Исполнитель желаний

Лайту, как он и надеялся, удалось весь день провести с Рюдзаки. По дороге в клинику, он, по уже знакомому маршруту, забежал в магазин конфет, чтобы купить очередной причудливый леденец для своего не желающего возвращаться друга. Здесь его уже узнавали и приветливо поздоровались, продавец даже перекинулся с ним парой фраз про удивительно хорошую погоду, и, поинтересовавшись самочувствием его друга, выразил уверенность, что тот обязательно скоро поправится. Это, неожиданно, оказалось для Лайта приятным. Простой знак участия со стороны совершенно незнакомого человека, на который он раньше не обратил бы никакого внимания, поднял ему настроение. Несмотря на все его старания задержаться, он все-таки еще застал Ханну у Рюдзаки. Тихо напевая очень мелодичную песню на незнакомом Лайту языке, она колдовала с расческой над шевелюрой Рюдзаки, пытаясь придать ей искусственную лохматость. Лайта позабавило, с какой серьезностью и тщательностью она подходила к этому процессу. Он поздоровался и, присев на диванчик, включил ноутбук, запустив сводку новостей. Ему было удивительно уютно сегодня сидеть здесь, в палате, рядом с Рюдзаки и Ханной, от которой исходили волны доброй теплоты и уверенности в том, что все обязательно закончится хорошо. Эти волны заглушали боль, поселившуюся у него в груди. Когда Ханна ушла, Лайт придвинул кресло к постели Рюдзаки и погрузился в работу, изредка отвлекаясь, чтобы провести рукой по его волосам, прикоснуться к лицу, погладить по руке. Чтобы почувствовать, что он здесь, рядом. Сортируя данные, он пытался представить, как отреагировал бы детектив на ту или иную смерть преступника, какой бы дал комментарий или сделал внезапный вывод, как всегда неожиданно правильный, приближающий его еще на один шаг к разгадке личности Киры. Бросил бы он пронзительный взгляд из-под спутанных черных волос, прожигая, пытаясь проникнуть в душу Лайта, или взял бы очередное пирожное с блюда. Смог бы найти зацепку в идеально продуманном Кирой алгоритме убийств, или задумчиво грыз бы ноготь, ощущая своей безошибочной интуицией скрытый подвох, но не в силах найти доказательства. Это давало иллюзию продолжающейся борьбы. Лайт как будто играл в шахматы сам с собой, попеременно думая то за одного противника, то за другого. Заглушая тоску, отодвигая осознание неминуемой утраты. Несколько раз заходили медсестры, меняли капельницы, снимали показатели монитора. Раза два или три приходил лечащий врач Рюдзаки. От него Лайт узнал, что состояние упрямого гения не улучшается, давление медленно, но неминуемо падает, грозя вплотную приблизиться к критическим показателям. За эту неделю, несмотря на все усилия врачей, Рюдзаки потерял около пяти килограммов веса, что, при его изначальной худобе, свидетельствовало о полном истощении организма. Его мизерные шансы на возвращение стремительно таяли. Лайт старался не вдумываться в эту информацию, не пропускать ее в глубину сердца. Переплетая пальцы с холодными пальцами детектива, он снова и снова повторял себе, что Рюдзаки не должен, не может, не имеет права уйти. Пытаясь согреть ледяные руки, он тихо уговаривал своего врага остаться, не оставлять незаконченной игру, не бросать Киру одного. В обед пришел Ватари и принес Лайту кофе и сэндвичи. Ягами совсем не хотел есть и попытался отказаться, но Ватари, на удивление твердо, настоял, чтобы он пересел за столик и, как следует, подкрепился. Лайта тронула эта неожиданная забота старика. Вглядевшись в его лицо, он поразился, как сильно осунулся и постарел за это недолгое время Ватари. Насколько глубокими стали складки на его лице. Как утяжелилась походка. Как заметно стали подрагивать руки. Но, несмотря на это, взгляд оставался ясным и теплым, а голос не потерял твердости. Он не сдавался, мужественно принимая данность, готовый выдержать любой исход, выбранный его воспитанником. Лайт же, находящийся рядом, потерянный, забывающий о себе и поэтому остро нуждающийся в опеке, сейчас был для него возможностью отвлечься от постоянного чувства тревоги. Наблюдая за Лайтом все эти дни, видя, как он неизменно, день за днем, приходит к Рюдзаки, как упорно приносит ему леденцы, как неловко скрывает под челкой красные от недосыпания глаза, Ватари чувствовал, что начинает испытывать что-то вроде симпатии к этому странному замкнутому парню. К человеку, которого раньше он не мог воспринимать никак иначе, чем как постоянную смертельную угрозу, нависшую над его воспитанником. Затаившуюся змею, способную в любой момент нанести ядовитый укус. Не смея вмешиваться в ход событий, он с отчаянием наблюдал, как упрямо продолжает свои пляски над пропастью Эл, удерживая своего врага рядом с собой, ежесекундно осознавая риск, но с безумным азартом продолжая игру. Шаг за шагом, приближаясь к смерти. Но сейчас, когда Эл был повержен, Ватари, со все возрастающим чувством удивления, наблюдал за искренним горем Ягами Лайта. Его тоска, его боль от надвигающейся потери были очевидны. Он отчаянно, до слез в глазах, боялся потерять Рюдзаки. Такие чувства нельзя было изобразить, нельзя было сымитировать. И Ватари, глядя на Лайта, нет-нет, да и задумывался, не ошибся ли его гениальный воспитанник. Не пропустил ли, в пылу азарта преследования, искреннюю дружбу, приняв ее за угрозу, привыкнув видеть вокруг только врагов. Не умея видеть друзей. Задумывался, и тут же стыдился своих мыслей, обвиняя себя в том, что усомнился в правоте Эла. Признавая, что не в силах разгадать и понять для себя самого, что же за человек скрывается за маской лучшего ученика Японии, Ватари просто изливал свою потребность заботиться хоть о ком-то. Оставляя эту загадку для Эла... или для тех, кто его заменит. После обеда за Ватари пришла медсестра, забрав его на восстанавливающие процедуры, а Лайт снова остался с Рюдзаки наедине, и просидел с ним до самого вечера. За это время он несколько раз связывался по видеосвязи со штабом, отдавая распоряжения, окончательно утверждая версию о появлении третьего Киры в качестве основной. И прорабатывая план по дальнейшему расследованию. Следуя намеченной цели, он отгонял от себя мысль о бесполезности усилий, тщательно подготавливая мистического внешнего врага для их совместной с Рюдзаки борьбы. И пытался не замечать неприятное липкое чувство раздвоения. Играть одновременно роль L и роль Киры было невыносимо. Появлялось ощущение, что он сходит с ума. Ощущение, от которого он избавлялся, перебирая в руках длинные мягкие пряди волос того, чью роль по необходимости брал на себя. Убирал их со лба, открывая застывшее мертвенно-бледное лицо с тонкими волевыми чертами. Проводил пальцами по щеке, по острому, упрямому подбородку. Или тихонько дул на густые черные ресницы, как будто мог разбудить заснувшего за работой Рюдзаки и заставить непонимающе хлопать глазами. Время пролетело незаметно. Заметив, что за окном начало темнеть, Лайт посмотрел на часы и с сожалением понял, что скоро вернется Ватари и, значит, ему пора уходить. Уступать место дежурного рядом с Рюдзаки. Как бы ему ни хотелось остаться. Как бы он ни боялся оставлять его одного. Ватари и так был слишком добр к Лайту, позволяя столько времени проводить с детективом. Наклонившись к самому уху Рюдзаки и, бережно сжимая его руку, Лайт прошептал: - До завтра, Рюдзаки. Завтра тоже будет хороший день. Я приду рано утром, слышишь? Не смей уходить этой ночью. Пожалуйста. Пожалуйста, не смей. Он отодвинул черную прядку волос, заправляя ее за ухо. С тоской подумал, что ему только и осталось, что просить. Умолять. И надеяться. - Заставь меня поверить в чудо, ладно? Увидимся утром, Рюдзаки, - он выпрямился, увидев, что в палату входит Ватари. Поднялся и дал возможность руке детектива медленно выскользнуть из ладони. Из больницы он уходил вполне умиротворенный. Почему-то у него было твердое ощущение, что сегодняшний вечер и ночь пройдут, как обычно. Лайт редко кого-либо о чем-то просил, а уж умолять ему и вовсе не доводилось. Тем более – вчерашнего врага. Ему пришлось перешагнуть через свои принципы и привычки. И поэтому он был твердо уверен, что его просьбы не могут остаться не услышанными, и Эл не посмеет уйти. Не сегодня. * * * - Даже предположить не мог, что впервые в жизни надену костюм по такому вот поводу, - мрачно буркнул Мэтт. Он стоял, облаченный в строгий черный костюм, перед огромным, в человеческий рост, зеркалом в гостиничном номере. - Да, я тоже, - Мелло сделал шаг к нему и встал рядом. Он был в таком же строгом черном костюме, с гладко зачесанными и забранными в хвост волосами, в огромных темных очках, скрывающих половину лица. Мэтт взглянул на него и тоже надел темные очки. Костюмы преобразили их. Теперь они выглядели, как пара безликих телохранителей или агентов, из тех, чью внешность сложно запомнить. Тех, что никогда не бросаются в глаза и не остаются в памяти. Непроницаемые лица, лишенные всякого выражения, наполовину скрытые темными очками, одинаковые темные костюмы, незаметный наушник в одном ухе – они полностью соответствовали образу неотъемлемой части эскорта важных персон в любой точке мира. Вряд ли кто-либо смог бы узнать в этих двух обезличенных фигурах двух ярких парней, сидевших этим утром на площади. Им даже не нужно было заботиться о маскировке. Простая смена одежды преобразила их до неузнаваемости. Снизила риск быть узнанными до минимального. - Тебе, кстати, очень идет, - заметил Мэтт, покосившись на друга. - Заткнись, - буркнул Мелло и, отойдя к кровати, стал яростно раздеваться, - меня уже мутит от всего этого... Он разделся до трусов и, аккуратно повесив костюм на вешалку, засунул его в шкаф. Взял с кровати брошенные на нее кожаные штаны и начал ожесточенно их натягивать, перед этим одним движением сорвав с головы резинку, удерживающую волосы. - Ну, и чего ты уставился? – раздраженно рявкнул он на Мэтта, продолжавшего задумчиво смотреть на него. - А что я должен делать? – удивился геймер. В глубине души он был рад, что неуемная энергия и взрывной характер Мелло не дают его другу надолго погружаться в депрессию. Не дают им обоим погрязнуть в вязкой трясине отчаяния, захлебнувшись, потеряв возможность выкарабкаться. Он был откровенно напуган той ледяной стеной молчания и отчужденности, что была между ними все это утро. И еще больше его пугала апатия и равнодушие Мелло. Но сейчас, когда они наконец-то прописались в гостинице и начали примерять привезенные с собой костюмы, предназначенные, чтобы замаскировать, скрыть их личности при получении и транспортировке тела, Мелло постепенно снова становился самим собой - несдержанным вспыльчивым немцем - возвращая миру стабильность. И это давало надежду, что они смогут справиться, смогут пережить обрушившееся на них горе. Не наделать ошибок. - Так и будешь стоять черной статуей, пока Ватари не позвонит? – Мелло уже натянул на себя штаны и теперь застегивал свою излюбленную кожаную жилетку, - Или ты ждешь звонка с минуты на минуту? В его голосе прозвучало неприкрытое ехидство, но вдруг он осекся и резко, развернувшись к окну, уперся лбом в стекло, оперевшись ладонями о подоконник. Уставившись на город, начавший укутываться в темную занавесу наступающих сумерек. Мэтт подошел к нему сзади и приобнял, взяв за плечи, чуть-чуть прижимаясь, даря свое тепло. Положил подбородок ему на плечо, чтобы молча смотреть в окно вместе с ним. Как в детстве. - Ненавижу этот город, - буркнул Мелло. Мэтт понимал его. Он тоже испытывал смутную неосознанную ненависть к городу, породившему такое чудовище, как Кира. Чудовище, отнявшее у них самое дорогое. Отнявшее Эла. - Хочешь, пойдем, прогуляемся? – миролюбиво предложил он, - мне как-то душно здесь, в номере... - Да, - Мелло кивнул, - давай пройдемся. Я бы выпил чего-нибудь. Только, будь так любезен, переоденься... Я не хочу, чтобы меня сопровождал секьюрити. - Ты лишаешь меня возможности быть самим собой..., - начал было Мэтт, но замолчал, почувствовав, что шутка слишком похожа на правду. Отпустив Мелло и поднимая с пола свою одежду, торопливо добавил, - Две минуты и я готов. - Время пошло, - все-таки, ему удалось заставить Мелло чуть улыбнуться. * * * Обычно Лайт всегда избегал узких малоосвещенных улиц, предпочитая перемещаться наземным транспортом или увеличивать маршрут, выбирая шумные, освещенные места. В крайнем случае – вызывать такси. Нет, он не боялся криминального мира вечернего Токио или компаний подвыпивших отморозков, просто прекрасно осознавал, в какое время и в каком мире живет. Подвергать себя ненужному риску было нерационально и глупо. Бездумное мальчишеское геройство и самоутверждение в уличных драках никогда не привлекали его. При необходимости, Лайт мог постоять за себя, что не раз доказывал в стычках еще в начальной школе, но предпочитал, по возможности, избегать конфликтов, прекрасно владея искусством ведения переговоров. Любые конфликты приводили к ненужным проблемам и изъянам во внешности, чего лучший ученик Японии не переносил. Но сегодня ему хотелось побыть одному. Не хотелось ни шумных улиц, ни толчеи в автобусе. Хотелось пройтись в вечерней тишине и попробовать привести в порядок мысли, попытаться вернуть пошатнувшуюся уверенность в себе, восстановить рациональность и выдержанность мышления. Он чувствовал, что тонет, не справляется с непривычным потоком эмоций, захлестывающих через край все эти дни, не может вынести чувства вины и раскаяния. Ему жизненно необходимо было восстановить равновесие, задавить чувства, снова спрятаться за маской непроницаемого равнодушия. И потому он, не задумываясь, свернул на узкую темную улочку, срезая несколько кварталов, и тем самым сокращая маршрут к дому Мисы. Окунаясь в тишину и уединение пустого пространства. Он не заметил, в какой именно момент от погруженной в темноту ниши подъезда отделились две тени и неслышно двинулись вслед за ним. Просто почувствовал каким-то звериным чутьем появившуюся сзади опасность. Мышцы мгновенно напряглись, восприятие обострилось, мысли приобрели ясность и четкость, сосредотачиваясь на возникшей угрозе. Внушительная доза адреналина ударила в мозг и разбежалась по телу, делая его упругим, сжатым, готовым к стремительным действиям. Лайт ничем не выдал того, что заметил преследователей. Он шел все так же, не спеша, и, со стороны, ничем не отличался от неосторожно замечтавшегося прохожего, не замечающего нависшей опасности. Но мозг его напряженно работал, анализируя ситуацию, а обостренные чувства чутко оценивали еле слышные звуки и шорохи, раздающиеся сзади. Дорога впереди была абсолютно безлюдной, узкой и почти полностью погруженной во тьму. Блеклые полоски света, пробивающиеся из малочисленных светящихся окон, выходящих на улицу и плотно задернутых шторами, только усиливали темноту. Идеальное место для нападения. Их было двое. Лайт, не оглядываясь, мог с уверенностью сказать, что абсолютно точно определил количество преследователей. По почти неслышным шагам, по неясным шорохам, он чутко уловил и расстояние, на котором они следовали за ним. На расстоянии короткого броска, не дающего зазевавшейся жертве шанса на то, чтобы сориентироваться и успеть обратиться в бегство. И они не раздумывали, они лишь выжидали удобный момент, чтобы стремительно атаковать. Страха не было. Напротив, он ощущал все возрастающий азарт прирожденного игрока. Нервы были напряжены до предела в предвкушении. Лайт и сам не мог бы ответить себе, почему нависшая угроза, вместо того, чтобы заставить думать о способах отступления, вызвала в нем отчаянное желание вступить в эту схватку. Переиграть возникших из ниоткуда преследователей. Чутко вслушиваясь, улавливая мельчайшие шорохи, пытаясь не пропустить тот момент, когда они все же решатся напасть, чтобы успеть перехватить инициативу и дать достойный отпор, он, сам того не осознавая, растягивал губы в тонкой злобной улыбке. Преступники сами пошли за ним. Ощущая свое превосходство, Кира жаждал растоптать, уничтожить, разбить лица в кровь, излить скопившуюся злобу на тех, кто действительно заслуживал наказания. Кира хотел драться. Он не боялся двоих нападающих. В школе Лайт довольно успешно несколько лет занимался боксом, даже участвуя и побеждая в локальных соревнованиях. Он бросил это занятие, к огромному разочарованию тренера, посчитав, что уже получил достаточные навыки самообороны, а продолжение спортивной карьеры идет вразрез с его образом лучшего ученика, сменив бокс на более подходящий ему теннис. Кроме того, он, по настоянию отца, помешанному на боевой подготовке полицейских, в достаточной степени овладел приемами самбо. И сейчас Лайт чувствовал лишь приятное напряжение мышц перед боем, знакомое ему еще со времен спортивной карьеры. Он вычислил момент их нападения за несколько секунд до того, как они действительно бросились. Слишком удобным был впереди изгиб темной улицы, слишком выросло уже напряжение. Лайт спиной ощутил движение сзади, и резко отклонился в сторону, уходя от удара, тут же нанося короткий резкий удар в затылок промахнувшегося нападающего, отправляя его лицом на асфальт. Блокировал направленный в лицо кулак другого, с отвращением ощутив резкий запах перегара, исходящий от него, и, с размаху, ударил второй рукой под дых, выбив сорвавшийся вздох, заставляя согнуться пополам. И тут же получил оглушающий удар в лицо, ослепивший, лишивший на долю секунд ориентации, заставивший покачнуться и пропустить удар в живот, а затем по спине, сбивший с ног. Они ждали за поворотом улицы. Только сейчас Кира осознал, как глупо, как бессмысленно глупо он попался в ловушку. Узкая темная улица. Двое идут сзади, загоняя жертву. Двое ждут впереди, замыкая капкан. Он слишком увлекся теми, кто шел за ним сзади. Настолько увлекся, что не заметил опасности спереди. И сейчас, недооценив угрозы, он действительно подвергался риску. Риску умереть здесь и сейчас, на этой маленькой темной улице. Быть уничтоженным. Ожесточенные удары ногами посыпались на него со всех сторон. Сжавшись в комок, прикрывая руками корпус и голову, Лайт отчаянно ловил момент, чтобы подняться. Он четко осознавал, что, оставшись лежать на земле, он умрет. Его убьют, затопчут тяжелыми ботинками эти безликие тени. Но страха по-прежнему не было. Безумный, все возрастающий азарт, жажда игры, неудержимый выброс адреналина, не давали ему почувствовать боль от ударов. Он их практически не ощущал. Мозг работал как сумасшедший, с немыслимой скоростью оценивая обстановку, выискивая возможность... не убежать, нет. Подняться и нанести ответный удар. Он уловил момент и, резко ударив ногами, и крутанувшись на земле, подсек сразу двоих, обрушивая их на асфальт. Секундное замешательство и удивление оставшихся на ногах, дали ему возможность стремительно откатиться в сторону и вскочить. И принять боевую стойку. Он не собирался отступать. Он готов был драться, драться до последнего, ломая кости, выгрызая победу зубами, но не отступать. Он не мог отступить. Его гордость, его амбиции, не давали ему возможности сдаться в простой уличной драке, пусть даже и таящей в себе риск смертельного исхода. Кира не боялся смерти, слишком долго он был с нею рядом, настолько долго, что привык не принимать в расчет. Он боялся поражения. От тех, кто ничем не заслуживал победы. Кто вообще ничего не значил в мире Ягами Лайта. Казалось, они были потрясены. Обычная уличная шпана, привыкшая видеть покорность и страх в глазах невезучих прохожих, не ожидали яростного сопротивления. Тот, кто, по их расчетам, уже должен был бессильно лежать на земле, обреченно позволяя обыскивать свои карманы, сейчас стоял напротив них, сумев не только подняться с земли, но и, снова отвоевав дистанцию, готовый к продолжению драки. Они не могли не заметить скорости его реакции и профессионально поставленных ударов. Наверное, если бы их было меньше, они бы отступили. Но их было четверо. Четверо против одного. У Лайта не было шансов. Слишком велик был перевес. И он тоже прекрасно это осознавал, как осознавал и то, что теперь они не простят попытки дать отпор и своих разбитых лиц. Один из тех, кого он сбил с ног, грязно выругался и, вскочив, выхватил откуда-то нож. В полумраке матово блеснуло лезвие. - Давай, Ацуми Сиро, покажи ему! - яростно выкрикнул второй из упавших, поднимаясь. Лайт сделал шаг назад, упираясь спиной в стену, внимательно вглядываясь в лицо человека с ножом, пряча взгляд под упавшей челкой. Ничем не примечательное лицо типичного уличного воришки, с всклокоченной копной давно не мытых волос. Теперь они стояли перед ним полукругом, вчетвером, перекрывая выходы, отрезая любые шансы на спасение. Тот, что держал в руке нож, сделал полшага вперед. Им оставалось только приблизиться, преодолеть ту короткую дистанцию, что отделяла их от Лайта. - Стойте! – Лайт выпрямился, и протестующе вытянул вперед руку, как бы останавливая их, - Вы победили! Признаю, я был не прав. Вам ведь нужны деньги, верно? Я отдам вам все деньги. И телефон. И кредитную карточку. От неожиданности они замерли. Лайт, цепко следя за каждым из них, аккуратно вытянул из кармана бумажник, пытаясь подавить желание торжествующе усмехнуться, но чувствуя, что разбитые в кровь губы, не подчиняясь контролю, сами собой расползаются в тонкой полуулыбке. - Вы только позволите мне переписать кое-какую информацию? – вкрадчивым голосом спросил Кира, доставая и ручку, - она очень важна для меня, и мне не хотелось бы ее потерять. Уверяю вас, это не займет много времени. И он поднял голову, отбрасывая челку, уже зная, что победил, снимая маску, показывая свое истинное лицо. В глазах полыхало красное пламя. Губы растянулись в хищном, зверином оскале, придавая лицу какое-то полубезумное ликующее выражение. Перед ними сейчас стоял Кира во всем своем всемогуществе, Бог, приготовившийся карать осмелившихся посягнуть на него простых смертных. Возможно, они что-то почувствовали. Или их смутила смена его поведения, резко контрастирующая со сложившейся обстановкой. Или внезапно изменившееся лицо, искаженное торжествующей гримасой. Но волны агрессии, исходившие от нападавших, сменились растерянностью и неясным испугом в глазах, один из них даже шагнул назад. Кира с трудом подавлял желание рассмеяться. Вернее, даже начать хохотать. Ощущая свое превосходство, свою полную власть над ними, он аккуратно вытащил маленький сложенный листок из бокового кармана бумажника. Они умрут, они все умрут здесь и сейчас. И первым умрет тот, кто держал в руках нож. Ацуми Сиро. Умрет, предварительно назвав имена всех своих сообщников. Лайт знал, что успеет все написать. Он умел писать быстро, очень быстро. К тому же, он полностью контролировал ситуацию. А когда они будут корчиться в предсмертной агонии, он заглянет каждому из них в глаза. Насладится плещущимся в них ужасом перед надвигающейся смертью. Впитает гаснущую в глазах жизнь, испытывая немыслимое удовольствие от возможности открыть свое имя. Кира. Я – Кира. Всего лишь дважды он имел возможность убивать вот так, в открытую, показывая свое лицо, наслаждаясь пониманием жертвы, от чьих рук она погибает. Упиваясь ощущением своей власти и безнаказанности. Ему оставалось лишь вписать срок, когда первая жертва согнется в мучительной судороге, начав выкрикивать имена. Лайт занес ручку. Пять секунд. Пять секунд, чтобы успеть сказать, что он Кира. Этого будет достаточно. - Эй, парни, у вас проблемы? – раздался ленивый голос с легким, еле заметным акцентом, заставляя всех участников схватки вздрогнуть от неожиданности, - четверо на одного, совсем не по-самурайски, верно, Мэтти? За спиной нападавших стояли те самые парни, которые привлекли внимание Лайта утром на площади. Рыжий в полосатой футболке и блондин в длинном черном пальто с капюшоном. Сейчас пальто было распахнуто, обнажая обтягивающую тело черную кожу и большой, болтающийся на цепочке из бусин, серебряный крест. В руке блондина был пистолет, чужеродным предметом смотревшийся в мире, где оружие было запрещено. Он держал его боком, на манер американских гангстеров из дешевых фильмов про криминал. Голос принадлежал ему. - Верно, дорогой, - с усмешкой ответил ему рыжий. Он просто стоял рядом, засунув руки в карманы, насмешливо оглядывая лица, - но, сдается мне, самураев здесь нет. «Черт. Черт, черт, черт!!!» – пронеслось в голове у Лайта. Как не вовремя, как же не вовремя появились эти спасители. Мозг вновь включился на полную мощность и заработал с безумной скоростью. Свидетели. Он не мог продолжать. Эти двое явно не знакомы с нападавшими, а значит, он не может использовать силу тетради, чтобы узнать их имена. Не может убить и их, посмевших помешать Богу, осмелившихся помешать ему карать. Полный ненависти взгляд Лайта на долю секунды встретился с холодными, чуть прищуренными бирюзовыми глазами блондина. Лайт тут же склонил голову, прикрывая глаза челкой, гася бушующее в них пламя и стирая с лица хищную улыбку. Мгновенно надевая маску растерянного, попавшего в беду обывателя. Одним неуловимым росчерком дописывая на листке «через три дня». Ощущая безумное чувство разочарования. Тот, кто только что должен был упасть к его ногам, теперь умрет через три дня в совершенно другом месте, бессмысленно выкрикивая в пустоту имена своих незадачливых подельников. Как глупо. Все это заняло всего лишь несколько секунд. За это время четверка нападавших только успела осознать и оценить изменившуюся расстановку сил. - Э...у нас все в порядке, парни, - неуверенно начал один из них, повернувшись вполоборота к вновь пришедшим, - мы просто беседуем. - Серьезно? – все так же растягивая звуки, протянул блондин. Он наигранно озадаченно почесал нос дулом пистолета. Было очевидно, что оружие привычно находится в его руках. Даже слишком привычно. Почти являясь неотъемлемой естественной частью его самого. Он махнул пистолетом в сторону Ацуми Сиро, – А почему у него в руках нож? Лайт подумал, как же точно он определил их сущность, увидев утром. Хищники. Несравнимые с жалкими шакалами, пытавшимися напасть на него, матерые хищники криминального мира, на порядок сильнее и опаснее. Несмотря на кажущуюся леность, собранные, готовые к атаке. Бросающие незаметные быстрые взгляды по сторонам, сканирующие пространство, оценивая обстановку, находясь начеку. Почувствовали это и нападающие. Они замялись, не находя подходящего безопасного ответа на вопрос блондина. Лайту даже слегка стало жаль их, попавших в столь непростую ситуацию. Но его больше заботило другое. Несмотря на то, что бандитов было четверо, и у одного из них был в руках нож, блондин следил за ними лишь краем глаза, постоянно бросая настороженные, внимательные взгляды на Лайта. Он что-то чувствовал. Необходимо было срочно прерывать затянувшуюся паузу, развивать действие, не давать ему возможность обдумать. - Они напали на меня, - Лайт сплюнул накопившуюся во рту кровь от разбитой губы, вытер губы тыльной стороной ладони, - вы вовремя пришли на помощь. Вероятно, нам надо вызвать полицию. Блондин быстро переглянулся с рыжим напарником. Лайт с удовлетворением отметил, что абсолютно точно определил принадлежность обоих к криминальному миру, и предугадал их явное нежелание встречаться с полицией. - А ну пошли отсюда, живо! – вдруг рявкнул блондин, взмахнув пистолетом в сторону нападавших, - бегом, идиоты, пока я вас всех не перестрелял! Они, все четверо, буквально подпрыгнули от окрика, мгновенно срываясь с места, и, обгоняя друг друга, с топотом понеслись по улице, скрывшись за поворотом. - Ты в порядке? – рыжий шагнул к Кире, участливо прикоснулся к плечу. Лайт обратил внимание, что его руки были в длинных, почти до локтя, жестких перчатках, - у тебя лицо разбито. Дай я посмотрю... Он осторожно коснулся подбородка Лайта, пытаясь приподнять лицо, выражая участие и заботу. Но Лайт понял, почувствовал его внимательный взгляд, пытавшийся заглянуть в глаза. - Да, я в порядке, - он незаметно отвел подбородок. Прикрыл веки, принимая смущенный вид человека, побитого в драке. – Я вообще неплохо дерусь, но... это было так неожиданно. И...их было четверо... В его груди все клокотало. Хотелось ударить это лживо-участливое лицо. Хотелось пинать и топтать ногами упавшее тело. Свернуть шею равнодушно смотревшему вслед убежавшим блондину. Он готов был выть от ярости. Как же не вовремя этим двоим пришло в голову проявить благородство. Защитить слабого. Слабого, которому, при желании, они, не задумываясь, прострелят голову. - Нет, ты молодец, - прекратив созерцать улицу, блондин тоже шагнул к нему, - не каждый решится дать отпор сразу четверым. А ты смелый. Он аккуратно стряхнул след подошвы с пиджака Лайта, внимательно вглядываясь в лицо. - Я глупый, - смиренно возразил Лайт, посмотрел на бумажник, который все еще держал в руках, и спрятал в карман, незаметно опуская туда и зажатый в кулаке листок бумаги, – Не надо мне было сворачивать на темную улицу... Если бы не вы..., - он помолчал и резко сменил тему, - Все-таки, надо было вызвать полицию. Они могут напасть еще на кого-то. - Не думаю, - покачал головой блондин, - они слишком напуганы. - Это точно. Теперь они знают, что могут нарваться, - кивнул головой его рыжеволосый друг. Внезапно резко зазвонил телефон. Лайт сначала даже не понял, что телефон звонит в кармане его пиджака. А когда осознал, эти двое, и темная улица, и нападение, и нож – все потеряло смысл, отодвинулось за грани сознания, стало неважным. Сердце ухнуло куда-то в желудок. Руки задрожали, и он с трудом смог открыть телефон. - Слушаю, - сказал он внезапно охрипшим голосом. - Простите, Ягами Лайт, я знаю, что вы уже ушли из клиники, - Лайт узнал голос лечащего врача Рюдзаки, - но, если у вас есть возможность, не могли бы вы вернуться? - Что..., - голос сорвался, и Лайту пришлось перевести дыхание, чтобы продолжить вопрос, - что-то случилось?! - Пока нет. Но его состояние резко ухудшилось. И меня волнует его опекун. Я бы хотел с вами поговорить, - врач говорил очень мягко, - Вы сможете вернуться? - Я..., - Лайту снова потребовалось набрать побольше воздуха, - Да, конечно, я сейчас же приду. Он захлопнул телефон и невидяще уставился на своих спасителей, пытаясь осознать только что услышанное. - Прошу прощения. Мне срочно надо уйти. Еще раз, большое спасибо за помощь, - не улавливая слов и излишней вежливости своего голоса, пробормотал Кира. И стремительно бросился бегом, обратно по темной улице, в клинику к Рюдзаки. *** Мелло задумчиво смотрел вслед внезапно убежавшему парню. Повернул голову к другу. - Мэтт, ты тоже это почувствовал? – спросил он, привычно засовывая пистолет за спину, под ремень брюк. - Угу, - кивнул Мэтт, - что-то с этим парнем не то. Он какой-то странный. - Ты видел его взгляд? – Мелло снова взглянул вдоль теперь уже опустевшей улицы, - тогда, когда он стоял перед ними? Мне сначала показалось, что это он к ним пристал... Я даже подумал, что у него есть оружие. - Может, двинутый? – Мэтт пожал плечами, - мало ли сумасшедших на улицах.... - Нет, тут что-то другое, - Мелло покачал головой, - не могу понять, что... Кстати, не смей называть меня «дорогой»! - Конечно, дорогой, - радостно растянул Мэтт губы в улыбке, - если ты прекратишь называть меня «Мэтти»! - Придурок! – фыркнул блондин, дружески толкнув его в плечо кулаком, - Ладно, пойдем, выпьем. Какого черта мы вообще ввязались.... - Мы всегда ввязываемся, - философски пожал плечами Мэтт. - Это да, - Мелло повернулся, чтобы идти, но снова остановился и задумчиво оглянулся, - хотел бы я все-таки знать, Мэтт, кого мы только что спасли. Что-то подсказывает мне, что не стоило этого делать... Этот парень опасен, сам не знаю, почему, но я это чувствую. - Это нервы, Мелло. Мы слишком взвинчены сейчас. Не накручивай себя, это просто обычный студент, которому повезло, что мы проходили рядом, - Мэтт хлопнул его по плечу. – Пойдем, а то все бары закроются. Я понятия не имею, как они работают в этой гребаной Японии. Мелло не успел ответить, его опередил зазвонивший телефон. Он сказал только «Да» и дальше внимательно слушал. Мэтт с тревогой наблюдал, как каменеет лицо друга, как сужаются бирюзовые глаза, как судорожно сжимаются челюсти. Мелло нажал кнопку отбоя и убрал телефон в карман. - Выпивка отменяется, Мэтт, - чеканя каждое слово, медленно проговорил он, - возможно, наши костюмы понадобятся нам уже завтра.