Мой любимый псих

      Мы — это наше окружение. В них отражается наша сущность, будто очутился в комнате зеркал. Окруженный психами, я и сам готов поверить, что один из них. Я встал на их сторону ещё тогда, когда зашёл в прокуренную комнату дурки и попытался утихомирить парня, приставившего нож к моей глотке.       Это могло обернуться по всякому, но одно я знал точно: сейчас нужно его спасти! Он необходим мне, как воздух. И смириться с тем, что его отнимут у меня я просто не могу.       От быстрого бега дыхание сбилось, лёгкие саднило, но я не останавливался ни на секунду, несясь по тёмным коридорам с мерцающими лампами и снося всё, что попадалось на моём пути. Глотки воздуха раздирали горло, готовое разразиться кашлем, а ноги подкашивались от одной мысли…       Влетев в восточное крыло, я ринулся к нужной мне двери, саданув по ней ногой для пущей верности, и застыл с непонимание в глазах, совершенно забыв, как дышать. Мой кабинет был пуст. Чтобы убедиться в этом, я щёлкнул выключателем и зажёг свет.       Видимо, для моей же безопасности и дабы избежать безрассудных поступков, премьеру сегодняшнего представления перенесли в другое место. В психиатрической поликлинике было три крыла и главный корпус, а ещё вдобавок несколько этажей. Тень мог быть где угодно.       И я пошёл вслед за ним.       Моё сердце вело меня, хотя предчувствие внушало опасение: будто бы я — примадонна этой пьесы и в ловушку сейчас загоняют именно меня.       Ступеньки лестницы уходили из-под ног, но я крепко держался за перила. Теперь я шёл медленно, в опасении прислушиваясь к каждому шороху, но следуя прямиком к заветной цели в кабинет отца. Сейчас там находился архив дел, а ещё там обычно разговаривали с частными клиентами, ведь это был самое презентабельное помещение в больнице.       Я был прав.       Дверь оказалась приоткрыта, внутри горела настольная лампа и ещё пара светильников. Кажется, меня ждали.       Я долго не решался войти, пока меня не позвали внутрь: — Александр, что же ты там топчешься? Проходи, садись.       Плохой знак — Смирнов был весьма вежлив и терпелив, деликатно указывая на кресло перед собой. Сам он восседал за отцовским столом в своих позолоченных очках, отстукивая подушечками пальцев ритм и внимательно изучая чьё-то дело. На меня он даже не поглядел. И что самое удивительное: Тени нигде не было. — Где он? Что ты с ним сделал? — выпалил я резко, сам от себя не ожидая такого напора. Голос звучал надрывно и неестественно. — Кто? — Костя!       Смирнов наконец отложил дело, поглядывая на меня сквозь стёкла очков снисходительно, и снова уже более настойчиво указал на место для посетителей. — Я бы хотел поговорить с тобой о нём. Присядь, пожалуйста.       Я почти на автомате обошёл кресло, плюхнувшись на самый его край, не отрывая взгляда от своего врага. От этих слов меня буквально передёрнуло. Он всё знал. Значит, Костя уже был у него… — Итак… Кто такой Костя? — спросил напрямую Док. Но вопроса я, как оказалось, не понял. — Он. Он… Мой друг. И любовник. И я заботился о нём. А сейчас он… — Умер, — закончил за меня психиатр. — Но ведь он здесь и всё ещё с тобой, ведь так?       Я не знал, что на это ответить, лишь покачал головой, нервно вцепившись в подлокотники кресла. — Саш… Мне казалось, мы избавились от него. Я ведь помог тебе, но каким-то образом ты всё ещё пытаешься держаться за иллюзию. Думаю, пора тебе узнать кое-что, — он откинулся на спинку кресла, вертя ручку в руках и делая продолжительную паузу, видимо не решаясь на последнюю фразу: — Дело в том, что Кости нет. — О чём вы? — Кости не существует. Никогда не существовало. Ты выдумал его, чтобы снова зацепиться за этот мир и стать нужным. — Ты лжёшь. — Понимаешь, такое уже было с тобой раньше, — Смирнов явно старался подбирать более деликатные выражения. — Неужели ты так ничего и не понял? Ты был повинен в смерти своего брата, но продолжал питать иллюзии в том, что он ещё жив. Какая страшная психологическая травма в семь лет. Твой отец потратил всю свою жизнь и деньги на то, чтобы помочь тебе. Не на мои эксперименты по прогрессирующему лечению или использованию во благо общества менее опасных людей, а на тебя! Вся больница стала пристанищем для грёбаных шизофреников, с которыми я обязан был видеться и работать каждый день!       Мысли об этом его злили, в конце Док чуть не сорвался на крик, но лишь тяжело вздохнул, выверенным движением поправил очки и продолжил прежним тоном: — Я пытался тебе помочь, но средства просто не существует, лишь временный эффект. Помнишь, как отец отправил твоего брата в летний лагерь? У тебя не было приступов ровно все те три месяца, что твой воображаемый братец провёл в воображаемом месте. Поэтому в старших классах тебя и отправили в другую школу, а затем в тот элитный институт, где ты был под присмотром. Вот только у твоего папашки совсем крыша съехала, все силы положил на твоё лечение, даже на работу приходить перестал. Больница досталась мне, но все технические и финансовые вопросы зависели напрямую от него. Если бы он тогда умер, то я возглавил психиатрическую лечебницу и смог проводить свои опыты за счёт выделяемых государством денег. Вот тут то мне вновь пригодилась твоя притихшая на время болезнь. Благо, я сам выписывал заграничные таблетки и средства для тебя, ибо отец не хотел портить свою медицинскую репутацию. Не стоило и труда заменить успокоительные на псилоцины и галлюциногены, расщепляющие сознание, и отправить тебе пару писем от имени твоего братца, обвинив в разлуке твоего отца. И всё бы вышло, ты ведь покушался на него уже не впервые, но твой отец оказался проворным стариком и упёк тебя в свою же клинику в общую палату, а после пары визитов и вовсе перестал здесь появляться, назначив управляющей эту сучку — Аллу.       Я покачал головой, опустив взгляд на свои руки на коленях, по пальцам прошла лёгкая дрожь. Я вскинул взгляд на дока, когда вновь заметил какое-то движение. Но двигался не сам Смирнов. Что-то тёмное и липкое разрасталось за его спиной, превращаясь в силуэт. — То есть это вы?.. — я запнулся на полуслове, вперившись взглядом за его спину. — Мой план был разрушен, но тут мне пришла гениальная идея: если ты, Александр, смог бы доказать всем свою уравновешенность и состоятельность, то лечебница бы после смерти твоего отца перешла в твои руку. А зная тебя, я бы мог легко тобой манипулировать. Поэтому я нашёл верное решение, вновь заменив твои таблетки, я заставил тебя поверить в смерть второй твоей личности. Ты сам убил своего брата во второй раз, а мы тебе лишь подыграли в этом.       Тьма в кабинете сгустилась до чёрной точки в моих глазах, а когда она вновь разверзлась, я увидел лицо: — Тень?       На искусанных губах заиграла тонкая филигранная улыбка, что предназначалась лишь мне. Указательный палец с ссадинами на костяшек тронул изящно изогнутые губы, побуждая замолчать. Не подавать виду.       Но из глубины горла невольно вырвалось: — Нет, этого не может…       Док воспринял мои слова, как реакцию на свой рассказ и продолжил: — Он не поддаётся моим манипуляциям, но сам того не ведая сыграл в этом решающую роль, когда помог тебе спастись. Пара недель в нормальном медгородке и несколько удачно подобранных препаратов, и твоя жизнь опять стала налаживаться. Вторая личность была полностью стёрта из твоей памяти, и ты смог заступить к нам на практику, продолжив своё обучение в аспирантуре. Отец твой скончался от сердечного приступа, когда узнал новость о твоей псевдо-смерти, мне даже не стоило прикладывать к этому руку. Осталось лишь повлиять на новый виток развития твоей шизофрении и помочь тебе побыстрее вступить в наследство.       Я зажмурился, не различая более знакомый силуэт во тьме, а Док покачал головой, очень сокрушаясь: — Извини. Мне пришлось его убить. Ты ведь нужен мне здоровым. Вряд ли ты бы остался управляющим, узнай кто о твоём психологическом состоянии. Нам ведь не нужно, чтобы наша частная лечебница превратилась в государственное заведение?       Я дёрнулся, вжимаясь в кресло и утопая постепенно в его мягкости, вязкости. Дыхание перехватило, а в груди защемило, будто бы у меня только что вырвали кусочек сердца. Часть души. Часть меня.       Я люблю не себя, отнюдь, иначе это была бы высшая степень эгоизма, я люблю его.       А он любит меня. И я знаю это, потому что он знает. Потому что он стоит и улыбается за спиной психиатра, даже не подозревающего о присутствии третьего в кабинете. Знаю, потому что чувствую. — Ты ошибаешься, — мой голос дрожал, но с каждым мгновением появлялась уверенность в своих словах. — В ту ночь ты думал, что убил его, и я помог тебе в этом. Помог вершить расправу над побитым жизнью парнем в смирительной рубашке. Но это был обман.       Это ещё один обман, чтобы разлучить нас. — Ты всё ещё думаешь, что спас его? Серьёзно? — Док был настолько убедителен, что я поверил ему на долю секунды и даже больше. — Твоя прогрессирующая шизофрения — это я. Это всё я! Я тому виной.       Но у его горла блеснуло лезвие канцелярского ножа с красной ручкой. Того самого, который я всё ещё хранил у себя в кабинете в память о том дне. Ужас застыл в глазах Смирнова, а я окаменел в своём кресле, вцепившись пальцами в подлокотники. — Может в ту ночь ты и убил меня, тогда, выходит, я лишь призрак возмездия в твоей голове… — прорычал Тень ему на ухо, — наваждение.       Лезвие вжалось в смуглую нежную кожу на шее, оставляя неглубокий след там, где едва проступала щетина, припорошённая сединой. — Александр… Саш.       Я поднял взгляд. Он снова отвлёк меня. Сконцентрировал всё внимание на себе. В его глазах я видел страх, неподдельный. Настолько живой, что у самого зашевелились волосы на затылке. — Саш! Посмотри на меня! — взмолил док. — Его нет!       Смирнов вдруг оказался так близко. Из последних сил цеплялся своими ручонками за мою ладонь, царапая стрижеными ногтями и дёргая, пытаясь привести в чувства. — Кости не существует! Пойми ты, это всего лишь твоё сознание. Образ. Саша, прошу тебя… Он не знает, что ты…       Лезвие полоснуло по горлу, а жалкий скулёж оборвался гортанным бульканьем. Кровь из вскрытой артерии брызнула прямо мне в лицо. Я закрыл лицо ладонями, в страхе отпрянув, а что-то тяжёлое бухнулось у моих ног.       И я заплакал. Заплакал не потому, что что-то внутри меня изменилось. А потому что — изменилось вокруг. Весь мой мир рухнул. Как чёртов карточный домик.       В руке неуверенно лежала рукоять канцелярского ножа, а пальцы скользили по ней от липкой крови. Слёзы катились по щекам большими бусинами, застилая глаза мутной пеленой. А тело дока в предсмертных судорогах всё ещё билось на полу.       Я даже порывался броситься к нему и помочь. Сделать хоть что-нибудь. Но затем эти руки…       Они просто обняли меня, и я растворился в объятиях, безжизненно выпуская из пальцев нож и улыбаясь.       Тихий голос. Его голос. Почти шёпотом: — Всё хорошо. Хорошо, Саш. Мы никому об этом не скажем.       Даже если этот человек только в моей голове, пусть! — Тише, тише. Саш, я здесь. Я с тобой.       Это то, что делает нас ближе. То, что я не могу игнорировать или погасить в себе. — Я убил его… — из моих уст это звучит более неестественно, чем из его. — Мы убили, — Тень говорил об этом спокойно и отречёно, будто бы его это не касалось. Я даже подумал, что моим холодным разумом всё это время мог быть именно он. — Я убил, — произнёс он за меня. Это больше походило на правду. — Мне не впервой, Саш. У тебя есть моё дело. Ты скажешь им, что это сделал я.       Он кивнул в сторону открытой папки на столе с множеством листов и форм, заполненных размашистым докторским почерком. Я снова покачал головой, не поверив. — Не могу, Кость. Иначе начнутся бесконечные проверки, а тебя приговорят к лоботомии. А я не смогу…       Я подавился собственными словами, которые вдохнул обратно вместе с его горячим дыханием, когда губы накрыли мои с неожиданностью. Он целовал грубо и с напором, но чувственно, приникнув влажными губами. Это мгновенно привело меня в чувства. — Нам нужно начать новую жизнь. Убежим на другой край света, и никто об этом не узнает, — затараторил я, крепко сжимая руку и заглядывая в глубину чернеющих глаз.       Но он снова отрицательно покачал головой. Я не знал, что ещё сказать. Не знал, как утешить. Себя и его.       Мы убирались в полной тишине, не перекинувшись ни словом. Я краем глаза ловил каждое его действие, тщательно вытирая с пола кровь своим докторским халатом. Меня всё ещё трясло, но даже не подташнивало при виде трупа. И дело было даже не столько в многолетней медицинской практике, сколько в отсутствие окончательного осознания. Я просто не понимал. Я делал то же, что и Тень. А он помогал мне в этом.       Мы вместе погрузили тело на кушетку, полностью избавившись от каких-либо следов в отцовском кабинете. Разжигали печь для кремации теми же тряпками, которыми вытирали пол. Также вместе. Я сейчас боялся остаться один, как никогда. Наедине со своими мыслями. Они бы убили меня. Разорвали на части изнутри.       Но Тень был рядом. Пока я погружал тело на специальный поднос и отправлял в жерло огненной машины. Он был рядом и теперь, пока я раскуривал сигарету, наблюдая за ярким отблеском пламени в окошке.       Находиться здесь дальше не имело смысла. Спектакль был закончен, а над верхушками деревьев светало. Мы просто стояли и смотрели друг на друга без слов. Я чувствовал, что должен что-то сказать, словно бы это последний наш разговор, но слова вместе с горечью оседали в горле.       Он взял меня за руку и повёл через лес. Дальше от больницы. От случившегося. От извечных проблем. Мы целовались по дороге, останавливаясь у каждого третьего дерева и ловя губы друг друга. Сбивчиво. Испугано. Украдкой в подворотне, будто малые дети. Забываясь. Его губы горчили от сигарет. Я привык. А когда дыхания совсем не хватало — шли дальше. Спотыкаясь. Не глядя под ноги. Только друг другу в глаза, как два влюблённых идиота. В сторону дома. Нашего дома. Теперь мне почему-то казалось, что он давно уже именно «наш». Хотя, скорей всего, теперь так и будет.       Но он лишь смеялся и курил.       Я тоже курил.       Почему?       Запах сигарет был единственным, что нас связывало.

***

      А на следующее утро он ушёл.       Документы, что я заказал накануне, исчезли вместе с ним, как и некоторые вещи. Даже письма от Андрея не оставил. Думаю, они ему оказались куда нужнее и дороже.       На столе я нашёл лишь полупустую пачку сигарет, серебряный кулон в виде треугольника и записку всего с парой строк:       «Я был одинок в свободном падении, Изо всех сил стараясь не позабыть, Что же случилось с нами, Что же случилось со мной, Что же случилось, когда я допустил эту ошибку. Я был сбит с толку тем, что было сильнее меня, Забывая имена и лица, А прохожие смотрели на меня так, Будто могли что-то изменить.»* *Placebo — Meds