Колдун, волшебный посох и летающий мотоцикл

Очнулся Рубеус у загона с драконом. Молодым норвежским горбатым. Ух, какой малыш! Туман опадал. Гул почти стих. Через месяц директор Хогвартса Томас Реддл получил совершенно безграмотную записку из Казахстана, в которой сообщалось, что школьный лесник — Рубеус Хагрид — извиняется за то, что не выполнил, чего поручено, упал, полетел и оказался неведомо где, зато у дракончиков. Вокруг разруха, только-только от драконьей оспы оклемались маги в этой части Англии, так что за малышами и приглядеть некому. А уж Гарри-то не бросили на пепелище? Там ведь уже магглы из домов начинали выглядывать, присмотрели же за младенцем? В любом случае, Хагрид нужен драконам и очень надеется, что школа сможет быстро найти кого другого на роль лесничего. И хранителя ключей. Послание было столь необычным, что профессор Реддл сперва навестил профессора Хагрида в Уэльском заповеднике, потом могилу сторонника Гриндевальда — Альбуса Дамблдора, погибшего в начале сороковых годов, а потом и драконарий в Казахстане. Издалека посмотрел на мужчину, называющего себя Хагридом, ни к какому выводу не пришел, после чего послал своего заместителя — профессора Снейпа — незаметно пролегилиментить непонятного казаха. Полученные воспоминания едва не заставили поседеть почтенного директора. Он спрятал их в самый дальний угол Тайной комнаты и взял с Северуса Нерушимый обет, что никто и никогда не узнает о самой возможности существования страшного и алогичного мира, из которого прибыл казахский Рубеус Хагрид. В драконарии Рахата считали чуточку свихнувшимся из-за гибели семьи, но сотрудником — лучшим из лучших. Больше в нашей истории сын Мортимера Хагрида и великанши Фридвульфы не появится.

***

Рахат очнулся на зеленой траве. Было сыро и холодно. Пахло гарью и магией. Бахсы позвал, но его духи не пришли — они и так были слишком слабы, а тут разделяло не только расстояние. Дом поскрипывал и умирал. Стонали балки, почти неслышно звенели стекла. Плакал ребенок. — Гарри, — сказал Рахат и сам себе удивился. Меж тем огонь в доме разгорался. Старик поспешно вошел внутрь, неодобрительно поцокал на ворох одеял. Вынес младенца прямо в кресле, погасил занимающийся пожар, собрал детские вещи, уложил умерших на ковре в гостиной, закрыл им глаза, прочитал короткую молитву, провел ладонями по своему лицу и укрыл Джеймса и Лили покрывалом. Можно было отправляться. Ждал директор Дамблдор. Рахат не понимал — откуда он знает чужие имена? Почему он изменился, и почему вокруг изменилась вся природа? Но некоторая склонность к созерцанию и философии была свойственна мужчине с самого детства. Раз директор Дамблдор ждет, надо поспешить — важный человек, да еще и немолодой. Нехорошо такого ждать заставлять. У дороги стоял мотоцикл с коляской — хороший мотоцикл, у сына был похожий. Рахат сумел уложить все пеленки-распашонки и часть игрушек, мальчика решил везти на руках: полтора года — такого в люльке не приклеишь. Гарри бодро агукал, дергал Рахата за бороду и вертел перебинтованной головой. Иногда он пытался вывернуться из одеяла, и тогда приходилось бросать руль и уговаривать великого батыра* сидеть смирно. Над Бристолем малыш наконец заснул, и удалось увеличить скорость. Но профессор (или директор? все так сложно) Дамблдор все равно остался недоволен, Рахат это очень хорошо почувствовал. — И эти игрушки не нужны. Хагрид, ну о чем ты думал? Маггловской семье привозить магические игрушки! Ты потерял столько времени на совершенно бесполезное дело, — всплеснул руками директор и вместе с профессором МакГонагалл склонился над мальчиком, размотал кое-как забинтованную голову, отстраненно обсудил с собеседницей все еще кровящий порез и, даже не попытавшись его как-то залечить, положил малыша на крыльцо. Тени вокруг сгустились. Злые духи прятались по углам и жадно облизывались. Несколько мгновений троица простояла в молчании. Рахат крутил головой и ничего не понимал, профессор МакГонагалл яростно моргала глазами, а сияние, всегда исходившее от Дамблдора, сейчас померкло. — Что ж, — произнес на прощанье Дамблдор. — Вот и все. Больше нам здесь нечего делать. Нам лучше уйти и присоединиться к празднующим.** Пристально вглядевшись в наставников, уважаемых и сильных магов, казах понял, что лучше схитрить: — Ага, — сдавленным голосом согласился он. — Я это… я, пожалуй, верну Сириусу Блэку его мотоцикл. Доброй ночи вам, профессор МакГонагалл, и вам, профессор Дамблдор.** — Рахат вскочил в седло мотоцикла, резким движением завел мотор, с ревом поднялся в небо и исчез в ночи.** Ведьма просморкалась, превратилась в кошку и убежала, старик вернул фонарям их свет, крутнулся на каблуках и, шурша мантией, исчез. Гарри Поттер тихо спал на пороге. Албасты почувствовали свою силу. Вот тени колыхнулись, потянулись к ребенку и тут же отпрянули. Мягко ступая и чутко оглядываясь, из-за поворота вышел гигант. Он прокрался к Гарри, подхватил его на руки и поспешил скрыться в тенях, затеряться в переулках. Взревел где-то мотор, заметались по крышам и стеклам вторых этажей отблески фар, и волшебный мотоцикл полетел в рассвет, к набирающему силу восходящему Солнцу. Рахат не собирался оставлять ребенка злым духам, завернутым в черный бархат, с лицом, спрятанным за синее железо, с глазом огромным, как чашка кумыса. Он убежит. И воспитает Гарри Поттера, как воспитал сыновей, как воспитывал бы своего внука.