — Слав, тебе не кажется, что мы сейчас должны были повернуть направо? — хмурится она. — Ник, забей. Куда надо, туда и повернули. Это ж метро, а остановки я чётко отсчитал! — Выдаю уверенно. — Нам на следующей. И... с лязгом приставляю отвалившуюся до пола челюсть, когда читаю название станции, на которую мы только что приехали! Нет, я ещё понимаю, по запаре и не приходя в сознание, сесть ни в ту маршрутку где-нибудь в ж*пе мире какого-нибудь недавно разросшегося спальника у черта на куличках. Нет, я ещё могу представить себе ситуацию, когда от усталости ты отрубился в метро, проспал свою станцию или, будучи предварительно навазелиненным начальством, вылетел на пару-тройку раньше. Но, извините, в здравом уме и трезвой памяти отсчитать на пальцах количество остановок на одной (!) прямой(!) без переходов (с которой по логике поезд не может никуда съехать) линии и выйти совсем в другом месте. Это... «Это... ни х*ясе, с дуба падают листья ясеня», — пораженно крякает даже привычно циничный внутренний голос. — Б*я... А я говорила, мы ни туда куда-то повернули! — взвывает над ухом Добрынич. — Кто-нибудь вообще на карте эту станцию видел?! — Я нет, — встряет Илья. — Че, типа, станция — призрак? — Слава, вы же, конечно, имеете представление, хотя бы мы где? — деликатно кашляет Бернес Львович. Ответить ему по рифме и по фактическому содержанию не позволяет возраст нашего старикана. Стукаемся вчетвером лбами над моей схемой. Станции с таким названием, на которую мы приехали, в помине нет, хоть ты тресни. Аут. Мистика. И самое главное, вокруг ни души, чтоб хотя бы объясняться при помощи языка жестов. Наяриваю Сердижио. Подбираю с трудом выражения: — Слушай, во-первых, для ясности... я абсолютно трезвый сейчас. Но тут такое дело... короче, мы приехали на станцию, которой нет на схеме. Вообще не существует, понимаешь? Серджио напряжённо и виновато сопит в трубку: — Слав... это... я вам, наверное, утром старую схему случайно дал. Перепутал со всем этим переполохом. Там линия просто не вся еще нарисована... — И что? — не догоняю шутку юмора. Даже если линия не вся, то я чётко считал остановки. А пустых, закрытых на ремонт или строящихся станций мы точно не проезжали. — Ну, видишь... в общем эта такая линия... она не совсем линия теперь. Как бы тебе объяснить-то. Она прямая и у неё... еще имеется хвостик на конце. — ???!!!! — Слав, ну, представь себе... забыл, как эта штука по-русски называется. С ней ещё мальчишки очень любят играться. С резинкой такая. — Серджио! Я попросил бы... — А, вспомнил — рогатка. То есть, получается, что в начале она действительно линия, а потом уходит на развилку: основную В и ещё одну В1. И, соответственно, поезда туда идут разные. Вы, очевидно, сели не в тот, который нужен. Евгения же об этом предупреждала... (!) Это, чтоб ничью маму не обидеть, называется — одна линия метрополитена?! С нервным подхихикиваньем возвращаюсь к друзьям: — Слушайте, тут такое дело... Все в шоке. Я, если честно, тоже. Так, со второй попытки мы все-таки добираемся до места, от которого в наш отель ещё трусить на общественном автобусе. Но перед тем, как загрузиться в него, я вижу наконец-то гипермаркет известной европейской сети, не раз спасавшей меня, в том числе дома, от голодной смерти. Бросаюсь к нему чуть ли не с воплем «родненький, ты мой!» Добрынич неодобрительно шипит в спину. Дело в том, что для поездок в Риме в основном все покупают так называемые «единые» билеты за 1,5 евро и действующие в течение 100 минут. В это время ты можешь пересаживаться сколько хочешь раз с автобуса на автобус, на трамвай и один раз пройти по проездному в метро. Наши «100» и так профуканы больше чем на треть в пустую из-за «линии с развилкой». Ещё одна не поддающаяся никакой русской логике странность — продаются билеты, кроме логичных аппаратов в метро (ими я пользоваться как раз не советую, так как они... же итальянские, то есть, выдают сдачу через раз, а ещё обожают выплевывать изжеванные вдрызг купюры)... в специальных табачных киосках. — Ник, двадцать минут, чесн слов!- взмаливаюсь. Добрынич косится на меня с недоверием: — Слав, заливаешь! Даже мне в магазине, как минимум, час нужен! Я не заливаю, просто очень хочу жрать, и есть, конечно, опять же маленький нюанс. Во-первых, гипермаркет и схему раскладки товаров в нем я знаю, как облупленный. А, во-вторых, у одного моего знакомого по далёкому прошлому был как-то раз богатый любовник, ненавидевший ходьбу по магазинам всем сердцем. Этот хитроумный «папик» родил тогда, ещё много лет назад, гениальную схему, при которой абсолютно все, что загружалось в корзину в течение 20 минут, оплачивалось из его кошелька, а если ты не уложился — ну, извини. Тот друг часто брал в такой «шопинг» для «пущей скорости» и меня. Я задерживаюсь сверх норматива только на пять минут. Ну так, сколько лет-то утекло. Добрынич смотрит на меня как на восьмое чудо света: — Славка?! Господи, Илья... вот посмотри, ты часами бродишь по магазину, никак не можешь ничего выбрать, а в итоге заявляешься домой с таким говном! А у меня в пакете все «тип-топ»: мясные и колбасные нарезочки, сырок, оливки, хлебушек, курочка-гриль, фрукты, пивасик, винишко... и, конечно, пластиковый набор одноразовой посуды с салфетками. Теперь Илья косо смотрит на меня, как на последнюю гниду и предателя. Вношу по несознанке раскол в сложившуюся семейную жизнь. Ну, сорь, приятель. Топаем к автобусной остановке, сильно напоминающей отечественную. Такую же покосившуюся и с растрескавшимся информационным табло. — Стойте, — выпаливает вдруг оживший при виде еды наш старичок. — А нам точно в ту сторону? Там вон тоже остановка! — И там... и там тоже, — мстительно подвякивает Илья. Всего на перекрёстке этих остановок... восемь. — Слушайте, я абсолютно уверен! Серджио сказал: потом никуда не переходить, сразу вышли и сели на первый подошедший... — Да, мы уже один раз так сделали... И куда в итоге уехали? — усердствует супруг Добрынич. — Да идите, куда хотите, — выдыхаю устало. — Но нам — точно туда! — Нет, мы по-другому в туристическом автобусе заезжали! Бернес Львович разворачивается и уверенно чешет к остановке через перекрёсток. За ним победно трусит Илья. Добрынич виновато пожимает плечами и направляется за мужем. Пятой точкой чувствую, что прав, так как внутренний голос удрученно молчит. Но я в меньшинстве. Мне не остаётся ничего делать, как присоединиться ко всем остальным. Садимся в автобус. Ехать, по словам Серджио, минут пятнадцать. Через полчаса Бернес Львович начинает заметно нервничать и ерзать на сидении. Нашего холма и в помине не видно. Злобно молчу в тряпочку. — Ну, наверное, ещё пару остановочек. Сейчас появится наш отель, — бормочет Львович как заклинание. — Сейчас-сейчас.... Приезжаем... на пустое автобусное кольцо. Нас высаживают. Автобус разворачивается и тут же резво исчезает где-то на автостраде. Вокруг снова ни души. — Так. Кажется, я хочу пива. Уже пофиг на талию, — взвывает Добрынич. — Ну, Сусанины хреновы... Молча достаю пару ещё прохладных банок, хлеб и открываю нарезки. Все задумчиво жуют. Бернес Львович мечтательно заглядывается на пиво: — Кажется, Слава, в этот раз вы были все-таки правы. Может быть, снова позвоните Серджио? — Да что вы, Бернес Львович, и что я ему опять скажу?! — взрываюсь с ходу. — Что мы второй раз за день х... непонятно, в какой дыре? Номер-то этого автобуса хоть кто-нибудь запомнил? — Эээ... — пораженно чешет в макушке Илья, — но ты же сам сказал — на первый подошедший! Мы так и сделали. — Так бл*...! Чуть не сорвавшееся с губ прерывает звук клаксона. Оборачиваемся. Сзади, радостно улыбаясь, маячит Джузеппе и его «ласточка». — Серджио меня послать. Сказала, тут искать. Как обычно. — Что?! — давлюсь пивом. — В смысле, Джузеппе, «как обычно»? — Сказал ждать полчаса в гостиница. Нет ихих — ехать сюда. Потом задним. Начальника знает искать. Русские не прямо. Налево. Немцы — прямо, прямо, прямо. Французы не прямо. Направо. — Джузеппе, — начинаю в голос ржать, доставая двадцатку и припоминая свои мучения в Афинах, — а есть хоть одна нация, которая до этого отеля гребанного сама и без приключений добралась? Джузеппе лыбится ещё больше и возвращается с «мальками» на всех четверых: — Нет. Начальника ругается осень. Никто не слушать. Сначала делать, потом звонить. Особенно русские. — Слава, вы не заметили случайно... Почему Джузеппе говорит о Серджио иногда — она? — выдыхает Бернес Львович. — Что-то я не пойму... — Ну-так, «начальника» же! У Серджио точно есть чувство юмора, если он обучил водителя фразочкам из знаменитого отечественного сериала. У жизни чувство юмора ещё большее, как я люблю повторять, потому что, кто бы мог подумать, что ещё через сорок минут, когда мы все-таки попадаем в наш отель в роли «начальника, не ругайся» буду уже я. О «музыкальном» унитазе вспоминаю тут же, как только оказываюсь в номере. Только что, пока шел по коридору, видел с десяток горничных и рабочих, деловито снующих по коридору. Под приветственную арию «с возвращением, хозяина» выглядываю за дверь — ни души! Всех как корова языком слизала. Спускаюсь на ресепшен. Буквально каких-то десять минут назад тут тусовались аж двое служащих с кофейком или, уж не знаю, чем в кружках. Эффект тот же. Гостиница как будто вымерла. Долблюсь ещё минут десять в звонок. Наконец, лениво почесывая в нижнем полушарии мозга, неспешно выплывает дежурный и лыбится мне на все зубы. Типа, парень, жизнь прекрасна, расслабься и получи удовольствие. Ещё пять минут на английском пытаюсь объяснить суть своей проблемы. Эта падла старательно повторяет, дико коверкая, за мной слова, и продолжает невозмутимо и безоблачно улыбаться. От слов перехожу к делу — методу тыка. Пытаюсь всем телом изобразить неработающий нормальным образом сортир. Служащий, глядя на мое красное, перекошенное от актёрских усилий лицо, чуть напрягается, но продолжает усиленно косить под пенек с глазами. Потом звонит кому-то по телефону. Появляется второй пенек с приклеенной улыбкой. Снова изображаю, теперь уже с озвучкой собственный «толчок». Двое служащих недоуменно переглядываются между собой, и... один из них выдаёт какое-то странное, но в тему для такого случая словечко «писари». Твою ж налево, спасибо, хотя бы до сути в общих чертах добрались. Хотя нет, либо мне послышалось, либо... ну не может это значить то, что думается! Не выдерживаю. Хватаю одного из служащих за руку и жестами показываю, что надо подняться ко мне в номер. На меня смотрят, как на сбежавшего понятно откуда психа. Появляется четвёртый участник театрального действа — горничная хорошо в возрасте. Я тыркаю ей в руки ключ от своего номера и тычу пальцем наверх. — Писари, сеньор... Да, да, черт подери, с писсуаром далеко не все в порядке! Я ж именно об этом и говорю. В номере при виде и звуках унитаза вся честная делегация опять издаёт вот это «писари» и заламывает в искреннем удивлении руки. Ну, надо же! Кто бы мог подумать, что унитазы иногда ломаются. Ну, просто первый раз в жизни такое. Ещё одно общее замечание об итальянцах. Не знаю, как футболисты, но актёры они все в основном точно прирожденные. Станиславский отдыхает со своим «не верю», а «Оскар» плачет. Глядя на этих служащих с такими честными глазами, и вправду можно поверить, что они видят сломанный толчок впервые в жизни. Так же искренне торговцы в небольших лавчонках изумляются, когда ты тыркаешь им в лицо испорченный или просроченной товар. «Да не может, быть! Все только что случилось. Буквально, у вас в руках». И по фигу, что срок годности истёк полгода назад. Пытаюсь руками изобразить инструменты. — Сантехника... сан-тех-ни-ка позовите... sanitary... plumber... поняли? Один из служащих радостно кидает (да, неужели, свершилось(!)), показывает мне на пальцах десять и... все они вылетают на спринтерской скорости из номера, пока я, раззявившись в благости, не успеваю сграбастать хотя бы кого-нибудь за шкирятник. В номер заглядывает Илья: — Слав, мы поляну накрыли. Давай, присоединяйся уже... — Сейчас, погодь, ко мне через десять минут сантехник придет. И я с вами... — Ок. Как у тебя все сделает, сразу ко мне его гони... — Заметано. Проходит ещё сорок минут. Та же картина маслом. Несусь разъярённым зверем на ресепшен. Судя по инструментам, сантехник и двое служащих громко гогочут и увлечённо что-то обсуждают. При виде меня у всей троицы опять широченная лыба. Сейчас, я чувствую, всем будет такое «писари»... — ...О, сеньор! Писари, — потрясенно присвистывает сантехник, недоуменно глядя на непосредственный объект своей трудовой деятельности. И, судя по общему настрою, совсем не собирается его чинить, а намерен и дальше вести со мной светские беседы. Надо что-то срочно интенсивно предпринимать. Роскошная идея изобразить «нового русского» появляется в голове сама собой. Иду в прихожую своего номера, запираю демонстративно дверь, возвращаюсь в клозет, легко поигрывая, оставленным утром Ильей краном. Припоминаю выражение лица, с которым «чисто конкретно» ведут базар «реальные пацаны». Натягиваю его на собственную физиономию. Против лома и нежелания работать тоже есть приёмы! Сантехник теперь удивлённо косится уже на меня и, не хотя, начинает раскладывать инструменты. Ищу в кармане рюкзака мобильник. Вываливается небольшой пакет с сахаром, приобретённый в гипермаркете для Добрынич. Походный вариант — 250 граммов. Глаза сантехника ошарашено округляются. Набираю Илью по мобиле. — Слав, ну, где ты? Водка же стынет... виски для тебя тоже. — Илья, у вас её много? — А что? Две по ноль пять. — Так, бери одну и срочно дуй ко мне, если хочешь, чтоб кран починили. Вот ещё, Илья... Ника же взяла с собой походный небольшой утюг? Его тоже захвати! Добрынич — аккуратистка, каких ещё поискать. Я знаю, что у неё в багаже утюг точно должен быть... Хмурый и оторванный от пиршества Илья протягивает мне бутылку и держит утюг как профессиональный вымогатель — рабочей поверхностью вперед. Делаю вид, что отхлебываю из бутылки прямо из горла, зажимая его пальцем. — Ты, бл*, писари, чинить у меня будешь или нет?! — ору с самым зверским видом, на который только способен, на сантехника. Включаю утюг в розетку. Сантехник затравленно кивает и начинает что-то лихорадочно мастрячить, постоянно оглядываясь на меня. «Отхлебываю» ещё раз. Илья озадаченно хмыкает: — Слав, да что происходит? Заговорщицки подмигиваю ему. Протягиваю бутылку. — Не видишь, наконец-то писсуар чиним! Потом за кран твой возьмёмся, — для пущей убедительности выразительно замахиваюсь «девайсом» ещё раз. Сантехник ещё больше ускоряется. Все, готово дело. Протягиваю деньги. Сантехник стремительно бледнеет и бормочет: — No, no, no! С краном в номере Ильи и Добрынич он справляется ещё быстрее. Стремительно улепетывает, опять же забыв про чаевые. Илья теперь со смехом рассказывает об устроенном мною маленьком шоу. Бернес Львович с сомнением качает головой: — Слав, а вы уверенны, что не перестарались? — Да, ну, что вы. Просто припугнул его немного. Вот и все. И, конечно, это не все. На третью экскурсию Серджио все-таки умудряется соблазнить меня под самый вечер, когда я хотя бы немного высыпаюсь без коммунального шума. — Прогулка по Ночному Риму, Слав. Я знаю, что ты себе просто не простишь, если так и не увидишь его. Поверь, он совсем другой, чем днём. Это я как раз хорошо себе представляю. Любой город в ночных огнях совсем другой. А среди них мне больше всего запоминается море света, там, где Ватикан, и словно сияющие изнутри чаши фонтанов. Ещё — тёплый, даже ночью, травертин на ступенях лестниц, где многие туристы просто сидят часы напролёт и впитывают в себя жадно дух Вечного города. В отель мы возвращаемся в полтретьего ночи. Джузеппе будит спящих, когда останавливаемся. Многие из них, те, что рванули на четвертую, пятую подряд экскурсии, так никуда вообще и не выходили из салона. И что-то мне подсказывает, что и глаз толком не открыли, ухайдаканные марш-броском. Интересно, хватит ли у Серджио наглости содрать с них деньги за проспанную целиком «прогулку», на которую они даже вряд ли знали, как попали? — Слав, я могу чем-нибудь угостить тебя в баре? Бармен уже ушёл, но у меня есть ключи... Хозяин хорошо меня знает. — Давай... Алкоголь как всегда развязывает языки. Тем более, что кроме нас в помещении больше уже никакого нет. Весь отель спит без задних ног. — ...короче, занимаемся мы этим делом на диком пляже. Партнер это просто что-то с чем-то. Отпад, да — так надо говорить? Но у меня в голове только две мысли: во-первых, что будет с моей спиной после этой чёртовой пальмы. А, во-вторых, не дай бог, сейчас какой-нибудь кокос с её отвалиться, и мне или ему по башке вдребезги... старею, наверное... чего ты смеешься? — ...да с этим сексом на природе всегда больше заморочек, чем романтики. Мне однажды всю пятую точку комары сожрали, но я в пылу-то тогда не приметил. Просыпаюсь на следующее утро — 3,14. Чешется все. И хрена — уж очень неприлично при всех в таком месте. Я потом ещё три дня изводился... — Так ты... — Уни, если ты это хотел спросить... — Черт, прости... конечно, я больше хотел пригласить тебя в номер, но сам теперь понимаешь... не хочешь немного побаловаться? В смысле поцеловаться? — Серджио, я думаю, мы немного не в том возрасте, чтобы ограничиться просто побаловаться... — Это «нет» сейчас или...? — И... мы это уже обсуждали, чтоб на такой кровати — надо конкретно акробатом быть. Кстати, Дулин, нехило мы сегодня с трусселями чуть одновременно не спалились... — Да, тоже, кстати, о шутках. Говорят, в наш отель такой типичный русский мафиози со своим кланом заехал, представляешь? — Да ты что, — слегка напрягаюсь. Не очень бы хотелось иметь дело на отдыхе с такими типами, ещё бандитских разборок из 90-х не хватает. — Ага. На глазах у одного служащего кусок трубы из стены голыми руками выдрал. Сам водку из горла хлещет, не останавливаясь. Две бутылки подряд выдул, и ни капли не опьянел. Вообще ни разу. А по всему номеру пакеты с *** раскиданы. И охранники у него такие квадратные — под два метра ростом, везде с гигантскими раскаленными утюгами ходят. Слав, да что с тобой? Ты чего хрюкаешь? Я ж главное не договорил — и целые чемоданы с евро! Правда, служащие к нему потом в номер заходили, ничего уже не увидели... Наверное, продать он уже все успел. Я хозяину посоветовал не лезть не в свое дело. Мало ли чего, потерпеть пока не съедет. Наверно, он с кем-то из нашей мафии связан, в таких делах и полиция свою долю имеет — «крышевать» это же так называется, да? Слав, да прекращай ржать как конь! — Прости, сейчас... — вытираю аж поступившие слезы. — Слушай, а что значит по-итальянски «писари»? Серджио напряженно думает несколько минут: — Может быть — «пензари»? Это восклицание типа сильного удивления: «Да не может быть такого!» Вот уже, правда, в кошмарном сне не приведется. Так, где мои телохранители, а самое-то главное — чемоданы с евро?! Ладно, надо успокоиться. И попытаться заснуть у себя в номере. Всего на сон теперь осталось три часа. А уже сегодня... будет Ватикан.