Пара слов об упоротых

– Сручки-крючки свои убрал, паскуда, от моей работы. – Ксюхенвальд глухо треснул по руке, которая тянулась с карандашом к его натюрморту, и оскалился. – Ядрен! – Товарищ тихо взвыл, потирая ушибленную руку. - У тебя горлышко у кувшина сикось-накось, криворукий. Я помочь хотел! – Ядрен – это твой бомбливый пердак. Все ровно сруки свои убрал и не тянешь. – Парень немного развернул мольберт так, чтобы Хитрожопка не видел, что и как он рисует. – Неблагодарный ты, де Морда, я к тебе со всей душой, а ты… Ни друг и не враг, а так, и не проси меня ниосем больсе! – Он картинно выгнулся назад, прикрывая глаза тыльной стороной ладони. – И семки у меня стрелять не дам. – Э! Не! Не борзей, Принц, леща получишь. – Не старашно, я уже по-о-олный кавалер этого ордена, тварищ. Только попробуй, я в твои кудряшки стружки от карандаша накрошу. Ксюхенвальд только фыркнул в спину отвернувшемуся к скелету Вене Принцу Хитрожопке, о бомже, погоняло, конечно, феерически стремное, но отражало суть этого существа целиком и полностью. Тот тем временем уже успел стащить и схомячить черствый бублик с соседнего натюрморта и лампово начал разбрасывать акварелью цвета тряпок по своей работе. – Смотри, чтоб твои хваленые штаны не треснули на хитрой жопе от такого количества бубликов. – де Морда встал и поплелся за водой. – Не треснут, я, в отличие от некоторых, пешком хожу. Бе-бе-бе. – Принц свистнул вслед уходящему под какую-то эпичную музыку другу. Набрав воды в милипиздрический стаканчик, чтобы сваливать ее менять почаще, Кюхенвальд отправился к родному кабинету, ведь у них «бестолочей, осталось всего два занятия!», как говорила почетнейшая Линия Бамбеевна, преподаватель со стажем, на каждом уроке с начала года. – Так, тварищ, я не понял, я что те про сручки твои сказал? – Уже минут пять кудряво-криворукий наблюдал на существо, которое было нарисовано выглядывающим из горлышка его кувшина. – Орк. – Хитрожопка невозмутимо уткнулся в свою работу. – А хули он на моей работе делает? – Скачет на врага. – Бляха-муха, так это еще и кавалерия? Что за хрень у него в руке? – Тряпка. Ссаная. – Он с тряпкой скачет? Ой, мля… А где его сронь? – Какой сронь? – Вороной. – Сейчас все будет. – Хитрожопка дорисовал недостающую часть под орком. – Ядрена вошь, что это? Осел? С рогами? – Поддувало прикрой, это сронь, породистый. Цыц, бамболейо. – Оба повернули головы к дверному проему, в котором стояла Линия Бамбеевна, и начали бурно имитировать работу. – Так-с, так-с, дети, заканчиваем, до конца занятия осталось по-о-олчаса. – Она деловито прошла мимо всех работ и остановилась за спиной Ксюхенвальда, обливающегося холодным потом. – Так-с. Мне кажется, у тебя сильный наклон у плоскости, она слишком раскрыта, а еще с нее все скатывается. – Линия Бамбеевна взяла карандаш, полоску бумаги и прочертила пару линий на работе де Морды, который полный ненависти и злости косился на молчаливо ржавшего в припадке Хитрожопку. – Так-с, теперь лучше, начинай в цвете. – ЛБ и ушла обратно в учительскую пить чай. Ксюхенвальд вскипел, как чайник, под громкие угарания Принца: – ЗНАЧИТ ТО, ЧТО У МЕНЯ ПЛОСКОСТЬ, ВИДИТЕ ЛИ, СЛИШКОМ РАСКРЫТА, ОНА УВИДЕЛА, А ТО, ЧТО У МЕНЯ ОРК НА СРОНЕ ЕЕ НЕ СМУТИЛО, ДА?! – Мы можем замутить свою армию, мой Командор. И понеслась…