О чем молчал Толкиен

      Слабость скоро прошла, но дурные предчувствия стали мучить меня еще сильнее. Стемнело, мы остановились на ночлег. Я не могла даже присесть от беспокойства.       - Может, перейдем на другое место? – жалобно спросила я.       - Да здесь вроде бы нормально, - пожал плечами Арагорн, - ручей есть, деревья скроют огонь костра.       Грр не ушла на ежевечернюю охоту, легла на землю. Я слышала ее мысли, несвязные и тревожные. Мы уже привычно (натренировались за неделю) стали разбивать лагерь. Я пошла к воде. В сумерках я разглядывала то, что осталось от меня. Голова частично поседела, на лбу залегла складка, от уголков глаз побежала сеточка морщин. Я раздраженно ударила по отражению и зачерпнула воды в котелок, вернулась в лагерь. И этой ночью меня разбудило непонятное, болезненное предчувствие. Я вскочила на ноги, вместе со мною проснулась Грр. Уловив ее паническую мысль: «Орки! Много!»:       - Подъем!!! – командным тоном заорала я, взводя арбалет. Арагорн и Гендальф уже стояли на ногах, когда орки с дикими криками бросились на нас. Я едва успевала переводить арбалет с одного на другого, взводить тетиву и спускать курок. Стыдно мне не было. Если бы на их месте были бы эльфы, я стреляла бы так же спокойно. Они хотят убить меня, а я убиваю их, что бы выжить. Либо я, либо меня.       Когда я в очередной раз перезарядила арбалет, я поняла, что врагов больше не осталось. Остальные тоже недоуменно переглядывались. Неужели отбились? Вдруг от темноты отделилась фигура – это бы еще один орк, крупный и с луком. Его заметила только я, но ни выстрелить, ни крикнуть уже не успевала. Стрела летела точно в спину Бродяжника. Я… Я стояла ближе всех… Оттолкнуть тоже не успею… время словно остановило свой бег. У меня одна десятая секунды на принятие решения. Я словно играла в кости с безжалостным игроком и ставкой была моя жизнь… или моя смерть. Кубик летит, кувыркается и его стук отзывается барабанным звоном в моей голове. Позволить стреле отнять жизнь короля? Или подменить одну жертву на другую?       Решение принято – я ударом руки отбрасываю не успевший остановиться кубик… и сама бросаюсь вперед. Словно в замедленной съемке и откуда-то со стороны, как будто я смотрю фильм, вижу, как стоящий спиной Бродяжник оборачивается в тот момент, когда в мою грудь впивается тонкая стрела. Орк накладывает следующую стрелу на тетиву, грубо ругаясь – он-то целился в предводителя отряда, как ему казалось, а не в эту соплюху. Леголас не дает ему времени на выстрел, сам стреляет. Орк падает со стрелой в голове. Я начинаю медленно заваливаться на спину, но Бродяжник успевает меня подхватить. Сознание разделилось. Я видела всю сцену целиком, словно один-единственный зритель на раннем сеансе в кинотеатре. И еще я видела муть перед глазами, и лицо Бродяжника, поддерживающего меня. И то одна, то другая картинка наливалась силой. Я никогда не чувствовала такой дикой боли. Но вдруг она прошла. Остался только невероятный холод в кончиках пальцев, и тугой узел в груди. Я видела, как дыхание мое становится реже, стрела дрожит все меньше. Мне хотелось сказать напоследок что-нибудь значительное и красивое. Но в горле застряла тугая затычка, не позволяющая ничего сказать, и выпускающая только хрип. Дышать становилось все труднее. Я видела суровое лицо Бродяжника. Он, кажется, хотел уверить меня, что все будет хорошо, я буду жить. К нам подбежал Гендальф. Король бросил на него умоляющий взгляд: «скажи, ведь она поправится?». Гендальф заглянул в мое бледнеющее с каждой секундой лицо и неподкупно качнул головой. Я вздохнула в последний момент, и с этим вздохом от тела отлетела душа. Картинка окончательно оформилась. Теперь я видела все, словно стала привидением. Я ступила на землю невесомыми ногами и увидела себя на руках Арагорна. Лицо осталось красивым. Седая прядь скрылась среди красных, открытые глаза слепо смотрели куда-то в небо, туда, куда не могут заглянуть живые. Чуть приоткрытые губы легко улыбались. Моя подруга Ира всегда подшучивала надо мной: «Ты такая солнечная, что даже когда умирать будешь, наверное, улыбнешься». Жаль, что она была права. Теперь я знаю, как умерла. Стрела еще дрожала в моей груди, но мертвенная бледность заливала лицо. Арагорн бережно опустил меня на землю и встал. Отвел глаза от остальных.       - Все? – неверяще спросил кто-то из хоббитов. Будущий король лишь стиснул зубы и отвернулся. Фродо заскулил, остальные хоббиты тоже зарыдали, Боромир плакал рядом с ними, Леголас хмурился, Гимли шмыгал носом и часто смаргивал слезы, Гендальф тоже всхлипывал. Один Странник не плакал, но его лицо искажала такая душевная боль, что словами передать нельзя. Он даже не мог выплеснуть горе слезами. Но через несколько секунд он снова овладел собой и скрыл все переживания за неподкупной маской. Да ладно, не грусти, мой король. Все будешь хорошо. Одержите вы победу… А ты взойдешь на трон, и с тобой будет твоя королева. Я оглядела моих приятелей. Неужели они так успели привязаться к беспутной болтушке-сказительнице?       - Здесь опасно, - хрипло бросил Арагорн. Ты прав. Уходите.       - У тебя, что, вообще нет души? – с каким-то изломом в голосе спросил его Боромир, - дай ее оплакать. Король отвернулся, кивнул.       - До рассвета час. Еще час после. И уходим, - и он как-то сжавшись, словно кот, готовый напасть, отвернулся и добавил, - огненное погребение самое почетное. Приведите ее в порядок, хоббиты. Боромир и Гимли – со мной за дровами… Да, у меня нет души. Воину она только мешает.       И ушел. Их он, может, обманул, но я видела, что его плечи содрогнулись, словно его самого ранили. Ему больнее всего. Но он отвечает за отряд. Я видела, как мое тело привели в порядок – расчесали и украсили волосы, поправили одежду, уложили на еловые ветки. В ногах лежала груда орочьих мечей, у бока - верный арбалет. Рядом тоскливо и безнадежно выла Грр. Она выглядела потерявшейся собакой – тыкала меня в щеку носом, лизала в уши, не понимая, почему хозяйка не откроет глаза и не поиграет с ней. Я заглянула в свое лицо. Оно было идеально белое, волосы красным ореолом раскинулись вокруг головы, словно специально для контраста. Я, оказывается, красивая, когда мертвая.       Вдруг меня что-то позвало и поманило к небу. Я отвернулась от земли и спокойно пошла по воздуху. На душу снизошло умиротворение. Теперь меня ждет лишь покой. Вдруг по глазам резануло светом, а когда я проморгалась, то поняла, что стою посреди какого-то гигантского зала, напоминающего вокзал. Здесь было пусто, тихо и одиноко. Я присела на ближайший стул. Вдруг в другом конце зала, прямо из стены вышел мужик. Но когда он подошел поближе, я заменила слово «мужик», на слово «джентльмен». Оно описывало его максимально точно. Мужчина был высок, имел острый длинный нос, залысины, был одет в сюртук из отличного коричного сукна в клеточку. В руке он нес шляпу. Джентльмен опустился на стул напротив меня, приветливо кивнул и молча достал из кармана короткую прямую трубку. Тщательно, словно священнодействуя, набил ее табаком и закурил. Дым поднимался к потолку красивыми колечками.       - Здравствуй, дитя, - вежливо сказал джентльмен. Я кивнула:       - Здравствуйте. А вы кто?       - Некоторые называют меня создателем мира, в котором ты умерла. Но ты можешь звать просто дядя Джон.       Я нахмурилась:       - И что теперь? Я умерла, ведь так? Что мне теперь делать?       - Для начала предлагаю выпить чаю, - мужчина махнул рукой и из воздуха материализовался столик. На нем стояли две чашки, уже наполненные чаем и блюдо с пирожными. Я аккуратно взяла чашку, пригубила. Мой собеседник - тоже.       - Я пью с сахаром. Можно? – спросила я, глядя на него поверх чашки. Тот усмехнулся и моргнул. На столике появилась сахарница. Я насыпала привычные три ложечки, тщательно размешала. Он со смешанным чувством смотрел на меня. Я вежливо допила чай, съела два нежнейших, тающих во рту пирожных и опустила чашку. Демиург уже давно отставил свою. Столик исчез, и дядя Джон сложил руки на коленях.       - У тебя есть вопросы, дитя?       - Где мы?       - В переходнике. Сюда попадают сначала души погибших в моем мире. Они проходят сквозь вон те двери, - он указал на гигантские двери в углу.       - А потом?       - Их распределяет согласно прожитой жизни и характеру.       - И вы с каждым чай пьете?       - Нет, что ты, - замахал руками дядя Джон, - я создал переходник, настроил его работу и теперь все делается само. Но ты. Ты - разговор особый. Ты мне интересна. Из моего родного мира, оказалась в созданном мною, погибла так патетически, и потом – тебя выбрало Кольцо... Я придумал это Кольцо, но оно обрело свою индивидуальность и стало жить независимо от меня. Поэтому тебе я сам хочу предложить выбор. Особый. Еще вопросы?       - Я прочла столько фанфиков… Ваш мир словно зациклен – все повторяется – Совет, Мория, гибель Гендальфа, Лориен, смерть Боромира… Потом победа «добра» над «злом»… И снова все сначала…       - Дитя мое, я не математик, но даже я знаю о том, что такое лента Мебиуса. Таков мой мир. Что бы он мог развиваться, лента должна быть разрезана. Может быть, ты в этом поможешь. Еще будешь спрашивать?       - Почему Ваш мир такой странный? Смотришь на него с экрана - видишь одно, оказываешься – там все совсем другое… Как мне освободить Саурона? Я же не демиург!       - Я демиург, и как раз, поэтому не могу сделать то, о чем ты сказала. Но ты человек. Что бы отпустить Саурона… Я могу сказать только одно – тебе достаточно выслушать его и понять, в чем его настоящая цель.       - Но ведь всем известно, его цель – власть над Средиземьем!       - Ах, моя дорогая, уж тебе ли не знать – то, что всем известно, другое название лжи.       - Мне вот сказали, что эльфов нужно отпустить. А как это сделать?       - А эльфы – просто духи. Духи могут пересечь воду только в одном случае – если кораблем правит живой, а с берега с ними прощаются. Вести их должна Сила Саурона. Эльфов нужно пожалеть. Они притворяются живыми, но они не ощущают ничего.       - Но чем больше мы погружались в утехи, тем яснее понимали, что вино не горячит нас, от еды привкус тлена во рту, и всем блудницам мира не унять огонь, терзающий нас, - усмехнулась я, нагло пародируя Барбоссу, - Зачем вы говорите это? Я же уже умерла.       - Я тебе скажу кое-что еще, - словно не услышав моего вопроса, продолжил Демиург, - у вас в лагере есть предатель.       - Боромир? Я знаю. Хотя… Стоп! Он не может быть предателем, потому что настоящее кольцо у меня, а у Фродо лишь дубликат. Значит, он не мог его возжелать… Тогда кто?       - Узнаешь… Со временем, - загадочно усмехнулся дядя Джон, - У тебя есть еще вопросы?       - Да, - и снова Оптимизм спросил не то, что собирался спросить Разум, - Арагорн? Он полюбит меня?       - Может быть, полюбит, может быть, отвергнет. Не знаю. Я Демиург, а не сваха. Как он будет к тебе относиться, будет зависеть от тебя.       - Впрочем, теперь я мертва и это не играет никакой роли.       - Иди вон туда, - мужчина показал глазами в правый угол зала. Я встала и пошла туда. Дядя Джон следовал за мной. На полу было четыре прозрачные плитки. Я наклонилась и заглянула в первую.       - Это же моя комната! – удивленно воскликнула я. Демиург кивнул. Изображение потускнело, и появились мои родители. Они плакали. На стене висела моя фотография, перевязанная черной ленточкой.       - Так… Это правда? Я умерла? – вопрос остался без ответа. Изображение опять сменилось – теперь я увидела трех своих лучших подруг. Они сидели на лавочке. Опухшие и красные глаза показывали, как много они плакали. Потом картинка снова сменилась – теперь там была моя компания малышей. Они тоже не веселились и не мельтешили, как обычно, а тихо расположились в игровом домике. В нем я всегда рассказывала им сказки.       - Ты можешь вернуться туда, - тихо сказал Демиург, - но платой будет то, что ты забудешь все, что видела за последние несколько недель. И твоя душа будет так привязана к Земле, что ты больше не захочешь написать ни одной книги. А может, как раз из-за этой привязанности тебя будет съедать непонятная тоска, и ты станешь знаменитой писательницей. А может, из-за этой тоски ты сойдешь с ума. Я не знаю. Вид в окошке сменился. Я увидела себя, склонившуюся над клавиатурой и покручивающую в пальцах кольцо всевластия. «Какая я была лохматая!» - мелькнула глупая мысль.       - Момент перелома. Вернешься сюда – замкнешь время.       Я, не отвечая, перебралась к другому окошку. Там было девственно чисто и бело.       - А это что?       - Я могу даровать тебе возможность создать новый мир.       - А плата?       - Забудешь себя и свою личность. Ты сольешься с этим миром, станешь его Демиургом и душой. Как я.       Я перешла дальше. Там клубился туман.       - Распределитель. Если ты чувствуешь, что твоя душа устала, и ты хочешь отдыха, ты отправишься, грубо говоря, в Чистилище.       Я уже знала, что увижу в последней плитке. Братство. Погребальный костер был готов.       - А плата?       - Ты запомнишь все, что здесь увидела. И всю жизнь будешь мучиться, думая правильный ли ты выбор совершила. А может, не будешь. Не знаю. Я Демиург, а не провидец. Но зато ты точно сможешь сделать истинно полезное дело для этого мира.       - Но ведь в вашем мире так просто не воскресают, - пробормотала я, поднимая глаза на Демиурга, - я не хочу быть второй Арвен - красивенькая маска и гнилое тельце. Если мне придется жить, как они, я выберу забвение.       - Глупая, - фыркнул дядя Джон, - они вырывают насильно души умерших эльфов и запихивают в тела, которые уже не хотят жить. Ты же обладаешь могучей жаждой жизни, да и я сам тебя отпущу... Даже напутственного пинка дам, что бы лучше летела. И ты сольешься с телом так, как была - на Земле или в Средиземье.       - Я могу подумать?       - Конечно. Пока сыпется песок, - передо мной так же как прежде чайный столик, появились огромные песочные часы, в красивой медной оправе. Следя глазами за струйкой белого песка, я проговорила:       - Последний вопрос - и я уйду.       - Спрашивай, - благостно кивнул дядя Джон       - Почему вы отвечаете на мои вопросы?       - Ты не поверишь, моя дорогая, но мне бывает чертовски скучно. Я живу здесь, я стал душой этого мира. Стоит мне захотеть и появляется все, что ни пожелаю. И вскоре все приедается. У каждого мира есть Демиург. И всем им скучно. А ты такая занятная игрушка. Так интересно поставить тебя в определенные условия жесткого выбора и посмотреть, как ты будешь действовать. Крайне забавно, потому что ты порой бываешь совершенно непредсказуема.       - Ну спасибо за сравнение с игрушкой, - буркнула я, направляясь к плиткам. Демиург добродушно развел руками:       - Не задавай вопрос, на который не хочешь услышать ответ.       Я хмыкнула, и решительно ступила на одну из плиток, стала медленно погружаться в нее.       - Это твой выбор, - услышала я.

***

      Я опять стояла рядом со своим безжизненным телом. Хоббиты рыдали, поддерживая друг друга, Гимли сурово сопел, стиснув в могучем кулаке свою бороду, Бродяжник с совершенно окаменевшим лицом изучал вершины дальних гор, Леголас и Боромир высекали кресалом искру за искрой, но трут еще не загорелся. Контрастом к этой душераздирающей сцене были две фигуры – на лице Гендальфа были написаны скука и нетерпение, великий маг торопился к подвигам, а Грр… Моя Грр вдруг перестала выть, насторожилась, приподняла уши и я уловила ее мысль:       - Человек, ты вернулась? Возвращайся совсем! Будет весело!       И я последовала совету моей Грр. Тем более что в этот момент я ощутила то, что дядя Джон назвал: «Дам пинка». От этого пинка я влетела в собственное тельце, как пробка, и тут же подскочила. Эти еловые ветки так колются! Первое, что я увидела – это совершенно круглые глаза Леголаса. Не, ну понятно, парень разочарован – ему только удалось развести костер, а дичь убегает! А Боромир куда смотрит? А-а-а, ну понятно – в папочку пироманьяк пошел! И вообще, ребят, я понимаю, что я вам надоела, но это не повод жечь меня! По-моему, я все это выпалила вслух.       - Эй, садисты, заберите меня отсюда! Я живая еще! Но вам сейчас удастся это исправить!       Первым среагировал Боромир – отбросив носком сапога загорающийся хворост, он подхватил меня на руки и прижал к себе. И от души расцеловал меня в щеки.       - Недожгли – решили придушить? – прохрипела я, краснея от приятной неожиданности, - Боромир, ты мне тоже очень симпатичен, но поломанные ребра романтики не добавят!       Ответить мне сын наместника не успел – четыре хоббита сшибли его с ног, отняли меня и почти разорвали на четыре маленькие Кей. Когда эмоции чуть-чуть поутихли, Гендальф впервые за время похода прямо обратился ко мне, и безукоризненно вежливо устроил мне допрос. А я что? Я рассказала чистую правду, но не всю. Я честно призналась, что общалась с Демиургом. Лично! Он намекнул, что мне предстоит важная миссия, подробности излагать отказался, мол, Демиург я, а не пророк. А на прощание дал пинка…