Катарсис

D'espairsRay ― Yami ni Furu Kiseki (Piano ver.)

      ― Ты ничего не понимаешь!       Хлопок двери разбил идиллию тихого мирка группы чуть позднее, чем с этим заданием успешно справился крик Натсу, больше похожий на громкое шипение змеи немалых размеров. До этого момента относительно спокойная нить напряженного разговора с Казуки лопнула, отдаваясь почти слышимым звоном в тишину комнаты. Хиро и Маса недоуменно смотрели на дверь, прервав свою беседу, в то время как Даичи, презрительно глянув на Казуки, вернулся к своему занятию. Он развернулся к зеркалу, силясь привнести в и без того яркий образ хотя бы один штрих особенного шика. Колпачок открывшейся помады прервал эхо от прозвучавшей фразы, всё ещё повторяющейся в голове Казу. Он с ответным отвращением оценил кроваво-красные разводы на губах коллеги по сцене и, прежде чем выйти из комнаты, бросил что-то о том, что он вернёт Натсу, и поводов для беспокойства нет.       Вернёт. Он всегда его возвращал, даже когда смысл подобного возвращения становился размыт, и ситуация «пять минут до выхода на сцену» не подгоняла плетьми ответственности, заставляющей сновать по коридорам очередного клуба. Даже когда он, как и сейчас, действительно ничего не понимал. Он возвращал Натсу в группу и в свою жизнь, которая уже просто немыслимой становилась без заносчивого и импульсивного драммера.       ― Натсу, нам нужно…       ― Поговорить? Нет, не нужно. Не сейчас, ― спешно добавил Натсу, возвращая плотный край занавеса обратно. На этот раз местом временного побега мужчины стала точка сбора перед выходом на сцену. Он без зазрения совести курил, портил причёску ― продолжительные труды стилистов, отбрасывая пряди с лица и… всё равно выглядел так божественно-красиво в своём гневе, что Казуки едва не поперхнулся воздухом, на мгновение забывая, как дышать.       ― Наверное, ты прав, мы только и делаем что разговариваем, но… ― ещё одна затяжка, и недокуренная сигарета оказалась бесцеремонно втоптана в пол. Брошенный на Казу взгляд был полон вызова, готовности к любым упрёкам, но именно такому Натсу Казуки не мог возражать. ― Я не хочу потерять тебя. Вот и всё.       ― Иди сюда, ― голос драммера всё ещё таил за обманчиво-мягкими нотками гнев, но уже не столь разрушительный, стихающий достаточно, чтобы Казу сократил расстояние меж ними до уровня решительных и таких желанных объятий.       ― Не отдам, ― ставя точку в конце ещё одного не принесшего желанных результатов разговора, Казу сильнее сжимал податливое тело и всё настойчивей сдвигался к стене, зная, что времени на уединение не так много, как хотелось бы.       И в горечи поцелуя всё ещё ощутимым послевкусием чувствовался привкус сигарет, обида и никуда не исчезнувшая страсть, что самой ужасной болезнью пожирала изнутри и Натсу, и самого Казуки. Краткий момент общей слабости, когда на недомолвки можно закрыть глаза и отдаться сладости обладания друг другом был слишком краток. Руки, блуждающие по нелепым костюмам с лишними вязочками-замочками, отпрянули прочь ровно в тот миг, когда деликатный кашель Даичи напомнил о его присутствии. По выражению его лица без лишних комментариев можно было понять, что гитарист не выдавал своего присутствия чуть дольше, чем было положено негласными правилами, и теперь насмешка на его губах была весьма многозначительна. Хиро и Маса подоспели чуть позже. Глядя на их счастливые лица и горящие озорством влюблённых подростков глаза, Казу улыбнулся в ответ, едва прикрыв грусть за искренней радостью чужому счастью. Не позволяя зародиться в душе ноткам зависти, он вновь надевал маску яркого гитариста, способного своей игрой заворожить любого. Но даже выходя на сцену и бросая ещё один тоскливый взгляд в сторону барабанной установки, он продолжал думать о том, почему у них всё не может быть так же идеально, как у согруппников. А последние даже на сцене всегда продолжали оставаться в своём особенном мирке, не принадлежащем более никому, кроме них двоих. Только лишь игрой взглядов ― непрекращающейся связью ― они оставались едины и… наверное, взаимны.       Ещё раз посмотрев на Натсу, Казуки с сожалением отметил, что меж ними подобной связи никогда и не было. Даже творя одно совместное чудо, именуемое музыкой, Натсу продолжал оставаться где-то далеко, где-то… не здесь. Сжигающий последние остатки гнева в экспрессивной игре, он становился самим собой. Всё тем же преданным делу Натсу, что мог бы не выбираться из-за своей барабанной установки никогда, всё тем же весёлым и взбалмошным, в равной степени способным, как пробежаться по улице под дождём, так и решить нахлынувшие проблемы, в момент становясь самой серьёзностью. Таким же… родным до мурашек и приятного покалывания в кончиках пальцев, что даже по силе своей превышали чарующее напряжение во время исполнения очередного соло.       Казуки и сам не заметил, как вновь стал собой: не злящимся, не боящимся потерять, а тем уверенным в себе Казуки, что восхищал и покорял фанатов. И те единым живым потоком подхватывали его в ощутимое таинство жизни, где группа обретала себя всецело. Становилась цельным существом, одинаково чувствующим и дышащим в слаженном темпе, существом, которому было подвластно всё. И голос Хиро ― безумного кукловода очарованной толпы вещал одну историю за другой, заставляя Казу окончательно отдаться происходящему, чтобы спустя пару часов прижимать уже собственное безумие в коридоре общей квартиры. Целовать неистово, не обращая внимания на летящие на пол пакеты с продуктами. Не обращая внимания на не закрывшуюся дверь и вообще ни на что в миг, когда обладание друг другом становилось равносильно глотку свежего воздуха.       А потом раздавался звонок. Знакомая инструментальная версия и надоедливая вибрация заставляли Натсу увернуться от очередного поцелуя. Когда, отстранившись, Казу разобрал высветившееся на экране чужого мобильного имя, настроение его мгновенно испортилось.       ― Только не говори, что сбежишь сейчас, ― ещё тая в сердце скромную надежду на лучший исход, Казуки жалобно посмотрел на мужчину, но тот уже на ходу приводил себя в порядок и обещал в скором времени вернуться. И повеселевший его голос был полон уверенности, даже если оба знали, что Натсу вернётся только под утро.       И, пожалуй, это было единственное, что Казуки понимал так хорошо. Но он не сумел понять, что за друзья могут тревожить в столь поздний час, не понимал, что за помощь может им требоваться, но всё чаще задумывался над подобным, не желая мириться с мыслью, что Натсу… Его Натсу может принадлежать кому-то ещё.       Не имея больше ни сил, ни желания на разборы накупленных продуктов, Казуки просто закрыл дверь за сбежавшим. Как и всегда. Не смея возражать или же спорить даже с самим собой. Теперь его ждал лишь холодный шёлк не заправленной постели и бессонная ночь, въедающаяся в путанные улицы города. Родного, но такого ненавистного сейчас. Города, крадущего Натсу.       ~~~       А потом всё повторялось. Натсу возвращался тихо, стараясь лишний раз не шуметь связкой ключей и снятой обувью, даже если знал, что его продолжают ждать. Виновато улыбался и продолжал оправдывать свой скорый побег. И самым обидным отчего-то становилось то, что Натсу не умел врать.       ― Знаешь, их группа только вернулась из тура, и он смог выкроить время для меня только теперь. Странно, вроде бы в одной стране живём, но когда он рассказывает об их поездках… ― когда Натсу вот так восторженно говорил о ком-то другом, Казуки становилось не по себе. Он не понимал, действительно не понимал, чего такого не может дать Натсу, что тот получал от другого. И злился, неимоверно злился на самого себя по сути, но хлёсткая пощёчина прерывала рассказ, заставляя Казуки всего на мгновение почувствовать себя бездумным сгустком гнева.       А после всё проходило. Натсу замолкал, но в глазах его не было и капли обиды, лишь страсть и бесконечное полубезумное желание вымаливать прощение уже иначе. Весь остаток ночи отдаваясь столь же искренне, как и в первый раз, далёкий, но не стёршийся из памяти за чередой новых событий, накатывающих с невероятной силой, всё новых и новых волн, готовых сбить с ног.       Последние предрассветные часы крыли за собой попытку выспаться на весь грядущий день, а утро казалось на удивление приятным, будто бы и не было тех ночных побегов вовсе. Казуки не оставалось ничего иного, как тешить себя надеждой ― Натсу предпочитает просыпаться с тем, кто ему по-настоящему дорог, позволяя видеть, как трепещут его ресницы перед пробуждением, как он потягивается совсем по-кошачьи, заставляя лёгкое одеяло сползти с груди и обнажить чёткие линии проступающих ключиц и рёбер. Казуки готов был прощать всё, зацеловывать изгибы родного тела, щекоча губами бархат тонкой кожи, но вместо этого лишь покорно поднимался, следуя ещё сонной просьбе набрать ванную. Одну на двоих.       И эта мелочь тоже стоила многого. Непринуждённое, почти молчаливое начало дня в объятиях друг друга вновь возрождало то шаткое понимание пары, которое Казу так опасался потерять. За плеском воды разговоры о делах - конечно же, о музыке и надобности изменений в тех или иных партиях. Всё до такой степени слажено и взаимно, что даже обсуждение ночи, как табу, более не душило своей недосказанностью. В свете рождённого дня всё проще, всё… банально светлей, и нет надобности вникать в ложь. В ложь, которой нет.       ― Сегодня после репетиции в срочном порядке сбор у Хиро дома, ― объявил Маса с долей торжественности, и в то же время скрывая за деловитым тоном собственное смущение. Он не говорил «у нас», даже когда все догадывались о том, что дом Хиро ― и его дом. Игра в конспирацию по-своему забавила каждого, а потому Казу уже через улыбку интересовался поводом для очередной встречи.       ― А тебе уже нужен повод для обычных посиделок с друзьями вне работы? ― почти по-настоящему изумился Хиро, продолжая мучить бас Масы, стоящего над душой в покорном ожидании возвращения инструмента.       ― Пока нет, просто предпочитаю знать заранее масштабы грядущего мероприятия, ― Казуки лукавил, на самом деле он всегда любил бывать в гостях, где совместное времяпрепровождение всегда становилось интересным и достаточно забавным, чтобы ни разу не пожалеть о собственном согласии. Но он искренне опасался иного ― ждал, что с минуты на минуту Натсу заявит о своей занятости иными делами в этот вечер и сбежит, но тот продолжал ликовать грядущему отдыху вместе с остальными, не покидая места за барабанной установкой и периодически выдавая внушительные импровизированные дроби. Казу лишь мог в очередной раз поразиться, как быстро восполняются силы его драммера. Не так давно ещё вымотанный и засыпающий, он был бодр и свеж, будто не было тех бессонных часов и раннего пробуждения.       ― А теперь…       ―…курить, ― перебил Хиро своего лидера, смотря на него с вызовом, зная последующую тираду наизусть.       ― Перерыв длился целых десять минут, и если кто-то не успел попить кофе или добраться до курилки, я… ― Маса не договорил, поперхнувшись воздухом. Стойко выдерживающий до этого момента взгляд вокалиста, он сдался, когда тот весьма двусмысленно заскользил рукой по грифу баса, всё ещё негласно принадлежащего ему. Обхватывая его пальцами совсем уж вызывающе и привлекая внимание обладателя инструмента томным выдохом, он… побеждал.       ― Да делайте что хотите, я вообще ещё вон… ― бегло осматривая репетиционную и пытаясь справиться с нахлынувшим смущением, Маса не искал на что бы отвлечься, а попутно старался убедиться, не осталась ли произошедшая сцена замечена кем-то ещё. ― Я вообще ещё новый шнур до конца не проверил. Пять минут!       ― Да, спасибо! Я как раз успею… - Даичи сосредоточился на покраске ногтей вновь. Всё это время пытавшийся выигрышно сфотографировать собственную руку на фоне гитары, он только теперь осознал недостающий элемент сделанных для блога снимков. ― Маса, ты просто чудо!       ― Я передумал. Начинаем, ― не удержался от возможной маленькой подлости Хиро, представляя, как невероятно славно сотрется не высохшая краска о металл новых струн, и добавил, передразнивая: ― Маса, чудо, отстань от шнура или я тебе напомню, как и сколько раз ты его уже проверил.       Новая барабанная дробь обозначила полную готовность Натсу, а заодно и скрыла смех Казуки, заметившего смущённый румянец на скулах басиста. Казуки в очередной раз мог лишь поразиться разности и в то же время невероятной сплочённости окружающих его людей. Отставив недопитый кофе, он вернулся на своё место, пересекаясь взглядом с Натсу. Глаза в глаза. Всего пара мгновений, и шаткая уверенность в крепости собственного мира стала чуть сильней. Обыденный темп дня набирал обороты, а творимое общими усилиями чудо обретало жизнь.