Кукла

Друзья и знакомые звали его Куколкой. И даже незнакомые люди часто так его называли. Тёмочка был красив хрупкой красотой фарфоровой статуэтки. Длинные, ниже лопаток волосы, падали на узкую спину золотистой волной, из-под рваной челки на мир смотрели наивные, невинные глаза цвета расплавленного шоколада, гладкие бархатные щеки словно просили поцелуя, а на правой, когда он застенчиво или радостно улыбался пухлыми розовыми губками, вспыхивала милая ямочка. Из-за невысокого роста и субтильного сложения в свои восемнадцать он выглядел не старше шестнадцати. Тёмочка носил обтягивающие джинсы и облегающие коротенькие маечки, порой невероятных, ярких цветов. К восемнадцати годам Тема научился прятать свои мысли за наивным взглядом и защищать себя не кулаками, а кажущейся беспомощностью и невинностью, вызывая в окружающих желание погладить и защитить. Хотя Тёма не так уж и притворялся, он любил быть слабым, хотел, чтобы его оберегали, но жизнь редко давала ему на это шанс. Она его чаще била, чем гладила. Но несмотря на это Куколка, с присущей ему мечтательностью и оптимизмом, продолжал надеяться на лучшее. Когда Тёмка родился, Татьяне — его матери — было всего пятнадцать, видимо не наигравшись в куклы, она любила наряжать своего хорошенького, как ангелочек, сыночка в красивые платьица и плести маленькому Тёмочке хитроумные косички. Бабушка, поджав тонкие губы, только неодобрительно хмыкала, но свое участие в жизни мальчика ограничивала только обеспечением материальной стороны, считая, что из-за ребенка дочь сломала себе жизнь. И что она должна была последовать мудрому материнскому совету и сделать аборт. Когда мальчику исполнилось три, Татьяна, устав от материнского ворчания, выскочила замуж за первого попавшегося претендента на ее руку и сердце и уехала из отчего дома, чтобы больше никогда туда не вернуться. На этом общение маленького Тёмки с родной бабушкой навсегда прервалось, и началась новая жизнь — частые смены места жительства и мелькание новых лиц. Его молодая и красивая мама, наигравшись с куколкой-сыном, теперь практически не обращала на него внимания. Поставив себе целью доказать родительнице свою состоятельность в построении счастливой семейной жизни, она меняла мужей и партнеров со скоростью смены дня и ночи. Законные мужья и временные сожители, мелькавшие перед глазами, как картинки за окном поезда, по разному относились к сыну своей пассии. Кто-то пытался «воспитать» в непонятном им мальчике-девочке настоящего мужика, кто-то с брезгливым любопытством окидывал мимолетным взглядом, но чаще всего на тихого мальчика просто не обращали внимания. Последнее Тёму устраивало больше всего. Тихо устроившись в уголочке комнаты, он рисовал цветными карандашами непонятные, яркие, фантастические картинки, надолго пропадая в своем выдуманном мире. Так продолжалось до пятнадцати лет, когда однажды Татьяна, опять погнавшись за лучшей долей, сбежала из дома, бросив очередного мужа, бизнесмена средней руки, с которым прожила меньше года, и восемнадцатилетнего пасынка, на этот раз "забыв" позвать с собой родного сына... *** Тот день, как несводимая татуировка на теле, врезался в память Тёмки, резко расчертив его жизнь на то, что было до и после. Вернувшись вечером из художественной школы, мальчик застал на кухне пьяного отчима и сводного брата Алекса. Матерясь сквозь зубы, Константин Анатольевич костерил на чем свет всех баб-блядей в целом и сучку-Таньку в частности. Увидев недоуменный Тёмкин взгляд, сводный брат Алекс нехорошо, по-волчьи ухмыльнулся и с издевкой прошипел: -Что вылупился, сученыш? Все... мамка твоя свалила, с новым любовником и батиными деньгами. -Куда? — полученная информация никак не хотела доходить до сознания мальчика. -Да хуй ее знает. Мне одно непонятно, чему ты так удивляешься? Или она тебе тоже забыла сообщить о своих планах? -Этого не может быть, мама не могла так поступить, — бормотал Темка. — С ней, наверно, что-то случилось. -Ну да, случилось, — продолжал издеваться Алекс. — Бешенство матки и жажда более толстого кошелька. Хотя мамашка твоя позаботилась, записку, как порядочная, оставила, чтоб не волновались. "Прости, милый, полюбила другого, позаботься о сыночке моем единственном, потом его заберу". Пиздец, дурдом на выезде. -Сашка, — с трудом поднял голову Константин. — Прэкр-ати, блять, ты к-как при отце, ик, выраж-аишься? -Все-все, батя, не буду. Пойдем, спать тебя уложу. -Нэ, давай, Саш-ка, еще выпьем. Темка, не чувствуя под собой ног, с трудом вышел из кухни. В голове шумело и сквозь туман непонимания, как стук пульса, билась одна фраза — "Потом заберу, потом заберу..."