Awake and alive

This is how it feels When your fending is broken…*

Поля стояла на краю. Она всегда стояла здесь, на краю пропасти. Пропасти жизни. Где-то внизу плескалась холодная апрельская вода, а наверху, в небе, сверкали звезды. Было по-зимнему холодно, с губ легкими облачками срывался пар. Полю, одетую только в легкую куртку, знобило, но ей было плевать. Сейчас она хотела одного – уйти из жизни так же, как это сделала Катерина, героиня пьесы Островского «Гроза». И Катерину, и Пелагею объединяло одно: обе хотели сбежать от жестокости жизни, от побоев и оскорблений, от всего того ужаса, что творился рядом. Мечта Катерины уже сбылась, а до мечты Пелагеи оставался всего один шаг, но какой! - Тварь! Сука! Ненавижу тебя! Чтоб ты сдохла! Выплюнув эти слова, мужчина развернулся и вышел, громко хлопнув входной дверью. Девушка осталась лежать одна, распростертая на паркете, захлебываясь собственными слезами и кровью. Он избил ее уже не в первый раз, но терпеть невыносимую боль с каждым днем становилось все труднее. А еще тяжелее было не показывать это на людях. Поля ненавидела, когда ее жалели. Жалость – это самое мерзкое чувство, которое может испытывать человек. «Мне жаль тебя!» - фраза, от которой так и веет холодностью и ничтожностью, три слова, которые втаптывают любого в асфальт. Пелагея старательно прикрывала синяки и ссадины тональным кремом и румянами, надевала платья в пол и с длинными рукавами, чтобы никто из коллег не рассмотрел разбитые ноги и руки. Она улыбалась на публике, казалась веселой и задорной, никогда не унывающей девушкой, обнимала всех и каждого, кто находился рядом с ней. Но ни один человек не догадывался, каких усилий ей стоит скрывать боль и пустоту в израненной душе. Когда она только вышла замуж, все было прекрасно. Муж был ласковым, нежным, добрым, оберегал ее буквально от всего. Поля жила как в раю. А потом рай превратился в ад. Сложно было поверить, что успешный бизнесмен, справедливый начальник, любящий сын и преданный друг дома превращается в настоящего тирана. Он не брезговал жестокими пытками: привязывал жену к батарее, оставляя без еды и воды на день, а то и на два, выгонял на балкон в зимний мороз в одном нижнем белье и впускал в дом только тогда, когда она начинала терять сознание от холода. Подобные «эксперименты» сильно подорвали здоровье певицы. Бронхиты, пневмонии, головные боли стали частыми спутниками ее жизни, от которой она не могла сбежать хотя бы потому, что было некуда. Не хотелось скитаться по съемным квартирам, чтобы посторонние видели ее беду. Еще больше не хотелось нервировать маму, которая наивно считала, что дочь отлично устроилась. Только разве же это отлично, когда за недосоленный суп на обед приходится голодать прикованной к радиатору отопления по несколько суток… «Так, Ханова, вытри слезы и сопли и действуй», - сказал ей внутренний голос. Пелагея решительно поднялась с пола и тут же пожалела об этом. В глазах потемнело, к горлу подступила тошнота (видимо, муж все-таки «подарил» ей сотрясение мозга). Певица схватилась за дверной косяк, подождала, пока головокружение отступит, и стала одеваться. Ей было плевать на все. Хотелось покончить с этим раз и навсегда. Хотелось больше не чувствовать адской боли во всем теле, не ощущать побоев и не слышать ругательств в свой адрес. Тем более, муж сам подсказал девушке, что делать. Ей было страшно, пожалуй, даже страшнее, чем тогда, когда она в минус десять сидела голой на балконе. Конечно, пойти на самоубийство может не каждый. Но другого выхода у нее не было. Муж найдет ее везде, где бы она ни спряталась, где бы ни схоронилась. «Схоронилась… Похоронилась… Какая странная похожесть слов, - размышляла Пелагея, стоя над Москва-рекой и держась за перила. - А смысл совершенно разный… Впрочем, для меня это не имеет никакого значения. Москва-река – отличное место, чтобы спрятаться. Там он меня точно не найдет. А если и найдет, то уже будет все равно. Я ведь не буду чувствовать боли». Она решительно опустила одну руку, продолжая придерживаться второй. Было очень страшно расставаться с жизнью, не дожив до двадцати восьми лет всего три месяца. Ноги дрожали, и девушка очень боялась упасть раньше, чем нужно. Ей хотелось продлить агонию, надышаться перед смертью, что называется, подумать, мысленно попрощаться со всеми. Она не испытывала грусти, вспоминая серый холодный Новосибирск – город детства, одноклассников, школу, ВУЗ, ставшую родной за долгие годы команду КВН. С ощутимой горечью вспоминались мамины теплые руки, сказки из детства, любимая кукла по имени Золушка, привезенная из-за границы, и… проекты «Голос» и «Голос. Дети». И если ко взрослым участникам Поля привязывалась не так сильно, то дети, каждый из детей, занимали определенную нишу в ее сердце, и расставаться с ними было очень тяжело, тем более что проект только-только закончился. Пелагея уже начала скучать по репетициям с подопечными, советам мамы, ласковым и любопытным детским глазам. Мучительно заболела душа: вот бы прижать к себе каждого ребенка, что был в ее команде! А еще на проектах был Дима. Дима… Димочка… Преданный, заботливый, добрый друг, поддерживавший Полю всегда. Когда она плакала, он трепетно вытирал ее слезы с лица, обнимал дрожащие плечи. Когда она болела, он приносил ей лекарства и поил горячим чаем. Когда она радовалась, он тоже был искренне счастлив. Они были знакомы с детства, а в ранней юности их связывали романтические отношения. Они думали, что любили друг друга. Или… Все-таки действительно любили? Мысли оборвал резкий пронзительный оклик: - Стой! Ты куда? Остановись! Чьи-то руки на талии, рывок – и Пелагея очутилась на холодном асфальте. - Да что же у меня за жизнь такая! – всхлипывая от отчаяния, воскликнула она. – Даже покончить с собой нормально не получается! - Полька? – голос человека, спасшего ее, показался девушке знакомым, и она недоуменно повернулась. - Дима? А что ты тут делаешь? - Спасаю такую дурочку, как ты, от самоубийства. - Зачем? Кто тебя просил? – истерика снова возобновилась, и Пелагея застучала кулачками по Диминым плечам. Он крепко-крепко прижал девушку к себе, чтобы она не могла двигаться, и вскоре она успокоилась. Только мелко вздрагивающие плечи выдавали плач. - Так, марш в машину! – скомандовал Билан. – Поедем ко мне, будешь отогреваться и рассказывать, что случилось.