Дольче вита, Италия!

Ватикан оставляет ощущение мира, который перевернулся, покачнулся и с трудом встал на привычные круги своя. Похоже, ещё один секрет Полишинеля от всей Италии, а не только Рима — ее достопримечательности сейчас можно детально рассмотреть на фотографиях в интернете, и даже виртуально прогуливаться по ним... но это ни идёт ни в какое сравнение с тем, что ты видишь своими собственными глазами. Глупо спорить, что подобный эффект есть и у всех других стран, которые мне обижать совсем не хочется. Но именно здесь, в Италии, разница между «мёртвыми» картинками, какими бы талантливыми они ни были, и личными впечатлениями... просто колоссальная. Это как смотреть на изображение яблока или грызть, его, зрелое, сочное, с хрустом и брызгами сока на лице. И мое самое большое потрясение такого плана в Ватикане, даже не Собор Святого Петра во всем его великолепии, к красоте зданий в Италии слишком быстро привыкаешь и перестаешь обращать внимание... а Пьета Микеланджело или его знаменитая скульптура «Оплакивание». Когда видишь её своими глазами, такое ощущение, что Богоматерь вот-вот склонится ниже над мертвым Христом, складки одежды сдвинутся и изменят свое положение, а на тело вот-вот польются слезы матери, лишившейся сына. Именно матери, видевшей казнь своего собственного ребенка и теперь держащей его голову на своих коленях. Обычно про подобные творения принято говорить, что они как живые... но здесь неуместным является сравнение... она... действительно... живая женщина, как будто при тебе переживающая личное горе. В какой-то момент становится даже не по себе, словно ты совершаешь что-то очень непристойное и подглядываешь в замочную щелку за человеком, только что потерявшим самое дорогое. Замечаю, как от Пьеты многие быстро отходят, православные... крестят мать, оплакивающую сына и потерявшую всякую надежду. И это с учётом того, что скульптура находится за пуленепробиваемым стеклом, так как один сумасшедший товарищ уже пытался стрелять в неё. По той же причине. Утверждал — она живая. Ещё больший шок испытываю от того факта, что Микеланджело создал её, когда ему только недавно исполнилось... 24 года. «А что ты сделал для хип-хопа в свои годы?» — отходит наконец вместе со мной внутренний голос. В 24 я даже толком не знал, чем буду заниматься в жизни. Нет, то, что я хочу писАть книги, я, конечно, понимал ещё с детства и уже тогда придумывал кучу историй, но... это совсем другое. К тридцати благодаря только личному труду Микеланджело был богат как Крез, и мог позволить себе вообще больше не работать. «Ну, ты в эти годы тоже зашибал, по чесноку, неплохо. Но, кхм, конечно, не столько», — пытаюсь утешить себя. «Да уж, конечно — не столько! Куда тебе до Микеланджело, — подкалывает внутренний голос. — Сколько ты даже сейчас можешь позволить себе не работать? Месячишко-другой, ну, максимум — полгода?» «Ну, знаешь, не всем же дано родиться гениями!» «Да... некоторым и удобрениями приходится». «Заткнись, за* бал уже. И вообще — завидуй чужому счастью молча, если свое ковать не умеешь!» — Слава, вас можно на минутку? — отзывает меня теперь уже в сторонку Евгения, пока все что-то фотографируют, — простите, но кто вы по профессии? — Журналист, а почему вы решили вдруг спросить? — удивляюсь. — Тогда все ясно... я ещё не встречала ни одного журналиста, который бы не хотел написать и издать свою великую книгу. И... вы просто стояли там с таким лицом. Я вас уверяю, ему не стоит завидовать... — Кому — ему? — Я думаю, вы меня прекрасно поняли. В конце жизни... он очень о многом пожалел и пересмотрел свои взгляды. Но что-то менять оказалось уже слишком поздно. Да, книги останутся после смерти, но... вот обычная жизнь... она скоротечна и прекрасна иногда с её подарками. Ими стоит пользоваться и ценить не меньше ... славы. Я знаю, о чем говорю... — А кто вы по настоящей профессии? — вдруг спонтанно догадываюсь. — Я... комедийная актриса, Слава. Пародии в основном, только теперь уже давно бывшая. У меня имелся шанс... по-настоящему прославиться, но как раз в этот момент я узнала, что жду ребенка. И я ещё никогда не жалела, что не сделала тогда аборт, — улыбается Евгения. — Потому что ещё через год попала в аварию, после которой у меня не может быть детей. — Ну что ж, тогда теперь моя очередь говорить — все ясно, — качаю головой с улыбкой в ответ. — Точно? Ладно, мне надо возвращаться к экскурсии. Теперь ясно: почему Евгения такой хороший гид. Она не кипрская красавица Арина, точнее великолепная Ариадна, любящая иносказания и драматичные театральные жесты. Не харизматичная и напористая, как танк, греческая Чельнальдина Бронеславовна. За неприметной невысокой Евгенией вообще вряд ли обернешься на улице и запомнишь её черты после первой встречи, но... Когда она начинает рассказывать, то все её тело и лицо полностью преображается. Я буквально вижу, как разгуливает по помпейским улицам разряженная лупа, вальяжно и призывно повиливая крутыми бёдрами, или гордо шагает, заложил большие пальцы за свой широкий пояс и глядя поверх презренной толпы, тянущей к нему жадные руки, мускулистый в шрамах гладиатор. Или здесь, в Ватикане, как раздуваются от гнева мясистые ноздри и трясутся дряблые старческие щеки папы, недавно узнавшего, что этот нахал, не имеющий ничего святого, Микеланджело посмел обворовать Великий престол (об этом чуть позже, как уже обещал) и явно не собирается возвращать деньги. «Мне все равно, как вы это сделаете. Да хоть убийц за ним посылайте! — верещит в ярости на все залы понтифик, пытаясь найти на столе папский кубок. — Нет, каков наглец! Обокрасть — кого?! Меня, папу! Да я прокляну его до конца дней!» Или, как сам Микеланджело со злым, перекошенным лицом и разметавшимися по спине длинными волосами под покровом ночи яростно выдалбливает свое имя долотом на пьедестале Пьеты, потому что-то кто-то распустил слухи, будто бы не он создал её. Он иногда озирается, боится, что поймают. Ещё никто из скульпторов того времени до него не осмеливался подписывать собственное творение. Но такое оскорбление тоже нельзя снести. Пусть весь мир знает, это он, он и только он! «Микеланджело, флорентинец»... И свои глазами убеждаюсь, насколько достоверно Евгения передразнивает важных ватиканских швейцарских гвардейцев в несколько бутафорской для современного мира полосатой желто-синей парадной форме. — Слав, надо переговорить, — тянет за рукав уже Илья, когда мы бежим по роскошным папским садам — третьему величайшему чуду Ватикана после Сикстинской капеллы и Собора Святого Петра. Гулять здесь тоже можно вечно, от красоты садов и разных арок из деревьев, лабиринтов из кустов, дух захватывает, но на экскурсию два часа, — понимаешь, тут такое дело. В общем-то, мы договаривались об этом ещё в Петербурге... — Вы с Никой хотите провести оставшуюся часть дня в Риме по своему усмотрению? — снова догадываюсь без подсказок. — То есть, без меня? Об этом мы и вправду говорили ещё «на берегу»: мы не привязаны всю дорогу к друг другу, и если надо на время разбежаться по своим интересам, то все полный хоккей. — Только без обид. Я очень благодарен тебе с краном, но сам все понимаешь... романтика, — косится на меня он. — Мы бы хотели сходить в дорогой ресторан, вспомнить, как познакомились, как поженились, ну а дальше... — Илья, мне как-то за тридцать, чтобы я не знал, что будет дальше... Надеюсь, у вас хоть кровать намного крепче, чем у меня! Теперь, главное, улизнуть на вечер от Бернеса Львовича, и придумать, чем я сам буду заниматься. — Слава, вас можно на секундочку? — раздаётся справа. — Видите ли, Ника с Ильей уже рассказали мне о своих планах на вторую половину дня. Я все прекрасно понимаю. Дело молодое, но вы, надеюсь тоже, но не могли вы тоже войти в мое положение... Господи, Бернес Львович, нет! При всем уважении — коротать время в Риме со стариком... — Разрешите мне также откланяться после этой экскурсии, так как ещё в Петербурге я скоординировался со своим приятелем, он как раз в эти дни проездом в Риме, и мы бы хотели посидеть где-нибудь по-свойски. Потом, знаете ли, хорошая итальянская опера, приятные дамы нашего возраста... вряд ли вам как молодому человеку покажется интересно... — Конечно, Бернес Львович, о чем речь! Черт. Что же это выходит: у всех заранее были готовы свои планы, и меня все бросили?! Может, не надо было вчера , точнее, сегодня так ломаться с Серджио и набивать себе цену? Позвоним-ка ему. — Привет. Как у тебя со времечком вечером? — Эээ, Слав, ты несколько невовремя, — выдыхает запарено он. — Я только что уехал в ваше посольство и сейчас пытаюсь выяснить, что там с обманутыми туристами. Боюсь, все очень печально. Речь предварительно идёт об эвакуационном рейсе после экскурсионки для тех, кто не сможет повторно оплатить отдых. Увы, до ночи я вряд ли освобожусь. Эвакуационный рейс... мда, звучит, как-то совсем не айс. Бедняга Бернес Львович. Кстати... — Кстати, а что там с моими билетами вкратце? — Так. Есть две новости. Одна очень хороша, просто великолепная. А другая... — Начинай сразу со второй! — Видишь ли... прямо постоянного, а не чартерного рейса из Неаполя, куда вы вернётесь после отдыха на Иске, в Петербург... увы, нет. — И что ты этим хочешь сказать? — Придётся лететь с пересадкой. Есть два варианта: одна в Киев... вполне себе дешёвый перелёт. — Ты, с ума, прости, на минуточку сошёл?! — Второй — в Москве. Ещё вчера по твоей просьбе я переговорил с одним своим другом, он работает в компании, что торгует билетами, и тот сказал, что завтра днём они будут ещё дешевле. Уложишься в десятку ваших на каждого. Оформимся. Надеюсь, ты не пользуешься карточкой Сбербанка? Он в санкционом списке. Кредитку «Сбера», одну из нескольких, по счастью, я оставил в Петербурге, предвидя нечто подобное с учётом международной обстановки... но, ёлки, две пересадки при моей-то фобии! Это ж два раза садиться и взлететь. И каждый раз креститься, чтоб добраться. Вот он и пригодился купленный для матери в лавке Ватикана крестик. Знал бы, ещё б иконок захватил. Так, кажется, я догадываюсь, чем займусь вечером после прогулки! Запоздало интересуюсь: — А самолет-то хоть какой? Нормальный, а? — Слава, ну... разве ты не знаешь, что такое лоукостеры? Самолет, конечно, не ахти. Старенький, возможно немножечко ремонтированный после нескольких... эээ... незначительных аварий. Что за грохот? Ты, что, в обморок упал? Практически. Вот тебя и счастливые трусы. Хотя, други, долететь без приключений на том дешевом итальянском лоукостере и вправду оказалось счастьем, если забегать вперед. Когда я его увидел, с салоном и креслами, обмотанными с ног до головы скотчем и представил себе, что же там тогда внутри в двигателях... Короче, знал бы наперёд, напился б в тот вечер ещё сильнее. Сказать, все ли такие итальянские лоукостеры я, увы, не могу, но от того самолёта мне впечатлений хватило надолго. И можете смело запомнить, если в Италии вдруг предлагают что-то значительно дешевле очевидной «красной цены», значит, скрытых подвохов там более, чем предостаточно! Хотя, с другой стороны, в итоге мы заплатили за билеты намного меньше чем все остальные туристы, которые вспомнили об обратной дороге позже, чем я. Уже через пару дней ценники взлетели так, что я был готов хоть при всех расцеловать Серджио. Ладно. Делать-то теперь нечего, придётся немного поколбаситься в одиночестве. Принимаю для себя решение: постоять ещё раз у моста Ангела, пройтись по местам вчерашней обзорной, поглазеть на римский форум, потом к Колизею, и к себе в люльку. Так, вот здесь особняк бывшего политика Берлускони, которого такие как Серджио, русскоговорящих итальянцы называют выразительно не иначе, как наш «Б». Вот тут на великолепной площади Венеции на втором этаже дворца неприметной балкончик Муссолини, с которого он произносил свои знаменитые речи и главную — «La Dichiarazione di Guerra». Из неё итальянцы узнали, что вступают во вторую мировую на стороне Германии. Кстати, до сих пор сохранился в Риме и обелиск Муссолини (рядом с Министерством иностранных дел), сносить который никто совсем не собирается, несмотря на то, какую идеологию он пропагандировал. Имеется на обелиске и надпись «MYSSOLINI DUX», то есть «вождь». А вот и окрещенный местными «пишущей машинкой» и вправду очень похоже, если приглядеться) монумент в честь короля Виктора-Эммануила II. Так, только бы не угробиться бы ещё, переходя улицу и засмотревшись на красоты. Движение в Риме, как и везде в Италии, просто чудовищное. Особенно достают мопеды, которые ездят вообще чуть ли не по ногам и... не факт, что вроде бы горящий зелёный свет их останавливает. Пока были в Риме своими глазами видел три аварии со смертельным исходом. Так что насчет «только на юге все такие сумасшедшие» Серджио явно заливает. А вот и памятник Гаю Юлию Цезарю в полный рост... хмм, ещё раз отмечают про себя, что не таким уж и высоким был... этот диктатор. Эх, Колизей.... Ну, все, пора домой, в номер. Прощаться с Римом, из которого я уезжаю, столько ещё всего не увидев, и с чувством оставленного родителями в игрушечном магазине ребенка. Он только разобрался в ситуации и дорвался до всего, а тут они все вспомнили и неожиданно вернулись. Зато впереди у меня... еще куча всего интересного. Например, Флоренция и Венеция.