Бумажный чародей и музыка сфер

      — Хару, — звал ее тихий голос. — Хару?..       Кошка лениво открыла глаза, не зная, уже ли два их или до сих пор четыре. Первейшая вновь давала ей таблетки, эти ужасные красные пилюли, из-за которых мир погружался в кровавое молоко. До чего гадкое ощущение! Противно болит голова… Кошка хотела потереть ладонью глаза, но не смогла: руки и ноги оказались прибиты гвоздями к инвалидному креслу. Ха. Значит, вновь этот кошмар. Она запрокинула голову на спинку кресла, улыбаясь подрагивающими губами. Ей стоило догадаться, что так и будет.       Темный потолок, однако, совсем не походил на кошмар. Скорее, на ностальгию. Он был, верно, из дерева, старого дерева, от которого пахнет сухим лаком — Кошка любила вдыхать этот запах, когда у нее работал нос. Таблетки оставляют лишь одно из пяти чувств, помнишь, милая? Она огорченно склонила голову на бок, поджимая губы. Конечно, помнит. Гвозди, не вызывающие боли в руках, не дадут забыть.       Может, останься при ней слух, то Кошка бы услышала, как звенят тарелки в серванте от случайного ветерка. Останься вкус — она бы не удержалась и лизнула золотистую гриву игрушечного конька, которая наверняка бы отдала медью. Будь с ней обоняние, то тот пышный букет в вазе на столе не остался без внимания — хотя, это же были полевые цветы, слишком многоцветные, слишком разнообразные. Кошке нравились золотые, которые можно надеть в уши или положить на голову. Да, они никогда не цвели и не пахли, но были так красивы, так сверкали на свету, что ей мигом становилось лучше. Мигом, да, в любой ситуации. Но всегда лишь на тот же миг.       — Попытайся вспомнить, Хару, — шептал забытый голос в ее голове. — Тебе нельзя сдаваться.       Здесь так много мебели, словно живет большая семья. Кошке кажется, что она прижала уши к голове, но ручаться не может. Может ли она назвать Первейшую семьей? Может ли назвать так Сильвану или Доменика — или Ёсиоку-сан, всегда занятую с образцами ткани? Кошке кажется, что когда-то ее радовала улыбка этой немолодой женщины. Но кем она была?       Взгляд задевает фигурку кота на столе, необычного, одетого в старомодный белый фрак. Что-то знакомое проскальзывает в его позе, задевает за струны памяти. Кот стоит на двух ногах без цилиндра — но он же должен быть на его голове! Верно, цилиндр, трость и белый фрак! Кошачья канцелярия — откуда ей знать эти слова?       — Ты же всегда могла вернуться, Хару, — говорит ей голос. — Наши двери открыты для тебя.       Она, моргнув, грустно хмыкает и качает головой. Все не так. К этому нельзя вернуться. Этот уютный дом, в котором она никогда не была, этот кот, его обещание — все они предназначались обычной девушке Хару, только-только понявшей, ради чего стоит жить.       Никак не Кошке, в которую ее выродило время.