Солнце моё, взгляни на меня...

Die kleine Vogel, was du mir singst? Die kleine Vogel, die Wahrheit oder die Lüge? — Ich singe, falsch, ich singe herzensgerne, Über die Liebe und das Glück, über die Liebe meine. Die kleine Vogel, was in ihr du weißt? Ich groß und stark, wie meine Träume. — Klein den Stier mag wie dein. Dumm, darin die Wahrheit, hast du sie vergessen. Die kleine Vogel, doch ich groß. Wie zu sein? Ich weiß nicht. Sing mir, die Vogel, sing! Константин Бальмонт, перевод на немецкий Б. Логова

      Ну, в целом, было весело и ненапряжно. Удивительно, что апатичный Ридель настолько органично собрал у себя толпу приятного народа – наверное, всё из-за того, что он неплохой человек. Мировой мужик, прямо скажем, думал разомлевший Шнайдер. И сам мужик, и этот его новый дом, и атмосфера.       Он вышел на круглый деревянный балкон второго этажа: приятно грело осеннее солнце, пушистые макушки редких деревьев медитативно покачивались – словом, тишина и покой. « Санаторий, - улыбнулся он про себя. - Надо и нам привезти готовых деревьев с кроной, которая будет зеленеть до нояб…»       - Так нечестно же!       Шнайдер поморщился и огляделся в поисках источника звука. Обнаружил его под собой: балкон выходил во внутренний двор, а точно под ним находилась прелестная витая скамья. На ней сидели мальчик и девочка. Мальчишку узнал сразу: сын Оливера Алекс – Лекси, как звали его домашние, девочка была незнакомой. Он видел сверху беспорядочные короткие кудри и бассета Друппи на капюшоне ее летней куртки. Девчонка на что-то уговаривала Лекси, тот упрямо мотал головой, печально смотря в землю.       Он был, как теперь принято говорить, особенным: уже в раннем возрасте мальчику поставили диагноз: аутизм – впрочем, родители с заключением врачей не согласились. Алекс много путешествовал, его регулярно подвергали холдинг-терапии и аудио-обучению, Оливер и Мария увлеченно испытывали все новомодные практики. Результаты сказывались: странный синдром можно было заподозрить лишь по общей робости и закрытости, ну и по отсутствию большой компании приятелей – впрочем, она и у обычных детей не всегда случается. Как бы то ни было, Алекс Ридель искренне радовался жизни последних полгода: с тех пор, как в их класс перевели девочку из Норвегии. Ему удалось увидеть уже много стран, но об этой мальчишка не знал ничего: слышал, что это где-то на севере. Представлялся суровый и жуткий край, в котором из многочисленной родни Алекса не бывал никто – только отец (который психологически не воспринимал холодный климат, и потому поездки не запомнил).       Девочка оказалась отважной: меланхоличный Лекси вызывал в ней то ли сострадание, то ли сестринскую симпатию, но она стала защищать его от более развитых одноклассников, за что ее тут же окрестили Куницей. Ну а Алекс полюбил свою подружку настолько безраздельно, что думал о ней почти постоянно. Он также сказал матери, что непременно женится на ней, вот только купит вначале дом. Мария возражений не имела: она просто была рада, что сын мечтает хоть о чем-то. Да и девочка не вызывала неприятных эмоций, была искренней и смелой – украла коробку с котятами у соседа-полицейского, которых тот думал перестрелять. Тут даже сердце Бена Казеля, самого циничного хулигана на их улице не выдержало. Она нашла общий язык и с ним, и с директором школы Юргеном – фрау Ридель справедливо полагала, что ее сыну стало лучше только благодаря подруге.       Шнайдер не слышал разговора, тем более, что Алекс имел привычку говорить едва слышно, но понял, что подружка куда-то его зовет. В руках у нее было нечто наподобие трубочки калейдоскопа. Она даже положила игрушку на колени мальчику, но тот сердито сбросил поблескивающую вещицу. Та отлетела в траву, и девочка, встав на четвереньки, нырнула за ней. Шнайдер почесал нос и проследил взглядом: её клетчатая юбка в мелкую складку задралась к куртке, открыв белые ножки и фрагмент трусиков в… он пригляделся - да, в мелкий горошек. Зрелище было любопытным и нетипичным для него: маленькие девочки и их трусы в горох не привлекали его никогда, даже в условиях немецкой лояльности к подобным девиациям, однако… Он перевел взгляд на черные непрозрачные школьные гольфы, опять вверх – под самую кромку клятой юбочки-шотландки… « Какого хрена эти юбчонки стали фетишем для взрослых мужиков?! Не понимаю…» - сказал он себе и хотел отвернуться. Внезапно девочка издала торжествующий крик, видимо, отыскав пропажу. Она почистила калейдоскоп рукавом и, вместо того, чтобы просто подойти к мальчику, так и двинулась к нему на четвереньках. Взяв игрушку в ладони, она протянула их Алексу – лукаво улыбнувшись, внезапно подняла зеленые глаза на Шнайдера.       Наверное, она решила, что этот господин на балконе – тип с нервным расстройством, потому что ему мгновенно пришлось принять крайне серьёзный, даже суровый вид, нахмуриться и сделать вид, что он поглощен разглядыванием пород редких савойских деревьев. Впрочем, когда через полминуты он вновь покосился вниз, девочка все еще смотрела на него – потом шустро подмигнула и переключила внимание на Лекси.       Оставаться на балконе дольше было довольно глупо, поэтому Шнайдер отправился вниз: жена, должно быть, уже потеряла его. Ей трудно возиться с сыном – в коляске шумит, приходится постоянно носить его на руках, а Киллиан довольно крупный малыш… Впрочем, Ульрике, казалось, даже не отразила его появления, оживленно болтая с подругой Тилля. Кто-то грелся на солнце, кто-то лениво подкидывал воланчик – в многочисленной компании все были заняты чем-то умиротворяющим и приятным. «Хорошо, что Круспе нет в стране, без него намного спокойнее отдыхать», - подумал он, с наслаждением опустился в мягкое плетеное кресло и прикрыл глаза. Перед ним тут же в причудливом танце раскрылись стеклышки мозаики калейдоскопа, которые чуть позже по странной причине преобразовались в красно-коричневые клетки на маленькой школьной юбке. ***       Скорее всего, он задремал, потому что когда открыл глаза, вокруг и подавно не было обеденного спокойствия. За окнами летней столовой лил проливной дождь, в потемневшем небе глухо ворчало, а гости вместе с хозяевами погрузились в жуткую и смешную суматоху, спешно занося в укрытие плетеные стулья и снедь с покрывалами. Наконец все было спасено, и Оливер, отряхиваясь как огромный ретривер, помахал рукой прямо в ливень:       - Да ладно, не торопитесь, всё равно уже насквозь промокли! Мария, нужны полотенца! Два… а лучше четыре… - протянул он оценивающе: Лекси с подружкой, смеясь, не решались даже наступить на сухой пол, вода с их башмаков выливалась без остановки. Тут же засуетились Кира - дочка Рихарда, и жена Ландерса Ариэлла: пространство наполнилось охающими женщинами и чудесным влажным воздухом.       - Ека, детка, снимай скорее куртку и футболку, - Мария набросила на плечи зеленоглазой девочке огромное голубое полотенце, которое накрыло ее целиком. Шнайдер поймал себя на том, что не только запомнил странное имя (это всегда было для него большой сложностью), но продолжает следить за каждым ее движением: вот она скинула туфельки и почесала носком одной ноги икру другой, при этом один из ее гольф почти снялся, вот поплотнее закуталась в полотенце-одеяло и принялась копаться под ним, стаскивая мокрую одежду. Он подумал, что сейчас, должно быть, ее белая кожа наверняка покрыта маленькими колючками мурашек…       Так, стоп. Мужчина насупился и отвернулся, уставившись в стену.       Тем временем Мария принесла детям сухую одежду – шевелящееся полотенце любезно поблагодарило и, сделав книксен, цапнуло добычу. Через пару минут девочка показалась в серой длинной рубашке и огромных шерстяных носках с весьма уродливыми медведями. Выглядела она точь-в-точь как мокрый воробей, да и взъерошена была не лучше. Ека смущенно обвела глазами столовую и скромно села на краешек длинной скамьи, поджав под себя ноги.       Быстро темнело. Хозяева подогрели новую порцию пунша, по этому поводу гости вновь собрались за длинным дубовым столом. Дождь понемногу стихал, однако гроза еще бухала совсем близко. Шнайдер хотел вначале сесть на свое прежнее место у красивой пальмы Ховеи, но внезапно опустился на сиденье рядом с девочкой. Покосился на нее: она корчила рожицы маленькому Кили на руках Ульрике – ребенок был в восторге и заливался хохотом. Ули тоже улыбалась, покачивая его на коленях.       Пятидесятилетний ударник вдруг понял, что совершенно неосознанно, сам того не желая и буквально против воли, старается учуять влажный запах от кудрявой макушки девочки. Почему-то вспомнилось, что в детстве ему нравился запах мокрых перьев. Когда бабушка по утрам посылала его в курятник за яйцами, а ночами тогда часто лил дождь – он явственно помнил этот чуть сладковатый уютный и терпкий запах влажного оперения.       От макушки его маленькой соседки по столу пахло так же. В тепле ее волосы быстро высыхали, закручиваясь на глазах крутыми колечками. Шнайдер нарочито легко улыбнулся и спросил:       - Так тебя зовут Ека?       Девочка подняла на него ошарашенные глаза, как будто не ожидала, что рядом кто-то есть:       - Да, господин, точно.       - Меня зовут Кристоф, - он протянул ей ладонь и, не дожидаясь, пожал. Рука была маленькой и очень холодной, на безымянном пальце он заметил узкое белое кольцо, сверкнувшее необычайно ярко фасеточным цветком. Девочка приветливо улыбнулась, но быстро отняла руку, отвернувшись к клюющему носом Лекси. Через минуту она вновь посмотрела на нового знакомого: Шнайдер недовольно отметил, что ошибся. У нее не зеленые глаза, в помещении дождливым осенним вечером они были абсолютно серыми.       - Сильно замерзла? – спросил он, состроив гримасу заботливого отца семейства. – Тебе нужно сесть поближе к камину, потому что холодно и… - он опустил взгляд под стол, - потому что у тебя голые ноги. Ты заболеешь.       Ека хитро улыбнулась и, почесав кончик носа, кивнула. Образец заботливости тут же пожалел, что сам приказал ей отсесть от него, потому что хотел дольше смотреть на маленькие, действительно очень белые ножки в уродских носках, которые находились буквально в сантиметре от его ног, хотел еще хотя бы пять минут продолжать чувствовать уже почти исчезающий запах мокрых перьев, хотел еще раз – уже неслучайно – коснуться бедром ее голого бедра. «Так-то я совершенно нормальный, - пробурчал он себе под нос, - это просто горячий пунш и безделье сказываются. Мне нужно больше работать, а то опять вырастет брюхо и какой-нибудь нездоровый интерес… »       - Крис, давай собираться, - окликнула его Ульрике, - пожалуй, нам пора.