Преступление по де Саду

— Тиина, зайдите пожалуйста! — послышался приятный баритон с немецким акцентом по внутренней связи в приемной. Пышная крашеная блондинка с откровенным декольте на ярко-красной вызывающей блузе оторвалась от своих занятий, а именно от репоста очередной новости в соцсети и подпиливания таких же красных, вульгарных, как и ее блузка, ногтей. Глубоко вздохнув, она нехотя встала и направилась в кабинет директора. ***  — Хм… Я тут буквально вчера набрел на вашу страничку на «Фейсбуке» и наткнулся на очень и очень интересную запись. — Девушка, широко раскрыв густо накрашенные глаза, непонимающе взглянула на мужчину в кожаном кресле. Он же, видя ее недоумение, поспешил продолжить свой монолог, глядя в монитор компьютера и монотонно цитируя выдержки из «интересной записи»: — «Мой начальник — мудила из мудил». Это, стало быть я, — не отрываясь от дисплея, невозмутимо пояснил он, показывая на себя рукой. Лицо девицы в момент стало практически в тон ее вышеупомянутых кофты и ногтей, она опустила глаза в пол и, переминаясь с ноги на ногу, ждала, что будет дальше. Шеф не стал мучить ее и продолжил чтение: — «Еще и пялится постоянно на мою задницу! Гребаный он извращенец! Как же я ненавижу свою говенную работу!!! Аррррр!!!» — наконец закончил он, растянув звук «р» в последнем междометии. Затем сложил руки перед собой и взглянул на Тиину. В кабинете повисла напряженная пауза.  — Я просто хотел бы добавить несколько комментариев, с вашего позволения. Во-первых, не льстите себе. — Девица вновь тупо уставилась на начальника. Он так же тихо и вежливо продолжил, с такой интонацией, будто бы просил заварить чай или кофе: — За два месяца работы у меня вы так и не выяснили, что я — гей? Да, конечно, я не кричу об этом на каждом шагу, но и особой тайны из этого не делаю, и если бы вы занимались на своем рабочем месте чем-то кроме наведения марафета и фотографирования со всех возможных и невозможных ракурсов себя любимой, вы бы обязательно были в курсе этой пикантной подробности. — Мужчина встал с кресла и, скрестив руки на груди, оперся бедром о новый дубовый стол. Тиина готова была провалиться сквозь землю со стыда. Босс вновь заговорил: — Кстати, на будущее, «говенная работа» — это то, за выполнение чего люди обычно получают деньги, в вашем случае, весьма приличные. Вы же, Тиина Ярвинен, умудрились провалить сто процентов порученных вам задач. И да, послезавтра кончается ваш испытательный срок, помнится мне… Так вот, завтра можете не выходить, оплату переведут вам на карту. Вы свободны. Да, я, конечно, мог написать вам об этом еще вчера, но решил сказать лично.  — Но… — попыталась возразить Ярвинен, но директор перебил ее:  — Удачного дня и успехов в личной жизни! — улыбнулся он.  — Пидор! — уходя кинула женщина, хлопнув дверью. Мужчина лишь пожал плечами и принялся за выполнение своих привычных обязанностей. «Еще одна» — пронеслось у него в голове. *** Тилль Линдеманн более пятнадцати лет назад переехал из Германии в Финляндию. Дело в том, что именно тогда его тетя тяжело заболела. А она, можно считать, в определенный момент заменила ему мать, в свое время работавшую телекорреспондентом. Соответственно, тогда еще та самая тетка не иммигрировала из ГДР, и мальчик практически всегда находился с ней. Повзрослев, Тилль не забыл об этом, поэтому в сложившейся ситуации просто не мог поступить иначе. Мужчина взял отпуск за свой счет на прежней работе — он служил сотрудником Берлинской криминальной полиции в отделе по расследованию убийств — и поехал в Хельсинки. Тем более, кроме работы и пары друзей-сотрудников, с Берлином его больше ничего не связывало: отец давно умер, мать — Гитта — переехала в США, когда Тилль окончил университет и стал зарабатывать самостоятельно, а там повторно вышла замуж. Своей же собственной семьей мужчина так и не обзавелся. Во-первых, Тилль еще в юности четко осознал, кто он, отчего поначалу очень страдал, стеснялся себя и всячески скрывал это. А во-вторых, будучи трудоголиком, он просто не находил времени на личную жизнь. В принципе, как и желания. Скандинавия его всегда привлекала чем-то, притягивала своей особой, «ледяной, вечно рождественской», как говорил сам Тилль, сказочностью, спокойствием и загадочностью. В конце концов, ему с детства нравились легенды о викингах и троллях; его завораживали чистейшие озера и северное сияние. Он уже взрослым бывал у тетки в Хельсинки, а влюбился в эту «миниатюрную, совершенно игрушечную столицу» и вовсе ещё студентом. Когда же Линдеманн приехал повторно, тетя Анна была уже совсем плоха. Она угасла, словно спичка, всего за полгода. Из дородной, пышущей здоровьем женщины она превратилась в призрак еще при жизни, вернее даже — доживании. На похоронах было совсем немного народу: Гитта с мужем-американцем, Тилль и близкий друг Анны — профессор энтомологии Ярно Койвунен. И тем не менее за время проживания в Финляндии Анна, обладая живым пытливым умом и железной предпринимательской хваткой, сколотила огромный капитал, и поскольку своих детей и мужа у нее так и не появилось, все свое состояние она завещала любимому племяннику. Линдеманн разменял свою квартиру на окраине Берлина и окончательно перебрался в Суоми. Да, средств, которые остались после смерти родственницы хватило бы не только ему самому, но и его детям и даже внукам — если таковые будут. И все же в силу характера мужчина просто не мог не работать: он считал, что, прожигая жизнь, попросту начнет деградировать. К тому же, поскольку Тилль с четырнадцати лет трудился — и разносил летом газеты, и юношей на каникулах в институте ездил на торфяники и плел корзины на продажу, а по окончании, поступив на службу, отдавался ей полностью, — он прекрасно знал цену деньгам, и так же хорошо знал их пренеприятнейшее свойство — заканчиваться. Причем заканчиваться в самый неподходящий момент. Короче говоря, он, как и тетка, занялся бизнесом и вложил деньги в предприятие. Проработав почти десять лет в полиции, узнав всю эту структуру изнутри, мужчина занялся частным сыском. Начал Тилль с самого нуля, параллельно скрупулезно изучая язык. В связи с низким уровнем преступности в Финляндии услуги частного детектива считались невостребованными. И сначала, не желая разбрасываться деньгами почем зря, мужчина арендовал небольшой кабинет в рабочем районе Хельсинки, чтобы посмотреть, как пойдут дела. Как истинный немец, Линдеманн любил и ценил качество, соответственно, и качественное выполнение обязанностей, поэтому не хотел брать на работу непроверенных людей. Он переманил к себе бывших сослуживцев, друзей, с которыми не терял связи все это время: офицера-холостяка Рихарда Цвена Круспе и как раз попавшего под сокращение судмедэксперта Кристофа Шнайдера, для которого это предложение стало чем-то вроде спасательного круга, так как на тот момент он уже обзавелся семьей, которую нужно было кормить. Тилль заставил и товарищей учить финский, и, хотя можно было вполне обойтись их английским, они все же беспрекословно подчинились. Линдеманн даже выделил один день в неделю именно на уроки, наняв приходящего педагога. Как начальник Тилль строгий, не терпит панибратства, потому за косяки Крису и Рихарду доставалось и достается по полной программе. Посовещавшись, друзья назвали агентство «Rammstein», что в переводе значит «Таранный камень». «Сильно, мужественно, дерзко!» — восхищаясь, гордясь, заключил Рихард, который, собственно, и предложил это название. Он был убежден, что от имени тоже многое зависит: ведь как лодку назовешь, так она и поплывет. Конечно, поначалу не было каких-то трудных запутанных дел, а вот параноиков-мужей и истеричных жен, подозревающих партнеров в неверности, хватало. Причем «хватало» — это мягко сказано. Ребята обзавелись обширной клиентской базой. Уже через год «Rammstein» из занюханного кабинетика в шестнадцать квадратных метров, находящегося у черта на рогах, перебралось в отдельное здание почти в центре столицы. Агентство вышло на новый уровень. К мистеру Линдеманну стали обращаться все более влиятельные люди: чиновники самых разных мастей, звезды шоу-бизнеса, частные предприниматели. Дело начало приносить стабильный доход. Тем более, в связи с практически нулевой конкуренцией, предприятие стало своего рода монополией. Самих расследований тоже стало больше. Хоть троица и справлялась с поставленными задачами, но все прекрасно понимали, что необходимо расширение штата. Так к ним лет восемь назад присоединился бывший коп, финн, здоровяк Микко Паананен, в чем-то неуклюжий, но в целом исполнительный, пунктуальный сотрудник, и программист Оливер Ридель — тоже немец-иммигрант, с опытом работы в крупной фирме одежды в Рованиеми, что в Лапландии. Но вот беда: секретарши и секретари — помощники самого Линдеманна — надолго не задерживались с самого открытия агентства. Точно проклятие какое-то! Одни тупые, как пробка, другие пытались безуспешно слить информацию, третьи — неисполнительные хабалки, на деле не способные даже заварить кофе как следует (последняя Тиина Ярвинен, например). В общем — мрак. ***  — Микко? Входи, пожалуйста, что у тебя? Есть какие-то сдвиги в деле Саволайнена? — поднял глаза Тилль на вошедшего без стука сотрудника.  — Про Саволайнена спросите лучше у Рихарда, он что-то еще раскопал. А я вот по какому делу… Я так понял, вы Тиину уволили, верно?  — Допустим, — отозвался Линдеманн.  — Так вот, у меня тут на примете есть один человечек… — Тилль заинтересованно посмотрел на Паананена, кивнув головой, как бы попросив продолжить рассказ. — Я за него могу ручаться. Он исполнительный, правда! Неглупый! Но… Честно говоря… как бы это лучше выразиться?.. Диковатый, что ли… Если вас это не смутит, то можете ему устроить что-то вроде собеседования? — промямлив это, жался у двери Микко, ожидая ответа шефа будто вердикта врача.  — Дикий-домашний, лишь бы делал, что говорят, правильно и вовремя. Пусть приходит завтра к восьми — будем разговаривать. — Паананен, улыбнулся, поблагодарив Тилля, и поторопился выйти. А Линдеманн, в свою очередь, с облегчением вздохнул — ведь если этот протеже Микко подойдет, то не придется выполнять ряд муторной, отнимающей драгоценное время, работы: давать объявления, проводить нескончаемые собеседования и прочее.