***
Состояние Волка продолжало ухудшаться. На третьей неделе с того момента, как слёг, он больше не мог подавлять, скрывать болевые спазмы. От чего его постоянно лихорадило и трясло. Леонардо почти переселился в комнату отца, потому что обоим страшно было оставаться на ночь в одиночестве. Волчонок боялся что-то пропустить, Виктора просто пугали собственные перспективы. Последнего почти бесило, что сын проявлял к нему такое внимание, заботу, терпение, тратя всё своё время. И всё же, отказаться от этого он не мог. - Волчонок, расскажи мне подробнее об Аде… - Тихо попросил он однажды сына, когда тот молча читал какую-то газету на немецком языке. - Сам увидишь всё. – Фыркнул тот, впрочем, газету откладывая: просьбе он был удивлён. - А страшно, знаешь? – Выдыхая, признался Волк, тщательнее кутаясь в одеяло. В комнате неприятно пахло медикаментами и страданием, даже не смотря на частое проветривание помещения. Мужчина успел возненавидеть свою спальню, но покидать её – тоже отказывался. - Нет, не знаю. – Покачал головой в ответ Леонардо. Ему тоже опостылела спальня, но он понимал, что должен быть здесь. - Для меня смерть была освобождением от боли. Я не воспринимал её чем-то страшным. Да и люди её боятся лишь потому, что не знают, что дальше. Боятся, что умирая – исчезнут совсем. Но ведь это не так… - Хорошо тебе, точно это знать. – Фыркнул его отец. - И всё-таки, не зря же все мировые религии пугают чистилищем. - Ты верно выразился. Там не пыточные, там просто чистилище, от слова «чистить». – Усмехнулся Волчонок. - Возможность пересмотреть свою жизнь. Возможность понять ошибки, чтобы не совершить их в следующем воплощении. Возможности раскаяться и очиститься – вот, что там. - Ты говорил о муке. – Как маленький ребёнок, который уличил взрослых во вранье, несколько недоверчиво и обиженно напомнил Виктор. - Раскаиваться всегда неприятно и больно. – В ответ заметил наёмник. - Признать свои ошибки тоже может далеко не каждый. Убивая человека, который убил твоих родных, ты мстишь. Но с твоей стороны это не кажется местью, а возмездием, справедливостью. И всё же, ты убиваешь точно так же, как убийца твоих родных. Ведь у убийцы, вероятно, тоже есть близкие, которые будут горевать. Души мучаются в аду, это верно. – Вообще-то Леонардо не знал, да и не мог знать это наверняка. Он только подозревал, рассуждал, и из имеющихся фактов делал выводы. А правильные или нет – то не ему решать. - Но лишь потому, что отказываются признавать ошибки, отказываются раскаяться. Разумеется, все твои прения против законов природы, законов вселенной, просто так не пройдут. Конечно, нужно потерпеть некоторые болезненные процессы, но гораздо легче это переносится, если мыслить о том, что это приведёт к изменениям в лучшую сторону тебя самого. - Звучит просто. – Слабо улыбнулся Виктор. Раскаяться? Чтож, он человек гордый, но признавать ошибки умел, а уж раскаивался-то он почти полжизни за свои грешки. - Звучит – да. – Ответил улыбкой на улыбку Волчонок. - Ты, кстати, «Божественную Комедию» Данте читал? – Мужчина кивнул: интересное чтиво. – Так вот, устройство ада очень похоже на описания Данте. Там тоже для каждого прегрешения свой уровень, и свои… способы очиститься. К тому же, я подозреваю, что у каждой души свой ад, основанный на том, во что мы верим, чего боимся, и что приносит нам мучение. – Задумчиво закончил Леонардо, немного растеряно оправляя домашнюю майку, которая, при попытке потянуться, задиралась. - А твой? – Некоторое время спустя спросил его отец. - Что мой? – Не понял он. - Ад. Какой он? - Личный вопрос задаёшь. – Усмехнулся кривовато Леонардо. Виктор растерялся, и хотел уж было забрать вопрос назад, но мальчик вздохнул: - Ничего. Я расскажу. – Он повернулся боком к спинке кресла, и разлёгся вальяжно на подлокотниках, его нынешний рост это позволял. Как раз шея была на одном, а коленные суставы на другом. Позу он принял, чтобы расслабиться. А когда принял, признался: - По-разному бывает, вообще-то. Но обычно это просто пыльная дорога, ведущая в бесконечность или через неё. Она состоит из праха, и острых как бритва человеческих костей, которые сильно ранят ноги. Кровавый дождь льёт как из ведра. Вокруг костры и огонь, но мне всегда холодно. А на плечах – то ли тяжесть самих небес, то ли тяжесть ответственности за всех и всё, то ли тяжесть грехов. Давит сильно, так что ели волочёшь окровавленные ноги. Но и останавливаться нельзя… я не помню, почему. Просто знаю, что тяжесть раздавит. Сойти с дороги тоже не получится. И она не закончится никогда…. – Волчонок говорил спокойно, будто рассказывал о доме. Ни неприятия, ни других негативных эмоций он не показал. Впрочем, он и рассказывал сухо, без эмоциональных подробностей. И мужчине оставалось только гадать, что же его сын испытывал там. Однако было кое-что, за что его разум зацепился: - Всегда холодно? Говоришь так, будто бываешь там часто. - Гораздо чаще, чем оказываюсь на краю и дальше. – Вопреки ожиданиям, наёмник согласно усмехнулся. Не пытаясь отрицать утверждение. - Да и логично это. Грехи я копил дольше, чем одну человеческую жизнь. И они у меня… страшнее. Против законов человечности, против законов природы, против законов вселенной, против рода и… и много ещё что. Знал, чем платить придётся, знал о последствиях, но всё равно, абсолютно осознанно – как называют это религии – грешил. - А так как я и без того не совсем жив, царство мёртвых для меня всегда открыто… - Не раскаиваешься, значит. – Констатировал Волк, насмешливо. - Раскаиваюсь. Но в моём случае этого мало. – Покачал рукой, вместо головы, на японский манер, Леонардо. - А мы сможем там… встретиться? – Не то с затаённой надеждой, не то и правда, безразлично был задан вопрос. - Вряд ли. Только если случайно. Но уровни у нас точно разные…. Да и, пап, - Волчонок снова сел в кресле нормально, заглядывая бывшему киллеру в глаза, - не воспринимай мои слова всерьёз, потому что мне нравится верить в то, что вся моя жизнь, включая тебя – это только сон. Сон сумасшедшего мальчишки, а может это просто пригрезилось мне во время комы? В общем, не бери в голову… - Но имей в виду. – Понимающе усмехнулся Волк, любуясь открытой улыбкой сына: - Да. Ещё несколько дней спустя выяснилось, что Виктор может переваривать отнюдь не любую еду. Витаминов ему не хватало, и Сальвадор, который теперь в особняке близ Каккамо был частым гостем, настоял на капельнице. Несколько дней Леонардо ходил, смотрел на отца, и, в конце концов, у него сдали нервы. Он понимал, что это он должен быть для Виктора и поддержкой, и опорой, и что он должен быть сильным, и не должен, но…. Глядя на то, сколько усилий мужчина тратил на то, чтобы сесть в кровати, перебраться на кресло, яростно отвергая любую помощь, и банально поесть, дрожащей от боли и лихорадки рукою, глядя на то, как он буквально ползал в туалет, лишь бы за ним не убирали. Гордость у него, видите ли. Вот только Леонардо легко его понимал. А ещё стал понимать свою мать. Смотреть на мучение отца, родного человека, было очень больно. Но у него-то в своё время не было выбора иного, кроме как через мучения, добиваться возможности двигаться. А у Волка выбор был. Была возможность жить без муки! Жить, а не сгорать в своей муке. И именно это заставило его сорваться. Однажды он, просто смаргивая подступающие к глазам слёзы, опустился на колени, перед кроватью отца, утыкаясь лбом в его руку. Тот ошеломлённо смотрел на своего Волчонка. Чтобы тот решил унизиться, перед ним…. Это казалось невероятным, но это было. - Отец, умоляю, воспользуйся пламенем и продли себе жизнь хоть немного, прошу! – Шептал он исступлённо, умоляя. - Не оставляй меня сейчас. – Виктор оскорблённо вырвал руку из рук сына, и нашёл в себе силы, чтобы отвернуться, и закрыться одеялом. Ему было неприятно видеть сына таким, и ещё более неприятно слышать о своём единственном шансе. Он уже всё решил, всё подготовил, но…. Желание жить человеку присуще, и присуще желание жить, быть вольным, здоровым, а не прикованным к постели. Именно поэтому, когда становилось почти невыносимо от болезненных судорог, что почти всё время пытались стянуть мышцы, он всё время думал о том, чтобы эгоистично воспользоваться своим шансом, наплевав на всё. Волк всё чаще думал о том, что ещё мог бы пригодиться сыну, помочь ему. Возможно, даже решить психологический кризис, вытащить его из его болота. А может и других детей завести, жениться на Розе, но…. Его время пришло, и не из-за болезни. Он просто чувствовал, что так должно быть. Но когда о шансе говорил сын,… слишком велик был соблазн, и он замкнулся в себе, словно в крепкой броне, лишь бы не слышать этот отчаянный шёпот. - Игнорируешь?! – Почти истеричным шёпотом воскликнул Леонардо. - Почему? Неужели ты решил сдаться? – Испугано, безумно, спрашивал он. И вдруг резко заныл, жалуясь: - Пап, я не выдерживаю. У меня только недавно рухнул, разбившись в дребезги мир, а теперь ещё и опора под ногами зашаталась, и хочет рассыпаться. - Нет! Уходи. - Хрипло приказал Волк, до крови прокусывая губу. Его трясло сильнее. - Пап, - Волчонок тоже открывался отцу, показывал непростительную слабость, просил, умолял, унижался, - умоляю… - Он уткнулся отцу теперь в спину, судорожно комкая в руках одеяло: - Отец, ты мне так нужен…. Хочешь, я тоже это сделаю, тоже продлю…. Не смей меня игнорировать! Пап, ты же понимаешь…. Пожалуйста! – Но Волк молчал. – Ты ведь мне выбора не оставляешь! Я унижаюсь, только чтобы…, а ты… ты игнорируешь?! – Мольбы внезапно сменились на ярость, и искреннее возмущение. Леонардо едва контролировал свою ауру убийцы, и она сильно давила на мужчину. Но он по-прежнему молчал. – Ты сдался? – Ответа так и не последовало, а потому он с жуткой досадой и разочарованием, комком застрявшими в горле, пулей вылетел из комнаты. Виктор откинул одеяло, сел, с огромными усилиями, и пододвинул к себе ноутбук, через него связываясь со своим адвокатом, и предупреждая его. - Прости, сын. – Бормотал он, набирая сообщение. - Так будет лучше. Я уверен, что ты справишься со всеми проблемами. Слишком силён, чтобы кто-то или что-то могло тебя сломить. Да и новую жизнь без меня будет легче начать. А я…. Моё время почти пришло, и ты и без меня это знаешь. Знаешь, что не спасёшь даже силой, лишь хуже сделав нам обоим. А в другом углу особняка методично напивался Гномьей Водкой Леонардо. Уж если поддаваться слабости, то по полной программе. Он тоже бормотал, в перерывах, между бутылками: - Чтож, ты сделал свой выбор, отец.***
Наёмник не навещал отца совсем ровно три дня. А потом всё же снова стал ходить. Только реже, и на ночь он больше не оставался. Вместо этого по ночам он запирался в лаборатории. Чем он занимался – не знал никто. Хотя слуги в тайне надеялись, что молодой хозяин пытается получить противоядие, ну или, по крайней мере, что-то, что облегчило бы муки их господина. В какой-то мере так и было. К середине четвёртой недели Волк почувствовал, что ему стало ещё хуже. Теперь он чувствовал сердце, стал совсем плохо видеть, и дыхание… затруднялось. Сальвадор давал срок в полгода, максимум. И то, при условии подключения к машине жизнеобеспечения. Виктор же, по-прежнему отказывался лечиться. Он ждал. И вот однажды дождался. Леонардо как-то, улучив момент, сказал повару маэстро Бенвенуто о том, что сам отнесёт протёртый жидкий супчик отцу. Ему было не трудно и…. В общем, повар лишь пожал плечами, и соорудил всю еду на поднос. Вот только наёмник потащил поднос Виктору не сразу, а остановился возле ближайшей тумбочки, и быстро что-то капнул в суп из малюсенькой колбочки, и лишь после этого отправился в опостылевшую спальню. Но по дороге его внезапно перехватил Матео. Дворецкий и так, вопреки обыкновению носить непроницаемую маску на лице, был мрачен в последние дни, за пределами спальни хозяина, разумеется. Но сегодня, из внимательных серых глаз, которые всегда подмечали малейшие мелочи, на Леонардо смотрела печаль: - Идёте убивать хозяина, господин Койот? – Спросил он. К чести наёмника, он даже не дрогнул, когда его так легко раскусили. - Будешь пытаться остановить, Матео? – Дёрнул уголком губ он, достаточно холодно. - Нет. – Просто ответил тот. - Хозяин приказал отныне считать хозяином вас ещё в тот день, когда слёг. – Признался Матео. Он сына господина и… друга понимал. Ему тоже было… больно. И он не сомневался, что Леонардо хотел лишь облегчение отцу принести, и восхищался его мужеством. – Будет странно, если вы принесёте обед господину. Он может заподозрить. - Неожиданно, но ожидаемо. – Хмыкнул Койот. – Однако если еду принесёт дворецкий – это тоже будет странно. – Матео всё понял правильно, и позвал одну из служанок. Так, процессией из трёх человек, они и вошли в комнату. Служанка накрыла на стол. Матео о чём-то отчитался. Оба ушли. А Леонардо остался смотреть, как отец ест отравленный суп. Тот на миг замер, прежде чем донести первую ложку до рта. Но потом, отчего-то широко улыбнулся, впервые за последний месяц, и более охотно, чем обычно, приступил к еде. Разумеется, он просто догадался о заговоре, и поражался тому, как спокойно и естественно, с абсолютно обычным выражением лица, сын смотрел, как он ест яд, наверняка приготовленный им же лично, учитывая все специфики отравления ядом Реборна, и организма самого Волка. В тот момент мужчина гордился сыном, пожалуй, больше всего. Почему? Он и сам не до конца понимал. Наверное, из-за твёрдости убеждений, и неотступного характера. Сказал – сделал. Как и должно быть у всех мужчин. Он пообещал убить – вот и исполняет обещание. А гибкость характера – это женское дело. Леонардо об этих мыслях не знал, но и всё равно не нервничал. Они оба знали, что рано или поздно, а всё придёт именно к этому моменту. Покончив с едой, мужчина с удовлетворением разлёгся на кровати. Он чувствовал, как боль медленно уходит из его тела, а вместо неё приходит приятная тяжесть, которая клонила в сон. За смерть спокойную, без боли, во сне, сына Волк благодарил мысленно отдельно. Некоторое время и бывший киллер, и наёмник, беседовали ни о чём. Но когда Виктор почувствовал, что глаза уже слипаются, он попросил ученика сыграть для него на любом музыкальном инструменте. Леонардо пожал плечами, и выбрал скрипку. Настроился, и заиграл собственную импровизацию, нейтральную, ни грустную, и ни весёлую, но фантастическую мелодию, зовущую слушателей в иные, неизведанные миры. Он играл, а Волк слушал, борясь со сном изо всех сил. Однако он всё же победил, и перед тем как уснуть навсегда, мужчина тихо произнёс: - Спасибо. – По щеке Леонардо медленно сползла одинокая, красноватая слеза. Некоторое время он ещё играл, пока не подвёл импровизацию к завершению. Доигрывая, он делал вид, что не чувствует прихода своей Госпожи Смерти, и что не видит, как душа его отца отделяется от тела…. - Рад вас видеть, моя Госпожа. – Произнёс наёмник, слегка склоняя голову. Та, кажется, что-то ответила, и он повернулся к ошеломлённой, но не испуганной душе отца: - Ты ведь этого хотел от меня, отец?! Видишь, умирать – это не страшно. Надеюсь, там тебе будет лучше, чем в последний месяц здесь. А я на несколько лет ещё задержусь. Благодарю вас, отец, за всё. И прошу прощения, даруя вам ответное…. – Душа Виктора слабо улыбнулась ему, после чего они, вместе со Смертью, исчезли из мира живых…. – Ну вот и всё. – Вздохнул наёмник, пряча скрипку: у него было много дел. И первым делом, следовало сообщить слугам, а так же Розе и Сальвадору о смерти Виктора. Слуги восприняли новость адекватно. В том числе они спокойно приняли признание Леонардо о том, что это он доконал своего отца. Он предлагал добровольно покинуть службу, но… уходить никто не пожелал. Волчонка любили в доме все без исключений, и фактически насильственная смерть Волка на это никак не повлияла. До самого вечера он пытался разобраться, как устроить похороны отца на его родине, в Испании, минуя патологоанатомов Италии. Хотя вообще он ждал адвоката Виктора, который и явился уже после десяти вечера. Джакомо Феде спокойно поинтересовался у «мальчика», которого он видел и во взрослом теле, и знал о том, кем тот был в подпольном мире, не он ли убил его клиента. Леонардо спокойно согласился с этим утверждением. На что адвокат заметил, что официально завещание будет оглашено после похорон, но для сына и единственного наследника есть копия. Оную он и передал наёмнику. Тот вчитывался в завещание долго, время от времени захлёбываясь хохотом, и крутясь в кресле. Он, конечно, давно знал, что Виктор являлся аристократом, но чтобы таким…. Вчитываясь в цифры счетов, в длиннющие списки перечисленного имущества, и прочее-прочее-прочее, Леонардо понимал, что стал наследником почти буквально королевского богатства. Условий наследования у мужчины было лишь несколько: наследовать и титулы, носить фамильную серьгу или перстень главы рода, и не позволить завладеть богатствами рода кому-либо другому. То есть Леонардо должен был стать полноценным главой рода Чавес, не должен был позволить завладеть другим потенциальным наследникам, не указанным в завещании, и центом, а так же после смерти самого наёмника, богатства рода не должны были достаться Испании. Всё состояние могло быть потрачено, передано кому угодно, но по воле Леонардо. И никак иначе. В завещании для Волчонка было отдельное письмо, в котором много о чём говорилось, но главное, по крайней мере, в тот, и только в тот момент, для наёмника было указание места, где следовало похоронить Виктора. Как он и думал, это была Испания. Скала на берегу океана, на территории дворца Чавесов. Скала, с которой когда-то спрыгнул в океан Ривас, отец Волка, утаскивая за собой на тот свет свою жену и дочь, чтобы ценой их жизней спасти от врагов двух своих сыновей: Пабло и самого Виктора. Наёмник, вспоминая дворец, смеялся, понимая, что станет фактически одним из самых богатых людей мира, если сможет избежать опекунства. А за свою свободу ему придётся побороться, это он понимал. Джакомо обязался сделать всё, что в его силах. И они почти до полуночи обсуждали дела. В процессе, Леонардо, зная, что этот адвокат всегда имел не больше пяти постоянных клиентов, и так как один из них умер, предложил в качестве нового клиента свою кандидатуру. Он же предложил не пытаться воевать в суде с желающими урвать кусок от состояния Чавесов, а вместо этого первыми подать заявление в верховный суд Испании, и добиться его, наёмника, полной эмансипации. При этом он так хорошо сыпал выдержками из законодательства Испании, что поражённый адвокат тут же согласился на такого клиента. И тогда перед ним появилось ещё шесть завещаний…. Закончили они лишь после полуночи. Джакомо был устроен на ночь в особняке, ведь с утра им вдвоём до́лжно было начать бороться с законодательствами сразу двух стран, и переправкой тела на родину. Ведь, к сожалению, просто воспользоваться вертолётом было нельзя, чтобы стать наследником. Ночью, когда Койот собирал свои вещи, ведь ему какое-то время было нужно пожить в Испании, наконец-то, приехали Сальвадор и Роза…. Женщина выглядела крайне заплаканной, а врач – злым. Оба вломились в кабинет Леонардо, и владелица борделя, с ходу, заглянула в глаза, а потом влепила звонкую пощёчину. Наёмник не стал уворачиваться как от неё, так и от кулака под рёбра от Сальви: - Ты меня единственного друга лишил! – Тряс врач Волчонка за грудки, а тот лишь ухмылялся. – Он столько всего для тебя сделал: научил всему, принял в семью, в род. А ты…? - А не стоило совершать непростительные ошибки в отношении меня! – Огрызнулся Леонардо, одним движением, с лёгкостью, стряхивая с себя чужие руки. - Ты уже отомстил за них! – Не унимаясь, восклицал Сальвадор. - Не за все. – Фыркнул мальчик, припоминая связь Волка с его матерью. Он смотрел в глаза друзьям отца твёрдо, и относительно спокойно: - И ты, и Виктор, и я – мы все знали, чем всё это закончится. Так что будь любезен, не устраивать тут трагикомедий. - Что? ДА ТЫ СОБСТВЕННОГО ОТЦА ГРОХНУЛ! – Отчаянный, полный боли крик заставил вздрогнуть весь особняк. Врач знал, что Виктору осталось недолго. И он знал, что тот пригрел дракона на груди, а те твари, по легендам, не умели быть благодарными. И всё равно, его сознание отказывалось принять тот факт, что его лучший друг мёртв, но убил его – его же собственный сын, в которого тот так верил. И в карих глазах наёмника он не видел и тени раскаяния! Конечно, разумом он понимал, что для Виктора так, наверное, и лучше, но… - И понесу за это ответственность. Но не здесь, не среди живых. – Ледяное спокойствие Леонардо просто поражало. Мужчина понимал с каждой секундой всё больше, что сын лучшего друга в тот момент был подобен скале, об которую он, Сальвадор, бессмысленно бился. - Ты… - Отстань от него, Сэл. – Несколько убито попросила Роза. – Так ты только хуже сделаешь. – Сальвадор несколько мгновений смотрел на неё, а потом с размаху сел в кресло, схватившись за голову: - За что? Неужели только ради мести? – Спрашивал он, подхватывая подставленный под нос бокал с виски, и опорожняя его разом. - Не важно, какие у меня были причины. – Отозвался наёмник, протягивая такой же стакан женщине. - У меня их было достаточно, и я не обязан их объяснять. Но если тебе будет легче, можешь думать, что я просто уже не мог видеть, как он ползает в туалет, отказываясь от помощи. - Он мог бы… - Врач продолжал пытаться обмануть себя, обвинить Леонардо, тем более что тот действительно был виновен, но… не выходило. - Сальвадор, ты наверняка знал Виктора лучше меня, дольше. И ты прекрасно знал, что на машину жизнеобеспечения он бы не согласился. - Нет, стоит признать, что ты понимал его всё-таки лучше. – Смирился лучший друг Чёрного Волка. Да, гордость Виктора, и странноватые принципы жизни, а так же нежелание становиться обузой не позволили бы ему стать полноценным инвалидом. Он скорее застрелился бы. Однако у него был сын, и оба были романтиками. Виктору вполне могло взбрести в голову, воспитать ученика и сына по древним обычаям, в которых обучение считалось оконченным, только когда ученик не только превосходил мастера, но и убивал его. В прошлом так сменялись эпохи. Ныне это было не модно, но… романтично. Да, он же говорил, что смерть от руки сына его устраивала больше, чем от яда Реборна. Наёмник мог об этом знать. Да, Сальвадор понял и смирился. И ему, вдруг стало легче. Наверное, от этого он немного истерично рассмеялся, выдыхая: - Чёртовы гордые ублюдки, вечные эгоисты-одиночки, которые исключительно себе на уме. Мнение окружающих, даже близких, вам до одного места. - Он хоть не мучился? – Глядя в почти пустой бокал с виски спросила Роза. Она вспоминала все моменты, когда Виктор был только её, когда он принадлежал лишь ей одной – и не могла сдержать слёз. Она любила его, и, похоже, будет любить до самой смерти. Он предпочёл ей Небо, Веронику, но она и не рассчитывала ни на что, никогда. Они не были вместе, но терять близкого человека снова, и любимого впервые – было больно. Глухая тоска разъедала её сознание. Но… ему, хотя бы, больше не больно, да? - Весь последний месяц - мучился. – Усмехнулся Леонардо криво. - Но я постарался, что бы смерть его такой не была. – Женщина, так и не поднимая взгляда со дна бокала, но тонко улыбнулась: хоть какое-то облегчение. Наёмник неожиданно сел на диван рядом с ней, и сжал её руку. Она благодарно сжала чужую руку в ответ: нет, этот парень не мог убить отца из мести. Роза в это верила. Верила, что лишь ему одному удалось Виктора просто… отпустить. - Хватило же и смелости, и мужества, и чувство благодарности не остановило… - Словно подслушав мысли подруги, пробормотал Сальвадор, тоже уткнувшись в пустой бокал взглядом. Ему хотелось ещё, и, чуть отвлёкшись, взгляд быстро нашёл бутылку, будто специально оставленную на столике рядом с ним. Хотя, скорее всего, так оно и было. - Скорее подтолкнуло. – Кивнул Койот, соглашаясь с бормотанием. Правда, никто не знал, чего ему стоило это мужество. - Напоминаю, что я очень хорошо знаю, какого это быть инвалидом. Я не желал этого для него. - Значит, причины всё же были благородными? – Врач всё же посмотрел на сына друга. - Меньшая часть. – Уклончиво ответил тот. Мужчина усмехнулся: ещё бы. - Себе не налил…. – Снова глухо произнесла Роза. Леонардо с завистью покосился на бутылку виски в руках Сальви, который глотал пойло прямо из горла, невольно облизнулся, но поморщившись, вздохнул, и уверил женщину: - Я выпью, но лишь после похорон. А когда разберусь с наследством – вообще напьюсь. Но сейчас мне нужно оставаться максимально трезвым. - Ладно, мне всё равно тебя не убить. Живи, так и быть. – Неожиданно произнёс врач, отрываясь от горлышка бутылки с вискарём, и более деловито поинтересовался, будто алкоголь привёл его в чувства, и вернул здравость рассудка: - Убийство хоть не заметят? - Яды распались. Мой – уже через десять минут. Он же способствовал разложению того, которым отравил его Реборн. Без вскрытия тут, конечно, не обойтись. Иначе я не смогу исполнить завещание, в котором вы, кстати, тоже указаны. Но обнаружат патологоанатомы лишь редкую болезнь, от которой, кстати, если не ошибаюсь, скончался дед Виктора. Симптомы совпадают один в один, как и последствия. – Пожал плечами Леонардо, и припомнил: - Отец, как-то обследование проходил, в обход тебя, в Германии. И у него были соответствующие документы о диагнозе. Ему выдавали. Он собирался выкинуть, но я настоял на сохранении. Не зря. - То есть, ты всё продумал. – Усмехнулся Сальвадор: ну да, чего ещё ждать от лучшего в мире наёмника, воспитанного лучшим в мире киллером?! - Это он меня учил. – Фыркнул сам Койот, будто оскорблённый. - Где будут похороны? – Снова подала голос Роза. - Дома. В Испании. На территории дворца. Если повезёт – не позже, чем через три дня. Если мне не удастся избежать дополнительных проверок, и прочих проблем, при перевозе тела – позже. Я – несовершеннолетний наследник, и во многом мои руки связаны. – Лео развёл руками, как бы говоря, что наверняка сейчас ничего не может сказать. - А вы что собираетесь делать? - Ты знаешь, что мы когда-то были семьёй? – Глухо поинтересовался врач. Сын Виктора кивнул: - Да, мне это известно. - Чтож, мы приехали на Сицилию только за Виктором. Он нас объединял. А теперь… - Мы с птенчиками давно мечтали перебраться во Францию. – Включилась в беседу Роза. Она встрепенулась, будто воробышек, который только проснулся, и вообще… тоже пришла в себя. - А меня приглашают работать в Португалии. Клинику я закрывать не стану, но часто здесь появляться не буду. - То есть, уезжаете? – Уточнил наёмник. И мужчина, и женщина по очереди кивнули. – Чтож, мы ещё не прощаемся, но я скажу это сейчас: если вам нужна будет помощь, любая – обращайтесь. Я помогу. А если меня в живых уже не будет, я уверен, что мои люди сделают для вас всё, что смогут. Я их предупрежу. - Нужна будет работа, или укрытие – найди меня. Мы с птенчиками тебя укроем. – Отозвалась Роза. Сальвадор хмыкнул: - Как не странно, но я хотел сказать почти то же самое. – Леонардо кивнул, и предложил гостям отдохнуть. Ночь всё-таки на дворе была. Но те решили, что попрощаются лучше с Виктором, и удалились в его комнату. Стоило двери за ними закрыться, как наёмник всё же налил виски и себе. Принюхался к бокалу, поднёс к губам, но… резко передумал пить. Сначала он поставил бокал на стол, и постучал костяшками пальцев по столешнице, задумчиво. Но через мгновение бокал уже летел в стену. Звон раздался одновременно с глухим стуком, с которым Наёмник шмякнулся на задницу. На полу он смеялся, легко и искренне, как ребёнок, которого щекотали. Хохотал он долго, до слёз. А когда смех резко стих, в темноте кабинета неожиданно низким голосом прозвучало: - Ну вот и начался твой обратный отсчёт, Волчонок. А ещё полчаса спустя, совсем в другой комнате, в спальне Леонардо, можно было наблюдать другую странную картину. Одиннадцатилетний мальчик стоял перед зеркалом в полный его рост, будучи абсолютно обнажённым. На его запястьях и голеностопах, и на шее то ли браслетами, то ли кандалами горели огнём, вообще-то, причиняя боль, письмена давно мёртвого языка. Вокруг тела кружились огненные облачка – иначе это было назвать нельзя. Они были словно оранжево-красный туман, и слегка оплетали тело. А ещё в спальне то и дело звучал низкий шёпот. На неизвестном, каркающем языке, кто-то, может быть и сам Койот, словно бы читал заклинание… - А ты красавчиком вырастешь. – Хмыкнул наёмник некоторое время спустя, ухмыляясь самому себе. - Да. – Со вкусом добавил он, крутясь перед зеркалом, и явно воображая себя во взрослом, но ныне почти утерянном теле. - Но сотри из глаз пустоту и скорбь. – Жёстко добавил он. - Пусть больше никто не увидит твоих истинных чувств. – Низкий хрипловатый голос снова сменился на шёпот, а руки стали странно двигаться, словно катая от запястьев до локтей невидимый теннисный мяч. Только вместо меча был белый, с синеватым оттенком, огонь, который появился не сразу. Леонардо смотрел самому себе в глаза, в отражение синих глаз, и, словно заклинал: - Ты пытался жить как живой человек, им не являясь. Ты пытался быть в меру эмоциональным, и понял, что тобою играли. Ты пытался открыться, и тебя обманули. Теперь попробуй наоборот, соблюдая равновесие. Живи как высшее, но мёртвое существо, являясь живым человеком. Будь бесчувственным, безразличным, и играй всеми. Замкнись в себе целиком и полностью, на тысячи замков запрись, и обманывай ты. Ты был частью целого. Стань целым, без частей. Стань собою, душа альфина. – Письмена на миг вспыхнули кроваво-красным, прежде чем впитаться в кожу. Плавающий в воздухе огненный туман на миг стал ослепительно белым, полностью скрывая за собою тело мальчика. А когда вспышка исчезла, перед зеркалом остался стоять обычный мальчик. Ему предстояло неделю воевать с бюрократией двух стран, только, чтобы похоронить отца там, где он просил. А потом ещё четыре месяца, и то, исключительно благодаря коррумпированности судебно-процессуальной машины, судиться со всеми желающими заполучить наследство Чавесов. Ему самому придётся пройти множество проверок, чтобы доказать, что он не страдает психическими расстройствами, в чём суд уверяли оппоненты, что за ним не нужен присмотр и уход, что он не нуждается в опеке, и сможет не только подчинить себе все предприятия рода, но и не развалить их. И в этой битве он выйдет исключительным победителем, а потом отправится нянчить крестника, прежде чем всего пару месяцев после окончания судов спустя, снова встретиться с Варией…***