Перешагивая растяжки судьбы

Я агностик, Юля, в Творца не верю - реки, горы и степи исключаю из принципа, но даже и оно включено в рукотворный мир в какой-то степени. Как? Спросите Ольгимского. Он не степняк, конечно, но понимает их сказки и принимает их к сердцу близко. Только, в отличье от них, копает колодец, а Шабнак выслеживает по картам. Впрочем, речь не о нем, а о том, что любой - даже самый дикий - народец мир, что был до него, изменяет как-то. Перемены всегда неестественны, будь то нож для вскрывания туш или душу взрезающий Многогранник. То, что станет Укладом, когда-то было кощунством, и страшилки о Суок, как сплетни о Дикой Нине - где в них правда? И кто был тем самым дерзнувшим Петром Стаматиным? Уж не первый ли менху, знаток мистических линий? Дальше - просто. Историю эту веками треплют все и никак истрепать не могут: Ен и Омэль, Суок и Бодхо, Авель и Каин... Преступивший заветы навечно да будет проклят, по себе не оставит ни доброго слова, ни доброй памяти. Мы себя боимся, свой мир боимся разрушить, а творцы - те безумцы, что ходят по тонкой грани между будущим и концом. Для кого-то считать их заблудшими - значит быть мудрецом. И в Утопии видеть Мор - неизбежный и даже праведный, от добра добра не искать, и детей в Многограннике не соблазнять невозможными чудесами. Для меня это столь трусливо и столь неправильно, что душа восстает. Мы предел стремленьям своим положили сами - но и он падет. Я агностик, в судьбу не верю - и там, где фатум вам твириновый ветер, мигрень и Марка театр нашептали, Юля, я вижу поле сраженья. И в горящих глазах Марии - свое отраженье.