Предания Севера и Юга. Расплата.

Сансе постоянно говорили, что леди не должно было выказывать свои опасения за пределами ее покоев и, семеро упаси, в открытую противиться воле лорда-мужа. Или же брата. Она понимала это, как понимала необходимость существования всех прочих правил и традиций, понимала, что необходимо сохранить лицо и уважение вассалов. И все же с Джоном это было сильнее ее. Когда он объявил во всеуслышание, что уходит по зову Дейенерис Таргариен, то повернулся к ней, будто этого достаточно. В его глазах была мольба, и Санса могла бы прислушаться к ней, если бы он не молил ее не устраивать сцены при его знаменосцах. Их доброе мнение он ценил больше ее, а их осуждения боялся сильнее, чем собственной смерти. Голос в душе ее прошептал, что она несправедлива, но Сансе было все равно, даже если и так. Ею руководил страх. И расчет. В каком-то смысле Сансе все эта публичность была только на руку. В одиночку она не переубедила бы Джона, она знала это, но с поддержкой лордов, чьи советы брат — она давно оставила идиотскую привычку добавлять «полу» и «бастард» — так ценил, у нее имелся хоть и призрачный, но шанс. Расчет оказался верен. Мысль о том, чтобы отпустить их молодого короля-героя в лапы к Таргариенам и Ланнистерам, пускай оба и были в единственном числе, вызывала в благородных лордах ничего, кроме негодования. И все равно он не послушал и решил по-своему. «Упрямец, — ревниво подумала она, — как Арья.» Даже Лианна Мормонт, которая боготворила Джона, обожавшего ее в ответ, не поддержала его в этом деле. А он только посмотрел на леди Медвежьего острова тем взглядом, какой Санса иногда ловила на себе, и смолчал. Ее это оскорбило. Сильнее, чем следовало, и явно сильнее, чем она считала возможным. Почему на эту девочку, встреченную ими совсем недавно, бывшую ему никем, он смотрел, как на нее, собственную сестру? Тогда-то до Сансы дошло. Так он ее видел. Маленькой девочкой, которую ему придется защищать, ибо иначе призрак их отца вернется и убьет его. Великолепно. Злая на Джона и на себя, Санса удалилась в Богорощу, где по крайней мере никто не стал бы тревожить ее. Правда, иногда ей мерещился голос Брана, но это, каким бы невероятным и сомнительным оно ни было, приносило покой, а не волнения. — И он думает, что если отдаст мне Винтерфелл, то все будет в порядке, — пожаловалась она Чар-древу. Да, это заставило ее замолчать и польстило ее самолюбию, но ничего в порядке не было. Джон уходил, а она видела призраков. Мертвый Рикон преображался в умирающего, искалеченного Брана, Петир становился Серсеей Ланнистер, Дейенерис Таргариен — Робертом Баратеоном, она сама — убитой горем матерью, какой Санса ее запомнила, а Джон — отцом, только Джон не брал ее с собой. — Санса… Она вся окостенела. Жар ударил в лоб и щеки, мешая думать. Зачем он пришел? Проститься? Как узнал, где она? — Здесь холодно. — Голос Джона был мягок, но со стальными нотками. Зол. На нее? На другого? Санса дорого бы отдала, чтоб узнать. — Надень. Она услышала, как он снимал с себя плащ, и эта извечная доброта разозлила ее больше, чем что-либо еще. В мгновение Санса откинула его руку, развернулась и одарила брата взбешенным взглядом. Она не могла четко видеть из-за жгучих слез, неизвестно когда и зачем появившихся, но и так знала, что он удивлен до беспамятства. — Санса, — позвал он, как дикую собаку. Она лишь качнула головой и обняла себя. — Почему ты плачешь? Мягкость исчезла из его голоса, теперь в нем была только сталь. Видно, решил, что ее кто-то обидел. Не столь далеко от правды, но кем-то был он сам. — Так удивлен? Она знала, что ее резкость и насмешка смутят его и раздражат, но часть ее желала этого. — Да. Я не помню, чтобы ты плакала с тех пор, как мы были детьми. Даже когда… Джон не договорил, позволив словам повиснуть между ними застарелым упреком. — Я тоже не видела, чтобы ты плакал после смерти нашего брата. — Это не значит… прости. Он понял, конечно же. Они были семьей, когда нужно было выигрывать битвы и свергать великих лордов, но не до такой степени, чтобы видеть слезы друг друга. Санса холодно оглядела брата. — Вот именно. — Мы не должны прощаться так. — Мы вообще не должны прощаться. — Ее вдруг озарило, и Санса принужденно фыркнула: — Не боишься, что я все испорчу? Джон улыбнулся. Без всяких прикрас и тайных замыслов, просто улыбнулся, потому что нашел ее слова забавными. В какой-то мере Сансе показалось это почти диким и где-то… правильным. Он всегда делал, что считал правильным, в конце концов. — Нет, — легко сказал Джон. — Из нас двоих скорее я что-нибудь испорчу. Санса не знала, что на это ответить, кроме как: — Почему у нас не может быть немного мира? Улыбка спала с его лица, сменившись раздражением и усталостью. — Мы выбрали это. Ты сама знаешь. — И ты выбрал оставить нас. — «Меня». Земля под ее ногами задрожала или, быть может, это она сама. — Думаешь, моя мать также плакала, когда отец уезжал? Джон положил твердую руку ей на плечо, как мог бы сделать с братьями по оружию, и развернул к себе. Санса больше не сопротивлялась, когда он сделал попытку укутать ее в свой позабытый ими обоими плащ. — Я вернусь, — сказал Джон между делом и заглянул ей в глаза, — обещаю. — Да, возможно. А потом уйдешь сражаться с Иными, с Серсеей, да с кем-угодно… Зачем тебе всегда уходить? — Она обязана была предпринять еще одну — последнюю — попытку. Перехватив предплечье брата, так что их руки образовали причудливое рукопожатие, Санса забормотала: — Джон, пошли кого-нибудь вместо себя, я умоляю… — Я не хотел этого, Санса, но это мой долг, и я буду выполнять его, как смогу, — Джон не вырывался, но, услышав эту страшную горечь в его голосе, она сама сделала шаг назад, внезапно смутившись. — Ты хотела этого, не я. Ты хотела Винтерфелл. Он твой. Распоряжайся, как тебе в голову взбредет, сестра. Санса отвернула голову и не изменяла положения, пока он не ушел. Джон был прав. Сколько себя помнила, Санса хотела быть королевой — хорошей, доброй, любимой. Это желание всегда бледнело в сравнении с ее каждодневными капризами и — позже — страхами, но она ни разу не отвергала его. Ни единого раза. Не отвергнет и сегодня. Даже несмотря на то что случилось с Маргери и со всеми остальными. Джон не пришел к ней ни вечером, ни утром, и Санса намеревалась оставаться в своих покоях, сколько потребуется, но, не выдержав, таки спустилась, когда он и сир Давос уже садились на лошадей. На миг она подумала, что Джон не обернется, а в следующую секунду он смотрел на нее, а она на него. Лицо брата, твердое и угрюмое, сделалось мягким и спокойным при виде нее, и, поколебавшись, он махнул ей рукой. Санса повторила жест. «Итак, — думала она между тем, — настало время быть королевой. Достойной своего короля.» *** «Она убьет его», — бессоными ночами убеждала себя Санса, чтобы быть готовой к удару, если такой последует, и тут же ненавидела себя за одно предположение. Иногда же она думала, Джон убьет себя сам своей добротой и благородством, прямо как Робб и отец. По правде говоря, сведения, которыми Санса располагала относительно гибели родных, были весьма скудными, как бы она не старалась разузнать больше — из чувства долга и желания доказать мертвецам, что она не стыдилась и не страшилась быть умнее их, никак не меньше, — но это было на устах у всех еще в Красном Замке, и это Санса могла представить. Но Джон тоже обязан быть умнее. Он должен ей — со всеми клятвами и обещаниями, что защитит, он не смел умереть теперь. Кто тогда.? Кто? Санса никогда бы ему не простила, если б то были лишь слова. *** Вернулся ее младший брат Бран, и Санса плакала, будучи счастливой сестрой. Он стал таким большим и серьезным и мудрым, прости ее Отец, и он был жив. Он пугал ее, но он был жив. Санса не могла сдержать слезы радости. Иначе… что ж, иначе ее не поняли бы. *** Вернулась ее младшая сестра Арья, и Санса плакала, будучи ужасной сестрой. Ночь, когда вернулась Арья, была тихой, но вот все остальное таким отнюдь не являлось. Ее сестра все еще могла вызвать шумиху, где бы не появилась. Джону понравится. Мысль о так и не вернувшемся брате ударила Сансу штыком. Забыть о связи между Джоном и Арьей она никак не смогла бы; не видеть это угрозой для себя тоже, но о том, чтобы выглядеть хоть сколько-нибудь несчастливой, и речи быть не могло, поэтому Санса, стиснув зубы, очень искренне улыбалась и смеялась. Она была рада — на самом деле. И испугана. — Когда вернется Джон? — спросила ее младшая сестра, не в силах уседеть на месте, и Санса вздохнула про себя: «Что ж, вот он конец». *** Они стали спорить еще чаще с его возвращением, что заставило Сансу с удивлением вспоминать времена, когда считала их хорошей командой. — Может, ты и вернулся из мертвых, Джон Сноу, — заявила она как-то в пылу ссоры, — но ты не неубиваем. Мелисандра ушла, и некому будет вернуть тебя, если… — Санса отчаянно взмахнула рукой. — Ты знаешь не хуже меня, чем для Старков закачиваются связи с южными монархами. — Я не понимаю тебя, Санса, — едко ответил он, и она злилась, потому что только с ней он становился таким язвительным. — Что бы ты хотела, чтобы я сделал? Отказал ей и приговорил тысячи людей к очередной бессмысленной войне? — Я не хочу, чтобы ты так просто доверял ей. Я хочу, чтобы ты был жив, ради Семерых. — Без паузы, Санса продолжила: — Красива она, как и говорят? Джон поднял одну бровь и уставился на нее, спрашивая, здраво ли она мыслит, в унисон с ее внутренним голосом. — Да. Ты тоже, если тебя это успокоит. Санса в миг приготовила острый ответ, но удержалась. — Тебе не нужно больше тратить на меня время, — милостиво разрешила она. — Иди. Арья здесь. — Как и ты. — Давай не будем играть, — предложила она, — хорошо, Джон? Не играй со мной. Я знаю, что если бы тебе пришлось выбирать, с кем бы из нашей семьи ты вернул Винтерфелл, я бы не была твоим первым выбором. И я думаю… ты не был бы моим. Так что просто… иди к ней. — Она сморщилась и исправила себя: — К ним. — Ты не права, Санса, и хуже того, ты знаешь это. — Джон скривился, подняв верхнюю губу и обнажив зубы в гримасу непонимания. — Да что с тобой? «Ничего, Джон. Просто не дай ей забрать себя». На секунда она не знала, кого подразумевала: королеву или же принцессу.