***
Когда Лорна проснулась этим утром, то сразу услышала шорох дождя. Невообразимый, умиротворяющий шорох падающих капель на сотни и тысячи листьев на кроне священного древа ночных эльфов, раскинувшегося над городом. Прежде она не слышала ничего подобного, да и откуда? В Гилнеасе не было таких деревьев, как это, хотя оно и не было единственным в Азероте. Утро еще не вступило в свои права, хотя, возможно, тому виной был сумрак из-за дождя. Лорна могла довериться только своим ощущениям, а те подсказывали ей, что это промежуточное время между ночью и утром — неопределенный час, который не стал еще горячим ясным днем, но и ночью, холодной и темной, уже не был. Как она. «Я нежить, Сильвана?! НЕЖИТЬ!?». Она предоставила ей самой разбираться с этим. Лорна не знала, что делать с правильным ответом, если она нашла его, и было ли это ответом, если этот истеричный вопрос неизменно продолжал звучать в ее голове. Может быть, однажды, он стихнет. Может быть, она перестанет задаваться им или получит какие-то неопровержимые доказательства. Какие? Она не знала. Стук дождевых капель напоминал ей о Гилнеасе, иначе и быть не могло. В Гилнеасе всегда шел дождь. В день битвы за Столицу он прекратился, вспоминала Лорна, и они с Лиамом посчитали это хорошим знаком. Они ошиблись. Теперь она спокойней вспоминала ночи в палатках, по крышам которых барабанил не стихающий ливень, те ночи в объятиях Лиама, ставшие редкостью после возвращения ее отца. Винил ли он себя после гибели Лиама за свое упрямое следование традициям? Возможно. Наверное, ей следовало бы успокоить отца, теперь, когда она понимала, что эти события неизбежно превратились в прошлое. Далекое, неизменное, уже чуть меньше касающееся ее. Просто часть ее прошлой жизни. Смерть Лиама блекла в сравнении… с ее собственной. Лорна откинула одеяло и опустила босые ноги на деревянный пол. Ступни обожгло холодом. Она проверяла уже, но ей, казалось, что этого недостаточно. «Я НЕЖИТЬ?!». Если она на острове ночных эльфов, то наверное это могло быть неким ответом? Возможно. Лорна не зажигала огня, сумрачного света вполне хватало, чтобы накинуть поверх ночной рубашки длинный плащ и нащупать дверную ручку. Лорна бесшумно покинула выделенный семейству Кроули дом, примыкающий одной из стен к древесной коре священного древа. Это было почетно. Ее комната располагалась на первом этаже, Лорна спустилась по трем ступеням крыльца, конечно, деревянного, и ощутила босыми ногами влажную холодную траву. Она постояла какое-то время. Шорох дождя усилился, но она плохо различала его из-за того, что капли ударялись и разлетались о капюшон на ее голове. Не задумываясь, над тем, что делает, она двинулась вперед. Ей хотелось идти и не думать ни о чем, потому что в последние дни ей казалось, что ее голова вот-вот лопнет из-за этого вопроса, что так и оставался без ответа. Та, что могла дать его, не ответила ей. Ни разу. Только улыбалась. Как ни разу не улыбалась до этого. Лорне казалось, она поняла, узнала Сильвану Ветрокрылую лучше других в этом мире. Она, должно быть, единственная, кто видела королеву Подгорода до и после того потрясения. Ее смерть почему-то была тому причиной. Ее гибель открыла Сильване что-то иное, вскрыла нарыв в ее душе и оттуда хлынула такая же нестерпимая боль, какая разъедала душу Лорны после смерти Лиама. Убийство принца не стало для Сильваны таким же рубежом. Ни одна другая смерть не стала, а чужой крови было много на ее руках. Только ее — Лорны Кроули, которая могла навсегда остаться в казематах Подгорода в качестве верного подданного и чьи кости со временем разорвали бы гербовую накидку Отрекшихся. При виде нее живые кричали бы и хотели ее убить. А она оказалась здесь, на острове ночных эльфов, и теперь живет в элитном районе и ее отец ведете переговоры с самим королем Варианом. Никто не стремился ее убить и никто не вопил, когда она гуляла по этим улица. Лорна шла босиком по лужам на белом граните, сковавшем улицы города, по мощенным дорожкам, выложенным узорами, по скользкой траве в парковых зонах. И не чувствовала холода. Хотя должна была бы. Осталась ли она прежняя? Нет. Этого не могло быть. Валь’киры сотворили чудо, вернув ее к жизни почти человеком. Но не тем человеком, каким она была раньше. Ее приступы исчезли, хотя алхимик короля Седогрива в ночь, перед отплытием судна, когда он варил ей эликсиры впрок, а она не могла отвести взгляд от целительного для оборотней эликсира, он говорил, что ей придется принимать их до конца ее жизни. В чем-то он не ошибся, думала Лорна. Ее жизнь все-таки кончилась. А в своей новой жизни — она больше не ощущала холода. Вообще. Может быть, однажды она сможет шутить на эту тему, что-нибудь о том, что ни одни погодные условия не сравнятся с могильным холодом в пыточных Подгорода. Может быть. Как-нибудь потом. И когда ей будет с кем шутить. Сейчас она просто пыталась примириться с собой новой и да, она желала бы испытать себя на прочность. Почему нет? Сляжет ли она с пневмонией к концу этого дня или даже не чихнет? Королевский алхимик, конечно, не был светилом медицинской науки, вряд ли ей стоило ему верить, но ведь это он изготовил те эликсиры, которые все же помогали от ее припадков, верно? Если у нее все же поднимется жар и будет расти температура, то в Дарнасе отыщутся подходящие лекари. Посмотрим, что они скажут, если, например, не смогут ощутить ее сердцебиения. Лорна улыбнулась. Кажется, она уже начала шутить на эту тему. Отец, наверное, все еще спит в спальне на втором этаже. Для него настали тяжелые времена, он ведет переговоры с королем Варианом вместе с королем Седогривом, но Лорна знает, часто он ведет их вместо Седогрива. Король пребывает в апатии. Он не был готов бросать Гилнеас и могилу сына. Ему ведь так и не хватило решимости, чтобы сжечь труп Лиама. Седогрив держался тех земель и не понимал, как бороться за них теперь, когда находился на другом конце Азерота, разделенных от них Великим Морем. Король Вариан и виду не подал, что знает ее. Она тоже, когда их представили друг другу. Она заново познакомилась и с принцем Андуином. Несколько раз она виделась с принцем после того, видела, как он фехтует, а в последний раз он сказал ей, что собирается телепортироваться в Терамор — это такой город на материке, там правила леди Джайна Праудмур и, не исключено, что ему посчастливиться увидеть там самого Смертокрыла. — Ну, одного черного дракона я точно увижу, — убежденно договорил Андуин, и Лорна спросила, не про того ли он дракона, что спас его из Грим-Батола. Она знала его историю. Все знали, как и то, как он расправился с пятиметровым чудовищем. А потом принц Андуин, неожиданно для него самого, как ей показалось, попросил рассказать ему про Уизли Шпринцевиллера. Лорна не знала, готова ли она говорить об этом, судьба гнома тесно переплеталась с ее собственной и с тем, куда она ее привела. Но, оказалось, Андуин уже говорил с орком по имени Парук, как он сам сказал, и ему уже было известно многое. Как и его отцу. И Лорна вдруг начала говорить — об орке, гноме, Годфри и воргенах. Только о Подгороде они не говорили. Андуин видел, как она появилась в шатре Вождя Орды вместе с Сильваной, и не задавал лишних или, возможно, ранящих вопросов. Лорна прониклась уважением к нему. — Должны ли мы сообщить орку? — спросил ее Андуин. — О том, что Уизли… погиб в Гилнеасе? Лорна глядела на красный песок на тренировочной арене и думала о землях орков в Дуротаре. Парук должен был направиться туда, но вместо этого вернулся в Подгород, которого избегал столько времени. Все должно было решиться к этому времени и, возможно, он уже на половине пути в Оргриммар, где его ждала та, любовь к которой жила в его сердце все эти годы. Будет ли Парук помнить об Уизли? Конечно, да. Попытается ли он найти его однажды, чтобы вспомнить, выпить о прошлом, посмеяться над кривой их судеб? Может быть, и нет. Оргриммар и Штормград далеки друг от друга. Если один орк начнет разыскивать одного гнома, это может затянуться на годы. И, возможно, однажды он бросит эти тщетные надежды, только в его сердце останется память о «кровожадном глупом коротышке», как выразился однажды Парук, когда Уизли предложил похитить Лорну и требовать за нее выкуп у лорда Кроули. Парук не говорил о своих планах, вспоминала Лорна. Он вряд ли вернется в Серебряный Рассвет к лорду Фордрингу, чтобы служить там. Слишком близко к землям Отрекшимся, хотя, возможно, это пугало одну только Лорну. Скорее он выберет Пустоши и кентавров, Парук рассказывал ей об этих странных созданиях, и его глаза светились, почти так же, когда он вспоминал о таверне Гришки в Оргриммаре. Его глаза не светились, когда он вспоминал жизнь в приюте и визит в Луносвет и застыли в одной точке, когда он касался произошедшего у Стены Седогрива. Возможно, он постарается вовсе забыть об этом. Это будет сложно, так же как Лорна не рассчитывала однажды забыть пережитое в Подгороде и звучащий усмешкой голос: «Ты больше не нужна мне, Лорна Кроули». Может быть, им надо позволить Паруку забыть об Уизле, Гилнеасе и мытарствам по тюрьмам. Лорна поняла, какую роль он должен сыграть в Подгороде в планах Вождя Орды и Сильваны Ветрокрылой, и Лорна видела достаточно в пыточных, чтобы понять — увиденное там забывается нескоро. Возможно, никогда. Если Парук решится разыскивать Уизли… так тому и быть. Но им не стоило связываться с орком только для того, чтобы раскрывать ему постигшую гнома судьбу. Смерть Уизли Шпринцевиллера претворила начало долгой ночи, на исходе которой не только он один был найден мертвым. Лорд Кроули считал, что гному — единственному среди них — посчастливилось избежать наступления той ночи и пережить темнейшие из кошмаров наяву. Возможно, ему все равно не хватило бы сил противостоять им. Уизли был очень слаб. Заражение крови к тому мигу было уже необратимым. Так Лорна и ответила принцу Андуину, и на миг, даже солнечным теплым днем, ощутила дуновение того топкого кошмара, что наслал на весь мир Азерота, Древний Бог. В своем кошмаре она видела Годфри и собственную мать и была уверена, что Лиам стал нежитью. Андуин согласился с ней. Это было правильным, хотя и сложным решением. Принц сказал, что Уизли откроют памятник в Штормграде. Сначала он предложил переименовать одну из центральных улиц, но король Вариан отказал ему в этом. — Улица имени Уизли Шпринцевиллера, — сказал король Вариан. — Почтальоны нас проклянут, Андуин. Ограничимся памятником в квартале гномов. Уверен, что Седогрив, когда вернется, назовет в его честь достаточно улиц в Гилнеасе. Уизли понравилась бы идея с памятником, думала Лорна, шагая по лужам, мимо статуй ночных эльфов на центральной площади. Она остановилась, глядя снизу вверх, на самую прекрасную из них. «Верховная жрица, Тиранда Шелест Ветра», — гласила табличка на постаменте, установленная, наверное, для таких, как Лорна. Должно быть, все, кроме выходцев из Гилнеаса, могли узнать в этой величественной статуе правительницу ночных эльфов. Немного дальше на нее глядел из-под мраморных сведенных бровей, суровый, мудрый друид, и уж его-то Лорна знала. «Верховный друид, Малфурион Ярость Бури». Ему и королю Вариану Лорна еще в Редуте рассказала о друиде Атаале все, что было ей известно. Не так уж и много, по правде сказать, и все это было так же хорошо известно и другим гилнеасцам. Впервые она начала сомневаться в Атаале той ночью, когда прозвучало имя предателя Орды, а Уизли пытливо сравнивал историю Парука с историей Атаала. Статуя Атаала вряд ли появится в Дарнасе, но она может появиться в Гилнеасе. Как и сам Атаал. Ночной эльф друид вернется в Гилнеас даже раньше, чем ее отец и король Седогрив. И на то были свои причины. Возможно, однажды одна из улиц Гилнеаса имени Уизли Шпринцевиллера упрется в площадь и статую ночного друида, Атаала Тень Ветра, «спасителя Гилнеаса». Лорна двинулась дальше. По-прежнему босиком и по-прежнему не замечая холода. Дождь не останавливался. Он не шел ни в какое сравнение с теми дождями в Редуте, когда по лицу и голове хлестало градом, а ветер норовил сбить с ног. Стихия утихла, потому что нашла своего Хранителя, сказал ей Андуин. Его-то он и собирается навестить в Тераморе. Этим дождливым утром принц Андуин уже, наверное, там, в далеком Тераморе, о котором Лорна знать не знала до того разговора. Сколько еще мест в Азероте, о которых она ничего не знает? Множество. Мир огромен. Она осознала это еще в Редуте, но, пожалуй, самое важное — что она жива, жива, жива, без сомнения, жива! — она поняла только в Дарнасе. Возможно, только этим утром. Прямо сейчас. Дарнас не то место, где она предпочла бы провести остаток своей новой жизни. И это совершенно точно не Гилнеас. Ее отец вернется туда, но без нее. Только Лиам связывал ее с теми землями, она никогда не понимала их войну и не собиралась принимать в ней участие. Она не была воинствующим патриотом, как ее отец. Она унаследовала от него множество скверных черт характера, в том числе упрямство, но, хвала Свету, только не любовь к сырым гниющим лесам. Она не могла бы проливать за них кровь. Отец еще спал и в дверях его комнаты, должно быть, спала собака, которая до недавнего времени не признавала никого, кроме нее. «Я нежить, Сильвана?!» Мастифф, на спине которого Уизли преодолел расстояние между Крепостью Темного Клыка и отрядом Кроули, не признал новой Лорны. Он не рычал на нее — еще чего! — из-за этого Кроули бы точно сошел с ума, изводя себя догадками. Мастифф просто обнюхал ее и не стал задерживаться рядом. Ночи он предпочитал проводить на втором этаже, у дверей лорда Кроули. Лорна рассказала отцу, что мастифф не простил ей качки на борту судна, на который ее отец лично посадил ее и с которого она потом спрыгнула и не утонула только благодаря этим псам. Отцу этого знать не стоило. Он поверил, что собака устала от качки, прыгнула в воду и уже дальше в лесах Гилнеаса она повстречала Уизли Шпринцевиллером. Лорна уверяла отца, что провела все это время на островах, хотя сама появилась здесь за сутки до того, как судно с беженцами Гилнеаса причалило в порту Дарнаса. Может быть, лорд Кроули только сделал вид, что поверил ее россказням. Во что-то нужно было верить, чтобы не изводить себя догадками. Лорна остановилась и огляделась. Еще одна площадь, коих немереное количество в Дарнасе. Площадь Мира. Может быть, ноги сами несли ее сюда. Она посмотрела на мозаику под своими босыми ногами. Карта Азерота. Немного странная, потому что в ее центре располагался остров ночных эльфов, но она скоро свыклась с ней. Она надолго запомнит эту карту и после, когда будет путешествовать по миру, в первую секунду, разворачивая карту и глядя на правильное расположение материков, неизменно, прежде всего, будет искать Дарнас. Огромный мир. Она найдет в нем свое место. Может, как и Андуину ей следует начать с Терамора? Посмотреть на черного дракона, если повезет, а может с нее хватит драконов? Она видела их в Редуте вместе с Паруком и, да хранит Свет этот мир, и драконам больше не понадобилось собираться в таком количестве для защиты Азерота в одном месте. Лорна бродила по выложенным мозаикам материкам и запоминала названия городов дворфов, гномов, людей и ночных эльфов. Вряд ли зодчие Дарнаса разберут мозаику, чтобы исправить ошибку, подумала она, когда нашла родной полуостров. Очертания полуострова были ей хорошо известны, и мастера ошиблись, когда выкладывали эту мозаику. Сильно ошиблись. А если это древняя мозаика? И она уже не имеет ничего общего с реальностью? А ведь точно, думала Лорна, бродя между лужами, к тому же Аспект Земли перекроил Азерот на свой лад, но в мозаике не было следов разрушений… Еще острее Лорне захотелось узнать о новом, измененном мире, составить свою карту, и, может быть, этим она и займется? Лига Исследователей, где-то она слышала о ней. Наверное, им нужна помощь, чтобы переиначить карты после мирового Катаклизма, а всемирная война вряд ли способствовала этому. Теперь война кончена, и картографы снова могут взяться за дело. Дождь превратился в туманную влажную морось, и Лорна с удовольствием вздыхала его свежесть — свежесть омытого дождем леса и влажной земли. Она устала, ее снова одолела сонливость, но она не стала возвращаться обратно. Она заметила крытую беседку в глубине площади, в окружении других подобных ей, кованных и увитых цветами, беседок, и направилась туда. Она села на скамейку, подобрав под себя ноги, и тогда различила тихие голоса неподалеку, в соседней беседке. И похолодела, когда мужской голос произнес: — Тиранда. Лорне хватило подслушанных тайн и разговоров. Хватило судьбы Парука и орка, хватило собственной встречи с Годфри на могиле ее матери. Ей не хотелось становиться незримым свидетелем чего-то, что не предназначалось для ее ушей. Она только начала новую жизнь, она не хотела знать ничьих тайн, кроме своих собственных. Лорна соскользнула со скамейки, стараясь двигаться, как можно тише. Благо босые ноги позволяли ей ступать по мокрому граниту, как кошке, почти бесшумно. Но они говорили, эти незримые собеседники, за увитой цветами стеной беседки. И она все равно слышала их. — Ты не спишь, Малфурион? — удивлено спросила Тиранда Шелест Ветра. Правительница ночных эльфов, и Лорна увидела перед глазами ее величественную статую. Лорна ускорила свой шаг, но в итоге, из-за спешки, поскользнулась и чуть не растянулась на полу, только и успев схватиться руками за скамью. — Я выспался, Тиранда, — с нежностью в голосе ответил Верховный друид. — Тысяча лет Сна это много. — Много, — холодно согласилась Тиранда. — Я не вернусь в Изумрудный Сон. Я останусь здесь. — Ты принял бы это решение, если бы все еще мог вернуться в Сон? Скажи мне, Малфурион? Ведь тебе просто некуда возвращаться теперь. — Я выбрал бы тебя, Тиранда. Мы… — Малфурион вздохнул. —Я потерял много времени. Ты вынуждена была принимать сложные решения. Без меня. Прости. Лорна почти добралась до ступеней беседки к этому времени. Возможно, ей не стоило быть настолько осторожной, но ей не хотелось бы, чтобы они поняли, что их мог кто-то услышать. Им, кажется, стоило выговориться, а если такой непростой разговор прервать… возобновить его будет еще сложнее. Но Лорна замерла на последней ступеньке прежде, чем снова вернуться к мозаичной карте, а оттуда повернуть к дому. Замерла в надежде услышать ответ Верховной жрицы, что она прощает или не прощает, или что-то еще, что могла сказать рассерженная женщина. Иногда женщинам просто нужно выговориться. Но Тиранда Шелест Ветра молчала. Лорна сбежала со ступеней и отправилась домой. Если жрица и сказала что-то потом, то она этого уже не слышала. В ее жизни нет места чужим секретам. Если она что-то и подслушает впредь, прежде всего, она постарается избежать этого или раскроет себя, потому что с нее хватит. Хватит чужих секретов. Пожалуй, ей стоит переодеться в сухую одежду и поискать представителей Лиги Исследователей в Дарнасе. И начать готовить отца к тому, что однажды… в один ясный и, конечно, солнечный день она отправится исследовать Азерот. Огромный таящий множество загадок мир.***
Винсент Годфри ожидал чего-то подобного. Надеялся, правда, что Эшбери подошлет кого-то другого, не станет сводить счеты с ним лично, но с другой стороны, разве Годфри все еще считал Эшбери другом? Сторонником? Соратником? Нет. Так чего удивляться, что безлунной ночью Эшбери решил убить его собственными руками? Армии Подгорода потребовалось двое суток, чтобы, наконец, убраться восвояси. Годфри понимал — оставалось только ждать. И все эти двое суток Эшбери спорил и не соглашался. — Ты назначил меня главным, — снова и снова повторял Годфри. — Приказ прежний — я запрещаю покидать крепость. Эшбери шипел и рвал пером пергамент, выводя новые слова. Бенджамин — кожа да кости, думал Годфри, да его ветром скоро сдует, — едва дотягивался макушкой до сгорбленного плеча мертвого, но так и не нашедшего успокоения мятежника. Мальчик одинаково прилежно зачитывал и проклятия, и трехэтажные ругательства, нацарапанные немым Эшбери. — Приказ прежний, — только и отвечал Годфри. — Каждый кто покинет Крепость Темного Клыка будет убит на месте. Дезертиром Эшбери быть не хотел, зато хотел отобрать Трон Подгорода и утопить Тирисфаль в крови, бесстрастно и ровно прочитал в ответ Бенджамин. Вот тут-то Годфри и не выдержал. Дал маху. — Посмотри на себя, Эшбери, — сказал Годфри. — Знаю, что тебе претит сама мысль, но все же. В чьей крови ты собрался топить Тирисфаль? Озерных лягушек разве что? Твоя-то кровь, как и других Отрекшихся, уже давно превратилась в труху. Ты, кажется, забыл, кто ты такой, — не отступал Годфри. — Возомнил себя мятежником, борцом за правое дело, но это не Гилнеас и ты не Кроули. Ты жалкая куча старых костей — вот ты кто. И место твое в могиле. Жрали бы тебя черви все это время, а ты ведь ходишь, пишешь, зубы другим несчастным рвешь. И чего ради? Конечно, звучала эта речь не очень. Пораженчески звучала, Годфри это понимал, как и то, чем такие речи чреваты. С предателями не церемонятся, а Эшбери, несомненно, посчитал его таковым. Трусливым прихвостнем Сильваны, ведь когда-то именно Годфри была обещана почетная должность королевского секретаря. Той ночью Годфри долго думал, стоит ли забаррикадировать дверь чем-то тяжелым или нет? Надо ли ему и дальше сопротивляться или пусть эти ночи без сна, наконец, кончатся? Тьма, вечная Тьма… Разве, после того, что пережил Годфри, он все еще боится ее? Почему он держится и жалеет свое ссохшееся, негнущееся, скрипящее, отвратительное тело? Жалкая куча костей вот он кто, ничем не лучше Эшбери. Лук Солнечного Скитальца, укрытый какой-то ветошью, лежал на кровати. Это Годфри накрыл крепкое гибкое тело лука, чтобы не думать о той, кому он принадлежал, и только и мерил шагами отведенную ему в Крепости Темного Клыка комнату. Годфри успел привязаться к луку, хотя и не думал, что какая-то деревяшка может быть единственной его отрадой. Он с опаской покосился на лук, словно тот мог слышать эти оскорбительные для него, лука, мысли. «Приходите же, — мысленно обратился к мятежникам Годфри, — я не бегу и не скрываюсь, приходите и положим этому конец, не то я сойду с ума. Если уже сошел». И он принялся дальше мерить шагами пыльную темную комнату. В полночь половицы за незапертой дверью скрипнули и затихли. Годфри замер, как караульный у королевских покоев. Началось. Оловянная дверная ручка опускалась, кажется, целую вечность. Годфри глядел на нее. В какой-то миг он, растеряв терпение, чуть не рявкнул: «Не заперто! Входите же!». Эшбери проскользнул в приоткрытую щель между дверью и косяком, словно хозяйская загулявшая кошка. Костлявая и ободранная кошка. Нельзя встречать смерть с таким настроением, подумал Годфри. Эшбери заметил его. Дернулся, насторожился. Видимо, сначала принял лежащий на кровати лук за очертания тела. — Привет, — сказал Годфри. И в ту же секунду Эшбери ринулся на него с воем и рычанием, а Годфри запоздало понял, что если Эшбери и сомневался, то его «Привет» окончательно выбил его из колеи. Потому что сложно выдумать иной, такой же простой, способ взбесить человека, неспособного разговаривать. Костлявые руки сомкнулись на шее Годфри, а пальцы потянулись ко рту. Нижняя челюсть, конечно же. Уж кто и сошел с ума, так это Эшбери. Причем, давным-давно, еще когда позволил каким-то коновалам прибить нижнюю челюсть к черепу гвоздями. Он отодрал крючковатые пальцы Эшбери от своего лица, а тот шипел в ответ неразборчивые проклятия остатками верхней губы. Годфри откинулся назад и с размаху, гулко, лбом впечатался в лицо Эшбери. Хрустнул нос. Годфри крепко вцепился в руки Эшбери, который задергался, пытаясь дотянуться до Годфри, и ударил лбом еще раз, сильнее. Голова загудела, как пустая тыква, но он все равно ударил еще и еще. На месте носа Эшбери появилась дыра, кости черепа треснули, верхняя челюсть стала крошиться. Наверное, он убил бы его. Если бы не услышал резкий треск, словно от мороза в лесу раскололось дерево. Годфри разжал руки, отстраненно наблюдая, как бывший лорд Гилнеаса оседает на пол, превращаясь в уродливую бесформенную кучу пожелтевших костей. Позади Эшбери стоял мальчик. Бенджамин, не сразу узнал его сбитый с толку Годфри, это же Бенджамин, который всегда держался рядом с Эшбери. В руках у мальчика был лук Солнечного Скитальца. И он размахивал им словно какой-то неотесанной дубиной. Годфри тут же отобрал у него лук и принялся с опаской разглядывать гладкое дерево, но не нашел сколов или царапин. Опустил лук, когда, наконец, понял, что же только что произошло и как он по-дурацки себя повел. — Спасибо, — выдавил из себя Годфри. Мальчик кивнул. Только и всего. В тот же миг в небе что-то громыхнуло, засвистело и снова взорвалось, а безлунные небеса за окном опалило изумрудное сияние. — Что это? — испуганно прошептал Бенджамин. — Скорей! — крикнул Годфри и потянул его за собой. Громыхание не стихало, но Годфри не слушал звона разбивающегося стекла, и это немного успокаивало. Совсем чуть-чуть. Ему хотелось верить, что чумные котлы еще далеко от Крепости Темного Клыка. Когда они добежали до крепостных стен, то увидели — горизонт полыхал зеленым огнем, словно за холмом в ожидании рассвета затаилось изумрудное солнце. Столбы зеленого пламени взвивались к небесам, росли на глазах, и Годфри понял, что чума приближается. Началось, снова подумал он, вот уж с этим ему так просто не разделаться. Годфри опустил глаза и понял, что все еще держит в руках лук Солнечного Скитальца, который не оставил в комнате рядом с трупом Эшбери, а забрал с собой. Крепость наводнили крики и топот копыт. — Они бегут, — сказал Бенджамин своим ровным бесстрастным голосом. — Пусть бегут, — пожал плечами Годфри. — А мы? — Мы останемся. — Почему? — Будем ждать. — Кого? Вместо ответа Годфри крепче перехватил лук. И он дождался, думал Годфри сейчас, шагая по ступеням во тьму подземелий. В его руках была плошка с супом, и он старался не разлить его, хотя понимал, что вряд ли пленник оценит его старания. Прежнюю еду пленник швырял в лицо Годфри, если цепи позволяли ему. Первый гнев, думал Годфри. Он проходит. Однажды он смирится с уготованной ему судьбой, и тысячи Отрекшихся красноречивое тому подтверждение. Ни одна из чумных бомб не упала на Крепость Темного Клыка, из которой, как тараканы при ярком свете, разбежались почти все мятежники. Кроме Годфри, Бенджамина и еще нескольких потерянных, сбитых с толку. Они ждали, что их жизнь вот-вот кончится, как и Годфри. Все те несколько часов, пока рвались чумные котлы, Годфри не выпускал из рук лук Солнечного Скитальца, словно молитвенник Церкви Света. Кажется, остальные мятежники, после часа или двух, стали подходить и тоже касаться этого гладкого лакированного дерева, с инкрустированными металлическими деталями, словно святых мощей. Когда последний взрыв стих, они долго не покидали кухни, где спрятались от неминуемой смерти. Трупы над их головами раскачивались, земля и сама крепость дрожала, как загнанная обессиленная жертва. Они выжили. Годфри не знал, сколько времени прошло прежде, чем они вернулись на крепостные стены и увидели в небе удаляющиеся дирижабли. Больше взрывы не повторялись. И вдруг Бенджамин, стоя на стене, закричал не своим голосом: — Там она! Она! ОНА! Не нужно было объяснять, кто и зачем она пришла. Годфри велел опустить подъездный мост и в одиночестве вышел навстречу Сильване Ветрокрылой. Она была одна, только вдалеке стояла повозка с деревянным ящиком и двумя солдатами рядом. Годфри силой заставил себя не думать о том, могла ли быть в этом ящике Лорна и что с ней стало за это время. Он поглядел на королеву Подгорода. Волосы Сильваны свободно рассыпались по ее плечам, на ней не было плаща. Завидев Годфри, она улыбнулась. Он не улыбнулся в ответ. Годфри, кажется, вовсе разучился улыбаться после пережитого чумой обстрела. Сильвана заговорила первой: — Ты изменился, Годфри. Свобода или независимость хорошо на тебя влияют. — Я многое понял и с еще большим смирился, Сильвана. Что тебе нужно? Она снова улыбнулась. — Разве ты не знаешь? — спросила она. — Мне нужен мой лук. Только из-за него они все еще живы, Годфри понял это прошлой ночью. Мерзавец Джонсон спас им жизни, когда отобрал у плененной королевы ее лук. — Мне он не нужен, — как можно безразличней пожал плечами Годфри. — Что мы получим взамен? — Моя война с Гилнеасом окончена, Годфри. Это удивило его, обрадовало и одновременно заставило похолодеть. Гилнеас был уничтожен? За эту ночь? Ведь только так она грозилась окончить эту войну. Он не сдержался, оглянулся на горизонт, за которым скрывалось королевство Седогрива, но горизонт не пылал изумрудами. Но ведь что-то она бомбила прошлой ночью? — Всего несколько полей, Годфри, — сказала Сильвана, когда он обернулся. — Не драматизируй. Могло быть хуже. Не мне тебе доказывать, что такое будущее — лучшее, что могло быть у Гилнеаса. Мне нужны надежные тылы между мной и Гилнеасом. Так — я смогу быть уверена, хотя бы несколько десятилетий, что Седогрив со своей сварой не растащит моих подданных по костям. Остается твой сброд из Темного Клыка, и они действуют мне на нервы. Я хочу спокойствия, Годфри. Наконец. — Я тоже хочу его. Если я добьюсь того, чтобы мятежники сложили оружие, ты не будешь преследовать нас? — Зачем мне преследовать своих верноподданных? — искренне удивилась Сильвана. — Вы можете жить здесь, если вам нравятся протекающие старые своды или найти любое другое место в Азероте. Вы — Отрекшиеся, так несите это с гордостью. — Моего согласия будет достаточно? — Конечно, нет, — улыбнулась Сильвана. — Когда это я верила на слово? Погляди туда, Годфри, — она указала на деревянный ящик. Достаточно просторный и вместительный… Но для чего? Или для кого? Годфри нервно сглотнул. — Теперь мы добрались до самого важного? — спросил он. — В точку. В этой клети заперто самое важное для меня. Некий узник. Все еще живой. И я надеюсь, он будет таковым оставаться еще очень долгое время. Скорая смерть слишком простое избавление от его мучений. После всего, что он совершил для этого мира, Годфри. — Но ты, разумеется, не расскажешь мне о его свершениях? — Девчонка не была такой опасной для Азерота, как тот, кто заперт внутри. И нет, я не расскажу тебе. — Была? — его вновь обдало холодом. — И никогда не будет, — твердо ответила королева мертвых. — Вряд ли ей удастся достигнуть его высот, как бы она ни старалась. А она упрямая, должна признать. Я все еще должна ответить прямо, Годфри? Кажется, ты не понимаешь? — Признаться, нет. — Лорна жива и на свободе. Что-то еще нужно? — Нет. Большего мне знать не нужно. Спасибо… — Не за что. Теперь вернемся к этому узнику. Я снимаю преследование с твоих мятежников в обмен на то, что эта клеть сгниет вместе с ее содержимым в одном из сырых темных подвалов Крепости Темного Клыка. Там могут быть волки. Или нежить. Слышала, в Крепости хватает неуспокоенных душ? Мне все равно. Но вы будете оставлять в его темнице воду и пищу раз в сутки, сколько необходимо для поддержания жизни. Но никто и никогда не попробует заговорить с ним или узнать, кем он был раньше. Если это произойдет, если узник сбежит или обзаведется союзниками, девчонка, где бы она ни находилась в этот момент, умрет. Помни об этом, когда будешь объяснять это его стражникам. — Не слишком ли много угроз, Сильвана? — По-моему, в самый раз. И ты знаешь, что их могло бы быть еще больше. Ты принимаешь мои условия, Годфри? «Лорна жива…». Он кивнул. Годфри кивнул и обернулся к крепости. Он заранее договорился с оставшимися в крепости о дальнейшем, потому что догадывался — так или иначе, но они вернут оружие владелице. Годфри не ожидал, что из Крепости вместе с луком выйдет именно Бенджамин. Проклятые выродки! Струсили и отправили отдуваться мальчишку. Мальчик тащил непосильную для себя ношу. Не дожидаясь, пока он дойдет до него, Годфри сам преодолел подъемный мост и забрал у него лук. Он хотел отправить его обратно в крепость, как раздался приказ: — Пусть мальчик подойдет. Бенджамин боялся Сильвану, как и все они, но перечить ей Годфри не мог. Он помог донести мальчику лук, но последние несколько шагов тот преодолел сам с легендарным оружием в тонких костлявых руках. Годфри чувствовал себя таким же трусом, как и остальные мятежники из крепости. Сильвана опустилась на колени перед мертвым мальчиком. Она не коснулась лука, заметил Годфри. Она спросила: — Как тебя зовут, мальчик? Тот, кто час назад испуганно кричал по сторонам, что «Она! Она! ОНА!» пришла и не мог выговорить даже ее имени, теперь твердо и серьезно произнес: — Бенджамин, ваше величество. — Откуда ты, Бенджамин? Из Гилнеаса? Мальчик покачал головой, а Годфри впервые понял, что ни разу не интересовался этим. Эшбери где-то нашел мальчика, когда разыскивал того, кто стал бы его «голосом». — Из Южнобережья, — ответил Бенджамин и протянул королеве лук. Краска сбежала с лица Сильваны. Она взяла в свои руки лук. Поднялась на ноги и одним привычным движением убрала его за спину. — Я пришлю алхимиков, Годфри, — сказала Сильвана. — Их эликсиры помогут костям и коже мальчика… На какое-то время. Не вздумай спаивать эликсиры кому-нибудь другому. Это ясно, Годфри? Он кивнул. Слов не было. — Пока, Бенджамин, — сказала Сильвана. — Прощай, Годфри. Из тебя мог бы выйти отличный секретарь. Она развернулась и зашагала прочь, а солдаты стали сгружать с повозки деревянный ящик. — А что в нем? — спросил Бенджамин, когда вернулся к Годфри. — Ничего хорошего, — ответил он тогда. И до сих пор считал так же. Конечно, они открыли ящик, но пленника пришлось выталкивать оттуда силой. Тогда они увидели, что у него культи вместо рук, а в лицо впаяна железная маска. Пленник мычал и выл. Они видели острые ушли эльфа крови, но волосы были сострижены почти под ноль. Конечно, однажды они отрастут, но… Их действительно не волновало, кем он был. Сильвана нашла подходящих людей для такой работы. Годфри спустился по лестнице в подземелье, раскрыл окошко у самого пола и протолкнул плошку с супом. Цепи дернулись, пленник взвыл. Отрицание и гнев. Это пройдет, голод возьмет вверх. Наверное. Сильвану не волновало умрет он голода или нет. Она не просила вталкивать ему пищу насильно. Так тому и быть. Годфри ушел, а вдогонку ему донеслось неразборчивое мычание. Наверное, это из-за маски или… из-за чего-нибудь еще. Годфри не хотел думать об этом. Он поднялся по лестнице обратно, прошел, оглядывая изменения во внутреннем дворе. Заставить работать этих лентяев оказалось делом почти непосильным. Устраивать мятежи, погромы и рвать зубы пленникам вместе с Эшбери им нравилось куда больше. Но никто из них не спросил, куда исчез Эшбери. Может, они решили, что он сбежал, как и большинство накануне обстрелов. «Всего несколько полей, Годфри». Разумная и единственно возможная граница между живыми и мертвыми, и они в самой дальней ее точке — как последний оплот Отрекшихся на пути из Гилнеаса. Или наоборот. Хотя Годфри не представлял, что хоть кто-то однажды рискнет проделать подобное путешествие. Годфри направился к кухне, в которой распорядился снять с крючков и похоронить убитых. На стенах снова висели медные кастрюли, а в очаге горел огонь, как и должно быть на кухне. Бенджамин поднял глаза. Кожа мальчика уже выглядела значительно лучше, она обрела эластичность и, вероятно, скоро перестанет трескаться и обсыпаться трухой. А ведь присланный, как и обещала Сильвана, алхимик только-только начал поить его эликсирами. — На чем мы остановились? — спросил Годфри, присаживаясь за стол к Бенджамину. Перед мальчиком была раскрыта книга, которую он читал по вечерам вслух для Годфри. Годфри нашел одну-единственную книгу в этом Светом забытом месте, не лучшая книга, но другой не было. Возможно, однажды он отправится в Брилл или Гробницу, чтобы закупить книг. Мальчику будет полезно. — На второй главе, — ответил Бенджамин. — Читать? Годфри уже знал наизусть главы «Эгвин и драконья охота», но все равно кивнул. Надвигалась ночь, а что может быть приятней, чем чтение у огня? Годфри кивнул. Бенджамин стал читать, и Годфри слушал о том, как доступная Эгвин магия росла, и однажды она узнала, что на ледяном северном континенте Нордскол обитает несколько могущественных демонов. Конечно, Эгвин выследила демонов в горах, и в этом ей помогли могучие драконы Севера, бежавшие от быстро распространявшихся по миру людей. Драконы обнаружили, что не могут противостоять могуществу темной магии демонов Легиона. Эгвин сразилась с демонами и с помощью благородных драконов победила их. На какой-то миг сердце Годфри пропустило несколько ударов. Он замер, прислушиваясь к какому-то глубинному, необъяснимому страху внутри него. Словно что-то холодное и темное из глубин Круговерти Пустоты вдруг остановило свой взгляд на Азероте и на обитателях этой крепости, и на маленьком мальчике, что каждый вечер читал одну и ту же историю про исчезнувшую уже волшебницу и ее блестящую победу против демонов Пылающего Легиона. Постепенно его страх растворился в жаре пламени и в начищенных до блеска медных казанах. Годфри твердо решил, как можно скорее пополнить библиотеку Крепости Темного Клыка. Он слушал тонкий голосок Бенджамина, а вдалеке выли волки и ветер. А может, узник… — Но как только последний демон был изгнан из мира, — медленно читал Бенджамин, — огромная тень появилась в небе Нордскола. Саргерас, король демонов и повелитель Пылающего Легиона, явился перед Эгвин, горя адским пламенем. Он сказал юной Хранительнице, что время Тирисфаля истекло и мир скоро падет перед натиском Легиона… Июль 2015 — апрель 2016.