*POV Аки*
Следующую неделю я не мог описать словами. Я ни разу не прикоснулся к листкам дневника, а такое со мной бывало, как известно, дико редко. (Ведь пишу я в блокноте почти так же часто, как смотрю в зеркало). И что же стало причиной такого забытья на всю седмицу? Он. У моего «близнеца»-омеги случилась течка. Я, беззаботно шагая по длинному темному коридору, сразу учуял этот чудесный аромат, ни с чем несравнимый. И пошел на его зов, словно хищник, преследующий добычу. Мой клон, словно недавно родившийся на свет ребенок, не понимал, что с ним происходит. Неужели раньше у него не было этих «омежьих проблем»? Он был испуган, ошарашен, глядел вокруг большими, от шока, глазами, вцепился пальцами в простыню и жадно глотал ртом воздух. Я же не удержался, присев рядом, обняв его за плечи, и прильнул носом к шее. Меня захватывал этот запах, этот вид, я был очарован и захвачен им. Словно в сладкий и ненасытный плен, лучший из лучших. Как жаркие цепи, сковавшее твое тело и погружающие его в чан горячего, ласкового удовольствия. В комнату влетел ветер, с силой открывший, даже ударивший об стену окно. Он заставил взлететь прозрачные белые шторы с узорами, сдул листы на столе, судя по звукам, прокатил их по полу. А мы уже лежали в кровати, оба нагие, не обращая внимания на бушующую сегодня погоду. Не до неё было. Я не помню, было ли мне когда-то также приятно с любым из омег. Я долго исследовал языком его рот, я имел своего Аки от рассвета, до заката. Конечно же, были перерывы на душ, отдых, еду (лично для меня, хотя бы). А после мне снова сносил крышу его вид и аромат, и я снова вдалбливал его в кровать до обмороков. Я выяснил один интересный факт… Мне показалось, что моему клону хватает пищи на весьма долгий срок. После того, как он съел плоть нищего, более не казался голодным, не смотря на такой недельный интенсивный расход энергии. И из-за этих чудесных деньков я совсем забыл и о проблемах, и о том, как собираюсь прокармливать Аки дальше. И даже о том, что вскоре в гости должен был приехать мой брат. Да, между прочим, последнее совсем вылетело из моей головы и постучалось в неё только во время телефонного звонка. — Слушаю? — Аки, это Барт. Я уже подъезжаю. Можешь встретить меня во дворике? — сообщил грубоватый мужской голос. — О, братишка. Подъезжаешь? Ах, да, конечно, я встречу тебя во дворике. Перезвони, когда будешь там, — притворное дружелюбие помогало хотя бы иллюзорно выдавать себя за счастливого члена семьи, любящего своих братьев. Я положил трубку первым. Барт, к слову, был старшим. И на похоронах он убивался и рыдал больше всех. Даже больше, чем младший братец-омега. Он очень любил родителей и долго был в трауре (уже, кажется, отошел). Мне немного стыдно, что, в отличие от него, я погрустил недолго, а после забылся в обнимку с Аки. Но я до сих пор держу в душе скорбь по отцу-омеге, а вот нехватку отчима не замечаю. Буду говорить прямо: я к нему не привязывался, сталкивались и общались мы ранее крайне редко, вот и все. Я вообще порой его недолюбливал... Ворчливый был, ужас. Из воспоминаний меня вырвал омега, обнявший мою руку. И тут до меня дошло. Я же скрываю его от родных и близких, и если брат приедет, то может обнаружить эту тайну, раскрыть её! И что тогда? Я не мог позволить тому, чтоб начались расспросы, надоедания, сплетни, и даже скандалы по этому поводу! Но выход, ясное дело, гениальный я быстро нашел. Я завел рыжика в чулан. Постелил ему там подобие кроватки, зная, что мальчишка послушный, но все равно запер дверь на цепочку. Она слабая, но он вряд ли будет сильно ломиться. Как миленький просидит в чуланчике, поспит, пока братец не покинет дом. К великому счастью чулан еще и зашторивался, а я предупредил Барта, что могут быть подозрительные звуки. «Крыски разбегались, трубы шумят».***
Он кивнул, разуваясь, проходя в мой уютный, по крайней мере, я так считаю, дом. — Ого, сколько зеркал. Ты пытался выстроить из дома зеркальный лабиринт? — усмехается он. Придурок. Ненавижу. И шутки у него плоские всегда были. Вот. — Да. Чтоб все, кто сюда зайдет, не смогли найти выход. Особенно симпатичные омежки, — говорю и попутно завожу Барта в его новую комнату. — Какой ты, однако, коварный, — улыбается он, разлаживая по-хозяйски вещи. — Чувствуй себя, как дома. — Обещаю долго не мозолить тебе глаза, — сразу убеждает он. Умница братик, знаешь, что я терпеть не могу «лишние предметы интерьера» в своем личном пространстве. — Да ерунда, — махаю рукой, аки мне все равно, и ухожу на кухню, ставить чай. Придется показать себя гостеприимным, общительным, прекрасным, воспитанным братом. В последний раз, когда я отклонился от правил лицемерия и подхалимства, мне устроили шумные, гигантские проблемы и ссоры, потому впредь я стараюсь избегать как их, так и мнимых условий для их создания. Но, увы, Барт так молился в трубку мне в тот день, что пришлось согласиться взять его к себе. Ненадолго. Братишка, ты же понимаешь, надеюсь, выражение «ненадолго»? Только попробуй нарушить мою жизненную идиллию, или, еще хуже, рассекретить милашку Аки. Прибью заразу.