Исполнитель желаний

Прижимаясь к посиневшим губам и делая очередной выдох, пытаясь вернуть к жизни того, кого только что убил собственными руками, Лайт почувствовал, насколько стали холодными губы Рюдзаки. Его усилия были тщетны. Тепло начало покидать тело гениального детектива. - Не смей уходить! – Лайт нанес очередной сокрушительный удар в грудь Рюдзаки, ощущая, как опасно прогибаются ребра под его ладонью, стремясь разбудить, заставить вновь начать работать остановившееся сердце. Силы были на исходе. Он больше не может бороться. И вдруг...бледные губы вздрогнули, пропуская судорожный, практически незаметный вдох. Грудная клетка еле заметно колыхнулась, настолько незначительно, что, если бы ладонь Лайта не лежала на груди Рюдзаки, он бы и не почувствовал этого колыхания. Но он не поверил себе. - Рюдзаки... - ошеломленно выдохнул Лайт. Возможно ли, чтобы убитый с помощью тетради смерти снова сделал свой первый самостоятельный вдох? Не обман ли это взбудораженного, шокированного сознания, стремящегося увидеть то, чего на самом деле быть не может? Логика безжалостно сообщила, что именно обман. Он сходит с ума от глубочайшего стресса. Воля оставила Лайта, и он бессильно опустил руки, продолжая стоять на коленях возле тела поверженного врага. Слез больше не было. Ничего больше не было. - Расступитесь, пропустите врача! – раздался чужой властный голос. Бригада медиков деловито раздвигала членов штаба, стремясь пробраться к распростертому на полу телу. Крепкие руки ухватили Лайта за плечи, отрывая от драгоценного тела, отодвигая, передавая в руки отца. Лайт не сопротивлялся. Сил на сопротивление больше не было. В голове стоял гул, мысли как будто вязли в каком-то густом тумане. Снова будто бы включили режим замедленной съемки. Словно сквозь пелену он видел, как двое медиков, стремительно раскрывая медицинские чемоданчики, опустились на пол по обе стороны от Рюдзаки. Еще двое из вновь прибывших рысцой бросились вслед за Мацудой вон из комнаты штаба. «А, ну да....Ватари...» – неожиданно пронеслось в голове у Лайта. «Они могут не спешить» – тут же пришло обреченное понимание. Где-то в стороне пятый из медиков, очевидно, главный, задал какой-то вопрос Моги. Лайт не услышал, какой. Ему было безразлично. Отец держал его за безвольно опущенные плечи, но Лайт и не думал вырываться. Чувство опустошенности и бессилия накрыло его с головой. - Пульс нитевидный, - сквозь пелену донесся до него бесстрастный сосредоточенный голос, - адреналин внутривенно. Пульс? Пульс!!! Лайта будто молния ударила. С расширившимися глазами он рванулся вперед, но отец удержал его за плечи. - Не нужно, Лайт. Не мешай им. Теперь он в надежных руках, - мягко сказал он, удерживая сына, - если только возможно, они его вытащат. Соичиро Ягами испытывал смешанные чувства. Несмотря на трагичность момента, он ощущал растущее чувство облегчения и радости за своего сына. В критический момент он один, один из всего штаба не потерял голову, не метался с бесполезными вопросами, а четко и профессионально оказывал первую помощь пострадавшему. Отец всегда гордился успехами сына, но уже довольно давно чувство гордости омрачалось растущим с годами пониманием, что, несмотря на всю успешность, а может быть, и испорченный ею, его сын вырос законченным эгоистом. Отстраненным, одиноким, замкнутым. Поднявшим самого себя на недостижимую для других высоту. Всегда вежливый, всегда трезво и четко рассуждающий, действующий рационально, Лайт не сближался ни с кем, несмотря на то, что всегда был окружен людьми, готовыми предложить ему искреннюю дружбу. Только приятели, только знакомые, только нужные для чего-то люди окружали Лайта. Это пугало господина Соичиро. Именно поэтому в душе он тихо радовался, наблюдая за зарождающимися теплыми отношениями великого детектива и его сына. Да, Лайту пришлось пройти через немалые испытания, которым Рюдзаки подверг его, но шеф полиции не мог не замечать, как, скованные цепью, два абсолютных эгоиста начинают идти на уступки друг другу, учатся общаться, слушая чужое мнение, учатся думать о комфорте других. Рюдзаки, возможно, был еще большим эгоистом, в этом господин Ягами не сомневался. Однако образ жизни великого детектива обязывал жить по особым правилам, взять хотя бы ту же постоянную опасность для жизни и необходимость скрываться за псевдонимами. А вот его сын... Его сын очень волновал. Шеф полиции, злясь на себя, не раз задавал себе вопрос, наблюдая за холодным высокомерным выражением лица своего первенца – осталось ли в его душе место для сострадания ближним? Не переступит ли его Лайт нуждающегося в помощи, проходя мимо? Что там творится в душе у его прекрасного, самовлюбленного и эгоистичного сына? И вот сегодня он получил ответ. Ответ, сбросивший тяжкую гирю тревоги с его плеч. Его сын, его гордость, его надежда, действительно способен на поступок. Поступок! Способен самозабвенно спасать чью-то жизнь, не заботясь о себе, полностью отдаваясь желанию спасти ближнего. И только благодаря его сыну врачи все еще совершают манипуляции у тела великого детектива, а не кладут его на носилки, закрывая одеялом лицо. Шеф полиции, стыдясь самого себя, ликовал в душе. И потому его руки так бережно удерживали Лайта, а голос звучал мягко и нежно. - Стабилизирован, - громко произнес один из медиков, возившихся с Рюдзаки, поднимаясь с колен, - срочно транспортируем. - Стабилизирован?! – Лайт рванулся вперед, вырываясь из рук отца, - он жив? ЖИВ?! А..., - Лайт наткнулся взглядом на все такое же бледное, отрешенное лицо Рюдзаки. Ресницы все так же были опущены. Губы все так же отдавали голубым оттенком. Он не шевелился. Казалось, что и не дышал. Ни один мускул не вздрагивал на лице. - Не все так просто, парень, - устало сказал один из медиков, отодвигая в сторону Лайта и разворачивая с напарником носилки, - у него стабильный пульс, но пока это все. Мы везем его в реанимацию. В любой момент сердце может снова остановиться. Кроме того, вероятность, что его мозг давно умер, просто огромна, - он с сочувствием взглянул на Лайта, перевел взгляд на его отца, - мне жаль это говорить, но готовьтесь к худшему. Слишком низки шансы. Словно находясь за стеклянной стеной, Лайт расширенными глазами наблюдал, как медики деловито разворачивают носилки, как подхватывают тело и на счет «раз-два-три» рывком перекладывают его. Как безвольно при этом запрокидывается мертвенно-бледное лицо, как взлетают и тут же опускаются черные пряди, потревоженные резким движением. Сейчас, на носилках, Рюдзаки кажется совсем хрупким, словно тающим и исчезающим из этого мира. Медики отработанными движениями укладывают свисающие руки, укутывают тело одеялом, застегивают ремни. Поднимают носилки и деловито пробегают мимо оцепеневшего Лайта, унося самое ценное, самое дорогое, что есть у него сейчас – его единственного соперника, его единственного достойного врага, его единственного...друга? Лайт, не в силах пошевелиться, не в силах вымолвить ни слова, провожает их взглядом. К ним с отцом подходит старший медик, закончив выяснять у Моги детали произошедшего. - Господин Ягами, - обращается он к отцу, - мы везем вашего сотрудника в реанимацию. Вы не можете поехать с нами в машине, но, если хотите, можете самостоятельно приехать в больницу. Хотя я бы не рекомендовал. Вашему сыну необходим покой и отдых, - он перевел взгляд на Лайта, - твое мужество заслуживает преклонения. Ты молодец. Твой отец должен гордиться тобой. - Спасибо, - врожденное самообладание и привычка играть роль в любой ситуации сделали свое дело. Лайт кивнул, по привычке прикрывая глаза, скрывая эмоции. Достойный восхищения сын достойного человека, скромно признающий свои заслуги. На самом деле его трясло. Хотелось выть и биться кулаками и головой об стену. В голове, как заезженная пластинка, крутилась одна и та же фраза «его мозг давно умер...вероятность огромна...шансы слишком низки...». Мимо прошла вторая группа медиков, бережно неся уложенное на носилки тело. За ними с погасшим, опустошенным лицом, шел Мацуда. Он прошел бы мимо, но Ягами Соичиро остановил подчиненного за рукав. - Мацуда! Что с Ватари? - Врачи сказали, похоже на микроинфаркт. Он потерял сознание и сильно ударился головой при падении, - бесцветно ответил Мацуда. – Говорят, что должен быстро оправиться, - он замолчал, вдохнул побольше воздуха и, решившись, выдохнул, - А...Рюдзаки? - Пока жив, - быстро проговорил Моги. Но тут же, сникнув, добавил, - но говорят, шансы очень низки... - Рюдзаки выкарабкается, - подал голос молчавший и стоявший до сих пор в стороне Аидзава, - я уверен, при его упертости, он просто не может не выкарабкаться! Лайт отрешенно смотрел на них. Ему показалось, что при этих словах в глазах Аидзавы блеснули слезы. «Надо же, - вяло подумалось ему, - а ведь так ненавидел его при жизни». От этой мысли в груди стало больно и трудно вздохнуть. Лайт встряхнул головой: «Не смей больше так думать. Он еще жив. Он выкарабкается. Он ведь действительно самый упертый и самый настырный гений в мире». На секунду стало легче, но следом снова всплыли слова «мозг умер...вероятность огромна» – и сердце сдавило. Надо было взять себя в руки. Отвлечься. Иначе – нельзя. Ведь он – Бог, Бог нового мира. И...он победил. Вот только того единственного, кто мог по достоинству оценить его победу, сейчас на носилках грузили в реанимобиль, возможно, увозя навсегда. Ощущая, что сейчас действительно начнет выть и кататься по полу, Лайт обратился к старшему медику, собиравшемуся уходить следом за своими коллегами. - Послушайте...я, к сожалению, не знаю вашего имени...Этот парень, Рюдзаки...Мы с ним друзья. Я хочу поехать с вами! - Не стоит, - покачал головой доктор, - да у нас и места в машине нет. Вот адрес нашей клиники, если хотите, можете приехать самостоятельно. Только не стоит спешить. Своему другу вы уже не поможете, а ожидание в коридоре ничем не поможет вам. Вы действительно сделали для него все, что могли. Сунув визитку клиники в руки Лайта и еще раз сочувственно взглянув на него, доктор ушел. Команда штаба осталась в одиночестве и ощутимо осязаемой тишине. Случившееся давило, не давая начать разговор. Делая бессмысленными любые фразы. Им всем надо было осмыслить и осознать произошедшее.