- Мне плевать на твою любовь.

      Шесть утра. Аккерман доделывает последний и единственный документ, и с облегчением откладывает его в рядом стоящую стопочку. — И кто сваливает на вас такую кучу работы? — спрашивает Микаса, отложив бумагу и рассматривая пятнышко, сделанное самой девушкой. — А ты как думаешь? Конечно Смит, но он, скорее, тоже пешка, которой умело руководят высшие чины. Однако, ко мне работа переходит из его рук. — Мне кажется, это со временем поднадоедает, но я хочу еще, — и он прекрасно понимает, почему же она хочет еще такой нудной работы. Все же ответа не следует. И ближайшие тридцать минут царит молчание. Но явно девушку терзает дерзкое, ядреное, но нежное чувство. — Сэр, — он устало и вопросительно поднимает на нее голову, — Кто придумал любовь? Честно сказать, ужасное чувство, — на последнем дыхании произносит Микаса и закрывает глаза, прислушиваясь к ответу. — Кто придумал? Загадкой остается и для меня, но вот насчет ужасности этого чувства, должен сказать, что большинство считают его самым восхитительным и гениальным чувством из всех. Но, как я убедился, далеко не для всех. — Вы когда-нибудь любили? По-настоящему? Только честно, — Она криво улыбнулась, не открывая глаз. — Да. И могу сказать, что это и, правда, не для меня. Однако убедился, что не понимаю людей, которые сегодня любят одного, завтра другого, потом третьего и смена происходит чуть ли не ежечасно. Если любишь, то человек определенно оставит след в твоей душе, — он улыбнулся, посмотрев, как же глупо это может выглядеть со стороны. Тем более, когда такую речь говорит Капрал, — Ужасно, если эта любовь с годами не проходит, а человека давно уже нет рядом, — он нахмурился и медленно поднявшись, прошел к кровати. Сняв сапоги, и составив их рядом друг с другом, он улегся по удобнее и закрыл глаза. — Я боюсь предположить… У вас была несчастная любовь? — говорила Микаса с закрытыми глазами, приподняв брови. — Ну, не всегда. Какое-то время я был счастлив… А потом она умерла. Жаль, что смерть все же выше человеческих сил. Я бы отдал все свои силы и умения за то, что бы вернуть некоторых людей, однако смерть — последняя мразь и вместо того, чтобы кого-то вернуть, она забирает еще кого-нибудь. Знаешь, что я заметил? Все, кто были со мной — умирали. Умирали, оставляя неизгладимый след во мне. И поделать с этим я ничего не мог. Но хуже того, умирали те, кто был рядом, но не умираю я. Такое чувство, что смерть либо боится меня, либо издевается таким способом, — он оборвал речь и, повернувшись на бок, завершил. — Прости, я гружу тебя своими проблемами, с которыми не в состоянии справиться. Тем не менее, я хочу спать, чего и тебе желаю. Я распоряжусь, и сегодня ты можешь спать сколько захочешь. Если Зое уже не сделала этого. — Да. Хорошо, сэр. Только, я думаю не смогу пропустить вашу тренировку, — иронично произнесла она, чувствуя приливающую усталость. — Ну и зря. Спокойной ночи. Точнее утра, — немного сентиментально произнес он и провалился в царство Морфея.       Микаса хотела встать со стула и отправиться в свою комнатушку, которую она делит с несколькими девушками, но стул ей показался намного удобней и теплей. В общем, она осталась в комнате, провалившись в сон, вслед за капралом. ***       И снова утро. Вчера оно не принесло ничего хорошего. День был, наверное, самым ужасным из всех. А сегодня продолжение маленького мучения. — Аккерман, вставай! — раздался строгий и твердый мужской голос. Она приоткрыла глаза и увидела перед собой капрала с кучей бумаги в руках. — Вставай и иди к себе. Я, конечно, все понимаю, устала и все такое, но засыпать в моей комнате не надо. Более того, это недопустимо, но ты вчера вымоталась, так что прощаю. А теперь иди к себе, — она выпрямила спину и, плохо осознавая, что говорит капрал, встала. Одно она уяснила точно — надо идти к себе. Держась за спинку стула, она постояла на месте пару секунд с закрытыми глазами. Черт, так спать еще никогда не хотелось. — Который час? — спросила она серым, мрачным и холодным тоном. — Восемь утра, — точно так же холодно и безразлично отвечает мужчина. — А вы, во сколько встали? — более осознанно и живо произнесла она. — Половина седьмого, у меня много работы, а теперь иди в свою комнату, мне надо запереть кабинет, — поспал пол часа. Бессонница мучает человека, ну что с него взять? Он приоткрыл входную дверь и показал девушке взглядом, чтобы она выходила. Девушка не стала медлить и твердым шагом прошла к двери. Перед уходом она остановилась на пол минуты, взглянула на капрала, пропустив еще один прожигающий взгляд. Она слегка наклонила голову, как бы попрощавшись, и покинула капрала. Тот, проводив девушку взглядом за угол, запер дверь и потащил кипу документации к Ирвину. Расстояние между кабинетами было небольшое и особо поразмышлять времени не было. Однако, он успел пропустить пару тройку мыслей насчет Аккерман и своей работы. Аккерман не давала ему покоя, ибо он прекрасно понимал, что простыми словами «я не люблю, и ты не люби» он не отделается и кто знает, что взбредет ей в голову. Черт подери, лучший боец 104 отряда дал слабину. Нет, ее тоже можно понять, она же девушка, ей свойственно, но не в такое время и не в того человека.       Все вышесказанное длилось пол минуты. Остальные пол минуты он все же раздумывал о документации и о том, что, скорее всего, в скором времени, его сошлют в вылазку, которая протянется черт знает сколько. Но и единственный плюс в этом есть. Глядишь, Микаса расстанется с мыслью своей невозможной любви, влюбится в Эрена и все будут счастливы. Да и за время вылазки, она не будет вновь беспокоить его признаниями.       Честно говоря, капрал считал эти пошлые признания в вечной любви пустой тратой времени, слов… Но чаще удивлялся тому, как они могут так врать, зачем вообще лгут? Вечная любовь? Не смешите, это рано или поздно кончится. И переубеждать его не стоит, он определенно убедил себя в вышесказанном. Иногда, за десять лет работы в разведке, бывали редкостные случаи, когда Зое пыталась тем или иным способом переубедить его, но это было не особо ярким событием и все заканчивалось, даже не успев начаться. Разбирали они эту тему тихо и без посторонних. Зое убеждала, как женщина, а Ривай не верил и не хотел слушать, как солдат. Леви был убежден, что если человек — солдат, то чувства у него на самом последнем месте, если вообще сохраняются. Однако ему приходилось общаться с людьми, свято верящими во что-то абсурдное для капрала.