Бумажный чародей и музыка сфер

      Гилберт рыдал с тех самых пор, как узнал, что близнецы согласились принять Наследие.       — Да ладно тебе, Гил, — не выдержала Руна. — Мы же не навсегда уезжаем, в самом-то деле.       — Но вернетесь вы дру-други-ими! — всхлипнул Гил. Близнецы переглянулись и одновременно пожали плечами.       — Ну, вырастут у нас рога, — сказал Никки, поправляя очки. — Посереет кожа, пожелтеют глаза. Станем чуть больше похожи на маму.       — И совсем немножко — на папу, — подхватила за ним Руна. — Может, даже волосы у нас отрастут длинные-длинные — прямо как у нее. С такой ярко-лиловой прядью!       — Гил, ты вот знал, что наша мама отпилила себе рога, чтобы остаться с папой? — спросил Никки.       — Не-нет? — заикнулся Гил, вытирая запястьем нос. — Никки, а, может, всё-таки не нужно вам это Наследие?       — Еще как нужно! — ответила за брата Руна. — Представляешь, сколько всего оно дает? Я смогу даже русалкой стать! Смогу плавать, сколько и куда захочу, Гил!       — Оно откроет перед нами все двери, Гил, — вторил ей Никки. — Все нераскрытые загадки, все неподтвержденные теории. Больше не придется ни о чем просить тетю Элив — мы будем знать всё лучше нее! Даже то, куда пропали все наши мамы и папы!       Гилберт шмыгнул и кивнул, крепче сжимая биту — то, с чем оставила его собственная мать перед тем, как никогда не вернуться.       — Но тетя Элив говорила, что она нам всё расскажет…       — Ага, — фыркнул Никки. — Когда-нибудь. Или никогда вовсе. Спорим, что она и сама не знает, что нам сказать? А Наследие предлагает нам все ответы сразу.       — Ты бы и сам мог его принять, Гил, — предложила Руна, почесывая за ушком лежащую у ног сунреллу. — Стал бы таким, как мы.       Гилберт взглянул на них зареванными глазами — на улыбчивую, веселую Руну, на Никки, важного, как его отец, и такого же умного. С первого же дня, как тетя Элив привела его в Обитель, близнецы приняли его в свой маленький кружок и познакомили с другими детьми — Мартой и Китери, Аурой и Лукой, Заком, Тильфом и Мирой. С ними он бегал по залитым солнцем, но абсолютно заброшенным улочкам, грыз яблоки, сидя на корнях необъятного дуба, бегал наперегонки до Арены. Ради них он был готов на любой риск — даже спуститься в пещеры, куда тетя Элив строго-настрого запрещала соваться.       Но принять ради них Наследие? Совершить опасный ритуал, необратимо став мрачной, искаженной версией себя? Как бы Гилберту ни хотелось вернуть мать, на такой шаг он пойти не решался.       Поэтому он, вытерев нос, обиженно развернулся и убежал, оставив близнецов дожидаться полуночи.