Линь Большой и Линь Маленький. Тёмная сказка

Всё началось ровно там же, где и закончилось: на земле, опаленной войной. Настолько чёрной, что, сколько бы её не копали — всё равно вынимали наружу лишь золу. Могильную золу, оставшуюся от людей и лошадей, сожжённых домов, полей и лугов, великих армий со всех концов охваченного пожаром мира… Эта война длилась столетия. Люди рождались в подземных убежищах и уже с самых малых лет не видели на поверхности ничего, кроме бойни. О мире, где не было войны, в те дни лишь слагали легенды, в которые верили только самые отчаянные глупцы. Война была всегда. Смерть была всегда. Люди с самого начала появлялись с копьём в руке и умирали. Просто мгновенно умирали, выйдя из своих убежищ на дневную поверхность под чьим-то знаменем. А в земле как-то плодились ещё люди. Плодились, чтобы однажды вновь вернуться в землю в виде этой самой золы. Земли. И ничто не могло освободить тот мир от вечного проклятия… Ах, да… Освободить… *** Его раненая лошадь с чудовищным хрипом продиралась сквозь заросли шиповника. Её широкая морда была перепачкана в крови, а огромные глаза с трудом разбирали перед собой дорогу. Она только что вырвалась из самой гущи сражения и, пробежав, никого не слушаясь, несколько километров, свернула в тернии. Бедная испуганная лошадь с поцарапанным крупом… И не было ничего удивительного в том, что, как только подвернулась возможность, она сбросила своего молодого наездника и, шипя, умчалась прочь. Умчалась, чтобы быть забитой где-нибудь ещё. Падая, воин не сразу осознал то, что угодил даже не во вражескую засаду, а прямиком в разбитый у побережья лагерь. Должно быть, оттуда пребывали подкрепления. «Нет! Господи, нет!» — он лишь бегло сумел рассмотреть гербы солдат, под ноги которым его буквально швырнула предательская кобыла. Ни одного из них он ещё не видел. А это значило лишь то, что перед ним, несомненно, был враг. — Es veda xenebras suo! — лишь черти могли понять их иностранный говор. Падая, он больно ударился головою о камни и едва мог сейчас даже стоять. В голове звенело, а в глазах двоилось. Хуже того, его меч, перекованный одноглазым кузнецом из его разбитого полка из десятков расплавленных железных вилок, которые он выменял у мальчишки торгаша перед прорывом, не выдержал и трёх ударов и рассыпался, будто стекло. Разовый лук у него ещё оставался, но колчан со стрелами унёсся пристёгнутый к седлу кобылки, обрекая юношу на неизбежную и ужасающую смерть. Солдаты неведомой армии расступились, выпуская вперёд, вероятно, самого главного. — Матерь божья… Такого огромного нескладного человека он не видел ещё никогда. Больше двух метров ростом, с довольно маленькой головой и очень широкими плечами. Лапищи у него были такими огромными, что ими можно было мять горы, словно тесто и вить из простых солдат и их верных скакунов верёвки из плоти и стали. Один, даже самый несерьёзный удар такой громадины безо всяких сомнений раздавит ему череп и убьёт на месте. А его доспехи… Боже, какие красивые блестящие доспехи, посеребрённые и сверкающие на полуденном солнце. И сколько же серебряных шахт пришлось разорить для их создания? Но серебро на доспехах простого воина… Боже! Холодный пот прошиб его до самых щиколоток. Не иначе, как это один из генералов, командующий наступление по эту сторону берега! Он слышал рассказы о таких роскошно убранных машинах смерти, обитающих на поверхности. Не часто, по одному на десятки тысяч километров, но встреча с таким в бою один на один несомненно приводила к смерти… Не говоря уже о том, что именно генералы водили с собой самые большие войска. В их собственной армии он знал имена всего двух генералов — Русса Краснорукого и Рео Данталиона. Оба — легенды своего дела. — Benito deni pourmass! — грозно произнёс серебряный воин, гремя бронёй. — Pourmass ki Lodd Nadzebula! — Lodd Nadzebula lasq vas! — сразу четверо оруженосца тащили генералу его меч в украшенных синими самоцветами ножнах. Серебрённый двуручник, отдраенный до блеска от вражеской крови и кишок. В висках стучало от боли и страха. Он замер, как статуя, окружённый врагами, не в силах даже пошевелиться: — Пощады… — одними губами промолвил солдат, не надеясь уже ни на что. — Lodd Nadzebula de pourmass cross! — генерал подхватил меч так легко, будто бы он был отлит из перьев, и сделал огромный шаг вперёд, замахиваясь. Кто-то захохотал. Надо же, как интересно развлекаются эти варвары… Неожиданно судорога утихла, и трясущийся от страха юноша мешком упал на землю к сапогам генерала и только этим спасся от полоски серебристого свистящего ветерка, едва было не разделившего его напополам. Меч пролетел над ним и разгромил стоявшую рядом повозку со щитами, превращая её в гору щепок. Теперь у него было не больше двух секунд перед тем, как этот великан осознает промашку и замахнётся на второй удар. Юноша попытался ползти вдоль огромной тени силача, которая всё никак не желала заканчиваться, а, наоборот, он лишь тонул в ней под недружный хохот вражеской гвардии. Совсем выбившись из сил, он обречённо обернулся назад, и в глаза ему тут же ударил ослепительный свет солнца, отразившегося на кромке лезвия вздымающегося вверх меча генерала. Тот замер, будто статуя с занесённым над головой оружием и смаковал каждую секунду. — П… пощады! — задохнулся юноша, жмурясь от солнечных бликов. — Поща-а-ады!!! - Он, что было силы, стиснул зубы, а потом… всё закончилось… Но не меч оборвал все, а странный грохот, донёсшийся с небес и заставивший всех вскинуть глаза вверх. Солнце в серебре погасло, а вместе с ним неожиданно погасло и истинное солнце. Тьма заглотила и генерала, и юношу, и солдат, и всё поле битвы. Вообще всё. Весь мир на несколько полных минут замер в совершенно чистой тишине. И война, что длилась уже казалось целую вечность, вдруг просто оборвалась в этом мистическом затмении. Всё закончилось… И таковым было освобождение… …С тех самых пор прошло уже очень много времени, но феномен погасшего солнца никогда больше не настигал землю и не менял историю. Кроме одного маленького исключения… Лишь однажды и лишь на миг, над маленькой деревенькой, построенной после войны у самой границы государства, названного Малой Землёй. На закате тридцать четвёртого дня Двадцатого года Второй Эры: Эры Героев. И это крохотное затмение не ознаменовалось абсолютно ничем, кроме того, что поздно вечером седоволосый старик распахнул двери своей хижины и радостно завопил: — Родились! Люди, слушайте! Родились мои мальчики! Два крепких хороших мальчика! Радость-то какая, люди!