Undisclosed Desire. WOAS.

- А я-то гадал, сколько лет пройдет, прежде чем ты появишься здесь, - в бокале Никлауса Майклсона кровь смешалась с дорогим виски, окрасив алкоголь в еще более насыщенный, темный оттенок. Древний вампир сидит в кресле, имитирующем трон, небрежно откинувшись и глядя на своего гостя через длинный, уставленный изысканными блюдами стол. В центр стола чьи-то руки торжественно водрузили большое серебряное блюдо, накрытое непрозрачным куполом. Наверное, под ним прячется что-то в самом деле особенное... Губы Клауса подрагивают, скрывая полную предвкушения усмешку. За такие моменты он готов отдать жизнь. Не свою, разумеется. Стефан Сальваторе все такой же - это породистое, аристократично бледное лицо, глубокие бездны зеленых глаз - глаз, в которых навеки застыло раскаяние за чудовищные поступки прошлого и, что самое очаровательное, за те ужасы, которые ему лишь предстоит совершить. Каждый раз, глядя в эти глаза, тысячелетний гибрид ощущал странный, возбуждающий трепет - его одновременно и трогал сумрак вечного раскаяния, таящийся в Стефане Сальваторе, и подводил к черте брезгливости. Клаус не знал ни угрызений совести, ни сострадания. Но что-то в глубине его давно и навечно проклятой души подсказывало ему, что будь ему знакомы эти чувства, то в Стефане он увидел бы если не само свое отражение, то нечто очень близкое к нему... - Ты ставил на пару десятков? - уточняет Стефан, скользя взглядом по шикарному убранству зала, затем по накрытому столу и, наконец, останавливая его на Клаусе. Своем то ли лучшем друге, то ли заклятом враге. На создании столь кошмарном и столь обворожительном одновременно, что его существование не укладывалось в голове. - Бери выше. Пару сотен, - хмыкает первородный и кивком приглашает Стефана присесть за стол. - Но ты явился всего лишь через два года. Мне это льстит, друг мой. - Не сомневаюсь, - в тон ему отвечает Стефан. Он занимает место на противоположном конце стола, откуда-то словно по волшебству возникает юная и прелестная девушка со скромно потупленным взглядом, наливает для него в бокал щедрую порцию виски и, ловко и быстро полоснув себя по запястью острым лезвием ножа, разбавляет напиток собственной кровью, чтобы через минуту так же бесшумно удалиться. - Итак, за что мы выпьем? - нарушает разлившуюся в воздухе тишину Клаус, поднимая свой бокал. - За встречу? За дружбу? Впрочем, нет... - он щурится почти добродушно, голубые льдинки глаз сверкают едва ли не игриво. - У меня есть идея получше. Давай выпьем за предательство, Стефан. Сальваторе мрачнеет с каждым словом, произнесенным гибридом, но все же поднимает бокал во встречном жесте. - Даже не попытаешься возразить мне? - Клаус кажется уязвленным этим фактом. Или тем, что Стефан отказывается играть с ним в его любимую игру. - Ты знаешь, что я не из тех, кто идет на поводу у твоих капризов, - угрюмо отвечает на это Сальваторе. - Капризов? - переспрашивает Клаус, и в его таком мягком, почти мурлыкающем голосе звенит сталь. Обволакивающий, тягучий акцент приобретает резкость. - Я любил ее. Ты, как никто другой, знал об этом, Стефан. - Если бы ты любил ее, ты бы не оставил ее, - Стефан качает головой, а в его глазах разверзается бездна. Бездна отчаяния и осознания того, что ему все же придется сыграть в эту игру. - Ей нужна была помощь. И тогда, и теперь. - Что ж, ты, видимо, умеешь любить ее куда лучше, чем это делаю я, - желчно заключает древний. - Ведь ты остался рядом и помог ей. Тогда. А теперь... - А теперь это не в моих силах, - губы Стефана шевелятся, эти едва слышные слова, признание его бессилия и того, что он нуждается в Клаусе, ласкают слух гибрида, словно сладкая музыка. - Ты нужен ей. Ты нужен мне. Нам обоим, Клаус. Пожалуйста. Клаус допивает свой кровавый виски и неспешно поднимается из своего кресла. Он шагает вперед, к Стефану, но замирает аккурат у центра стола. Складывает руки за спиной - это один из его излюбленных жестов. Смотрит на Стефана так мягко и по-доброму, как смотрел порой на свою любимицу Ребекку перед тем, как вогнать ей в грудь кинжал, присыпанный пеплом белого дуба. - Нет, Стефан, - мягко возражает первородный. - Я не нужен Кэролайн. Ей больше никто не нужен. Он протягивает руку и снимает крышку с серебряного подноса. Торжественно. Не сводя маниакально горящего взгляда со Стефана. На блюде покоится оторванная голова Кэролайн - лицо исказила безобразная гримаса, широко распахнутые глаза налиты кровью... - О, ну и конечно же ей больше не нужна помощь в возвращении человечности, - прибавляет Клаус и улыбка расцветает на его губах, отчего на его щеках появляются какие-то неуместно кокетливые в этой ситуации ямочки. - А вот тебе, друг мой, я все еще нужен. Сейчас даже больше, чем когда-либо. Вспомни, как хорошо нам было в Чикаго, в 20-ые... - Больной ублюдок... - шепчет парализованный этой жестокостью Сальваторе, не в силах оторвать взгляда от белокурой головы на подносе. И не в силах возразить монстру, чья безмятежная улыбка сияет таким умиротворением. Им в самом деле было хорошо в Чикаго. И это может повториться. Без боли, без сожалений, без оглядки на кого-либо и без обязательств. Для этого только нужно принять происходящее как данность. В этой игре правила неизменны. И когда из глубин его сознания выплывает к свету все самое темное и пугающее, самое порочное и жестокое, то Клаус Майклсон встречает возвращение Риппера улыбкой змея-искусителя.