Нереальная реальность: Тайна треугольника

      На верхней палубе «Летучего Голландца» было темно и безлюдно. Корабль словно бы шёл сам по себе, не полагаясь на умения команды и изменчивость ветра. Запряжённый в паруса пассат совершенно не ощущался у подножия мачт, к такелажу притрагивался неохотно, с опаской. Волны бились о поросший ракушками и поеденный мхом корпус, но качка на борту едва ли кого-то беспокоила.       С губ сорвался долгий шумный выдох. Я расправила ладони на шершавом планшире и медленно опустила веки. В мозгу тикал таймер бомбы в унисон биению сердца, и его нельзя было отключить. Я будто бы зависла над пропастью: из-под сапог срывались мелкие камешки, бездна манила своей бесконечностью, и фатальное решение мог принять случайный порыв ветра. Грань безумия — вполне осознаваемая и кажущаяся неминуемой из-за хаоса в голове.       Я вытащила кортик и провела лезвием по дереву, оставляя глубокую царапину. Ещё немного и на клинке могла оказаться не только моя кровь, но и Джека Воробья; более того — его смерть. В душе не было протеста. Он этого вполне заслужил, я понимала это, зная уж явно не полную истину, но не имела права выносить такой приговор. Пусть бы он даже решил множество проблем: как говорится, нет человека… С другой стороны, жалеть бы пришлось гораздо дольше, чем испытывать чувство облегчения. «От любви до ненависти, подруга…» Ненависть к Воробью при всех его деяниях неоправданно завышенное чувство, куда уместнее перманентная злость — ведь так или иначе любой адекватный человек, имеющий дело с этим прохвостом, предупреждён, а удар исподтишка — не такое уж и неожиданное явление. Раз уж капитан Воробей предал тебя — значит, ты дал ему шанс и возможность. И всё же жизнь с упорством настаивала, что нож в спину тебе воткнёт тот, от кого этого ждёшь меньше всего. Как верно сообщил Воробей Барбоссе на Исла-де-Муэрте: «Опасаться надо людей честных. Ты и опомниться не успеешь, как они совершат какую-нибудь глупость». Пришлось кашлянуть усмешкой с горьким привкусом: ещё недавно я с готовностью обнажала клинок во имя защиты тех, кого сейчас с равной решимостью готова была самолично отправить на тот свет.       Ещё одна царапина на планшире. Корабль стерпит. Шрамы — дело житейское, хоть и не все зарастают окончательно. Ярость тлела раскалёнными углями, но уже не мешала мыслить холодно, растворяясь взглядом в ночной темноте. Я оказалась в светлой и просторной каюте «Призрачного Странника», бросившего якорь у острова Песо. Как много деталей было тогда упущено? Не сосчитать. Астор Деруа, раскинувшийся в капитанском кресле, не походил на человека, способного накинуть уздечки на шею не самым последним пиратам. Холодные серые глаза — словно стекляшки, на круглом лице с зауженным подбородком, как у куклы, бездушные и непроницаемые — тогда лишь вскользь глянули на меня. Его слова говорили куда больше. И шрам на шее — достаточно свежий, чтобы связать его с бунтом на «Страннике». Невозмутимость, с которой Деруа встречал нас в некогда своей каюте, спокойствие, с которым он общался с некогда своим подчинённым, красочно иллюстрировали древний алгоритм — месть подаётся холодной. Он абсолютно точно знал, за какие ниточки благородной души Уитлокка дёргать, хоть их цена и была высока. Блефовал ли француз или нет, угрожая благоденствию Тортуги, поставить мою жизнь на кон оказалось выгоднее и проще. Но неужто он сумел догадаться обо всём за несколько минут переговоров?..       От запоздалых, но необходимых раздумий меня оторвал показавший далеко за левым бортом «Летучего Голландца» мерцающий огонёк. «Этого только не хватало», — обеспокоенно выдохнула я. Жёлтая точка пару раз блеснула и исчезла. Взбудораженный взгляд засуетился среди непроглядной ночной темноты. Пусть теперь я была на борту не хлипкой шхуны, а мощного галеона, встречаться ещё раз с призраком «Нуэстры Сеньоры д’Авила» или какого-нибудь иного корабля совершенно не хотелось.       Удушающая злость вновь подобралась к горлу. Заскрипели зубы, я с размаху воткнула кинжал в доски. Затем снова и снова, наслаждаясь тем, как лезвие кромсает старое дерево. Я чувствовала себя преданной, униженной, будто каждый, кто был в той каморке, кто наблюдал мою наивную оторопь, плюнул в спину, снисходительно усмехнулся и, снизойдя, вытер об меня ноги. Как назло, вспоминалось всё то, что должно было свидетельствовать в пользу доверия, оттого внутри жгло сильнее от осознания, каким искажённым это всё было на самом деле, что, по сути, оно было ничем. Стремление к их успехам, равнение на их идеалы… Они считали меня никчёмной, легкомысленной, безнадёжной и бесполезной, оттого долго бы тосковать не стали. Считали слабой, а потому — недостойной правды. И из-за чего? Из-за человечности? Отсутствия необходимого равнодушия? Быть может, в этом крылась доля истины, но кипящая злость помогала мыслить не хуже искомого хладнокровия. У меня в груди чернела дыра — едва ли не осязаемая — из-за того, что сделала я и что совершили другие. И теперь я не собиралась беспечно полагаться на кого-либо, чтобы помочь заживить эту рану.       — Вижу, не спится.       Я вздрогнула и резко обернулась. Элизабет Тёрнер, осторожно приблизившаяся со спины, сочувственно улыбнулась.       — Много вопросов, — качнула я головой. — Слишком много вопросов.       Она понимающе кивнула.       — Обычное состояние, когда имеешь дело с пиратами. Особенно такими.       — Пираты — такие же люди. Ведут грязные игры, как и законопослушные граждане, подданные. Что же, теперь каждого интригана именовать пиратом? — усомнилась я. — И не все пираты достаточно умны, чтобы умело плести интриги.       Элизабет негромко рассмеялась.       — И всё же твоя вера в благородное пиратство продержалась дольше, чем моя, — заметила она.       — Да уж, — хмыкнула я, — благородством тут и не пахнет, забивает стойкий аромат эгоизма.       Королева пиратов, одетая, как не бедствующий, но скромный моряк, слегка перегнулась через борт и глубоко вдохнула морскую ночь. За время путешествия к Треугольнику мы с ней успели сблизиться, пусть и не больше, чем подруги по «работе». На борту «Буревестника» сложно было держать дистанцию, а в женском обществе чувствовалось понимание и возможность довериться друг другу — в известных границах. Сейчас же родственность душ была позабыта, и никто не торопился откровенничать, а искать особый ключик к Тёрнер, которая не отличалась простотой и наивностью, не было ни времени, ни желания.       — Так ты винишь себя? — ровно спросила я. Элизабет резко обернулась ко мне с живописным непониманием на лице. — Из-за того, что сердце Уилла в руках француза?       Я внимательно следила за каждым проблеском эмоций на лице собеседницы. Она замешкалась, моргнула несколько раз, рассеяно кивнула и, на мгновение поджав губы, ответила, опуская глаза:       — Да… Я… Как ты догадалась? Джек сказал? — быстро спросила она.       — О чём именно? — пожала я плечами. — Если о вине — у тебя на лице написано, а если про сердце — французу же нужен не просто рычаг, а рычаг несомненно действенный. С его точки зрения. Вот он и пригрозил отобрать самое дорогое, верно? — Элизабет вновь отвернулась к морю и тихо проговорила: «Верно». — Тебе не следует заниматься самобичеванием. Если чему-то суждено случиться, это случится. Закон Мёрфи. К тому же ты активно стараешься исправить ситуацию, бросив дом и сына: достаточно высокая цена. Да ещё и терпишь общество таких, как Воробей и… Барбосса. Это чего-то да стоит. Кстати, всё хотела спросить, как вы пересеклись с ним? Не самая лучшая компания, полагаю. — Рассуждения звучали беззаботно, честно и нейтрально. Я отбивала по планширу какую-то мелодию, взгляд ловил блики на волнах и изредка подбирался к лицу пиратки.       — И правда, пересеклись, на поисках карты, — Элизабет обернулась ко мне с многозначительной улыбкой, — той, что вы с Джеком стащили у нас из-под носа. — Я вспомнила сумасшедший «сплав» по джунглям на острове Саба и передёрнула плечами. Глаза Тёрнер хитро блеснули. — Кстати, ты и Джек… Между вами…       — Взаимное недоверие, — тут же отчеканила я.       Лиз беззвучно ахнула и слегка дёрнула бровью. Затем разговор, который вряд ли заводился ради дружеского общения, переключился на трудности корабельной жизни и прочие несущественные вещи. Однако, чем больше мы говорили, тем более искусственной казалась её беззаботность и открытость, потому я нарочно отгораживалась молчанием и скупыми фразами, настойчиво толкая беседу в тупик.       Заснуть удалось лишь к рассвету: мешало то ли варево мыслей, то ли ожидание очередного нападения потусторонних сил. Мелькнувший огонёк не давал покоя и днём. Я несла вахту на палубе, периодически разглядывая морские мили в подзорную трубу. К счастью, нелюдимые моряки из команды «Голландца» в собеседники не набивались, да и вообще внимания на чужие занятия не обращали, а остатки делегированных на «Буревестник» пиратов сидели тесным кружком где-то на шкафуте, пока их капитаны бродили на нижних палубах, держа друг друга в поле зрения. Одиночество, которое раньше доставляло дискомфорт, шло на пользу — и не только мне. Перспектива быть всеми позабытой в тот момент вполне устраивала, но через какое-то время долгий взгляд капитана Тёрнера, которым он периодически провожал мои прогулки меж бортов, перестал быть просто любопытным. Стоило глянуть на мостик, Уилл напускал на себя скучающий вид или начинал о чём-то с улыбкой переговариваться с женой. Что бы он ни думал, у меня имелось убедительное оправдание: после пережитого на «Буревестнике» я имела право быть чересчур взволнованной. Но, как оказалось, дело отнюдь не в излишней подозрительности, а скорее в том, к чему она привела.       День перевалил за свою половину. Солнце перестало испепелять каждый миллиметр неприкрытой кожи. Слегка затянутые дымкой горизонты давно наскучили, веки сонливо закрывались, в мозгу зародилась мысль о послеобеденной сиесте. Я поднялась, лениво потягиваясь. Сапоги зашаркали по иссушенным доскам. На полуюте, точно подтаявшая восковая статуя, одиноко бдел у штурвала рулевой, так что я впервые решила подняться туда, не боясь встретиться с капитаном. Когда под ногами заскрипели доски трапа, моряк бросил сверху вниз презрительный взгляд, оттопырил губу, но ничего не сказал. Я повела плечом и улыбнулась одной стороной губ. С высоты весь корабль — потрёпанный, но не утративший мощи — выглядел впечатляюще и теперь не казался таким мертвецки холодным. Только бахрома изодранных парусов шевелилась, точно снасти перешёптывались между собой. Я уселась у гакаборта на приросшие к палубе ящики и пристроила локти на выступающей из корпуса балке. В угол падала тень от парусов бизань-мачты, бриз развеивал вездесущий привкус затхлости. Стоило только подумать, что нашлось прекрасное место для отдыха, как на горизонте показалась точка, затем ещё одна. Я зажмурилась на несколько секунд и поочерёдно распахнула глаза. Точки по-прежнему маячили за кормой, у самого края моря. Неспешно руки раздвинули подзорную трубу, беглый взгляд метнулся к рулевому, в линзах заблестело море, и я с искусственной медлительностью прильнула к глазку. Таймер мыслительной бомбы в голове отозвался ускоренным нервозным тиканьем. Секунды растворялись в тишине, отсчитали больше минуты, и лишь после я опустила трубу. «Интересно…»       Наблюдательный пост я покинула лишь к вечеру. Сапоги уверенно застучали по доскам. Бесцеремонно вваливаться в кормовую каюту не пришлось: у самых дверей меня встретил моряк, в котором позднее мозг опознал Прихлопа Билла с хмурым выражением лица. Обменявшись молчанием, мы разминулись, и я решительно вошла в покои капитана «Голландца». Стукнули между собой створки дверей, уголки губ тут же разочарованно обвисли.       — Избавился от оргáна? — не удержалась я.       Уилл Тёрнер, что стоял у стола спиной ко мне, вздрогнув, резко обернулся. Пока капитан глядел на меня, как на выбравшуюся из воды русалку, я походкой праздного экскурсанта направилась к нему, разглядывая скудную обстановку. Каюта оказалась настолько огромной, что невольно пришлось задуматься об искривлениях пространства. Погребённые под слоем слизи, плесени и мха стекла вертикального окна, что пряталось раньше за коралловым органом, теперь поблёскивали чистотой, хотя света из них всё равно было недостаточно, чтобы наполнить отсек жизнью. У стен мостились рундуки, какие-то ящики, мешки. На массивном столе точно напротив дверей, что теперь занимал место оргáна, горело множество оплавленных свечей, как будто бы больше нужных для тепла, чем для освещения. Под потолком вместо канделябра постукивал костями скелет гигантской акулы.       — С оргáном было… — я повела подбородком, — внушительнее. Хотя, согласна, — я приостановилась у стола, — не совсем твой стиль. Но можно было бы повесить всякие ружья, сабли на стены.       Уилл повторил траекторию моего взгляда и, обойдя стол, опустился в кресло.       — Тут и без этого ржавчины хватает. — Голос его прозвучал тихо, ровно, даже доброжелательно, хотя капитан «Голландца» и не понимал причину моего визита. Внимательный взгляд терпеливо застыл на моём лице, скорее побуждая, нежели заставляя говорить.       Я беспечно бухнулась в кресло напротив и перебрала пальцами по столу.       — Нас преследуют два корабля. — Брови Тёрнера слегка дёрнулись. — Пожалуй, — я закинула ногу на ногу, — это вполне можно было бы назвать несущественным совпадением, если бы не одно маленькое «но». — Пират заинтересованно подался вперёд. — Один из бригов принадлежит Астору Деруа: мне доводилось видеть его раньше. — Водянистые глаза собеседника помрачнели, на лбу пролегли складки. Я подавила усмешку. — Итак, как же они нашли нас?       Уилл откинулся на спинку, усугубляя озабоченность на своём лице, и расправил ладони на подлокотниках.       — Вероятно, выследили.       — О, выследили? — картинно ахнула я. — Выследили «Летучий Голландец»? Через Бермудский треугольник? Не самое убедительное объяснение, капитан. — Я сделала задумчивую паузу. — Сдаётся мне, что куда вероятнее, поджидали. В точно указанном месте. Ведь так? — спокойно спросила я, прямо глядя на Тёрнера. Но тот предпочёл откреститься непонимающим взглядом и непроницаемой маской. — Послушайте, капитан, мне тут пришлось в который раз задуматься о мотивах каждого из нашей честной… или бесчестной?.. компании. Взять, к примеру, того же Барбоссу. Он недавно приставил к моему горлу саблю. Обычную абордажную саблю. Собственно, он ковылял с ней всё это время, просто мне не было до него дела. Однако теперь любопытна причина, по которой капитан «Мести королевы Анны» променял Меч Тритона, что как раз-таки и даровал контроль над этой самой «Местью», на куда более скромный клинок. Имея под рукой Меч, Барбосса мог призвать свой корабль и не набиваться в пассажиры «Голландца». Гипотетически. Но, — я пристукнула каблуком, — он где-то там сейчас. И всё же Барбосса не настолько мелочен и не так одержим своим кораблём, как Джек Воробей, чтобы его можно было этим шантажировать. Значит, он ввязался в поиски по собственному желанию, потому что камень — нечто куда более ценное, хоть он и не знает пока что насколько. Теперь вы с Элизабет. Джонс же не зря так тщательно прятал своё сердце? Ведь, имея столь сильный рычаг давления, капитаном «Летучего Голландца» очень легко манипулировать. — Взгляд Уильяма отяжелел, перестал давить псевдоискренней прямотой и съехал за моё плечо. — Полагаю, скверная ситуация — стать вдвойне заложником. И вполне весомый довод выполнять поручения этого мсье. — Я сделала паузу и, качнув головой, заметила: — Во всяком случае, такого мнения придерживаются Джек со товарищами. Они не доверяют друг другу и взаимно не верят тебе, оттого и забились, как крысы, в чулан. — Пальцы отбили лёгкий ритм по подлокотнику. — Уж не знаю, какие интриги они там плетут, мне не даёт покоя один момент, — я развела руками, — почему ничего не происходит? Камень у нас, — глаза Тёрнера сверкнули, — но вы и так это поняли, несмотря на все старания по конспирации. Теперь эти бриги. «Летучий Голландец» не принадлежит к числу кораблей, которым необходим конвой, а вы, капитан, не похожи на нерешительного юнца, что никак не осмелится прибегнуть к жёстким мерам, чтобы отобрать заветное сокровище, к тому же имея абсолютное преимущество. Ведь всё просто: чем быстрее камень окажется в руках француза, тем скорее ты получишь обратно сердце. Так почему ничего не происходит? Ни ты, ни Элизабет даже не заикнулись о камне, якобы уверовав в провал поисков. «Голландец» упорно держит дистанцию, и, сомневаюсь, что, имей Деруа такой весомый козырь против тебя, он бы им не воспользовался. Следовательно, он не может приказывать напрямую — у него нет твоего сердца. А значит…       — С чего вдруг такие выводы? — с напускной сдержанностью перебил Уильям.       Я многозначительно повела глазами.       — Знаешь, перестав беспокоиться по пустякам, начинаешь внимательнее относиться к деталям. Внимательнее слушать. Элизабет себе места не находит из-за чувства вины. Наверное. Прям как в тот раз, когда она дала кракену сожрать Джека. И почему мне кажется, что Деруа забрал у вас нечто куда более ценное, более важное? То, ради чего и ты, и тем более Элизабет готовы броситься в адское пекло, пожертвовать жизнями и даже связаться с Воробьём. Вашего сына.       Вести диалог мало того, что с опытным, но ещё и с практически мёртвым пиратом оказалось делом не из лёгких. Бесстрастное лицо, холодные глаза, отвлечённый взгляд, отсутствие дыхания и прочих мелочей, что обыкновенно выдают в человеке волнение. Капитан Тёрнер не давал мне и шанса удостовериться в собственных гипотезах. В ответ на, казалось бы, сенсационное разоблачение он лишь развёл руками.       — Занятная теория. Но не больше.       Я парировала терпеливой благодушной улыбкой.       — Да ладно, Уилл, я здесь не во имя демонстрации дедуктивных методов и обсуждать условия вашей сделки не собираюсь. Нужно же было с чего-то начать, — по-доброму усмехнулась я.       — Тогда ради чего весь этот разговор? — серьёзно спросил капитан.       — Волею обстоятельств, к сожалению, связанных со мной, но никоим образом от меня независящих, ситуация сложилась так, что для безболезненного достижения некоторой цели мне никак не обойтись без твоей помощи.       Тёрнер хмыкнул и качнул головой.       — Говоришь, как Джек.       — Издержки нахождения в его обществе, — пожала я плечами, — ты и сам знаешь. — Выдержав короткую паузу, я весомо заметила: — Вы не интересуетесь Эфиром больше, чем необходимо. А зря.       Уильям плеснул в кружку тёмного напитка и на несколько минут отошёл к окну.       — Более ценное, говоришь?       Я широко заулыбалась.       — О, я расскажу, но сначала, — я подалась вперёд и чётко выговорила: — Я хочу встретиться с Деруа.       Уильям резко обернулся.       — Так это твоя цель? Зачем?       — Скажем так, — палец черкнул по столу абстрактный завиток, — он задолжал мне мою жизнь.       У меня в голове сложилось множество вариантов развития событий. Пусть Уилл и не подтвердил прямым текстом догадку об истинной цене сделки, отрицать этого он тоже не торопился. Сказанное накануне Уитлокку отнюдь не было порывом эмоций или брошенной сгоряча колкостью: я твёрдо намеревалась убрать свою жизнь из списка ставок, вопрос был лишь в методах и средствах. А что может послужить лучше в вопросах силы и влияния на море, чем не «Летучий Голландец»?.. Пусть за нами шло два брига, призрачному галеону они не противники. Получи я согласие Тёрнера, и Деруа в скором времени потеряет способность к любым приказам, превратившись из тюремщика в пленника. Вдалеке уже слышался предвкушённый залп пушек, как вдруг Уилл сказал:       — Его нет на том корабле. Думаешь, будь он в море…       — Нет? — встрепенулась я.       Пират покачал головой.       — Только первый помощник. Деруа укрылся где-то на суше и, уверен, достаточно подстраховался.       Я снисходительно фыркнула.       — Но в чём смысл? Допустим, кто-то принесёт ему камень, ты, например, а что с остальными?       Уилл неспешно направился к столу и объяснил:       — Я должен был удостовериться, что камень при вас, а затем — сдать им. Если что-то пойдёт не так, Генри умрёт.       Несколько минут в молчании я задумчиво почёсывала бровь, пытаясь понять, как и какие карты разыграть. Уилл так же молча наблюдал за мной, но помогать не торопился, ибо преимущество, он знал, на его стороне.       — Мы захватим «Голландец», — наконец заявила я. Тёрнер даже не попытался скрыть недоумения от такого абсурдного предложения. — Бриг под командой первого помощника должен доставить нас к Деруа, так? Подай им сигнал, сообщи, что камень у нас: приходи да забирай. — Довольно улыбнувшись, я откинулась на спинку кресла. — Когда они подойдут, мы устроим бунт. Не волнуйся, — к Тёрнеру обратился мой уверенный взгляд, — всё будет выглядеть предельно правдоподобно, поскольку, узнай мои друзья-капитаны о подобной сделке, сотрудничать уж точно не захотят, но, если этим «предательством» аргументировать захват… — Многозначительно сверкнули глаза. — В таком случае ты никоим образом себя не скомпрометируешь перед Деруа и Генри не пострадает, а мы, в свою очередь, узнаем, где скрывается француз, и при встрече с ним я обязательно добуду сведения о твоём сыне.       — Почему ты так уверена, что я не пойду по простому пути и не сдам вас, согласно уговору? — прямо спросил капитан «Голландца».       — Потому что до сих пор этого не сделал. К тому же, сдаётся мне, мои слова, что камень — нечто куда более ценное, для тебя не просто красивая приманка. Разница лишь в том, что, в отличие от многих, могущество этой стекляшки вы с Элизабет не ставите превыше семейных ценностей.       Уилл со стуком опустил на стол кружку.       — Учти, помогать я не стану, если что-то пойдёт не так. Я и так рискую слишком многим. И в любом случае…       — Ты останешься в выигрыше. Я понимаю.       В капитанскую «берлогу» я завалилась без малейшего стеснения и ощущения неловкости: праздные лица, сосредоточенные взгляды, заряженные пистолеты. Ещё день-два, и каждому можно было бы поставить однозначный диагноз «Параноидальный психоз». Время близилось к полуночи, канделябр дрожал огнём нескольких свечей. У его подножия скромно лежал завёрнутый в ткань камень. Пираты что-то обсуждали, и разговор оборвался слишком резко при моём появлении. Несмотря на стойкое желание язвить, я сохранила на лице отпечаток печальной обеспокоенности и, шумно дыша, опустилась на свободный стул. Приятно пахло ромом.       — Вы пришли к единому мнению? — негромко спросила я. Барбосса фыркнул, Воробей загадочно повёл усом, Уитлокк старательно прятал взгляд. — Лучше бы да, поскольку у нас проблема. — В скрытых тенями глазах проблесками объявился интерес, в некой мере скептичный. — За нами два брига, один из них принадлежит Деруа, и вскоре Тёрнер сдаст нас всех ему.       — Что?! — Джек поперхнулся невидимой соломинкой.       Барбосса подался вперёд с требовательным: «Откуда ты узнала?». Я пожала плечами:       — Спросила. Ему ни к чему скрывать правду. Уилл понимает то же, что и я, и вы — почему и стараетесь держать друг друга в поле зрения — мы здесь не гости, а пленники. Без шанса выбраться.       — Говори за себя, дорогая, — моментально отмахнулся Воробей.       — Вот как? У тебя есть план? — с правдоподобной надеждой в голосе прозвучал вопрос.       Кэп поджал губы и стрельнул мрачным взглядом.       — Ну, всегда можно вступить в переговоры.       — Да, только помни, что вести их ты будешь с Деруа. — Паузу скрасил мой тяжёлый вздох. — Все преимущества на их стороне, они это прекрасно знают. Похоже, даже на Исла-Баллена наше положение не было столь безвыходным. Договориться с Тёрнером — это лишь приблизить время встречи с французом.       Джек отметил движением брови некоторое согласие со мной, но всё равно недоверчиво дёрнул усом. Я только развела руками, хотя до конца не верилось, что у этого пройдохи не припасено за пазухой очередное сумасбродное спасение. Другое дело, что он не желал посвящать в свои планы кого бы то ни было.       — Хотел бы я с ним встретиться в честном бою, — отстранённо протянул Барбосса, злобно пристукнув деревяшкой. В его тёмных мутноватых глазах отражалось стойкое желание поквитаться с нахальным лягушатником, причём далеко не гуманным способом. Воробей же не упустил возможность язвительно порассуждать о честных поступках давнего друга.       Соединив ладони, я приложила их к губам, на несколько секунд погрузившись в красочные оттенки раздумий.       — Но ведь это можно устроить, — наконец негромко проговорила я.       Барбосса с Воробьём перестали пререкаться и глянули с недоверчивой заинтересованностью. Уитлокк отозвался долгим вздохом, впервые обозначив своё присутствие.       — И как же это, мисси? — с наигранной вежливостью осведомился Гектор. — Спрыгнуть за борт и добраться до его корабля вплавь? И ради чего?       Я недоумённо закачала головой.       — Поверить не могу, что нахожусь в обществе трёх известнейших пиратских предводителей! Сейчас вы куда больше походите на юнцов из курьерской службы! Считаете, у нас нет ничего? Ни единого козыря? — Я внимательно посмотрела на Воробья: тот задумчиво поглаживал усы двумя пальцами. — Как насчёт эффекта неожиданности? Совершим дерзкую глупость. — Весьма кстати для придания важности моменту пришлось взять паузу из-за послышавшихся за дверью шагов. Спустя несколько секунд я чётко проговорила: — Захватим «Летучий Голландец».       Брови капитана Воробья медленно, как метка на градуснике, ползли вверх, а в кареглазом взгляде читалась смесь восторга с опасением о психическом здравии. Барбосса, нахмурившись, запрокинул голову; коготь его среднего пальца почёсывал подбородок. Впервые я обернулась к Уитлокку.       Словно бы получив разрешение говорить, он осторожно спросил:       — Я понимаю, ты думаешь, что с «Голландцем» мы будем иметь абсолютное преимущество, но… как захватить корабль с бессмертным капитаном и бессмертной командой?       Губы степенно расплывались в заговорщической улыбке; взгляд поочерёдно задержался на каждом из пиратов. Я повела подбородком из стороны в сторону.       — На наше счастье, не все они бессмертны.       Обсуждение нехитрого плана не заняло много времени. В каморке шелестел настороженный шёпот, а большинство вопросов сводилось к выбору благоприятного момента. Пираты загорелись идеей дерзкого безбашенного захвата и, как следствие, маячащей на горизонте возможностью организовать встречу с Деруа по собственным правилам, а потому с головой погрузились в детальную проработку бунта. Я большей частью помалкивала, лишь изредка направляя капитанов «на путь истинный», что вязался не только с их, но и моими планами на захваченные корабли. Меня куда больше заботили дальнейшие действия пиратов после того, как они не обнаружат на бриге Деруа.       По окончании совета я почти успела завалиться в гамак, как меня нашёл Ошин Кин с лаконичным посланием: «Эй, мисс, тебя ждёт капитан Уитлокк в трюме. Для личного разговора». С губ готов был сорваться едкий ответ по поводу таких разговоров, но Кин, выпалив всё на одном дыхании, тут же исчез из поля зрения. Не было ни малейшего желания после долгого и насыщенного разговорами дня переживать очередное душеизлияние, но я всё же направилась вниз скорее затем, чтобы окончательно расставить всё по местам.       Трюм тонул в плотном полумраке; кто-то предусмотрительно зажёг пару слепых фонарей. От сырой затхлости защербило в носу. «Уитлокк?» — негромко позвала я. Где-то на корме заскрипели доски. Миновав вязанку бочек, я скользнула пальцами по переборке, заглядывая в пустующий отсек. За спиной прозвучали знакомые шаги. Я искривила губы.       — Барбосса. — Шкипер выступил из темноты, изучая меня скрупулёзным взглядом. — Ясно, не Уитлокк звал меня. — Напряжённо поджались губы; я отступила на полшага, спиной упираясь в переборку.       — Что тебя так пугает? — сузил глаза старый капитан.       — Одноногий пират, заманивший меня в трюм.       Гектор приблизился на пару шагов и слегка запрокинул голову.       — Назовём это разговором по душам. Идёт? — оскалился он.       — А она у тебя есть, душа-то? — тут же ехидно отозвалась я. Барбосса неоднозначно ухмыльнулся.       Эфес шпаги касался руки: чтобы достать клинок, ушло бы меньше секунды. Вместо этого, презрительно цыкнув, я решительно направилась прочь. Тут же в запястье впились длинные мозолистые пальцы с когтями. Барбосса резко рванул меня за руку, так что я едва устояла.       — Пусти! — требовательно вскрикнула я, пытаясь вырваться.       — Эй! Камень! Ты коснулась его?       — Нет! — моментально слетело с языка.       Зазвенела тишина. Холодные глаза прижигали меня подозревающим взглядом. От хватки на запястье горела кожа, предвещая красочный синяк.       — Врёшь, — наконец протянул пират с хищным оскалом.       — Отпусти меня! — сорвался громкий эмоциональный визг.       Резким движением Барбосса отшвырнул меня к борту, точно мешок с соломой. Рана на ладони тут же заныла, встретившись со стрингерами. За те несколько секунд, что Гектор ковылял ко мне, в голове сложился чёткий и действенный план по спасению, а заодно и избавлению мира от подобного мерзавца. Однако сейчас его смерть вызвала бы слишком много вопросов, поэтому я избрала другую тактику. Приблизившись, Барбосса рывком поднял меня за шиворот и пригвоздил к борту. Когтистая лапа с силой сжала моё горло.       — Отстань!       — О, не строй из себя невинную овечку! Я вижу… Думаешь обвести всех вокруг пальца, да? Где же твои благородные помыслы, а?       — Я… я не понимаю… — испуганно тараща глаза, пролепетала я.       — Сейчас я задам только один вопрос, так что хорошо подумай, ибо от ответа зависит твоя жизнь.       — Помог!.. — крик потонул в хрипе.       — Цыц, — холодно выплюнул пират. — Что, вздумала найти другую часть? — Я сглотнула нервный ком. Барбосса что-то углядел в моих глазах, потому что протянул неуместно довольно: — Ага, это уже другое дело. Тем лучше…       Я вновь завопила не своим голосом, хотя вряд ли отчаянный крик покинул недра корабля. Хватка начала сжиматься, опасно лишая воздуха. Понимая, что у этого диалога фатальный конец, я уже готова была воспользоваться кортиком в сапоге, но слух уловил торопливый топот и возбуждённые голоса. «Живее!» Ладони впились в руки Барбоссы. Глаза безумно таращились на его обветренное лицо.       — Барбосса! Пусти её! — Феникс влетел в трюм, держа палец на спусковом крючке пистолета. За ним ввалился Бойль, кто-то из матросов и Джек.       — Мерзавка… — процедил шкипер. Я ответила дерзким взглядом.       — Живо!       Пальцы разжались. Я рухнула на палубу, заходясь хриплым кашлем и часто и испуганно шмыгая носом.       — Ты принимаешь проклятье за благословение, — бросил Барбосса напоследок, прежде чем удалиться гневной поступью. За ним следом исчезли и матросы.       Уитлокк помог мне подняться и тут же отстранился.       — Что это между вами произошло, дорогуша? — полюбопытствовал Воробей.       — Между нами?! — сипло возмутилась я. — Он… заманил меня… твердил что-то про камень и решил придушить. Он спятил!       — Да уж, — весомо протянул Джек, — нервы у Гектора уже не те что прежде. — При этом его взгляд задержался на моем лице дольше обыденного, точно выискивал тени ускользающих подробностей.       После случившегося о сне не могло быть и речи. Глаза болели от усталости, но я упорно таращилась в темноту под палубой над головой и считала удары сердца. Спина затекла из-за плохо натянутого гамака, тело будто окаменело и отмерло по частям. Горло всё ещё болело. Однако меня куда больше заботили причины случившегося, чем последствия. Я всегда (пусть даже и подсознательно) знала и понимала, что Барбосса осведомлён куда лучше нашего о таинственном сокровище. Он не относился к категории легковерных и недальновидных трусов, готовых броситься на край света из-за какой бы то ни было угрозы, но зато обладал достаточной выдержкой и изворотливостью, чтобы, делясь малоценными крупицами информации, выдавать их за истинные откровения. И, если Джек Воробей являлся тем, кто за между прочим спутывает карты всем, Гектор Барбосса вскрывал все эти махинации с равной скоростью, но при этом благоразумно держался в тени. Оттого становился куда более опасным противником. И стать эпицентром его подозрений — последнее, чего бы я желала добиться. Правила игры в кошки-мышки с Воробьём худо-бедно были мне известны, чего не сказать о его закадычном враге. Барбосса знал слишком много и теперь не сомневался, что я коснулась камня, и, судя по опрометчивым действиям, беспокоился о последствиях, а значит, в ближайшее время каждый мой вдох, каждый выдох будет скрупулёзно изучен до последней молекулы. Теперь мне стоило беспокоиться не только о собственной жизни, но и о намеченных планах. С какой лёгкостью он обернёт всё против меня?       Нужно было действовать, причём как можно скорее. Вариантов обнаружилось немного: избавиться от капитана Барбоссы — шанс, который был опрометчиво упущен, — или заключить с ним союз. В конце концов, чем он хуже других? Оставался лишь вопрос в цене.       Утро следующего дня встретило мрачной промозглостью. Качка усилилась настолько, что лежание в полудрёме в гамаке начало смахивать на тренировки в центрифуге. Внутренности слиплись в тяжёлый ком, в голове гудел ветер. Близился шторм. Палубы «Летучего Голландца» заполнило с трудом переносимое зловоние: смесь сырости и запаха рыбьих потрохов. Я вывалилась из гамака и поплелась на квартердек за порцией мало-мальски посвежевшего воздуха. Уже на верхней орудийной палубе выяснилось, что «Голландец» не настолько самостоятелен, чтобы обходиться без присмотра команды: наверху царило оживление, матросы выполняли привычные обязанности и в тусклом свете дождливого дня корабль перестал казаться таким потусторонним. Из плотных туч сыпалась раздражающая морось. Море пенилось. От кристально-чистой сверкающей лазури не осталось и следа, вода на мили вокруг обратилась в мрачное кипучее месиво. Только хорошо отдышавшись, я обратила внимание, куда устремлён бушприт «Летучего Голландца», и тут же бросилась на мостик, к устало-спокойному капитану Тёрнеру. Один из его офицеров, что с силой удерживал двойной штурвал, глянул на меня с нескрываемым раздражением.       — Что это значит? — Я кивнула в сторону носа галеона. В нескольких милях впереди горизонт загораживала непроглядная стена дождя, там клокотала тьма, сверкали хлысты молний и намешанный из тёмных тонов небосвод, подобно прессу, давил на исходящее пеной море. — Надеюсь, это не попытка погубить нас? — спокойно спросила я, прямо глядя на Уилла.       Он слегка приподнял подбородок и скрестил руки на груди.       — «Голландцу» шторм не страшен. — Я едва открыла рот, как капитан добавил: — Я не собираюсь делать крюк в десятки миль только потому, что кого-то беспокоит качка. — При этом его карие глаза слегка сместились в сторону. Я машинально обернулась и тут же поняла причину такого весьма резкого ответа: на шканцах, якобы оглядывая грозовое небо, но чаще задерживаясь взглядом у штурвала, стоял Гектор Барбосса.       — Как скажете, капитан, — ретировалась я, — верю, что вы достаточно благоразумны.       Меж тем ураган неумолимо надвигался на нас. Каждый из гостей-капитанов счёл своим долгом осведомиться о планах капитана-хозяина и дать пару наставлений, которые тот беззастенчиво проигнорировал. Вера в благоразумие Уилла Тёрнера отнюдь не гарантировала отсутствие банального страха перед сокрушительной стихией. Шторм в море был страшен не столько природной яростью, сколько осознанием человеческой ничтожности перед ней. От раскатов грома сотрясалось нутро, вспышки молний ослепляли, шквал сбивал с ног, косые плети дождя жгли кожу, а корабль — массивный галеон, настоящий морской танк, — бросало с волны на волну с лёгкостью ялика. Команда «Летучего Голландца» действовала споро и умело, а свободные от гнёта корабля моряки, почуяв немилость погоды, подыскали укромный отсек у подветренного борта и лишний раз нос наружу не показывали.       В отличие от них я задыхалась в затхлых, мёртвых недрах корабля-призрака. Там грудился пугающий сумрак, отзвуки шторма создавали ощущение нахождения в желудке мистической твари, что вот-вот переварит тебя. Однако находиться на верхней палубе становилось всё опаснее: мощные волны захлёстывали палубу, а штормовые леера на борту никто и не думал натягивать. «Часть команды, часть корабля…» Направляясь к трапу на шкафуте, я взглядом зацепила Барбоссу: он поднялся на мостик и о чём-то заговорил с Тёрнером, явно неспроста выбрав такой, казалось бы, неподходящий момент. Но за рёвом ветра и шипением воды даже в ярде от пиратов ничего не было слышно — идеальное время для тайных сговоров, редкая возможность на борту, где каждый чих становится достоянием общественности. Несмотря на жгучий интерес, рисковать я не стала.       «Летучий Голландец» ворвался в эпицентр яростного шторма. Опустилась практически ночная темнота. Из-за дождя не было видно на расстоянии вытянутой руки. По ступеням трапа журчала вода, но я упорно сидела у самого края, вцепившись в леер и хватая холодный воздух жадными глотками. После стольких дней, проведённых на суше, причём не в благоденствии, подобное «боевое крещение» стало настоящей пыткой для организма. Успокаивала лишь мысль, что стихия не может бесноваться вечно.       Над головой загремело звонко и отчётливо, совсем непохоже на громовой гул. Шум повторился вновь, что-то прокатилось по настилу, и вдруг в сходной люк рухнула бочка — я едва успела увернуться. Боясь быть придавленной грузом, я перемахнула через ступени на палубу — и весьма вовремя: чиркнув по сапогу, по трапу загрохотали объёмные ящики, что ранее были привязаны к грот-мачте. Из-за борта доносились нервные крики. Мобилизовав запасы концентрации и используя кортик как альпинистский топорик, я направилась к фальшборту: туда, где не в такт такелажу болтался канат. «Голландец» дал обратный крен, оттого левый борт поднялся почти вертикально и пришлось карабкаться по палубе, точно по крутому склону. Наконец я вцепилась рукой в посвистывающую пустым дулом пушку и машинально обернулась: в поле зрения не было никого, а значит, одно неверное движение и на выручку никто не придёт. Кряхтения и ругань за бортом перекрыли канонаду дождя. Трос стукнул по доскам, я ухватила его рукой и только потом перегнулась через планшир. Тут же внутри кто-то зашёлся истерическим и безудержным хохотом. Округлившиеся глаза таращились на болтающегося вниз головой, точно тушка зверя, Барбоссу: злосчастный конец петлёй обвился вокруг его ноги, а протез никак не мог угодить по выбленкам сети, сброшенной вдоль борта вместо трапа. Пока тело пребывало в оцепенении, канат перестал болтаться, и старый пират каким-то чудом умудрился ухватиться за него одной рукой, хотя положение это не особо спасало. Судя по взгляду, что вонзился в меня, шкипер хотел бы видеть меня здесь в последнюю очередь.       — Вот так ирония, да? — с ехидством опомнилась я. Барбосса рыкнул что-то нечленораздельное.       Слева приближался гигантский вал. Стоило ускориться и проявить сноровку, чтобы успеть, пусть и в последний миг. Чтобы Гектор мог ухватиться за верёвочный трап, я потянула канат на себя, меж тем усмехаясь, что могу расстаться с жизнью из-за подобного мерзавца. Барбосса чиркнул когтями по тросам, но корабль вновь повело, отчего шкипера с силой впечатало в борт. Канат обжёг ладони, заскользил, и я медленно разжала пальцы правой руки. «Мерзавка», — обозначил Барбосса одним только взглядом. Я подняла уголок губ в подобии улыбки, красноречиво изогнула бровь и быстрым резким движением шпаги рубанула дряхлый канат.       Волны сожрали старого пирата с охотным проворством. Прощальный взгляд был недолог. Я бегло глянула по сторонам и успела нырнуть на орудийную палубу за несколько секунд до того, как вал врезался в борт корабля. Ещё какое-то время меня потряхивало, а к губам просилась победная улыбка. Сожаление было лишь из желания узреть реакцию Барбоссы на такой манёвр, как если бы он наблюдал за всем со стороны. Это было дерзко и неожиданно — для нас обоих, но, стоило признать, — неминуемо. Но затем, когда послевкусие победы перестало услаждать, спину сковал нервный холод от осознания, что я могла, а возможно, и совершила фатальную ошибку. Барбосса поднялся наверх, чтобы поговорить или договориться с Тёрнером, а значит, при нём мог быть камень. Тут же ноги, скользя по мокрым доскам, понесли меня в капитанское пристанище. Я ввалилась в каюту слишком резко, быстро и взволнованно. На меня уставились три пары удивлённых глаз: Джек выскребал что-то из-под ногтей, закинув ноги на свободный ящик, Уитлокк, похоже, о чём-то беседовал с Барто, а тот, в свою очередь, косо дымя трубкой, придерживал одной рукой тусклый фонарь на столе. В его рассеянном свете по-прежнему виднелся мешочек с камнем. С губ едва заметно сорвался облегчённый выдох.       Глаза Воробья скользнули медленным взглядом от всклокоченных ветром волос к расползающейся у моих сапог лужице. Вновь посмотрев на меня, кэп слегка прищурил глаз и с интересом переключился на собственные пальцы. Я уселась на ящик у стены, ответив рассеянным «Угу» на заботливый вопрос Уитлокка, мол, всё ли в порядке. Каюта заполнялась неловким молчанием. Воробей что-то замурчал под нос в излюбленной манере беззаботности, несмотря на царящий кругом ад. Барто, поёрзав на мешке, занялся тем, что умел делать превосходно — рассказывать истории, только в этот раз у меня сложилось стойкое ощущение, что их никто и не слушает. Это было молчание в квадрате: каждый таил что-то не только ото всех, но и от конкретного человека. Молчание чересчур громкое.       Шторм миновал через пару часов. Небо очистилось, и на палубах посвежело. Мы выбрались из полумрака отсеков на квартердек, оживлённый лучами чистого солнца и дыханием бриза. Воробей и Уитлокк принялись изучать горизонт через подзорные трубы в поисках бригов, о которых я упомянула вечером, но на присутствие парусников в зоне видимости не было и намёка. Стихия, что заставила команду «Летучего Голландца» активно потрудиться, с обычными кораблями могла расправиться влёкую, и так же просто, словно карточный домик, грозили рухнуть мои планы. Я нервно измеряла шагами палубу вдоль борта, пока не услышала желанное и заговорщически тихое: «Есть! Парус, там, на горизонте». На «Голландце» оставили лишь половину парусов, оттого бриг, вырвавшийся из чрева шторма, быстро увеличивался в размерах.       — Ты говорила, их двое, — не преминул заметить Воробей вскорости.       — Да, — смятенно протянула я, опуская трубу, — похоже, второй сгинул в урагане или попросту отстал. Ну, тем лучше, не так ли?       Когда выяснилось, что корабль-призрак действительно даёт бригу нагнать себя, настал час «творить разбой». Барто собрал ничего непонимающих матросов в самой укромной части судна для инструктажа.       — Так, ну и где Барбосса? — первым забеспокоился Уитлокк.       Джек покрутил головой, точно Гектор славился своей незаметностью и обыкновенно его приходилось искать глазами. Моряки с «Мести королевы Анны» активно зашептались, пожимая плечами. Я провела пальцами по шее и неохотно выговорила:       — Я его последний раз видела перед штормом, на мостике.       — Что он там забыл? — нахмурился Воробей.       Я пожала плечами.       — О чём-то говорил с Уиллом.       — И ты не сказала об этом? — всполошился кэп.       — Ох, прости, была занята тем, как бы не выплюнуть внутренности! — огрызнулась я. Джек плотно сжал губы и раздражённо засопел.       Следующая четверть часа прошла за всеобщими, но заведомо безрезультатными поисками капитана Барбоссы. Когда все вновь собрались в условленном отсеке, лица покрывала мрачная озабоченность. Вывода было два на выбор: либо к исчезновению одноногого причастен «этот мёртвый капитан», либо Гектора постигла менее завидная участь быть смытым волной за борт.       — Поверить не могу! — выдохнула я, обхватывая руками голову. — Так не должно было быть… — Джек Воробей послал мне снисходительно-недоверчивый взгляд, на который я с лёгким ехидством ответила: — Я хотела лично прикончить его собственной рукой! — Тут же зашуршали насмешки, из-за которых пришлось давить подступающую самодовольную улыбку. Кэп же привычно отгородился непроницаемой маской с задумчивым взглядом и, дав всем несколько минут для скорби, подытожил:       — При всей моей безграничной любви к старине Гектору, бриг на горизонте и пора действовать. Если, конечно, этот мерзавец всё не испортил, — беззлобно пробурчал он. По просьбе Уитлокка Барто с праздным выражением лица занял место на страже секретности, и затем капитан Воробей, собрав вокруг плотное кольцо слушателей, принялся вводить пиратов в курс дела. — Что ж, теперь, господа, успех нашего небольшого предприятия и, как следствие, жизни всех присутствующих зависят от секретности и строгого следования плану. Всем известно, что у стен есть уши: на этом корабле это выражение приобретает как никогда буквальное значение. Первая часть сего плана сущий пустяк, но далее вы должны запомнить и выполнить всё в точности. Ясно?       — С чего вдруг? — задиристо выплюнул Паскаль, внезапно напомнив, что всё-таки умеет говорить. — Что это за… предприятие такое?       Кэп посмотрел на Феникса, затем на меня и послал пирату назидательный взгляд.       — Мятеж, — беззвучно последовало в ответ. Когда улёгся взволнованный шёпот, Джек посвятил пиратов в курс дела — не больше, чем необходимо, приврав местами для пущего эффекта — и закончил интригующим: — Остальное после успеха на первом этапе. Главное — не дайте им усомниться в вашей безобидности.       — Зачем ждать до последнего? Давайте захватим корабль сейчас!       — Затем, что, если чёртовы французы хоть на мгновение усомнятся в происходящем, наш план падёт крахом.       — А где гарантии, что они нас не пристрелят? — без энтузиазма поинтересовался Билли Ки.       — Разве не ясно? — развела я руками. — Для них мы сейчас как товар для обмена. Ты где-нибудь видел торговца, что избавляется от собственного добра? — Пират повёл челюстью и не ответил. — Не давайте им повода. Пусть думают, что застали нас врасплох, а мы им отплатим той же монетой.       После выдержанной паузы уже ко мне обратился Джеков вопросительный взгляд, и я решительно кивнула. Теперь Воробей, без сомнений, выступал главным дирижёром грядущего концерта, хотя сам и старался держаться на вторых ролях, привычно выдавая личный интерес за нечто несущественное, однако, пока всё шло по намеченному плану, меня это не сильно заботило, скорее, не позволяло лишний раз расслабиться. Заговорщики с праздным видом начали разбредаться по верхней палубе, держа друг друга в поле зрения, а я, наоборот, спустилась в трюм и укрылась в темноте дальнего отсека. Довольно скоро донёсся частый топот, взбудораженные голоса оповестили, что капитан Тёрнер взял пиратов под стражу. Обострённый слух ловил каждый скрип, каждый шорох. Французский бриг должен был нагнать нас менее чем через час.       Выждав какое-то время, я осторожно направилась к бывшей офицерской каюте, что служила временным салоном, кают-компанией и всем, где могло собираться приличное общество. Искривлённые створки дверей не сошлись плотно, и изнутри слышался возмущённый голос Элизабет:       — …всё равно неправильно! Уилл, где гарантии, что он сдержит слово?       — Не волнуйся, — успокаивающе проговорил Тёрнер, — я всё предусмотрел. И неужели ты думаешь, что Джек или кто-то из них поступил бы иначе? — Лиз промолчала. После некоторой паузы капитан сказал: — Будь здесь. — И, видимо, чтобы прервать грядущее возмущение, поспешно добавил: — Так безопаснее. Мы справимся. — Воцарилась тишина. Затем застучали сапоги, я юркнула в тёмный угол.       Пиратская королева в одиночестве нервно меряла шагами каюту, до краёв полная несогласия с действиями мужа, и потому чужое присутствие не сразу заметила, а когда наконец поймала мою фигуру взглядом, на её лице отразилось яркое удивление.       — Элизабет, — тихо и скорбно выговорила я, неуверенно направляясь к ней; пальцы теребили край рубахи, взгляд нырнул к сапогам, — я… мне предстоит непростой разговор с Уильямом, и я хотела попросить тебя о помощи.       — Непростой разговор? О чём? — смятённо переспросила она.       Несколько секунд мой отрешённый взгляд растворялся в полумраке дальнего угла, затем я подняла голову.       — Ты сама узнаешь позже.       — И как я тогда могу помочь? — резонно усомнилась Элизабет.       В тот же миг я крутанулась, точно в танго, попутно вытаскивая пистолет, и оказалась за её спиной. Дуло уткнулось Суонн в висок.       — Будь паинькой. — Она попыталась вырваться, но я схватила её свободой рукой за предплечье и холодно выговорила: — Пистолет заряжен, а смелые глупости всё только усложняют. Кандалы у дверей. Уж прости, чем сумели разжиться.       Надо отдать должное Элизабет Тёрнер — держалась она достойно. В её душе не было страха, скорее, злость и непонимание чужих отчаянных поступков. Наручники остервенело позвякивали, обыкновенно добрые глаза метали молнии, но на помощь звать или поднимать шум пиратка не торопилась, словно бы заинтересованная дальнейшим развитием событий, ну и вдобавок, чувствующая превосходство сил.       — И что дальше? — с лёгким презрением полюбопытствовала заложница.       — Подождём, — отозвалась я, подталкивая её к выходу.       Верхняя палуба «Летучего Голландца» больше походила на некую псевдопсихологическую авторскую инсталляцию: молчаливые люди и красноречивые взгляды, внешнее спокойствие и нервно скукожившееся нутро, печальная покорность перед судьбой и оружие на любой вкус в абсолютной досягаемости. Согнанные тесным кружком пленники-заговорщики чувствовали себя вполне свободно даже под суровыми взглядами команды «Голландца». Потерявшие предводителя моряки с «Мести королевы Анны», ведомые лишь одним желанием — поскорее добраться до земли обетованной и покончить со всем происходящим, — следовали плану без особого энтузиазма, но вполне покорно, и бросаться в открытое сопротивление не думали. Уитлокк и Барто точно по стеклу ходили — сжатые, напружиненные, готовящиеся к неизведанной и неотвратимой каре. Наблюдать из укромного, тонущего в тенях уголка за их мрачными лицами, за крайне устойчивым, изматывающим волнением — волнением напрасным — было приятно; в этом виделась хоть какая-то справедливость. Другое дело, Джек Воробей, засевший в позе лотоса в узком прямоугольнике солнца: его спокойствие было столь же правдивым, как и на острове Креста во время поисков сундука мертвеца, словно бы не было «внезапного предательства», словно бы и речи не шло ни о каком мятеже. Надо отдать должное, способность скрывать истинные чувства и эмоции, которой кэп умело пользовался, в пиратском обществе была крайне полезна.       Наконец засвистела боцманская дудка: французский корабль миновал отметку в сотню ярдов. Элизабет напряглась, подалась вперёд, но я предупредительно повела пистолетом, и ей пришлось вновь укрыться во мраке. Наше главное опасение, что исчезнувший бриг предпримет какой-либо манёвр, не оправдалось: ветер приносил отзвуки французской речи, но открывать орудийные порты никто не собирался.       В районе шкафута хлопнули переходные доски. Джек бросил в мою сторону быстрый взгляд и одобрительно улыбнулся, хотя с залитой солнцем палубы ему не удалось бы кого-то разглядеть. Первыми на борт «Летучего Голландца» юркими хорьками перебрались двое солдат в чернильно-чёрных мундирах, вытянулись и замерли точно посередине, оглядывая корабль. Над головой отчётливо, чеканя каждый шаг, застучали сапоги: капитан Тёрнер спускался с полуюта навстречу гостю.       И вот мостки слегка прогнулись под высоким, но нескладным человеком в лоснящемся мундире и двууголке. Джек Воробей запрокинул голову и укрылся ладонью от солнца, чтобы получше рассмотреть его, а француз, в свою очередь, бросил на пленников быстрый суровый взгляд оценщика и только потом грузно спрыгнул на палубу «Голландца». Одновременно с тем, как он двинулся в сторону кормы, я вытолкала на шканцы Элизабет. Глаза матросов были прикованы к важному гостю. Тёрнер заметил нас сразу же: остановился на нижней ступени трапа, затем рванул вперёд, но, услышав звонкий щелчок взведённого курка, мгновенно замер. Смесь шока, злости, чистого негодования и безжалостности на его лице была столь красочной и искренней, что я нисколько не усомнилась в своём решении договориться о бунте и умолчать о некоторых его деталях.       Медленно оборачивались головы вслед за капитанским взглядом. Легкие заполнил воздух для грядущего ультиматума. Француз едва успел дойти до грот-мачты, как по ушам хлопнул пушечный залп. На секунду всё замерло, точно стоп-кадр: ни звука, ни шороха, — будто для того, чтобы у каждого в голове громыхнуло: «Какого чёрта?!».       Затем лопнула тонкая нить, что удерживала хрупкое равновесие. Гость подпрыгнул от неожиданности, метнулся назад, к себе на корабль; к нему на защиту бросились двое охранников и солдаты с брига. В ту же секунду раздался крик: «Держи его!». Палуба пришла в движение, пираты замельтешили, словно молекулы. Бахнули выстрелы, один из французских солдат рухнул в море, другой навзничь завалился на палубу. Я тут же отпихнула Элизабет к внешней переборке каюты и следом укрылась за перилами трапа. Путь для удирающего француза был отрезан, доски сброшены, суматошная пальба не позволяла и головы поднять, а бриг ничего не мог противопоставить нависающим над ним бортам «Летучего Голландца». «Пушки!» — заорал Билли Ки, что значило: противник выкатывает орудия и у нас меньше минуты форы на то, чтобы захватить козыря — или взять бриг на абордаж. В паре ярдов от согнутой в три погибели спины француза, что вот-вот норовил сигануть за борт, просвистел вслепую брошенный нож. Как вдруг, буквально в последнюю секунду, в момент, когда начищенные до блеска сапоги готовы были оттолкнуться от палубы, на беглеца спикировал, точно ястреб, — уверенно, молниеносно, безжалостно — Джеймс «Феникс» Уитлокк. Француз тут же приложился о палубу головой и на несколько минут выбыл из реальности, а я замерла как вкопанная, даже не пытаясь угадать, откуда спорхнула эта грозная птица. Капитан «Странника» с лёгкостью за шиворот подорвал бессознательное тело с палубы и подтолкнул к фальшборту. Ветер участливо рассеял оружейный дым.       Бриг неуверенно указывал на «Летучий Голландец» дулами пушек, равно тому, как солдаты, замершие у борта, тыкали ружьями. Увидев саблю у шеи предводителя, офицеры растерялись, с опасением вглядываясь в орудийные порты «Голландца». План пошёл наперекосяк, но всё случилось так быстро, что эффект неожиданности сработал безотказно и застигнутые врасплох противники, поколебавшись, сложили оружие.       Хаос отступил всего на пару секунд, Уитлокк даже не успел закончить обращённое к людям на бриге послание, а команда «Голландца» во главе с капитаном вспомнила обо мне и пистолете у виска миссис Тёрнер. Элизабет, воспользовавшись суматохой и тем, что я отвлеклась на Феникса, рванулась к мужу, заставив меня припоминать уроки самообороны: к оружию добавился довольно грубый локтевой захват шеи. Никто не мог ручаться, чем всё кончится, и сохранить в тайне суть двойного заговора не помешало бы.       — Что вам нужно? — холодно спросил Уильям. Со всех сторон нас обступали члены его команды. Капитан так истово вглядывался в моё лицо, словно никак не мог понять, насколько реально происходящее и угроза жизни его любимой.       — Скажем, смена правил игры.       — Считаете, это разумно? — дерзко усмехнулась Элизабет.       Джек Воробей объявился как ни в чём не бывало, играючи расталкивая столпившихся матросов, и с улыбкой качнул головой:       — А кто говорит о разумности? Это же её затея. — В ответ на посланный мне задиристый взгляд захотелось влепить кэпу пощёчину.       Уилл поджал губы. Капитан Воробей выкатился вперёд и, сунув большие пальцы за пояс, гордо вздёрнул подбородок.       — И чего же ты хочешь? — сухо спросил бессердечный пират то ли у кэпа, то ли у меня.       Джек плавно взмахнул руками.       — Что ж, Уильям, признаю, тебе это будет сделать крайне нелегко. — Воробей прошёлся по Элизабет долгим жгучим взглядом, обрисовал её фигуру от макушки до ног, заставляя Тёрнера сжимать кулаки в бессильной злобе. Я с нетерпением ждала, когда же кэп закончит позёрствовать и заявит о временной «отставке» Уилла с поста капитана «Голландца». Наконец Джек обернулся к Прихлопу-младшему: — Не наделай глупостей. Вот и всё.       — Что вы задумали? — быстро проговорил Тёрнер. И я готова была переадресовать этот вопрос лично Воробью.       Джек презрительно фыркнул.       — Уж явно не следовать твоему гнусному, грязному, предательскому плану.       — Вы всё испортите! — разгневанно воскликнула Элизабет, и отчасти я её понимала.        — Отчего же? — заметила я. — Имея преимущество, мы можем диктовать нашим нечестным соперникам свои условия. Если всё пройдёт гладко и ни капитан, ни команда «Голландца» не попытаются нам помешать, никто не пострадает. И, тебе стоит признать, что, во-первых, покорность из-под палки лишь побуждает к бунту, а во-вторых, нам всем это на руку.       Хотели ли они признавать нашу точку зрения или нет, тратить время и силы на доказательство своей правоты никто не собирался. Капитан Тёрнер удержал своих людей и отступил, но я и не думала строить благих иллюзий. Элизабет держалась ровно. Её дерзкий взгляд красноречивее слов говорил, что пиратка крайне заинтересована, но не удивлена и тем более не испытывает страха. Им всем было любопытно, к чему приведут наши «жалкие попытки» спастись из безвыходного положения, и потому с лёгкой руки наблюдателей нам была дана возможность разыграть собственные карты. Пока что.       Вскоре пленных — высший командный состав — собрали у грот-мачты «Летучего Голландца», остальных заперли во вместительном карцере их собственного корабля.       — И вот это — ваш злой гений? — презрительно скривился Джек, и, не успела я ответить, тут же громко спросил: — Ну, и кто здесь из вас капитан Деруа?       Раздался сиплый смех. Судя по нервно трясущемуся парику, пойманный Фениксом беглец вполне пришёл в себя. И если офицеры под дулом пиратских пистолетов чувствовали себя крайне неуверенно, то он, наоборот, словно этого и ждал, несмотря на отчаянное рвение сбежать, и теперь мурлыкал под нос что-то быстрое, разгорячённое и, наверняка, гневное. Джек подошёл к краю верхнего уровня палубы и заговорил:       — Послушай, приятель, я, конечно, люблю Францию, блюда у вас чудесные! Да и женщины тоже ничего… Но вот говорок ваш… язык сломаешь! Нам необходимо наладить диалог, так что, будь добр, изъясняйся по-человечески, смекаешь?       Тот и лица не поднял, только сплюнул кровь. Воробей устало вздохнул и провёл ладонью по лбу.       — Деруа здесь нет, — сухо произнёс Уитлокк с другой стороны трюмного люка. — Этот человек — Мерван Мот, его первый помощник и правая рука.       Не успел капитан «Странника» договорить, как мсье Мот взорвался брызжущей слюной тирадой, дьявольски сверкая глазами и, судя по интонации, проклиная Уитлокка и его потомков до тринадцатого колена. Барто, что переминался с ноги на ногу несколько левее капитана, агрессивно водил челюстью, а мозолистый палец ёрзал по спусковому крючку мушкета. Насупившийся Бойль глядел на пленных искоса, елозя взглядом по подошвам сапог. Трое из пяти скованных цепью офицеров неосознанно подались вперёд, и глаза их выражали полное согласие со словами первого помощника. Тот наконец закончил, переводя дыхание. Уитлокк за всё это время так и не шелохнулся, держа руки за спиной и никак не пытаясь защититься от угроз и оскорблений, льющихся беспрерывным потоком. Затем, выждав несколько секунд, Феникс ровным и вместе с тем сильным голосом, не дающим усомниться в истинности слов, произнёс:       — L’erreur est humaine. Mais le seul de je regret d'avoir pas lui égorgé. — Именно эта фраза впервые прозвучала настоящей угрозой.       — Пиратский выродок! — сплюнул Мот.       — Ага! — оживился Воробей, прихлопнув в ладоши. — Английский, так-то лучше! — Кэп пылал энтузиазмом, будто бы, как и мы, зависел от Астора Деруа, хотя я готова была поклясться, что это не так. Куда скорее, тактика Джека сводилась к тому, чтобы избавить всех желающих от необходимости забрать камень во имя спасения чего-либо и под радостный шумок самому скрыться с ним с глаз долой. — Полагаю, можно завершить обмен любезностями и перейти к следующему этапу переговоров?       — Мот, мне нужно знать, где сейчас Деруа, — так же ровно, и так же весомо потребовал Уитлокк. Француз глянул на него снизу вверх и брезгливо сплюнул. Феникс качнул головой. — Хотите идти по стопам капитана и следовать его безответственности? Сколько людей у вас в команде? Полсотни? Больше?       — Ммм! — мечтательно протянул Воробей. — Это же сколько пыток можно испробовать! Хождение по доске, слыхали, наверняка? Девятихвостка, килевание, повешение, бочки с порохом, кормление водой, раскалённые ядра… Да уж, затянется надолго, — сочувственно вздохнул кэп.       Офицеры, да и бравурно ухмыляющийся Мерван Мот, заёрзали по палубе. Уитлокк бросил беглый взгляд на Джека, словно бы пытаясь понять, всерьёз ли тот говорит.       — Va te faire foutre! — выплюнул первый помощник.       Феникс запрокинул голову, проведя рукой по затылку. Большинство взглядов было устремлено именно на него, и никто не хотел вмешиваться, давая возможность старым знакомым вдоволь пообщаться, хотя физиономия старика Барто так и горела желанием перейти от слов к действию. Уитлокк подошёл вплотную к пленникам, оказавшись спиной ко мне, и завёл разговор о последствиях, ответственности, невинных жизнях и иных точках соприкосновения с совестью мсье Мота. Тот не проявлял ни малейшего интереса, красноречиво выказывая собственное желание (и не спрашивая его у остальной команды) отдать жизнь за идеалы Астора Деруа. Но упрямство пленника стало не единственной проблемой. По тому, как Джеймс общался с Мерваном, как периодически переходил на французский — которого многие из нас не знали, как отчаянно пытался сторговаться мирным, едва ли не правомерным путём, я поняла, что Уитлокк не готов откреститься от того прошлого и глядеть на этих людей как на абсолютных врагов. На Деруа, возможно, — но не на них. Быть может, он считал их такими же жертвами пагубного влияния французского капитана или пытался оправдать, но при всей холодности его тона слова пытались убедить, а не заставить. Такая тактика возымела бы толк со временем, только его наличие никто не мог гарантировать: а мне не давал покоя исчезнувший бриг.       Я неторопливо спустилась на квартердек, плавно обогнула пиратов капитана Барбоссы, вытащила из-за пояса Бойля пистолет и, до того как матрос успел вымолвить что-то кроме нечленораздельного мычания, спустила курок. Выстрел привёл всех в чувство, а несговорчивый француз завопил во всё горло не своим голосом, хватаясь за ногу.       — Мсье Мот, — я опустилась перед ним на колено, — пуля пробила бедренную артерию, хоть я и целилась в колено. Если не наложить жгут и не обеспечить лечение, то пара-тройка минут, и вы истечёте кровью. С другой стороны, ничто не мешает мне перевязать эту рану и таки раздробить вам колено, затягивая, как вы и желаете, процесс переговоров. — Голос звучал спокойно; на лице царила сдержанность, а скулящий француз, пытающийся убить меня взглядом и в то же время унять боль в ноге, не вносил дисгармонии. Я терпеливо взирала на его искажённое лицо, опираясь локтем о колено и слегка покачивая пистолетом.       — Иль-Верд… тридцать три… мили… юго-запад… — выдавил Мерван Мот и зашёлся приступом проклятий сквозь зубы. — Mon dieu! Дайте помощь!       — Нужно ли нам знать что-то ещё?       — Надо… по… подать сигнал.       — Когда и какой? — Но Мот обхватил руками рану и продолжил скрипеть сквозь зубы. Кашлянув, я как бы невзначай упёрлась рукоятью пистолета в голень простреленной французской ноги, отчего Мерван чистейшим сопрано вытянул:       — Серый флаг на фоке за милю!       — Отлично, мсье, — кивнула я, затем склонилась ближе и спросила едва слышно: — Последний вопрос: где держат Генри Тёрнера?       Слезящиеся глаза француза задрожали, он часто затряс головой.       — Je ne… Только капитан… знает.       Я задумчиво хмыкнула и поднялась. Меня окружало множество глаз разной степени ошарашенности. Спорить нечего, манёвр с моей стороны крайне неожиданный, но знакомые мне лица отражали такое недоумение, будто я мягкой просьбой призвала Сатану прямиком из адского пекла. Даже Джек Воробей изменил обыденному притворству и глядел на меня со смесью учительской гордости, глубокого изумления и разумного опасения. Но куда сильнее выделялся взгляд капитана Уитлокка, окрашенный столькими эмоциями, словно, помимо вызова Сатаны, я умудрилась в ту же секунду совершить разом все семь смертных грехов. Я шагнула к Фениксу и чувствительно вложила пистолет в его ладонь, даже не пытаясь прятать глаза. Он словно бы хотел что-то сказать, но не находил то ли нужных слов, то ли достаточного самообладания.       Я обернулась, обращаясь в большей степени к Джеку:       — Теперь ведь можно проложить курс? Нам ни к чему тратить время.       Воробей сначала отстранённо, затем более активно закивал и принялся оживлять впавшую в оцепенение команду. Бриг решено было облегчить: рядовых пленных оставляли под присмотром капитана Тёрнера. К тому же превалирование чужих людей на корабле не пошло бы на пользу. Офицерский состав, лекаря и воющего мсье Мервана Мота заперли в карцере. Пираты воспрянули духом, имея наконец возможность сбежать с «Летучего Голландца», и не обращали внимания на важные поправки, что внёс в задуманное Джек Воробей. Однако я тоже молчала, наблюдала за происходящим, слегка поддерживая под руку всё ещё закованную Элизабет и игнорируя напряжённый взгляд Уитлокка. Спровадив подчинённых, капитан «Жемчужины» приблизился и, обращаясь к миссис Тёрнер одним только взглядом, плавным жестом указал на переходные мостки. Пленница вопросительно глянула на меня.       — Что вы задумали?       — Ты же не думаешь, что я стану рассказывать? Тем более тебе. — Кэп медленно подхватил пиратку под руку и повёл к борту. Не успела упирающаяся Лиз пересечь пространство меж кораблей, как в спину мне, опережая торопливый топот, прилетело разгневанное:       — Не было такого уговора!       Я манерно обернулась, скрещивая руки.       — Вот именно, капитан Тёрнер. Предупредительный залп? Не очень-то умно, — саркастично заметила я. — И ради чего?       Уильям провожал жену взглядом, и взгляд этот становился всё мрачнее, а значит, намерения капитана всё опаснее.       — Я здесь не при чём, — процедил он.       — Так и это не моя идея, — с ироничной улыбкой развела я руками, задом двигаясь к трапу. — Так даже к лучшему, Уилл, поверь мне. — Вложив в эти слова максимум честности и благодушия, я последней покинула палубу «Летучего Голландца».       Пока Джек Воробей самолично спроваживал пленницу прочь с верхней палубы, а бриг избавлялся от балласта и брошенных с «Голландца» тросов, я окончательно пришла к выводу, что этот поступок был продиктован отнюдь не желанием обезопасить себя как-то или не упускать действенный рычаг, а скорее, кэповской жаждой подразнить Уилла Тёрнера чуть дольше. Это можно было бы счесть забавным, если бы сын Прихлопа всё ещё оставался пылким оружейником, а не смертоносной машиной, что сожрёт любого в один присест.