Нереальная реальность: Тайна треугольника

      Ни у кого с собой не оказалось подзорной трубы. Учитывая последние события, эту вещь уже вполне можно было относить к категории роскоши. Сапоги увязли в мокром песке по щиколотки, а никто так и не двинулся с места.       — Может, подойдём ближе? — неуверенно предложила я.       — Может, лучше позвать остальных? — подал голос Бойль. — А я пока тут… покараулю.       Барто наугад попытался дать матросу воспитательную затрещину; единственный и притом подслеповатый глаз неотрывно следил за силуэтом на горизонте.       — Кого ты звать собрался, дурень? Народ к закату объявится.       — Да, — протянул тот, — и ещё кто-то до нас рассказать успеет.       Я покачала головой.       — Вряд ли. На север по побережью пошли только мы, а кто отправился на юг сюда не успеют добраться. — Я шмыгнула носом. — И вообще, какая разница? Мы тут не за звание первооткрывателей боремся…       Барто хлопнул нас по спинам.       — Так, молодёжь, пошли, посмотрим поближе. А там решим…       Трудно описать те чувства, что вспыхнули во мне — да, наверное, и в каждом из моих спутников, — когда на фоне лазурного неба и лысого хребта горы проступил отчётливый профиль носа корабля: он будто бы играючи выглядывал из-за утёса. Всё же несмотря на негласное решение не обсуждать тему возвращения домой, каждый хоть единожды задумывался о том, как покинуть остров, не имея мало-мальски пригодного судна. Потому, когда шокированный взгляд опознал мощный бушприт, в голову хлынул поток неконтролируемых и невероятно непохожих мыслей. Мы ведь не были до конца уверены, насколько велик остров Тархала… Да и остров ли это? Причаливший корабль мог оказаться не только долгожданным веянием цивилизации, надеждой на спасение, но и в равной степени непредсказуемой проблемой. Вряд ли по соседству с действующим вулканом, с воинственными дикарями хоть одна морская держава могла основать порт. Тогда как корабль, по всей видимости, не маленькое торговое судёнышко, мог оказаться в этих водах, учитывая, через какой ад пришлось пройти нам, чтобы попасть сюда? С ответами было затруднительно, поэтому каждый из нас втайне надеялся, что внезапная находка сулит нечто хорошее… Или, по крайней мере, не смертельно опасное.       Барто активно ковылял впереди нас, нещадно кряхтя и чертыхаясь, но не давая обогнать себя. Чем ближе мы подходили к паруснику, тем с большим грохотом рушились внутри светлые надежды. На отметке в тысячу ярдов заподозрили неладное, с расстояния сотен в семь тяжело вздохнули и обменялись скисшими взглядами. Сотня ярдов до корабля, и мы остановились, запыхавшиеся и окончательно разуверившиеся в благоприятном исходе. На вершине бушприта, венчавшего вздёрнутый нос галеона, торчало гнездо, из которого на нас недовольно поглядывала жирная морская птица. Безвольно, подобно кислым улыбкам на наших лицах, на рангоуте повисли уцелевшие детали такелажа. Корабль был мёртв — основательно и бесповоротно. Киль глубоко засел в песок, корпус оброс лишайниками, местами вздулся, обшивка треснула. Мачты обломились, и стеньги полусгнившие, изъеденные временем, торчали из песка. Даже издалека галеон выглядел пугающе — вросший в землю, слегка заваленный на правый борт. Мы будто взирали на иссохшую мумию. Ближе подходить никто не решался, точно впереди проходил незримый барьер между вечным прошлым, в котором погряз парусник, и настоящим, из которого пытались выбраться мы.       — Вот тебе и корабль, — упадшим тоном протянул Барто.       — Испанский ведь, правда? — спросила я, скользя заинтересованным взглядом по фальшборту у полубака. Старпом медленно повернул голову, его глаз вперился в меня красноречивым недопониманием. «Ну», — наконец кивнул пират. Только тогда я обернулась к нему. — По крайней мере, теперь ясно, откуда у местных дикарей познания в языке.       Галеон оказался одновременно загадкой и ключом к прояснению некоторых ответов. Пока мы спешно возвращались к стоянке, так и не решившись подойти ближе, в мозгу вовсю кипели котлы, разум выдавал фееричные догадки одну за другой. Теперь полумифический бред, что вывалил на нас вождь Игара, приобретал реальную подоплёку. «Пришельцы из Мёртвых вод», «Великие Воины», «демоны», что «изничтожают друг друга оружием, крушащим кости и изрыгающим пламя», явившиеся из тьмы и не видящие ценности в человеческой жизни, — можно ли было красноречивее описать испанскую конкисту? Мы оказались не первыми белыми людьми на этой земле! Испанцы! Вот почему аборигены не испугались нас, нашего оружия! Вот почему в деревне маячили кресты, католические кресты! Вот почему вождь знал, на каком языке говорить с незваными гостями! И, если колонизаторы достигли этих островов, пусть по какой-то причине потеряли корабль, значит, Бермудский треугольник и то, куда море выплюнуло нас, не такое уж и мифическое место, и, быть может, у нас всё ещё есть шанс вернуться в «Большой мир», как это сделали испанцы. Надеюсь, что сделали.       Возвращаться оказалось тяжелее. В ногах гудела усталость, и в лагерь мы прибыли последними. Кто-то пошутил, мол, неужто мы Индию искали, на что Барто лишь многозначительно улыбнулся. Ни один разведотряд не мог похвастаться чем-то интересным: остров большой, но вполне обычный. Кин и Флойд наткнулись на диких кабанов и полчаса пытались поймать хоть одного, но лишь устали и проголодались. Барбосса и Нисбет дошли до южного берега: местность там пологая, но на мелководье полно рифов и подводных скал, так что море пенится.       — А мы нашли корабль, — тихо проговорила я, улучив момент, когда завершился первый обмен впечатлениями.       На меня тут же уставилось столько удивлённых глаз, что аж в жар бросило. Барто молчал с хитрым видом, а Бойль, похоже, просто не знал, в какие доходчивые слова уложить нашу историю. Пираты буквально пожирали меня взглядами, сошлись плотным кругом и требовательно сопели, мешая самозабвенно догрызать папайю.       — Диана? — наконец не вытерпел Джеймс.       — А? — я подняла глаза, словно бы опомнившись, хотя на самом деле взбрело с чего-то в голову потешить самолюбие и поиздеваться над моряками самую малость. Видимо, сказывалось влияние капитана Воробья.       — Вы. Нашли. Корабль? — гаркнул Барбосса.       Бойль наконец решился подать голос и подлить масла в огонь:       — Ага. Галеон. Испанский.       Несколько секунд растворились в гробовом молчании, а потом хлынуло:       — Что?       — Испанцы?       — Тут? Рядом? Всё это время?       — За нами?       — Это же отличная новость!       — А много их?       — У них наверняка найдётся ром!       — А что они здесь забыли?       — От этих католиков добра не жди!       — Но у них есть корабль!       — И еда!       — Так что, много их там?       Я растеряно хлопала глазами, не успевая и рта раскрывать: пираты спрашивали и сами же отвечали, делали выводы — ещё чуть-чуть, и решили бы захватить вражеское судно.       — Тихо! — рявкнул Барбосса. — Что скажете, мисс?       — Скажу, что все вопросы напрасны. Там никого нет. А корабль… он на берегу и, похоже, очень давно. Мы не стали подниматься на борт, не знаю, возможно ли это, он может развалиться…       Интерес в пиратских взглядах сменился разочарованием и даже злостью. Знамо что делали с гонцами, принёсшими плохую весть… Барбосса повёл челюстью и раздражённо сплюнул на землю. На меня глянул Уитлокк, а я лишь пожала плечами. Среди раздосадованных лиц и глаз резко выделялась физиономия Джека Воробья: взгляд кэпа растворился где-то за моим плечом, брови сползли к переносице, края усов обвисли, и только в янтарных глазах танцевали искорки. Пока остальные расходились, игнорируя Барто, отчаянно желающего рассказать свою версию событий, капитан «Жемчужины» стоял на месте, пребывая в другом измерении.       — Джек? — Я легко коснулась его плеча. Воробей вздрогнул и медленно перевёл на меня задумчивый взгляд. — Ты знаешь больше нашего?       Кэп с чего-то одарил меня одобрительной улыбкой.       — В проницательности тебе не откажешь. El archipiélago de los siete volcanes.       Я не успела даже непонимающе моргнуть, над ухом грохнул озарённый догадкой — скорее, её осознанием — хриплый голос Барто:       — Архипелаг Семи Вулканов!       В моих глазах сверкнуло красноречивое: «Чего?».       — Архипелаг Семи Вулканов, — смакуя название, повторил кэп.       — Думаешь, это он? — усомнился Гектор.       Воробей снисходительно улыбнулся и принялся расхаживать с видом ментора.       — Подумай сам, до нападения призрачного корабля, если верить Диане, мы держали курс на этот архипелаг, ориентируясь по карте, что раздобыл Уильям. Древней испанской карте. Корабль мы потеряли не так уж и далеко от места назначения. И вот, какое дивное совпадение, здесь мы находим старый испанский галеон, а позади остров — с дымящейся вершиной вулкана. — Кэп круто развернулся на каблуках, под усами мелькнула хитрая улыбка. — Я вновь готов поспорить, — заявил он Барбоссе и тут же добавил, — на что-то более весомое, чем бутылка рому.       Я мало что понимала, но сознаваться в этом мешал стыд, ведь капитан Воробей говорил о том, что было бессовестно пропущено мной мимо ушей в пору подготовки к экспедиции, ибо тогда разум занимали проблемы иного рода. Поэтому приходилось теперь ловить и соображать на лету, и при этом не забывать напускать на себя вид знающего человека.       — Возможно, ты прав, — качнул головой Феникс, — но что нам это даёт? У нас нет карты, и главное — у нас нет корабля.       Джек тут же нашёлся:       — Ну, по крайней мере, мы знаем, где находимся.       От подобного заявления мало кому полегчало, ибо пленнику не приносит радости осознание, в какой именно он темнице. Всем не терпелось рассмотреть галеон поближе, всё ещё теплилась надежда, что с его помощью можно будет убраться отсюда. Я подобными иллюзиями себе не тешила. На сегодня было достаточно сообщения, что на острове относительно безопасно, есть еда и вода, а по наши души не рыскают кровожадные враги. «Соседи» с отливом не объявились, по какой-то причине не решаясь ступать на эту землю или не зная, что мы перебрались сюда.       До заката оставалось не так много времени, поэтому разведывательную экспедицию отложили до завтра. Вечер был скуп на разговоры, а ночь изматывающе длинной. Следующим утром в напряжённом молчании мы двинулись к месту находки.       — М-да уж, на этой развалине только на тот свет можно, — прокомментировал мистер Бэтч, когда все замерли рядом с выброшенным на берег кораблём.       Тут же разбрелись кругом, разглядывая истлевшую краску на бортах и пиная валяющиеся под ногами обломки рангоута. Первым делом попытались разгадать название на корме, но от него остались лишь несколько букв, зато всех удивили сохранившиеся почти полностью стёкла в кормовой каюте. Безымянному кораблю повезло обрести вечный покой меж двух скал, что защищали его от буйного нрава погоды и штормов, приходящих из-за моря, оттого трудно было с уверенностью определить, как долго парусник почивал в этой импровизированной могиле. С правого борта зрелище было ещё печальнее: в днище и в борт ближе к носу впивались каменные клыки, что не давали судну сползти в море, обрекая его на медленное разложение в дразнящей близости от воды. Пока я с обывательским видом пыталась сунуть нос в одну из дыр, экспертные умы заключили, что раньше на этом месте протекала река — после неё осталась нанесённая течением каменная дорога, уходящая в глубь острова, — и корабль по какой-то причине застрял в дельте. Со временем вода ушла или река засохла, так судно и оказалось обречено на иссыхание.       Подняться на борт пожелали не все. Любопытство било через край, но кого-то сдерживало опасение быть погребённым заживо среди истлевшего дерева, кого-то суеверный страх, а кого-то незажившее плечо. Затем стал резонный вопрос: кого отправить первым? «Самого лёгкого», — адресовал мне доброжелательный взгляд Воробей, а я ответила саркастичной ухмылкой.       — В таких случаях принято что-то говорить? — вдруг остановился Джеймс у самого трапа.       — Вполне сойдёт: «Да помилует Господь мою душу», — криво улыбнулся Барбосса.       Феникс закатил глаза и осторожно ухватился за нижнюю балясину на высоте вытянутой руки. Раздался стон потревоженного забытья. Деревяшка выдержала. С опаской перебирая по рейкам, Джеймс ловко карабкался наверх. У шпигатов пират приостановился, осматривая палубу, затем сделал финальный рывок и забрался на шканцы. Все затаили дыхание; стучали сердца, да шумели волны. С борта галеона не доносилось ни звука. Наконец Уитлокк показался над фальшбортом.       — Забирайтесь. — Все тут же сделали шаг вперёд. — Только не все разом, здесь всё на ладан дышит.       Следом полез Барбосса, затем Джек, Барто, я, Бойль и Флойд. Мы застыли неровной окружностью, не зная, куда ступить дальше. Кругом не было ничего особенного: остатки канатов, такелажа, обломки реев, приросшие к палубе пушки; грот-мачту рассекала уходящая к топу трещина. По спине прошёлся неприятный жутковатый холодок. В голову полезли мысли о призраках, я даже несколько раз опасливо оглядывалась. «Ну что там?» — донеслось с земли, в ответ Флойд лишь махнул рукой. Меж тем капитаны обменялись взглядами и сошлись во мнении, куда идти дальше. Стараясь держаться ближе к борту, Уитлокк двинулся к корме, ступая будто не по палубе, а по первому зимнему льду. Я не утерпела и заскользила следом. Ближе к продольной оси корабля в настиле зияли дыры, под сапогами доски похрустывали, сыпалась труха в давно не смолёные щели. В нескольких ярдах от перекошенных двустворчатых дверей Уитлокк приостановился. Я замерла. Звонко скрипнуло, хрустнуло и затихло. Джеймс к чему-то прислушивался, ко мне скользнул его слегка отстранённый взгляд. Губы успела тронуть ободряющая улыбка, как вдруг Феникс с силой оттолкнул меня.       — Джеймс! — сорвался испуганный визгливый крик.       Капитан рухнул вниз, во тьму, вместе с проломившимся куском палубы. Вслед за треском и грохотом по кораблю прошлось гудение, дерево завибрировало, и с оглушающим хрустом, от которого сердце ушло в пятки, с грот-мачты спикировал обломок реи: остальные пираты и те, кто был на берегу, едва успели отскочить. Только всё стихло, я кинулась к пролому, совершенно не заботясь, что могу разделить участь Феникса.       — Джеймс! Джеймс! Отзовись! — взывала я в пыльную темноту. — Ты жив?       — Да, — донеслось приглушенное и искажённое стоном. — Порядок…       Я завертела головой по сторонам в поисках подручных средств.       — Я… сейчас что-нибудь придумаем! Мы вытащим тебя!       Снизу послышалась возня, потом в кружке света объявился Джеймс с удивлённым непониманием на лице.       — Э-эм, Диана… лучше спускайтесь сюда. Если получится.       Трюмный люк надёжно запечатало время. Пираты воевали с ним долго и упорно, проклиная и моля, и наконец галеон снизошёл к нам и дал право окунуться в его недра. В нос ударил запах затхлости, сырости и тлена. Дневные лучи забирались внутрь совсем неохотно, словно не решались тягаться с тем, что поселилось в глубине корабля. Ступени рушились от первых же шагов, так что пришлось практически съезжать на опердек. Оставив вторую палубу без внимания, мы по очереди спустились в трюм, где нас ждал Джеймс, замерший точно на сцене в свете софитов. Едва глаза привыкли к темноте, и мы перестали щуриться, с чьих-то губ сорвался ошарашенный присвист. Взгляд плыл по сваленному в трюме грузу, а подходящие слова никак не могли выбраться на язык. Не я одна на какое-то время потеряла дар речи.       Первым пришёл в себя Барбосса, протянув удивлённо и даже восхищённо:       — Последний раз больше золота я видел только…       — На Исла-де-Муэрте, — закончил за него капитан Воробей.       И это было весьма подходящее сравнение. Свет, льющийся сквозь пролом в палубе, рассеивал темноту необъятного трюма. Лучи поблёскивали на золотых и серебряных монетах у нас под ногами, поглаживали сваленные в кучу драгоценные слитки. Если бы не стойкий аромат затхлости и сверкающие жадностью глаза пиратов, я бы не смогла отделаться от ощущения, что попала в банковский сейф времён Золотой лихорадки. В верхнюю палубу упирались десятки ящиков: многие прогнили, сквозь дыры просыпались монеты, самоцветы, из одного торчала серебряная ножка канделябра. Огромная часть золотых и серебряных слитков была просто свалена в кучу в углу. Повсюду валялись монеты, выпавшие из прохудившихся мешков. То тут, то там маняще поблёскивали драгоценные камни.       Я боялась даже смотреть на все эти сокровища, а Воробей тут же бесцеремонно прикарманил рубин, попавший под сапог. Пока пираты разглядывали внезапный клад, наверняка, обдумывая, как его делить, Джеймс Уитлокк прошёлся к корме, скользя по монетам.       — Выходит, испанцы оставили золото, которое куда-то переправляли, — заговорил он, — и не вернулись за ним?       — Если только это место и не было их конечной целью, — отозвался Джек.       — И зачем бы им это? — усомнился Барто.       Я решилась подать голос.       — Здесь другое. — Пираты выжидательно уставились на меня. — Да ладно, все мы прекрасно понимаем, почему никто не вернулся. Некому возвращаться, никто не спасся. — Воробей закатил глаза и церемонно запустил монету в дальний угол трюма: очевидно, мой реализм он принял за пессимистичный настрой.       Пошатавшись по трюму ещё какое-то время, мы отправились в кормовую каюту в надежде найти что-то, что поможет приоткрыть саван тайны, окутывающий корабль, или даст намёк, где искать выход из сложившейся ситуации. Уитлокк не стал церемониться с запертыми дверьми и выбил замок ударом ноги, благо дряхлый механизм не требовал многих усилий. Со створок обсыпалась труха, и мы гуськом проникли в капитанскую каюту. Когда-то обстановка здесь была по-своему уютной и отнюдь не бедной: у самого выхода висела массивная золочёная рама, хотя от картины на отсыревшем холсте ничего не осталось. Почти все окна были заколочены досками или заблокированы шкафами, в которых всё ещё сохранились пергаменты. В дальнем левом углу сквозь щели и выбитые стекла проникал дневной свет. Бойль и Флойд содрали доски ещё с нескольких окон, и перед нами предстала печальная картина: справа от двери, под балдахином из паутины, на приставленном к дубовому столу кресле сидел мертвец, уронив к груди иссохший подбородок с отвалившейся челюстью.       — Четвёртый, — передёрнув плечами, выдохнула я. Воробей вопросительно хмыкнул. — Четвёртый скелет, что встречается нам на пути.       Барбосса раздражённо фыркнул. Некоторые предпочли перекреститься — на всякий случай.       Барто, не двигаясь с места, вытянул шею, а затем изрёк:       — Капитан, наверное.       — Похоже на то, — поддакнул Бойль из-за спины.       — У него там лежит на столе что-то.       — Судовой журнал? — в один голос предположили Барбосса и Воробей.       Все сделали полшага вперёд и замерли. Скелет был уж точно мёртв, но никто не мог решиться потревожить его покой. Гектор, впившись пальцами в плечо Флойда, снял несколько слоёв паутины своим импровизированным костылём. Я тут же отвернулась, но взгляд успел запечатлеть в памяти истлевшую голову с дырой у виска. Костлявая рука покоилась на обложке вспухшего журнала, справа на столе стояла чернильница и рядом валялась форма для сургучной печати. Как и положено, Феникс потерял терпением первым и с почтительной осторожностью приблизился к столу.       — Кто бы ты ни был, покойся с миром, — проговорил Уитлокк и бережно вытащил журнал из-под мёртвых пальцев.       Тетрадь, как и каюта в целом, хорошо сохранилась, не в последнюю очередь благодаря импровизированной «консервации». Джеймс смахнул пыль и прочитал: «El diario de Salvador Espejo Vega, el capitán de «Santa Ana». Наши головы дружно обернулись к скелету. Кто-то вновь перекрестился. Бумага зашуршала с лёгким потрескиванием под пальцами Уитлокка. Просмотрев пару страниц, капитан передал журнал Барто: тот покачал головой и нехотя взял книжку.       — Значит, дневник Сальвадора Эспехо Вега, капитана «Святой Анны».       Бросив на мёртвого капитана Вега то ли извиняющийся, то ли ищущий дозволения взгляд, Барто начал переводить выведенные аккуратным почерком заметки из жизни испанского мореплавателя. Мы уселись на пол тесным кругом и принялись слушать похрипывающий голос старшего помощника. Порой Барто приостанавливался, всматриваясь в побледневшие слова или пытаясь угадать буквы за пятнами, местами кое-что ему вовсе не удавалось прочесть.       «Вчера <…> я покинул Мадрид с тяжёлым сердцем. Не знаю, что тому виной: конверт из <…>, что мне надлежит вскрыть через неделю нашего плавания, или то, что …первые …гие годы на флоте я совершенно не знаю свою команду. Слава Господу, погода нам благоприятствует. <…> полагаю, мы минуем Гибралтар раньше срока. «Санта-Анна» превосходно справляется с грузом, похоже, мои опасения <…> были напрасны. …де много новичков, тех, кого бы я не взял в столь длительную экспедицию. Их нрав слишком горяч, а умы не готовы к суровым испытаниям, что ждут впереди. Они грезят о женских ласках в портах, хотят задать трёпку пиратам и искренне страшатся русалок. К их чести, молодость делает матроса быстрым и исполнительным. <…> по крайней мере, офицеры ещё не дали повода усомниться в своих умениях. Любопытно, как обстоят дела на борту «Нуэстры Сеньоры де Авила»? Капитан Фарнас Рохас показался мне опытным моряком, но я наслышан о его импульсивности и неуместной суровости».       «Прошли мыс Ро… К счастью, мои опасения касательно команды не оправдались. Пока что каждый из этих людей показывает себя пусть не профессионалом, но достаточным умельцем. Я напрасно полагал, что заново собранный экипаж за… Молодёжь <…> тосковать по земле, по дому, но <…> стараются не подавать виду. Никто не <…>».       «С утра случился переполох: кто-то углядел на рассвете «гигантскую рыбину». Лейтенант Видаль три четверти часа пытался успокоить некоторых матросов и уверял, что встретить в этих водах китов большая редкость, а значит, это добрый знак. Не могу винить моряков за их легковерие, однако всё же предпочитаю полагаться на навигаци… Эти люди, быть может, не большого ума, но в коллективе чувствуется сплочение, что невероятно ценно при переходе через океан. Посмотрим, как они проявят себя при первом шторме».       «За обедом зашёл разговор о семьях. Из всех офицеров только у одного есть сын, да и тот внебрачный. Я тоскую по <…>, Вероника и не узнает меня по возвращении. Но ради них я должен был согласиться. Надеюсь, что тяжёлый выбор искупит себя».       «Ночью прошли сквозь шторм. «Нуэстра Сеньора де Авила» потеряла четверых. К счастью, на борту «Санта-Анны» уцелели все. Матросы гордятся первым боевым крещением. <…> провёл вечер в кубрике, впервые с тех пор, как получил офицерское звание. Мир не меняется. Люди, что знакомы чуть больше недели, ведут себя и чувствуют, как братья. Боцман говорит, я пользуюсь у них авторитетом, а на его памяти я первый капитан, что так просто общается с матросней».       «Миновала неделя. <…> слишком далеко. …зано, я вскрыл конверт. Вновь и вновь перечитываю письмо в надежде, что изменится его содержание. …ве не укладывается! <…> не могу повернуть. Они не потерпят отказа. Лусия! У меня нет выбора… Что мне делать?! Каждый на борту доверяет мне. Команда верит в секретность миссии, никто не задаёт лишних вопросов <…>. А когда спросят? Смогу ли я сказать правду?»       «Шкатулка самая обычная. <…> столько золота, чтобы спрятать. Ради чего? <…> первый помощник, он первым заподозрит неладное. Мои люди строят планы <…> по возвращении <…> смотреть им в глаза. Я поклялся, поклялся жизнями семьи, выполнить всё в точности, как приказано, но <…> только посмотреть. Ради чего такая плата? Измеряется ли это человеческими жизнями? Что такого важно в шкатулке? <…> и не мне одному».       «Лейтенант Сегура зашёл в каюту, когда я рассматривал шкатулку. Он промолчал. Я тоже. <…> обедал с капитаном Рохасом. Знает ли он? Вручили ли ему такой же конверт? Мы вроде бы сдружились, но, полагаю, несмотря на это, чем <…> от дома <…> сделать. Наверное, мне следует его спросить? Но не сейчас, а когда <…> не будет».       «Дорогие мои, каждый день твержу себе, что делаю это ради вас, но слова звучат всё менее убедительно. <…> потерял сон. <…> обязался, покрыть долги и обеспечить вашу жизнь <…>. Эти люди… Все эти люди! Они видят во мне не только капитана, но наставника, друга, доверяют мне свои жизни <…> вернуться? <…> всё в точности. Но как? Времени всё меньше <…> слишком поздно. …удем и тогда. Я хочу всего лишь понять <…> такая плата? Быть может, тогда мне станет легче <…> исполнить приказ».       «Сегура! Глупец! Словно сошёл с ума! Он вскрыл её! Там всего лишь камень, драгоценный …рит, самоцвет! Но <…> так, что нашёл письмо. <…> поднял всю команду, что-то кричал несуразное, едва не учинил бунт. Пуля <…> лекарство от слабоумия. <…> подавлены. Лейтенант Видаль списал всё на ослабевший в плавании разум, ему поверили. <…> виноватым в его смерти. Всего лишь камень! Я не <…> нему, как и было велено, хотя имеет ли это …ое-то значение? Чувствую себя дураком! Два галеона, трюм, забитый золотом <…> только?»       Барто прокашлялся и едва слышно проговорил: «Э-э-э, тут, видимо, страниц не хватает». Все машинально кивнули, и старпом продолжил читать.       «Санта Мария! Убереги нас! Помилуй души тех, что <…> дни! Лусия! Вероника! Молитесь, молитесь за нас! И <…> забудьте! Всё темнее и тише, темнее и тише…»       «Осмотрел трюм. Ничего. Лейтенант Видаль молчит и подозревает. <…> что-то сделает. Когда скончались <…> и наш черед. Это не камень, это не может быть камень. Они хотели что-то спрятать. Не сплю. Кругом океан <…> не найдут? <…> снова горячка…»       «Вчера наблюдали дельфинов, добрый знак. По расчётам сеньора Рамоса прибудем через пару-тройку дней. Припасы на исходе, паёк урезан вдвое, матросы терпят, но никто не выказывает той страсти, что была у каждого, когда мы покидали Испанию. <…> переходов. После стольких <…> в дождь, а потом всё уляжется. Они ещё будут гордиться. <…> застрелиться? Нет, я решил, я сдержу клятву, но буду держать это в тайне, как <…>, задерживать их».       «Приказ был в другом?»       «Сегодня мы достигли архипелага Семи Вулканов. Чудесное место! Погода да… <…> благоприятной. Стали на якорь у юго-восточного побережья Исла-Баллена. Радость прибытия к земле равноценна тоске по морю на суше. Несколько дней дам на отдых, команда заслужила это, затем осмотримся <…> когда-то. Карты, по которым мы шли, слишком старые и неточные, нужно составить новые. Капитан Фарнас Рохас хочет быстрее завершить исследовательскую миссию, выполнить приказ (о котором он в любом случае не имеет понятия) и лечь на обратный курс. Пока что сердца почти трёх сотен человек будоражат новые земли и неизвестность, что здесь сокрыта. <…> продлится?».       «Санта-Анна» стоит у Исла-Баллена, мы отправились на соседний остров, на карте он помечен как «остров Огня»; немудрено <…> вулканы. Часть людей, что осталась в лагере, вполне довольна жизнью вдали от запретов (я дозволяю им больше положенного), все расслабились <…> легче. Те, что вышли в море, тоже пока не думают о возвращении <…> забрали, а всё остальное неважно. Если бы не <…> пробудить, затем <…> забыл. <…> так и не найдена».       «Подумать только, эти острова обитаемы! По крайней мере, один из них! Местные называют Исла-дель-Фуэго по-своему — «Хатэна», что означает «земля, согретая Богом». Туземцы до определённой степени наивные, но в целом добрые люди. Они приняли нас с настороженным радушием, а через пару <…> почётными гостями на их ритуальном празднике. Они восславляют Бога Огня, того, кто живёт в недрах горы. <…> приятно удивляет то любопытство, с которым эти люди тянутся к изучению новых вещей, в особенности нашего языка. Они объединяют слова, тем самым, объединяются культуры. <…> когда писал, что дикари далеки от человеческих понятий и самой сущности определения «человек». Я с ним в корне не согласен. <…> будто нет ничего дороже. Завтра мы берём делегацию народа тэйа на борт «Нуэстры Сеньоры…» и возвращаемся к Исла-Баллена. Вождь их племени рассказал много интересных вещей про этот архипелаг и о том, каков мир за его пределами, согласно их представлениям. В их легендах сохранилось упоминание о первой высадке конкистадоров на эти острова <…> особенно».       «Пока нас не было, кто-то обыскивал каюту <…> не на местах. Ничего не пропало, и шкатулка цела».       «Санта-Анна» стала на якорь месяц назад. <…> никто не считает. Команды перемешались, <…> кого искать здесь или на острове Хатэна. Матросы забавляются с местными барышнями <…> как дома. <…> стараюсь не вспоминать. Капитан Фарнас Рохас с каждым днём всё угрюмее <…> понимает, что его слушать не станут <…> слишком хорошо. <…> чувствую, …то происходит».       «Лейтенант Видаль рассказал, что в команде зреет заговор. Часть матросов <…> обычное времяпрепровождение долгими разговорами. <…> советует вскрыть запас спиртного. <…> контролировать?»       «Теперь и я это вижу. <…> глупы, а кто-то дёргает за ниточки. <…> зачем? Никто не зарекался о возвращении. Хорошо, …асть команды на Хатэне <…> уладить».       «Столько крови! …гу писать. Я не понял, что произошло. Все они… Первый помощник, Антонио Креспо, он <…> ходить тенью! Что им двигало? Хотел забрать корабль с золотом и <…> меньше, с кем делить. Как они слушали? Что он им говорил? <…> стоит канонада. Мятежники поплатились <…>. Объяснить, что их сородичи убиты пришлыми людьми <…> кого они приняли с радушием?! Женщины, мужчины, праздные матросы, что и не думали <…> участь?»       «Отправил <…> на остров Хатэна. <…> ничего не говорить. Местные боятся моря. <…> себе противен. <…> вопрос о возращении. <…> нет чести, но мне придётся использовать случившееся, иначе <…> только смертью. Нужна помощь».       «Я показал лейтенанту Видалю письмо, рассказал о шкатулке, о том, что мы не можем вернуться. …льно, он понял. <…> помочь, наверное, потому что нашёл здесь свою любовь <…> многие. Но захотят ли остаться?»       «Сегодня я выступил перед командами, беззастенчиво ввёл их в заблуждение, соврал, но не чувствовал за это вины. <…> что золото проклято, оттого все злоключения, что из-за этого сошёл с ума Сегура, устроил бунт Креспо, что, вернувшись, мы принесём зло в наш мир, принесём его домой. Лейтенант Видаль сделал вид, что впервые слышит об этом и, как «истинный католик», предложил спасти <…> быть героем. <…> уповал на то, что каждый хочет быть героем. Они чувствуют себя здесь неплохо, пока что, оттого <…>».       «Лусия, Вероника, обращаюсь к вам во снах, в бреду, молю <…> сердца. <…> конец близок, но легко встретить смерть, зная, что до конца своих дней вам не надо будет беспокоиться о долгах моего отца и <…> благосостоянии. <…> плохо — исчезнуть без следа, ибо никто не узнает, каким ты пришёл к смертному часу. <…> мечтать. <…> не буду жалеть».       «Весь день рассматривал камень из шкатулки. Ничего особенного <…> много денег. <…> показалось, стал бледнее. <…> в одной из пещер тэйа».       «Спустя три месяца они хотели сбежать, …ня не было выбора. Капитан Рауль Фарнас Рохас и несогласные <…> сбросили груз. Мы отправились в погоню. <…> не мог допустить, иначе моя семья погибнет. Я сделал, что должен, и не жалею. «Нуэстра Сеньора де Авила» и все, кто был на борту, погибли от пушек «Санта-Анны». Корабль пошёл ко дну, и с ним последние, кто знал о <…> камня. Кроме меня. Мы отправились к вождю и донесли, что его люди погибли на том корабле, ибо их сердца «окаменели из-за проклятого золота». Вождь приказал принести часть золота и отлить <…> в память о Пришедшей Тьме: кто видит корабль, кто крест, я вижу кусок бесполезного металла, за который прямо в этот миг тысячи грызут друг другу глотки. Всё-таки Видаль отличный рассказчик. Выживших <…> немного, вполне счастливы. На Исла-Баллена нас ничего не держит. «Санта-Анна» <…> в дельте реки, <…> избавить от искушения».       Барто снова остановился, перевернул одну страницу, другую и ответил на невысказанный вопрос: «Тут молитва, просто молитва. Ага, вот оно».       «Вы видите? Раз вы читаете это, значит, ещё живы. Вас это не пугает? Вы ведь задумывались, насколько всё правдиво? Не мои слова, а ваши мысли и поступки. Вы пришли и хотите идти дальше. Можете не верить в <…>, поверьте в алчность каждого из вас, поверьте в тьму, что внутри вас. Сколько раз вы солгали? Сколько раз были обмануты сами? Час искупления близок. Мне ни к чему лукавить, я знаю и вижу всё, что сделал, но мне слишком поздно <…> Новая жизнь развеет прах. Вы боретесь <…> за жизнь? Право на которую предпочтёте оплатить чужой кровью? <…> как бы там ни было, а из двух всегда выигрывает сила <…> найти внутри. Исчезнет <…> следом. Выживший станет победителем, ему простится всё: помните об этом, спасая кому-то жизнь <…> проигравший станет никем. Как и я. Кто-то должен. <…> не винить, <…> позабыть навсегда. <…> уже никогда. Это не исповедь, вы не святые. <…> повторить мою ошибку? Час искупления близок. Я помню о том, ради чего… Признаваться во грехах на самом деле не имеет смысла. Легче уйти. Как ни старайся <…> не исправить. Вы вспомните меня, достанете из небытия моё имя <…> не хочу. Час искупления близок. Простится, забудется, <…> когда для сожалений слишком поздно. Я попытаюсь исправить… Лусия, Вероника! Простите меня <…> Не делай этого!»       — Тут большое пятно. Крови, — через пару секунд проговорил Барто. — Видимо, капитан Вега сказал всё, что хотел.       Ветер что-то насвистывал сквозь щели. В каюте зависла странная тишина с пугающе шелестящим фоном. Никто и звука не произнёс. Голос старшего помощника умолк несколько минут назад, а все продолжали сидеть с хмурыми лицами, точно сектанты в круге, и беззвучно пережёвывать услышанное. Постепенно начался обмен неоднозначными помрачневшими взглядами. Бойль и Флойд ёрзали по доскам, нервно поглядывая в сторону выхода. Я несколько раз передёрнула плечами из-за ощущения, будто сама успела покрыться паутиной.       — Ну, что ж, — все вздрогнули от бодрого голоса капитана Воробья, — по крайней мере, одно мы узнали…       — Что капитан Вега лишился ума, прежде чем отдать концы? — покосился на него Барбосса.       — Нет! — Джек поднялся из позы лотоса и наслаждённо потянулся. — У них остался ром!       Я закатила глаза и саданула пирата по колену.       — Поимей уважение!       — К кому? К нему, что ли? — кивнул кэп на скелет испанца. — Дорогая, он слишком мёртв для этого. К тому же, насколько я понял, капитан Вега утратил даже самоуважение, поэтому можешь не обременять себя взыванием к моей совести.       Джек принялся по-хозяйски расхаживать по каюте, заглядывать на полки, перебирать документы, чихать, потрясать вляпавшимися в паутину пальцами, а мы продолжали следить за его действиями с недоумевающим интересом.       Барбосса, заручившись помощью Флойда, поднялся и, пристраивая костыль под руку, заявил:       — Ты его не найдёшь. — Джек тут же развернулся, перебрав пальцами. Дёрнувшиеся усы добавили оттенков к недоверию на загорелом лице. Физиономия капитана красноречивее слов выражала фразу: «С чего это ты взял?». — Здесь кто-то побывал, после того, как Вега застрелился, и уж явно не за тем, чтобы прочитать молитву или закрыть дневник.       Наконец и до меня дошло, о чём речь: дневник, конечно, многое поведал, пусть и не всегда прозрачно, но куда ценнее было бы взглянуть на бортовой журнал, на карты и иные документы, что хранили, быть может, несколько более объективную информацию. Ещё с минуту, поднявшись и разминая мышцы, мы глазели на обстановку каюты. Джек настойчиво продолжал копаться в бумагах, очевидно, руководствуясь принципом, мол, песок легче всего спрятать в пустыне. Я пробралась к дальнему окну, с наслаждением вдыхая свежий воздух.       — Барто, — обратился Уитлокк, — ты сказал, там молитва на нескольких страницах? — Феникс и Гектор Барбосса с серьёзными лицами осматривали скелет и стол, за которым он почил. Старпом неоднозначно промычал в ответ. Заскрипели старые листы. — Что там написано?       Желтоватый глаз старика заелозил беглым взглядом по строчкам.       — Dios, ayúdame a aceptar lo que no puedo comprender. Dios, ayúdame a comprender lo con qué no puedo vivir. Sálvame, Dios, confunde uno con el otro… — Барто перевернул страницу. — Это повторяется до конца. По-нашему выходит: «Боже, помоги мне смириться с тем, что я не в силах понять. Боже, помоги мне понять то, с чем я не в силах смириться. Боже, упаси меня спутать одно с другим». — Скрипнув зубами, старый моряк снисходительно бросил: — Католики…       Тем временем Уитлокк попытался бережно убрать со стола костлявую руку. Потревоженный мертвец качнул головой и уронил несколько пальцев. Я скривилась, Флойд вновь перекрестился. Феникс провёл ладонями по столешнице, разгоняя пыль. «Ayúdame, Dios», — негромко произнёс он, обращаясь по большей части к Барбоссе. Оголив клинки, они обошли стол с двух сторон. После нескольких попыток лезвия поддели длинную доску в столешнице. Дерево скрипнуло, отвалилась щепка, и крышка сошла с места. Тогда я увидела выцарапанные на ней слова, что прочитал Джеймс.       Барбосса довольно оскалился:       — Капитан не капитан, если у него нет тайника.       Уитлокк отложил дощечку в сторону и первым заглянул внутрь.       — Вега стал подозрительным и не мог позволить кому-то узнать о своих секретах.       Раньше всех к столу подскочил Джек Воробей, так что мне осталось лишь выглядывать из-за его плеча. В узкой полости лежало несколько писем, но от чернил ничего не осталось, только обрывки некоторых слов. Все затаили дыхание, кроме Бойля, что нетерпеливо сопел мне на ухо, когда Феникс достал из тайника небольшой свиток. «Спорим…» — начал было Воробей, и Гектор тут же саданул его локтем в живот.       — Ой, мамочки! — радостно взвизгнула я, не удержавшись. Следом прилетели слегка неодобрительные взгляды.       В узорчатых лучах солнца танцевали пылинки, оседая на развёрнутой карте — практически такой же, как та, что мы с таким трудом собрали, чтобы вскорости потерять. Только здесь все рисунки были нанесены менее небрежно, линии шли плавные и точные, пятна не путались с обозначениями и не нужно было призывать воображение, чтобы отделять общее от частного: на этой карте остался только Исла-Баллена. Небольшой чёрный крест и шедшие к нему две пунктирные линии — от дельты реки и от юго-восточного побережья — значили, что цель наших мытарств всё ближе и становится всё более реальной.       — Поверить не могу, — прошептала я, — мы всё-таки добрались! После всего… Это тот самый остров! И те карты, что были у нас, тоже настоящие! Всё не напрасно! — Пираты отмалчивались, пожирая взглядами карту. — Теперь мы сможем найти этот проклятый камень!       Воробей выровнялся и обернулся ко мне:       — Для чего? — Непонятливо дёрнулись брови. Теперь не только я требовала ответа от Джека. — Зачем искать то, что нужно вывезти с острова, не имея того, на чём это можно вывезти?       Барто хохотнул.       — Ты не учёл одного, парень, — кэпа аж передёрнуло, на радость одноглазому моряку, — карту, с которой всё началось. Её нарисовали те, кто бывал здесь. Исла-Баллена — это Китовый остров…       — Да, там был кит! — выпалила я.       — Именно, красавица. Согласно дневнику, капитан Вега считал, что погибли все, кто знал о местонахождении камня. Однако карта доказывает обратное. А значит, не всё потеряно.       На этой оптимистичной, но весьма спорной ноте мы покинули капитанскую каюту. Карту забрал Барбосса, дневник — мистер Барто. Старпом был крайне доволен собой, светился, точно пенни, и я не преминула напомнить Уитлокку, что без Барто мы бы пропали. При всех открывшихся истинах пиратский дух стократ сильнее взбодрила новость о золоте и оставшемся в трюме спиртном, и вернувшихся с двумя ящиками крепкого Воробья и Бойля встретили аки мессий. Вскрывать их раньше времени было строго настрого запрещено, но моряков радовало одно только присутствие «человеческого напитка». Лагерь разбили поблизости, за скалами, отделяющими берег от переходящей в джунгли равнины. Пока одни колдовали вокруг костра, скармливая огню части «Санта-Анны», другие отправились в лес на поимку свиней или хоть какого-нибудь мяса. Барбосса продолжил изучать карту, периодически бросая оценивающие взгляды на видимую местность. Жестокая конкуренция не разгорелась только потому, что, как заметил Джек, бежать с Исла-Баллена было крайне затруднительно. Кэп, к слову, не забыл о выигранном на днях споре и стребовал с Барбоссы призовую бутылку.       Голову распирало от бесконечного «Так вот почему!..». Общую весёлость разделить не получалось: пираты видели возможности, а я — трагичную историю со множеством жертв и поломанных судеб. Осознание, что Испанская империя не поскупилась на жестокую и затратную экспедицию, чтобы сокрыть один-единственный камень, заставило по-новому посмотреть на всё, что мы знали об Эфире Власти, что о нём слышали. А ещё — вновь задуматься об истинных мотивах, что преследовал каждый искатель сокровища.       От напряжённых раздумий отвлёк подвывающий потрескивающим дровам желудок, раздражённый запахом жареного мяса.       — Ну как, Джек, — обратился Уитлокк, — ты уже придумал, как выбраться с острова?       Около костра сгрудилась компашка из желающих помечтать о разделе найденного золота, и там правил бал Барто со скромным профессионализмом на лице. Мы сидели в тени от скалы, подсвеченной предзакатным солнцем. Воробей отвечать не торопился и самозабвенно грыз кусок кабана, запивая долгожданным ромом. Поймав на себе наигранно заинтересованный взгляд Барбоссы, Джекки возмутился с набитым ртом:       — Пахиму эхо я?       В глазах Джеймса мелькнула сдерживаемая улыбка.       — Думаю, каждый здесь наслышан, как ты спасся с необитаемого острова, заарканив трёх черепах.       — Морских черепах! — издевательски поддакнул Гектор.       Пальцы Воробья пригладили бутылку. Кэп повёл глазами и пояснил:       — В тот раз обстоятельства были несколько иными. — «И мотивация…» — едва слышно шепнула я. Барбосса, что сидел рядом, весело хмыкнул. — К тому же, при всём желании, на нашу компанию не напасёшься черепах, — закончил Воробей.       Феникс не планировал отступать.       — Но для тебя же это не проблема? Знаменитый капитан Джек Воробей прежде всего знаменит своими побегами. Разве нет?       — Ещё как! — вмешалась я. Кэп адресовал мне неоднозначный взгляд. — Например, в очередной раз Джек спасался из Порт-Ройала, переодевшись в женское платье…       — Правда? — в один голос ахнули Барбосса и Уитлокк.       — Откуда ты?.. — сквозь зубы зашипел на меня Воробей. Я только улыбнулась и пожала плечами.       Вскоре выпал черёд Уитлокка и Воробья отправляться за дровами к галеону. Альтернатива, предложенная кэпом, — бросить в костёр протез Барбоссы — так и не обрела поддержки. Я побежала следом за капитанами со значительной задержкой: меняла повязку на раненом плече Кина. Сердце подсказывало, что не только Барто одно место саднит от желания узнать побольше о моих отношениях с Джеймсом, а Джек был последним, кого я бы хотела в них посвящать, с головой хватало его многозначительных улыбок и взглядов. «Санта-Анна» парила над тёмным морем на фоне подсвеченных луной облаков подобно призраку. Сбросив покрывшие тело мурашки, я пошла ближе к кораблю. В районе форштевня послышались голоса, и я приостановилась, мысленно выругав себя, ибо «подслушивать нехорошо».       — Это она тебе рассказала? Запомни, — захмелевшим тоном поучал кэп, — пират однажды — пират навсегда. Хочешь или нет, слава тебя не забудет. Хотя я, конечно, не буду лишать даму приятных иллюзий. Как джентльмен.       Со стороны Уитлокка послышался снисходительный смешок. Я приблизилась. Джеймс держал подмышкой несколько реек, а капитан Воробей, покачивая початой бутылкой, с умным видом вёл философское рассуждение о жизни женщины среди пиратов, из которого стало ясно, что до этого разговор зашёл об Элизабет и её титуле Королевы Пиратов.       — Могу я узнать о твоих намерениях касательно нашей мисс Любопытный Нос? — внезапно пропел Джек. Уитлокк, что стоял ко мне спиной, видимо, посмотрел на кэпа с насторожённостью, и тот сразу же замахал руками. — Нет-нет, я не об этом. Просто… ты на неё хорошо влияешь, и Диана теряет надобность лезть впереди всех в пекло…       — Это беспокойство за неё или за титул первого авантюриста? — с лёгкой иронией поинтересовался Уитлокк. Кэп фыркнул. — Какими бы ни были мои намерения, к сожалению, кроме тебя, она никого в упор не замечает.       Джек сделал большой глоток и, сдержав икоту, отмахнулся:       — Брось, это дело привычное. В смысле со мной такое частенько случается. Что поделать, настолько я хорош. Пожалуй, трудно подыскать порт, где не водится очередная охотница по мою душу, сердце и... что там ещё?.. Не бойся, — махнул рукой пиратский гуру, — это проходящее. — Джеймс не особо верил словам Воробья, поэтому тот счёл нужным добавить вполне серьёзно и трезво: — И если тебя это успокоит… Она меня пугает. О! Вот совет…       — Я его не просил, — отрезал Джеймс, но Джека это не остановило:       — Если тебе не дают шанс… — Кэп заткнул икоту жадными глотками. — Так возьми силой!       — Что?! — одновременно с голосом в моей голове воскликнул Уитлокк.       Джек Воробей расцвёл многозначительной улыбкой и объяснил, рисуя что-то в воздухе:       — Жаркие поцелуи, горячие прикосновения… Может, она попытается тебя пристрелить поначалу… А! У нас же нет пороха! Так что…       Кэпа заткнул резкий удар кулаком в челюсть.       — Диана не одна из твоих портовых шлюх! — вскричал Уитлокк.       Феникс направился прочь гневной походкой. Я прилипла к корпусу галеона и осталась незамеченной.       — О нет… — донеслось странное со стороны Воробья. Он отвернулся к морю, постукивая бутылкой по ноге.       — А ты бесчувственная скотина, — голос прозвучал негромко и на октаву ниже.       Джек обернулся, несколько раз повёл челюстью из стороны в сторону; в ночной темноте трудно было разобрать выражение его лица, лишь поблёскивали глаза.       — А ты подслушиваешь, — в тон мне ответил пират.       — Но ведь это единственный способ узнать от тебя правду? — Голос едва не дрогнул. Меня душила обида и злость, но я старалась не перешагивать черту спокойствия. Оттого слова получались каким-то искусственными. — За что ты так со мной, Джек?       — Прости, дорогуша, не понимаю…       — Понимаешь. Ты боишься меня? Или тебе плевать? Или ты обеспокоен? Или я тебя раздражаю? Или ты ревнуешь? Или тебе просто скучно? А? — с остервенелым хладнокровием спрашивала я, но затем эмоции прорвали барьер. — Я не слепая! Но ты-то, знаток женской натуры, конечно же, знаешь это. В каждом порту у тебя, значит, по такой, да?.. Я… Два года я сходила с ума, пытаясь понять, было ли всё это реальностью… Был ли реальностью ты! Два года я не могла даже на день забыть, потому что… потому что полюбила, потому что привязалась к тебе! Два года без объяснения! Без намёка! И теперь, может, продав душу дьяволу, я вернулась… Ради чего? Чтобы стать лекарством от скуки? Ты на Барбоссу смотришь приветливее! И… Мне адски больно! И зло! От того, что я ничего, ничего не могу сделать и запутываюсь ещё больше! Я не знаю, ради чего… Но, знаешь, пусть хоть сам Дейви Джонс станет у меня на пути, я не сдамся! Ты вспомнишь! Всё вспомнишь!       Голос давно сорвался на крик, но мне уже было плевать. Тело потряхивало, глаза щипали неуместные слёзы. Джек молча выслушал меня — каждое слово, каждый жадный вдох.       — А при чём тут Джонс? — наконец спросил он, и тон голоса открыто дал понять, что это единственный вопрос, который его искренне интересует.       Наружу вырвался нервный смех сквозь слёзы.       — Не при чём, Джекки, не при чём. Мне не полегчало, да и ладно. — Я смерила взглядом почти пустую бутылку в его руке. — Завтра ты всё равно ничего не вспомнишь.       Джеймса в лагере не оказалось, что к лучшему, ибо я не готова была к его проницательному понимающему взгляду. С неба посыпала лёгкая освежающая морось. У костра шёл увлекательный рассказ очередной морской легенды, и меня тут же приняли в круг опоённых — не историей, а ромом — слушателей. Повествование набирало обороты, наконец, Барто и вовсе заставил меня и мистера Бэтча отыгрывать его рассказ по ролям, за русалку и опытного капитана соответственно. Я страшно смущалась, но постепенно веселье поглотило и меня: вряд ли существовали способы избежать подобного в такой компании.       — …Прям Кодекс? — высказал Барто всеобщее удивление. Барбосса, что вёл рассказ про знаменитый Совет Братства, молча кивнул. — Прям настоящий? — Старпом почесал бровь над глазной повязкой.       — А я уж думал, тебя ничто не способно удивить, — вставил подошедший Уитлокк. Старик разразился тирадой, мол, вовсе он не удивлён, просто оказывает должное уважение. — Они тебя не замучили? — заботливо поинтересовался у меня Феникс.       — Кто? Эти славные джентльмены? — заулыбалась я. — А вы где пропадали, капитан?       — Я нашёл кое-что и, если ты не против, хотел бы тебе показать.       Улучив момент, когда пираты увлечённо спорили о лучшем порте на Багамах, мы улизнули из лагеря, хотя мне всё равно показалось, что за спиной ещё долго следовал любопытный взгляд Барто. Ночной дождь шумел по дремлющему морю с музыкальным перезвоном. Сапоги остались у костра, и я босиком шлёпала по тёплой воде, на радость внутреннему ребёнку. Джеймс шёл чуть позади, будто и не его это идея показать что-то интересное. В душе царило смятение, а на язык просилась музыка.       — Я помню это! — вдруг воскликнул Феникс, и я поняла, что уже несколько минут беззастенчиво напеваю любимый мотив. — Ты играла эту композицию во времена нашего первого знакомства.       Я приостановилась, самозабвенно предавшись выковыриванию из песка попавшей под ногу ракушки. Справившись, я посмотрела на Уитлокка с придирчивым прищуром.       — Было настолько… плохо?       — Скорее, необычно.       Мы продолжили путь. Я пожала плечами.       — Возможно. Хотя, — протянула я, — фортепиано в корабельной каюте выглядело куда необычнее. — Уитлокк засмеялся, вспоминая те времена, когда друг к другу мы обращались на «вы», с непременным «сэр» и «мисс», и даже не думали помышлять о совместной авантюре. Ветер защекотал шею волосами, я тряхнула головой, и влажные пряди покорно убрались за спину. — Будто затишье перед бурей… — через несколько минут проговорила я. Джеймс бросил на меня краткий взгляд, но промолчал. — Что? Я сегодня излишне пессимистична?       — После всего случившегося у тебя, полагаю, есть на это законное право, — рассудил Уитлокк, — но да, на сегодня, пожалуй, перебор.       Я усмехнулась.       — Уговорил, но, если твой сюрприз, это водопад… Ух ты! — заворожённо выдохнула я.       За утёсом открывался вид на скалистый берег, вид, от которого перехватило дыхание. Над нашими головами висели плотные облака, шуршал дождь, но на юге у горизонта ночь рассыпала яркие звезды. Сквозь просветы к земле спускались полосы нежного лунного света, оттого черные скалы, нагромождённые булыжники и шипящие у их подножия волны превратились в сказочный город со сверкающими замками и серебряными извилистыми дорогами. Было в этом всём какое-то неуловимое величие и таинственность, будто там и вправду существовал волшебный город, что предстал перед глазами волею небесного светила, снизошедшего к нам, случайным путникам.       Я не чувствовала время, но, наверное, прошло несколько минут.       — Ты сохранила это? — удивился Джеймс.       Я проследила за его взглядом и смущённо улыбнулась.       — Да, нашлась подходящая нитка. — Пальцы подхватили висящий на шее пятнистый коготь. — Я решила, пусть он станет моим оберегом.       Подумалось, что вот так положено начало коллекционированию важных побрякушек, без которых не обойтись «взаправдашней пиратке».       — Диана…       — Да?       На губах пирата мелькнула сомневающаяся улыбка.       — Завтра может всё изменить. Поэтому, пока всё по-прежнему, я должен кое-что сказать.       Уитлокк глядел мне прямо в глаза. Стало трудно дышать, я попыталась сделать глубокий вдох, осознавая, что вряд ли смогу выдержать этот взгляд.       — Я знаю, — одними губами произнесла я.       Джеймс слегка улыбнулся.       — Нет, Диана, я должен сказать, иначе это будет неправильно, несправедливо по отношению к тебе. — Сердце стучало с каким-то особенным трепетом, но так часто и сильно, что мелькнула мысль о кончине от удара. Ладони покрыл холод. — Я до мелочей помню день нашей встречи, поскольку, как бы картинно это ни звучало, она изменила мою жизнь. Ты изменила. Возможно, ты разозлишься на меня за то, что сваливаю на тебя эту ношу… — Он пытался тщательно подбирать слово, будто бы боясь сказать что-то не то, как-то меня задеть. Тёплые ладони Джеймса обхватили мою руку, и тогда в затемнённых ночью голубых глазах вовсю всполохнуло пламя обуревающих его чувств. — Я никак не мог найти себя в этом мире, Диана, лишь потому, что мой мир — это ты. Ты наполняешь его смыслом, наполняешь смыслом мою жизнь. Она ведь ни к чему, когда нет того, ради кого ты готов умереть. Я не знаю, как объяснить… Ты в моей душе, и я ничего не могу с этим поделать. Я пытался… Но не теперь. — С каждым его словом у меня внутри всё замирало. Сердце замедляло свой обескураженный бег. Я не чувствовала себя. Только взгляд между нами. Джеймс искренне улыбнулся, на секунду закрывая глаза. — Может быть, мы и ищем сейчас сокровище, но я нашёл своё. — Блеск в его глазах был похож на звёзды в июльском небе. — В голове всё звучало иначе, но, Диана, я…       Один шаг.       Между нами был всего лишь один шаг.       И я его сделала.       Мне не нужно было думать — я чувствовала. В миг, когда наши губы встретились, Джеймс выпустил мою руку, чтобы в следующее мгновение подхватить меня, отрывая от земли. От реальности.       Взорвалось, хлынуло наружу сводящими с ума прикосновениями — искренними, чистыми, нежными. Всё то, о чём молчалось: несказанные слова, непонятые взгляды. Эмоции и чувства, два года разлуки во имя осознания — казалось, душа просто не способна всё это вместить, удержать, что вот-вот пробьётся ослепляющий свет, превращающий мгновения в счастливую бесконечность. В те секунды я впервые познала истинное умиротворение, равновесие, без которого боялась смело делать шаги. Без «если». Без «почему». Без вопросов, без ответов. Я впервые почувствовала, что всё ровно так, как должно быть.       Мы оба задыхались от чувств. Поцелуй растворился, оставляя на губах сладкое послевкусие. Когда-то я услышала слова, что нет зрелища прекраснее, чем рождение Вселенной. Быть может, это так, ведь для кого-то вселенную составляет один-единственный человек. Я не могла оторваться от голубых глаз. Тот свет, что наполнял их, был чем-то большим, чем любовью или радостью. Боялся потерять что-то, но обрёл всё? Джеймс коснулся моей щеки, и я задержала его руку, блаженно закрывая глаза.       Что-то кольнуло. Где-то глубоко. Внутри. Застряло, словно заноза. Один вопрос. Разве разберёшь, кто его задал? Единственный вопрос. Посмеешь ли? И только я хотела заткнуть его с решительной готовностью, словно принесённое ветром эхо, следом: «Почему Джек?». Щёлкнул спущенный курок мыслей. Столько всего! В этот момент честности у меня на душе есть груз. Это несправедливо. Неискренне. Сделка с гадалкой, обещанный ею выбор и плата, данный Джеку зарок, пугающее видение и осознание, что завтра, действительно, всё изменит. Джеймс делился со мной своим светом, а я — чем-то уже померкнувшим.       Я открыла глаза. Его взгляд по-прежнему сверкал, но Джеймс что-то увидел в моём. Руки на моей спине медленно размыкали объятья.       Признаваться всегда тяжело, но я обязана ему правдой. Шумный выдох.       — Джеймс, — огни в глазах сгорали в агонии, — я не могу, потому что…       Последнее прикосновение исчезло.       — Проще любить мерзавца!       Джеймс уходил — быстро и уверенно, осознавая, что здесь у него ничего не осталось. А я стояла на месте не в силах шевельнуться. В сердце будто гвоздь воткнули, и ещё, и ещё — слова всё звучали и звучали в голове, причиняя дикую боль. Впрочем, равную той, что причинила я.       «Но я не хотела… Не хотела! Всё не так! Ты всё не так понял!» — кричала в мыслях, а горло сковало спазмом. Больно, так больно! Осознавать себя убийцей?..       Завертелась засвеченная плёнка воспоминаний… А ведь когда-то всё было иначе. С самой первой секунды нашего знакомства я лгала Джеймсу, а он — доверял мне правду. Наверное, то важное, что каждый пытается спрятать как можно глубже от ненужных глаз. Тогда мы провели вместе не так уж много времени, чтобы я посчитала Джеймса значимым для себя, но стала значимой для него. Два года я не знала покоя, терзаясь воспоминаниями, чтобы потом обрести его в сильных объятьях — на пристани в порту Тортуги. Два года Джеймс оставался тем единственным, что связывало этот мир со мной, что позволило мне вернуться, что давало силы бороться за это. Я настолько привыкла видеть и чувствовать его рядом, что расставание стало чем-то невозможным. Сколько всего произошло? Погони, тайны, сражения, прогулки по грани жизни, один неудачный танец, страх друг за друга, ночные разговоры, один прибрежный вальс, переход через Бермудский треугольник, разделённое на двоих чувство безысходности и объятья — нечто куда большее, чем казалось каждому из нас. За всё это время Джеймс подарил мне как минимум одну важную вещь — возможность быть искренней, быть собой.       В отличие от Джека. Но могла ли я его винить в этом? Имела ли на это право? Теперь? Джек считал, что между нами ничего не было, и был вполне разумен, чтобы так это и оставить. «Она меня пугает». Наверное, закономерный исход, ведь я пыталась вернуть прошлое, жить настоящим и предугадать будущее. Я слишком часто переступала барьер, давая понять Джеку, что знаю его чуточку лучше, чем другие, и заставила его почувствовать себе уязвимым. Всё изменилось. Не понимая до конца, кем хочу быть, я запуталась и, видимо, требовала невозможного. Всё гораздо проще. Джек причинял мне боль — с лёгкостью, может, даже намеренно, не зная иного способа, как отодвинуть за неприступный барьер. Но я слишком была увлечена идеей фикс, чтобы хоть раз задуматься, по-настоящему задуматься о его чувствах. Зато обвиняла его в эгоизме. Но, похоже, время пришло. Похоже, пора освободить Джека от моего прошлого. И освободиться самой. Но вернуть память, столько воспоминаний, как обещала? Что ж, если на то будет воля Судьбы. Сейчас настало время начать всё сначала.       Я бросилась бежать: назад, в темноту, навстречу дождю, так быстро, как могла, не обращая внимания на камни под ногами. Боль в сердце отступила. Я должна была догнать Джеймса, должна была всё объяснить. Берег оказался вдвое длиннее, чем когда мы шли к скалам. И время стало другим. На мои раздумья ушло пару минут… или часов? Я неслась сломя голову, даже несколько раз позвала и внезапно наткнулась на косо подсвеченный форштевень галеона. Долетали голоса пиратов из лагеря. Кто-то тянул песню о любви, нещадно фальшивя. Я побрела к костру, лихорадочно соображая, что сказать Уитлокку, как увести подальше от посторонних глаз и попросить шанс всё объяснить. Но это оказалось излишним: в лагерь Феникс не вернулся.       — Ну, как свидание? — отрываясь от очередной бутылки рома, пьяно улыбнулся кэп, попытался ухватить меня за лодыжку, но не рассчитал и повалился на песок. Я только отвела взгляд. — Ну, никто не идеален, — хмыкнул Джек вслед.       Я забилась в тень, подальше от костра. Взгляд застрял в ночи, напряжённо высматривая силуэт Джеймса Уитлокка.