Исполнитель желаний

Ему, наконец-то, разрешили зайти. Палата, в которую поместили Рюдзаки, была светлой и просторной. Даже слишком светлой. Глаза ломило от ослепительной белизны, оставляющей потрясающее впечатление чистоты и свежести. Даже унылое серое небо и все еще не прекратившийся дождь за огромным окном не портили впечатление. Мимоходом Лайт отметил, что палата явно относится к категории для VIP пациентов. Безнадежных VIP пациентов. На это указывало и огромное количество экранов различных приборов, измеряющих все, от пульса и давления пациента, до температуры его тела и частоты дыхания; и присутствие портативного дефибриллятора на передвижной тумбочке с несколькими ящиками, явно хранящими в себе все необходимое, для вывода пациента из критического состояния. Был здесь и удобный кожаный диванчик, манящий светлой, матово светящейся кожей, и два роскошных кресла в тон ему, и маленький столик. Напротив диванчика на стене висел плоский экран телевизора. Все было продумано до мелочей, чтобы сделать безнадежные бдения родных у постели обреченного как можно более комфортными. Вот только у пациента, сейчас помещенного в эту роскошную палату, не было никаких родных. А единственный близкий человек сейчас сам как никогда нуждался в заботе и уходе. Кровать располагалась вдоль окна и была довольно широкой. На ней вполне могли бы разместиться два человека. Но сейчас на ней лежал Рюдзаки, бесконечно одинокий и далекий от всего. Ему было все равно, насколько сиротливо выглядит в этой огромной палате его худое тело, прикрытое по грудь белоснежным одеялом. Ему вообще на все было все равно, потому что он ни о чем не думал, ничего не ощущал. Он был в коме. В глубокой коме. - Вы не оставите меня на некоторое время? - спросил Лайт сопровождавшую его девушку-медсестру, - я хотел бы побыть с ним наедине. - Конечно, - охотно согласилась она. Но явно не спешила уходить, собираясь начать разговор, - Вы знаете, вы можете поговорить с ним. Считается, что это помогает. - Да, спасибо, я читал об этом, - голос в полутонах, мягкий. Приятно вот так, мимоходом, очаровывать людей. Но сейчас ему было не до поддержания своего самолюбия, - К сожалению, у меня мало времени, я должен еще успеть вернуться на работу... - Да, конечно, я понимаю, -смутилась девушка и оставила его одного. Лайт подошел к кровати, впервые имея возможность детально, не спеша, рассмотреть своего врага. Мертвенно бледное, запрокинутое лицо Рюдзаки в обрамлении смоляных волос, казалось, сливалось с белоснежной подушкой. На нем была простая белая больничная рубаха-распашонка и, наверное, в других обстоятельствах он выглядел бы в ней довольно смешно. Но сейчас он выглядел жалко. Лайт нахмурился, продолжая оглядывать беспомощное тело. Провода, трубки с подачей кислорода, капельница. Игла в вене выглядит кощунственным вторжением на изящном сгибе локтя. Вокруг иглы - небольшой, еле заметный, темно-синий кровоподтек. "Тоже мне, лучшая клиника в Токио", - с раздражением подумал Лайт - "даже иглу в вену не могли вставить нормально". Кожа на тыльной стороне руки Рюдзаки совсем белая, полупрозрачная до синевы от просвечивающих вен и сосудов. Лайт мрачно продолжал думать, что даже он справился бы лучше и не испортил бы руку детектива, сумев с первого раза попасть в вену. Повинуясь внезапному порыву, он легонько провел кончиком пальца по беззащитно открытой поверхности руки. И пристально вгляделся в его лицо. Ничего не изменилось. Не дрогнули плотно сомкнутые черные ресницы, глаза не распахнулись в удивлении от внезапного прикосновения. Все то же отрешенное лицо, бледные до синевы губы. Дыхания не слышно, грудная клетка если и поднимается, то настолько незаметно, что ее колебания трудно увидеть взглядом. Если бы не размеренное пиканье кардиографа и не ползущая по экрану кривая кардиограммы, Лайт был бы уверен, что Рюдзаки окончательно умер. - Прости, Эл, ты проиграл, - проговорил Лайт вслух, нежно глядя в лицо своего соперника, - кто-то же должен был выиграть. Ты хорошо сыграл свою партию, но я сильнее. Я всегда знал, что я сильнее. Тишина. А Лайту так хотелось бы, чтобы Рюдзаки мог ему ответить. Так хотелось, чтобы он признал свое поражение. Или, хотя бы, мог его услышать. Его неподвижность и отрешенность угнетали. Сводили на нет ликование победителя. - Знаешь, - продолжил Лайт, чуть помолчав, - мне жаль, что приходится видеть тебя в таком положении. Ты заслужил более красивую смерть. Если бы я знал, что все так обернется, я бы не стал тебя удерживать. Я бы попытался сохранить твое достоинство. Ты был очень сильным соперником. Ты действительно чуть не загнал меня в угол. Он наклонился совсем низко и прошептал прямо в бледное отрешенное лицо, возбужденно блеснув глазами, не ощущая, как губы кривятся в злобной усмешке: - Ты проиграл, Эл. Нельзя вставать на пути у Бога. В моем новом мире нет места тем, кто не верит и не готов преклониться! И да – Я Кира! Выдохнув то, что так долго хранил, что так долго мечтал выкрикнуть в лицо преследователю, Лайт выпрямился, и некоторое время стоял молча. Постепенно, его лицо расслабилось и приняло обычное сдержанное выражение. Глаза перестали угрожающе сверкать. Затем он протянул руку и провел ладонью по бледной, впалой щеке. - Прощай, враг, - печально сказал Кира детективу по имени Эл, - я больше не приду. Надеюсь, ты умрешь быстро. Он повернулся и медленно пошел к выходу из палаты. У самой двери он все-таки оглянулся и почувствовал, как сердце снова сжалось от вида темной копны волос на белой постели посреди огромной палаты. А в памяти с готовностью всплыло ощущение теплого тела в руках и легкой сладости на губах. Лайт с усилием подумал, что эти воспоминания он навсегда оставляет здесь, в этой больничной палате и, потянув дверь на себя, стремительно вышел. Закрывая за собой дверь, он был уверен, что больше никогда не вернется. *** Всю ночь он вертелся в своей кровати дома, не в силах заснуть. Осознавая, что ему мучительно не хватает чего-то. Возможно, чувства опасности. Возможно, необходимости обдумывать следующий ход. Вчера вечером он вяло просмотрел вечерние новости, привычно отмечая, что Миса исправно карает преступников. Но ему больше не нужно было скрупулезно выискивать, не допустила ли она где-либо ошибку, способную привести к нему, Кире. Миса достаточно закалилась в этой игре. Серьезной ошибки она не допустит, а незначительный промах уже никто не заметит. Тот, кто был опасен даже при неверно произнесенной фразе, сейчас спал непробудным сном там, в огромной белоснежной палате. Миса позвонила ему после вечерних новостей, пытаясь навязать встречу. В ее голосе Лайт отчетливо слышал радостные нотки и понимал, что ей хочется разделить с ним упоение от победы. Его это неожиданно разозлило. Как будто в том, что произошло, была в чем-то виновата влюбленная в него девушка. Как будто именно Миса была причиной его непонятной тоски. Однако, повинуясь голосу разума, он не был груб с ней. Напротив, даже ласков. Сославшись на невероятную усталость от напряжения последних дней, он перенес встречу на следующий вечер. Утром он приехал в штаб вместе с отцом. Необходимо было продолжать ловить Киру. Занять место великого детектива, согласно давно разработанному плану. Плану, реализовавшемуся в жизнь. В штабе было непривычно тихо. Даже Мацуда поздоровался с ними как-то сдержанно и отстраненно. Похоже, он сильно переживал. Наверное, Рюдзаки бы очень удивился, узнав, что команда детективов, работавшая с ним, настолько привязалась к нему. Пока он был здесь, никто особенно не выказывал к нему теплых чувств или симпатии. Хотя, нужна ли она была ему, их симпатия? Вечно сдержанному, вечно отстраненному, держащему громадную дистанцию от любого, кто пытался приблизиться. И, в то же время, дарящему всем окружающим какое-то удивительное спокойствие, уверенность, ощущение теплоты и уюта. В глаза как-то сразу бросалось кресло перед центральным монитором, в котором обычно сидел Рюдзаки. Кресло, с которого его безвольное тело беспомощно скользнуло на пол. От него веяло пустотой и ощущением потери. На столе стояла чашка с недопитым кофе и блюдце с нетронутым пончиком. Никто из штаба со вчерашнего дня не осмелился к ним притронуться. Чувствуя, как непривычно начинает щипать в глазах, и, злясь на себя за это, Лайт уверенным шагом подошел к столу, намеренно задел и отодвинул кресло, взял чашку и блюдце и понес их на кухню. И почувствовал спиной, как провожает его внимательный взгляд огромных глаз с расширенными до невозможности зрачками. Захотелось оглянуться, чтобы встретиться с этим взглядом и насмешливо приподнять брови, выражая снисходительную насмешку над бесконечными подозрениями. Усилием воли Лайт не дал себе оглянуться. Пройдя на кухню, он поставил чашку и блюдце возле раковины, ощутив легкий укол совести, что перекладывает мытье посуды на Ватари, но тут же успокоил себя, что старик обидится, если кто-то вторгнется в его святая святых и начнет хозяйничать на кухне. И только подойдя к двери, понял, что Ватари не сможет вымыть посуду в ближайшее время. Вернулся, вымыл блюдце, вымыл чашку и аккуратно протер их полотенцем. Хотя больше всего ему хотелось швырнуть хрупкий фарфор с размаху об стену, чтобы осколки брызнули во все стороны мельчайшей пылью. «Ненавижу, ненавижу тебя, Рюдзаки!» – почему-то захотелось закричать во все горло. Работы сегодня было много. Новые убийства Киры требовали детального анализа, кроме того, необходимо было выработать план дальнейшего расследования, без участия Эл. Внезапно оказалось, что он незаметно, поедая сладости и вставляя короткие фразы, полностью руководил всем процессом. А им порой думалось, что он только выдает неожиданные выводы и нестандартные решения, в то время как расследование ведется командой японских детективов. Сейчас же, к их общему удивлению, оказалось, что никто из них абсолютно не знает, за что хвататься и что делать. Деликатность Рюдзаки в управлении командой была настолько высока, что никто из них и не ощущал, как четко детектив распределяет роли, как каждое действие каждого члена команды подчиняется единому плану, ведет к определенной цели, является кусочком одного большого пазла, который терпеливо собирает лохматый гений. Это открытие больно ранило самолюбие Лайта и добавило растерянности остальным полицейским. Восстановление данных с помощью пароля, переданного Ватари, отняло огромное количество времени. Неприятным сюрпризом обнаружилось то, что часть данных, хранящихся на сервере, оказалась закрыта дополнительным паролем, которого у них не было. После тщательного анализа они выяснили, что для них доступны все данные по расследованию, над которыми они работали совместно, а закрыты паролями все документы, относящиеся к личным наблюдениям, анализу, мыслям и выводам Рюдзаки. И к планам по расследованию, которые сейчас, в их подавленном и растерянном состоянии, оказались бы неоценимым подарком, позволяющим снова выстроить четкую схему работы. Но нет, Рюдзаки не оставил им никакой помощи. Он и в этом не дал ни единого шанса чуть-чуть приблизиться к себе, позволив работать с его личными выводами. Только закрытые файлы и директории, которые, зная гениальность Рюдзаки, вряд ли смог бы открыть даже самый талантливый компьютерный гений. В штабе царило подавленное состояние. Отчетливо ощущалось, насколько здесь не хватает хозяина. Пару раз прозвучавшие возгласы Мацуды, забывшегося в попытке разобраться с массивами данных, «Рюдзаки!», «Послушай, Рюдзаки», не прибавили в атмосферу штаба оптимизма, а самого Мацуду сильно смутили и вынудили окончательно замолчать и не делать попыток пообщаться хоть с кем-то из штаба. «Ты был бы сейчас доволен, Эл, - ожесточенно листая на компьютере данные, думал Кира, - в штабе наконец-то тишина, никто не разговаривает, никто не отвлекает. Ты, помнится, жаловался, что не привык работать в окружении людей, и тебе трудно смириться с шумом. Не хочешь насладиться этой тишиной?!» Лайт криво усмехнулся собственному сарказму и тут же из-под прикрытых ресниц привычно метнул взгляд влево – не заметил ли он и не увеличит ли это его подозрений? И наткнулся взглядом на пустое кресло. И даже не почувствовал, а услышал, как скрипнули его судорожно сведенные зубы. Оставаться в штабе дальше было невыносимо. Лайт чувствовал, как за эти сутки его нервы превратились в тонко натянутые струны. Казалось, что здесь прямо-таки витает дух Рюдзаки, что даже стены, компьютеры и огромные мониторы пропитаны им, и сейчас все это давило, все вопило от одиночества и безысходности, кричало от боли, и от этого было трудно и невозможно дышать. - Отец, я поеду в больницу, - отодвинув от себя клавиатуру, Лайт вскочил на ноги, - навещу Ватари, а заодно попробую выяснить, нет ли у него паролей от закрытых директорий. - Отличная идея, - одобрил отец, - нам очень бы помогла информация, скрытая Рюдзаки. Он всегда все планировал и думал на несколько шагов вперед и, если бы мы могли использовать его данные, нам бы не пришлось сейчас метаться, как слепым котятам. И Ватари обязательно нужно поддержать. Ему сейчас очень тяжело. Не знаю, чтобы я чувствовал, будь я на его месте. - Да, ты, Лайт, молодец! – радуясь возможности наконец-то заговорить, воскликнул Мацуда, - если я вам не нужен, Шеф, я поеду с Лайтом! Я тоже хочу навестить и поддержать Ватари. - Не стоит, - процедил сквозь зубы Лайт, привычно скрывая взгляд за опущенной челкой, - я думаю, Ватари пока трудно принимать посетителей. Давайте дадим ему хотя бы пару дней, чтобы окрепнуть, а потом уже сможем ездить навещать его хоть всем отделом. Все-таки микроинфаркт – серьезное потрясение для организма пожилого человека. - Ты прав, Лайт, - поддержал шеф полиции, - поезжай один и передай Ватари от всех нас поклон и глубокие сожаления о случившемся. Как только он окрепнет, мы все приедем его навестить. - Да...хорошо. Раз так, конечно, езжай один, Лайт, - печально согласился Мацуда.