Плевать

Остаток этого безумного дня прошел вполне обычно. Я пришла со школы, поела и переложила учебники. У меня оставалась еще уйма свободного времени, и я не знала, на что мне его потратить. Папы не было, чтобы скрасить мое одиночество: он всегда приходит поздно с работы, а иногда может задержаться до ночи, но это редко бывает. Я уже привыкла. Итак, чем я могу заняться? Могу, конечно, почитать что-нибудь, посмотреть фильм или передачу, еще раз поесть, а могу и убраться. Выбрала последний вариант, потому что такие приливы трудолюбия у меня приходят не часто – надо пользоваться моментом, иначе из-за лени я буду все время откладывать уборку, вплоть до того момента, когда папа поинтересуется, не перепутал ли он нашу квартиру со свинарником. Почему-то во время уборки меня всегда тянет пофилософствовать, поразмыслить над своим бренным существованием. Ну, я и начала размышлять и думать, со стыдом придя к тому, что весь этот день я вела себя как полная дура и истеричная идиотка. Господи, делить парту! Я бы еще едой в Антонова в столовке покидалась! А сколько раз я тыкала ему локтем в бок? Кошмар! Прямо малолетка, которой мальчик понравился. Я, конечно, знала, что детство у меня в одном месте не замолкает, но чтобы так доиграться!.. Всё! Надо прекращать это дело – и уборку, и самокопание. Правда, мысли об Антонове все время лезли в голову. Ненормальная! Вот реально психбольная! В общем, как вы уже поняли, что, как и хвалю, ругаю себя тоже я. Правда, звучит это круче, когда я навернусь где-нибудь – тогда я начинаю орать на себя вслух. Так, стоп! Мысли, возвращайтесь-ка, как это ни печально, к Антонову! Мы не прояснили всю ситуацию. Если нас посадили вместе, то надо подумать, как быть, иначе мы поубиваем друг друга к концу недели. А мне нельзя так рано умирать, я слишком молода и красива для этого! Как мне поступить, если Антонов случайно пихнет меня локтем? Ну, Василисочка, какой же у тебя вариант ответа? Да чего раздумывать! Пнуть его в ответ так, чтобы он грохнулся на пол вместе со стулом и даже партой! Нет, Василисочка, это совсем не тот вариант ответа. Если случится указанная ситуация, тебе стоит благосклонно улыбнуться Максиму и продолжить свое занятие, а не акцентировать свое внимание на этом моменте. Чтобы он подумал, что я дура?! Нет, он подумает, что ты весьма разумная, добрая и понимающая девушка. А можно ему хотя бы потом сиденье или спинку мелом намазать? Если спросит, скажу, что все случайно вышло. Можно? Мой внутренний разумный советчик умыл руки. Докатилась! Сама с собой беседую! И где тот хваленый умный человек, или в анекдотах всё по-другому? Я отвлеклась от этих мыслей, возвращаясь из астрала в свое физическое тело. Я лежала в зале на диване, смотрела в потолок, руки свисали с моего ложа, а ноги я подняла вверх, уперев их в стену. Где-то с минуту пыталась развлечься, играя в игру “Левая нога мутузит правую”, пересчитала несколько раз полоски обоев, со вздохом перевернулась и легла на живот, задумчиво пялясь в темный экран телевизора. Вот угораздило эту противную Ирину Ивановну посадить нас вместе! Неужели она думала, что мы теперь станем лучшими друзьями и при встрече Антонов мне будет ручку лобызать? Так бы сидели мы на своих последних партах, щерились друг на друга издалека — идеально! Конечно, все равно через некоторое время произошел бы взрыв, но пересадка послужила катализатором, поэтому этот самый взрыв произойдет намного раньше. А если посмотреть с другой стороны… Мы окончательно друг друга выбесим. Вот прямо до невозможности. И что мы сделаем? Может, я зашвырну в него стулом? Или наору благим матом? Мне самой так хочется узнать, как я страшна во гневе. Что будет делать Антонов, мне даже и думать не хочется. За девять лет учебы в одном классе я немного изучила его. Обычно он спокойный, ничем не выделяющийся из серой массы парень, но у него иногда наступают такие моменты, когда он выкидывает нечто невразумительное. Это можно сравнить с тройкой лошадей в упряжке. Бегут они, бегут, всё спокойно, как вдруг один из них встает на дыбы, будто кобылу почуял. А бежит эта тройка в чистом поле, где никаких кобыл быть не может. И скажите мне, нормальный ли это жеребец вообще? Ответ ясен без слов. Конечно, я не отменяю того факта, что у каждого свои тараканы в голове. Даже у меня они есть, но не настолько они идиоты! Остановила себя на этом. Хватит усложнять ситуацию! Я же лежу и только и делаю, что критикую Антонова. На себя бы посмотрела! А, этот идиот заставляет меня критиковать себя! Нет, все-таки все беды именно от него. Да и что я ломаю голову? Просто не буду обращать на него внимания. Даже если он будет специально мне что-то делать, он перестанет меня доставать, если не увидит реакции с моей стороны. Думаю, выдержу. Шесть лет терпела эту физиономию, потерплю еще немножко. Я же сильная девочка! Поболтав ногами, я встала с дивана. Чем бы таким заняться? Обычно я быстро нахожу себе занятие, в крайнем случае включаю компьютер и захожу в интернет, который тут же сжирает свободное время, но сегодня ничего не хотелось делать. Решено, иду принимать расслабляющую ванну с вкусно пахнущими разностями! Или сначала прогуляться? А что? Хорошая идея! Можно хорошенько размять ноги в парке, а то я могу скоро пылью покрыться. На улице еще не было темно. В парке гуляло много людей: влюбленные парочки, мамаши с детьми, собачники со своими питомцами. Раздражение заклокотало в груди, поднимаясь все выше и выше к горлу, когда я поняла, куда ноги сами несут меня. Так хотелось кричать что-то злое миру из-за того факта, что я прихожу каждый раз сюда, иногда прячусь за деревьями. Я веду себя, как вор. Но я не делаю ничего предосудительного. Я каждый раз прихожу сюда только из-за того, что боюсь. Я боюсь, что меня забудут. Не знаю, сколько собака может помнить человека, и я холодею при мысли, что однажды Валькирия не подойдет ко мне, потому что не узнает. Обычно я стою поодаль и наблюдаю за Антоновым или его отцом, потом, когда Киру отпускают с поводка, я иду в том направлении, куда она убежала. Там я могу позвать ее. Я помню Киру еще маленьким щенком, тявкающим подвижным колобком. Сейчас ей уже восемь лет, и из милого щенка Валькирия превратилась в статную красавицу. Лабрадор бежевого окраса с добрыми карими глазами. Кира подбежала ко мне, и я присела на корточки, улыбаясь. Не забывает меня, умница! Собака тут же кинулась лизать мне лицо, отчего я чуть не упала, пытаясь отстраниться. Чувствую, ее горячий шершавый язык снимет весь слой косметики, которую я забыла стереть после школы. Все-таки я не удержалась и плюхнулась пятой точкой на землю. — Ты что же это делаешь, а?! – услышала я над собой мужской голос. Кира тут же вскочила и завиляла хвостом, громко гавкнув. Отец Антонова наклонился, подавая мне руку и бормоча: — Простите ее, она просто играла. — Ничего страшного, — промямлила я. Он меня узнал? Или нет? Если узнал и расскажет про нашу встречу сыну, я ж со стыда сгорю! Вдруг мужчина замер, а потом повернул мое лицо за подбородок так, чтобы посмотреть мне в глаза. В его взгляде карих, как у сына, глаз я увидела узнавание. — Ты ведь… ты ведь Василиса? Ты же ее дочка? – взволновано спросил он. Я растерялась. Как мне кажется, после нашей давней встречи я больше не попадалась ему на глаза, а после нее прошло очень много времени. — Извините, я пойду, - забормотала, глядя под ноги и разворачиваясь, чтобы уйти. Мужчина схватил меня за руку, не давая уйти. — Это ты! Он хотел сказать что-то еще, но тут мы услышали голос Антонова: — Пап, нам уже пора домой. Мы оба повернулись к нему. Парень подходил к нам с поводком в руках. Кира тут же с лаем кинулась к нему. Максим остановился, узнав меня. Его губы зло сжались. Не обращая внимания на собаку и отца, парень подошел ко мне и схватил за запястье, больно сжимая. Развернувшись, он быстро потащил меня за собой. В этом случае я была благодарна ему, потому что не знала, как вести себя с его отцом. Но стоило нам скрыться от глаз мужчины, как я тут же вырвала свою руку, опасаясь, что он ее сломает или оторвет. — Антонов, придурок, ты что делаешь?! – рявкнула, останавливая порыв потереть запястье. — Заткнись, Бурая, просто заткнись! – парень процедил эти слова сквозь зубы, закрыв глаза. Вместе с вдохом и выдохом он сжал и разжал ладони. — А то что? – фыркнула я. — А то я тебе врежу, — уже спокойно сказал Максим, открывая глаза. Я не стала говорить что-нибудь язвительное или недоверчиво щуриться, потому что знала – он может. — Просто ответь на мой вопрос: ты дура или только притворяешься? Зачем тебя понесло именно сюда? Сложив руки на груди, я повернулась спиной к нему и собралась уходить. Не буду я отвечать на его дурацкие вопросы! Кто он такой, чтобы я перед ним отчитывалась? Моим трусливым планам побега не суждено было сбыться: Антонов схватил меня за плечи и резко развернул. Я даже грешным делом подумала, что падаю, потому и схватила его руки, чтобы не растечься лужицей крови у ног парня. — Я… гуляла! По недоверию в глазах Антонова я поняла, что все-таки он не поверил моему честному слову. Я вступала в ряды пионеров, а пионеры никогда не врут! Почему тогда он мне не верит? Вот нехороший человек! — Бурая, думаешь, я тупой? Думаешь, я тебя тут не замечаю? – Если честно, то так я и думаю – и про первое, и про второе. Но я решила помолчать и послушать дальше. – Валькирия не твоя собака. — Она была моей! – огрызнулась я, не раздумывая. — Даже если и так, то теперь Кира моя. Антонов такой спокойный. И это бесит невероятно! Если ты сам раздражен, то спокойствие противника злит, потому что кажется, что он сильнее и увереннее. — Всё сказал? – Только сейчас я опомнилась и отпустила его руки, делая шаг назад. Не дав мне отойти, парень сжал свои ладони на моих предплечьях. Я посмотрела ему в лицо, как недавно смотрела на его отца. Может, глаза у них одного цвета и оттенка, но они совершенно разные. У Максима слишком злые глаза. Хотя, наверное, у меня такие же. — Нет, не всё. Не попадайся на глаза моему отцу. Ты итак слишком сильно похожа на свою мамашу, а когда перекрасилась… - Антонов с отвращением посмотрел на мои белокурые волосы. – Ее копия. Такая же, как она! В мою почти целую чашу терпения, отведенную его выходкам, как будто что-то насыпали, отчего сосуд с жутким шипением переполнился и пеной перелился через край. Я ударила его. И так… так по-женски! Отец всегда говорил бить костяшками, чтобы было больнее и чтобы я не вывихнула при этом запястье. Сейчас же я как будто погладила Максима по щеке тыльной стороной ладони, вот только слишком сильное было мое нежное касание. Жалко, конечно, синяка не будет. Все-таки это был очень слабый удар, скользящий. — Закройся! Ты не знаешь меня, чтобы что-то говорить! Я разозлила Антонова, но парень только отпихнул меня за плечи с дороги. Я его ненавижу. Не знаю, зачем и как, но я заставлю этого внешне равнодушного ко всему камня полыхать. Хоть какими-нибудь эмоциями. Я сорву все его слои и маски, но добьюсь этого!