Бумажный чародей и музыка сфер

      Туман. Слякоть. Не ясно — то ли утро, то ли уже сумерки. Сводит ноги от озноба, кожа словно пропиталась насквозь лондонской грязью — свербит, чешется, но негде даже присесть и успокоить ноющие суставы — разве что прислониться спиной к обшарпанной кирпичной кладке дома, который и твой, и нет. В этих трущобах тебе принадлежит лишь то, что можешь сам отвоевать — или за что крепко держишься. Как, скажем, за плащ или шляпу. Старик Дженкинс свой цилиндр любил — в отличие, например, от бегающего молодняка. Зеленые парнишки слишком шумно шлепали по лужам, удирая с награбленным, и мелкие капли грязи обязательно умудрялись прилететь именно в глубокие морщины на щеках Дженкинса. Или того хуже — на поля цилиндра, и тогда старику приходилось снимать шляпу и по возможности бережно отряхивать ее, чтобы — недайбоже-недайбоже — не проделать в ней ненароком пару дырок. Какой тогда прок держать ее на голове? Вот и сейчас, когда кто-то чумазый и лохматый пронесся по узкой улочке, держа что-то под мышкой, Дженкинс машинально вжался в стену и поморщился. Вот ведь шустрый подлец — разве что пятки не свистели. Наверняка воришка. Молодые — они все воришки. Что же слямзил? Кошелек? Рульку? Рулька — это вкусно, помнил Дженкинс, и, игнорируя звук проламываемых старых досок, медленно похромал к костерку на другой стороне улицы.

.

      Над Лондоном огненным шаром нависло яркое летнее солнце, но Кошка догадывалась, что за поднявшимся паром этой красотищи никак не видать. Прикусив верхнюю губу, она дернула ушами и, подхватив остатки шкатулки, дала стрекача. Накладненько выйдет, если Гамма поймает ее на месте преступления. Кошка спрятала хвост и с разбега перемахнула через стену. Гамма-Гамма, зуд за ухом, шило под хвостом. Сколько не бегай — все равно найдет. Ну что за беда, думает Кошка, шлепая по лужам в какой-то отвратительно-серой улочке. Надо же было Гамме нагрянуть именно сегодня! Подпрыгивая и с размаха выбивая деревянные ставни, Кошка по-животному изящно опускается на старый пол. Здесь-то точно ее никто не станет искать.       Именно в этот момент ей прилетает громкая затрещина прямо промеж ушей.       — За что? — обиженно пищит Кошка, потирая голову.       Гамма мрачно оглядывает ее с головы до ног, отряхивая кожаные перчатки. Все ее существо источает презрение, и, хотя ростом ищейка совсем не отличается, Кошка сжимается, ожидая очередного удара.       — За дело, — холодно отвечает Гамма, буравя ее взглядом. — Я просила тебя не открывать Черную шкатулку чудес. Просила ведь? — Кошка отводит глаза и поджимает губы. Нда, отвертеться уже не получится. — Сегодня должна была измениться история, — строго продолжает Гамма, опуская ладони на набалдашник трости. — Солнечный свет должен был выжечь лондонскую аристократию до самых корней; простой люд только и грезит революций — он дышит ей, думает все дни напролет. Мы должны были поспособствовать этому! Помочь! А ты!..       Кошка расплывается в совершенно неискренней виноватой улыбке.       — Может, в другой раз? — предлагает она, и Гамма лишь устало выдыхает.