Каштаны цветут дважды

По мостовой прогрохотал патрульный мотоцикл, и Нил, держась поближе к середине улицы, невольно нащупал в нагрудном кармане куртки пропуск. Нервы расшалились, вот незадача. И не с чего, вроде бы. Аусвайс на этот раз изготовлен лучше некуда, да и подстраховка, криво усмехнулся он собственным мыслям, как выяснилось, у Нила-то-бишь-Бэйлфайра та еще. Оберштурмбаннфюрер СС. Темный маг. Хорошо, что обоим есть дело до Нила Кэссиди. Обоим. Нил даже остановился, застыл посреди улицы. В том-то и беда. Одним внезапным рывком Нил добрался до осознания: нет никаких "обоих". Не в здешнем мире. Это в Зачарованном Лесу он мог отделять отца от вселившегося в Румпельштильцхена чудовища. Во Франции все иначе. Здесь нет монстров, которые превращают крестьян в улиток и убивают служанок. Есть нацисты, которые пытают, сводят с ума, вынуждают на предательство, расстреливают. И магия тут ни при чем. И невозможно не узнать отца в носящем форму СС человеке. Легче — признайся наконец, приятель - было там, в сказочном мире, когда Бэй на самом деле не узнавал его. **** За квартал до дома Белль Нил внезапно заметил идущую впереди миниатюрную девушку в коричневом пальто с растрепанными темными волосами. Она шла, часто останавливаясь, недоуменно оглядываясь по сторонам, время от времени энергично встряхивала головой, а потом походка вновь становилась неуверенной, неровной. Он узнал Белль. Нил без труда догнал ее, потянул за рукав. Девушка почти отшатнулась от него. — Ни… Нил?! Он торопливо качнул головой и увлек Белль за собой в переулок. — Что ты здесь делаешь? Девушка со все еще отсутствующим видом указала подбородком куда-то влево. — Я была у Голда. — Я знаю. — Откуда? — Я с ним виделся. У тебя дома, — пояснил он в ответ на ее испуганный взгляд. — И… он тебя не арестовал? Он сухо усмехнулся. Вспоминать, как близок отец был к тому, чтобы поступить именно так, не хотелось. Белль, словно очнувшись, тревожно зашептала: — Тебе нужно укрыться. Он… Нил успокаивающе сжал ледяные пальцы девушки. — Ничего он мне не сделает, — Белль с яростной нетерпеливостью покачала головой, но Нил закончил: — я его сын. Стараясь не глядеть в изумленно расширившиеся глаза Белль, он сказал: — Это долгая и непростая история. Короче, он меня бросил, променял на… — Белль как-то судорожно потянула руку, и он выпустил ее пальцы, — на все то, что сделало его таким, какой он сейчас. — Он… — Белль перевела дыхание, явно через силу заговорила: — говорил что-то о непоправимом и… — Да ну,— зло усмехнулся Нил. – Нет, он как раз очень даже считает, что все поправимо. Думает, что его раскаяние и боль все исправят. Белль, не отвечая, смотрела на него долгим взглядом. **** — Белль. Белль, подожди. Да подожди же! Куда ты? Белль взглянула во встревоженные глаза Нила. Чуть не улыбнулась: как проста разгадка, вот отчего ей чудилось что-то знакомое в Голде с самого начала. Она ощущала странное спокойствие — не спокойствие уверенности в своем решении, а спокойствие, которое приходит, когда понимаешь, что принятое решение неизбежно. Вот только чувства, что она захлопывает за собой клетку, не было. Может быть, подумалось Белль, Голд тоже был прав, когда говорил о переходе из маленькой клетки в более крупную? Иначе отчего, едва она ушла из его дома, улицы Парижа стали казаться ей стенами расширяющейся, но не выпускающей ее тюрьмы?! Нахлынула и с головой затопила усталость, вытесняя все, кроме осознания: Белль тянет назад, тянет с ежесекундно крепнущей силой. Она вдруг поняла, что Нил ждет ответа. Шевельнулось что-то вроде едва уловимой неприязни к нему, к его уверенности в том, что боль и раскаяние ничего не могут отменить. И неприязнь была тем ощутимее, чем отчетливее Белль понимала, что Нил, конечно, прав. Нил прав. Ни она, ни Голд ничего не могут противопоставить его правде. Вот только Голд это знает наверняка. А Белль - а Белль, наверное, просто не хочет в это поверить. Она заставила себя ответить вслух: — Мне нужно идти. — Куда? Белль, что случилось? — Ничего, я… — она покачала головой. — Я... мне нужно кое-кому помочь. Ускоряя шаг, Белль чувствовала, как щеки заливает краска. Если бы все ее желания укладывались в эту простую фразу. Если бы. *** Стояла глубокая ночь, когда Белль закрыла за собой дверь. Стараясь не думать о том, что ее отсутствие, вероятно, и не было замечено, она крадучись прошла в прихожую и вздрогнула: из гостиной донесся звук бьющегося стекла. Белль торопливо открыла дверь и перешагнула порог. Стоящий спиной к ней Голд, размахнувшись, швырнул чашку в стену. Очередную — пол был усеян осколками. Белль замерла в нерешительности. Еще секунда — и она, возможно, проскользнула бы обратно в коридор, но Голд обернулся. Она видела его в холодной ярости, контролируемой и оттого кажущейся лишь опаснее злобе. Сейчас Голд был в бешенстве. Он тяжело дышал, глаза горели мрачным огнем, но все же Белль успела заметить на его лице что-то сродни страху. Она инстинктивно подалась назад, но Голд уже был возле нее. Белль как во сне, даже не пытаясь уклониться, видела, как он хватает ее за плечи и трясет. — Где ты была?! — Пусти, — чувствуя, что охвативший ее при виде Голда страх исчезает, ответила Белль, глядя ему в глаза. Он начал разжимать пальцы, но вдруг еще сильнее встряхнул Белль. — Где ты была? — вновь прошипел он прерывающимся голосом. — Куда ходила? Белль резким движением вырвалась, встряхнула плечами и, подчеркивая свое бесстрашие, осталась стоять вплотную к нему. — Тебе не приходило в голову, что я не желаю быть твоей пленницей? Он опустил руки, устало поморщился, точно из всего, что он передумал за эти часы, мысль о том, что Белль сбежала, была последней. — Ты не должна покидать этот дом, — с уже вполне контролируемой и от того приведшей Белль в тем большее возмущение властностью ответил он. — Или пристрелишь меня? Как того беглеца? —изо всех сил стараясь поверить в то, что это возможно, произнесла Белль. Голд изменился в лице. Шагнул в сторону. Белль с бьющимся сердцем следила, как он пытается заговорить. На его лице выражение растерянности сменялось жесткой издевкой и вновь уступало место беспомощности. Последнее одержало верх. Он взглянул на нее и негромко сказал: — Белль, ты не понимаешь. Может статься, — нотки страха в его голосе теперь были различимы ясно, — что я не смогу защитить тебя. Белль покачала головой, уже понимая, что происходит именно то, чего она боялась. — Я знаю, мне ты не причинишь вреда, — тихо ответила она, чувствуя, как по щекам скользят слезы беспомощности. — Но… — Белль судорожно перевела дыхание. — Но этого мало. Этого для всего мало. Как... - с вспышкой отчаяния - перед своей слабостью, перед его молчанием - вырвалось у нее: - как ты можешь делать все это?! С другими, с собой? Как ты живешь с этим? Голд не отвечал. Он даже в лице не изменился. Белль боялась заглянуть ему в глаза — но в них ничего не отразилось. Эта безжизненность сказала Белль больше, чем она хотела услышать. И все же, все же - и этого было мало. Она отступила, обмякла. — Почему ты вернулась? — услышала она наконец. Белль устало обвела взглядом усеянную осколками комнату — на письменном столе стояла чашка со сколотым краем. — Ты слышала — ты должна была отшатнуться. Она прошептала: — Я пыталась. И Белль не знала, расслышал ли он ее. *** Ночь. Ровное дыхание Ингрид. Мерные шаги по коридорам. Сводящие с ума своим однообразием, правильностью чередования прутья решетки. Можно сосчитать их справа налево. Можно — слева направо. И сбиться в счете уже не удастся. Ночь. —Реджина, это слишком опасно. Она вцепилась в лацканы потертого пиджака и встряхнула, делая вид, что возмущена до глубины души. —Ты говорил то же самое в Нтье. А в итоге остался жив благодаря мне. Он накрыл ее руки своими, и Реджина неприметно для себя ослабила хватку. Наверное, невольно улыбнулась, потому что напряженные морщины на лбу Робина разгладились, в его глазах затеплилась ответная улыбка, которую он тщетно пытался притушить. Реджина изо всех сил постаралась грозно нахмуриться. Это удалось, когда он твердо ответил: — Реджина, Сопротивление - не забег. Я не могу подвергать тебя такому риску. — Риск? — Реджина презрительно скривила губы. — Риск —это когда подпруга лопается за мгновение да того, как твоя лошадь берет барьер. Все остальное — опасность, только и всего. Ты же знаешь, — она встряхнула головой, дунув, попыталась откинуть упавшую на глаза прядь, засмеялась легко, уверенно, — я ничего не боюсь. В оберегающих, пронизанных нежностью объятиях Робина, Реджине уже не хотелось смеяться над его страхом. Тогда она пообещала ему, что с ней ничего не случится. Подпруга лопнула, лошадь взяла барьер. В седле была не Реджина и не Робин. Как легко этому радоваться. Как легко. Справа налево. Слева направо. Ночь. Свинцовая, неподвижная ночь.