***
Иваки хорошо помнил то лето. Тяжёлый подготовительный период к съёмкам, омрачённый скандалом вокруг Като, его отчаянной борьбой за роль. Сами съёмки, протекавшие очень напряжённо и едва не закончившиеся трагедией. Наконец, награда от Академии, присуждённая ему за работу именно в «Зимней цикаде». Всё это делало фильм особенным для Кёске и глубоко запечатлённым в его памяти. И сейчас, спустя десять лет, всколыхнутые неожиданной встречей, все мелкие детали, подробности, чувства и волнения, связанные с тем незабываемым временем, легко и без усилий всплывали на поверхность, оживляя воспоминания. Непосредственно на съёмках «Зимней цикады» Иваки и Като познакомились с Ешизуми, исполнявшим роль Аизавы. Взаимопонимание и слаженная работа на площадке доставляли удовольствие, а лёгкий нрав, открытость и доброжелательность молодого актёра способствовали возникновению спонтанной дружбы между ними тремя, что, к слову сказать, было весьма неожиданно, так как Като, ревнивый, как сто мавров, редко допускал в их закрытый внутренний мирок кого-либо из посторонних. Особенно мужчин! Это был едва ли не единственный случай, когда он добровольно и даже с радостью позволил себе и Иваки обзавестись общим другом, впервые не подозревая нового знакомого в поползновениях на своего драгоценного возлюбленного. Явная неискушённость Ешизуми в любовных интригах и почти юношеское смущение, тщательно маскируемое утрированным пренебрежением ко всему романтическому, не дали супер чуткому «радару» Като учуять возможную опасность. И на первых порах Иваки был с ним согласен. Но только на первых порах… В какой момент Кёске почувствовал, что отношение молодого актёра к нему изменилось? Нет, сейчас уже не вспомнишь этого детально. Они часто и много общались — и на площадке, в перерывах между съёмками, и в отеле, нередко деля совместный досуг. Иваки импонировала внутренняя сдержанность Ешизуми, его тактичность, ненавязчивость и вместе с тем живой и искренний интерес к своим коллегам и их взаимоотношениям. Его упорство и здоровые амбиции в профессии, стремление учиться и самосовершенствоваться. А ещё, несмотря на кажущуюся беззаботность и неунывающий склад характера, Иваки интуитивно чувствовал за этим фасадом натуру ранимую и одинокую, нуждающуюся в тепле и понимании. Всё это, вместе взятое, очень напоминало Кёске его самого до встречи с Като и невольно усиливало симпатию, возникшую у актёра к его более молодому коллеге. Рождало желание помочь, ободрить, оказать поддержку. Их общение становилось теснее, беседы приобретали всё более задушевный характер, особенно если происходили наедине. Ешизуми часто задавал вопросы или высказывал собственное мнение о Като, провоцируя Иваки на откровенность. Смысл вопросов постепенно углублялся, доверительность возрастала и становилась взаимопритягательной, пока в Иваки не шевельнулось первое подозрение. Почудилось вдруг, что цель этих расспросов — вовсе не желание узнать что-то новое о Ёдзи, а попытка понять, что именно привлекает Иваки в возлюбленном. Не интерес к Като как к актёру и человеку, но способ выяснить, насколько безоговорочно занято им сердце Иваки. Кёске растерялся. Ничего подобного ему ранее в голову не приходило. Зародившаяся догадка заставила его внимательнее взглянуть на всё происходящее между ним и Ешизуми в последнее время и заметить то, что можно было увидеть уже давно, осени его эта мысль прежде. Явное стремление Ешизуми как можно чаще бывать в его обществе, особенно когда возлюбленного Иваки не было поблизости. Незаметная для Като, но очевидная для Иваки разница в поведении, когда им случалось проводить время втроём. И, наконец, эти странные, задумчивые взгляды, которые мужчина часто ловил на себе, не придавая им особого значения. То полные горечи, то печальные, то тревожащие какой-то неизбывной безнадёжностью. Он приписывал их внутренней неуверенности и самокритичности молодого коллеги, сравнивающего свои возможности с талантами ведущих актёров. Но теперь, внезапно увидев ситуацию в новом свете, Иваки всё понял. Не раз и не два в своей жизни он становился объектом сексуального интереса со стороны мужчин, поэтому без труда умел распознавать перед собой очередного претендента на его тело. Горящий вожделением взгляд, красноречивые жесты, двусмысленные намёки… Все эти безошибочные признаки были ему хорошо известны и улавливались моментально. Но здесь всё было не так. Не было похоти, не было страсти. Было чистое, восторженное чувство, незамутнённое пока томлением плоти. Мальчишка просто влюбился в него, причём наверняка вопреки всем своим склонностям и желаниям, и теперь не знал, что делать с этим внезапно свалившимся на него наваждением. Он явно не хотел афишировать своё влечение, не собирался добиваться избранника, не питал надежды на взаимность. Он принял поражение, даже не пытаясь вступить в бой. И не важно, что было тому причиной — врождённая порядочность, не позволявшая покуситься на чужое, или желание сохранить дружбу, возникшую между ними тремя. Но и в том, и в другом случае это внушало уважение и сочувствие. Чем дольше Иваки наблюдал за Ешизуми, тем более убеждался, что не ошибся. Сделанное открытие оказалось неожиданно волнительным. Осознание, что тебя любят искренне и бескорыстно, а не тупо жаждут твоего тела, наполняло теплом и рождало трепетное предвкушение чего-то приятного. Впервые Иваки действительно не хотел, чтобы Като что-то заподозрил. Ревность любовника всегда воспринималась Кёске как несомненный показатель любви и неослабевающей привлекательности его, Иваки, для возлюбленного. Но в этот раз он был бы рад дальнейшему благодушному заблуждению Ёдзи в отношении Ешизуми и доверию к нему. Иваки хотелось продлить необычное ощущение. Он не желал терять ни друга, ни симпатичного ему человека, ни ещё одного сердца, влюблённого в него. Кёске понимал, что это эгоистично, но успокаивал себя, что большого греха здесь нет. Он не собирался поощрять Ешизуми или давать ему надежду, но съёмки ведь скоро закончатся. Почему же не дать себе время немного насладиться этим безмолвным, ни к чему не обязывающим обожанием, если это никому не принесёт вреда? Но Като всё-таки что-то почувствовал, однако на этот раз его приступ ревности решительно отличался от предыдущих. Он не упрекал Иваки, не злился на Ешизуми, а обвинял во всём собственную больную фантазию. Казалось, он интуитивно ощущал, что нынешняя ситуация в корне отличается от происходившего ранее. Иваки, как мог, облегчил его страдания и усыпил бдительность. Объяснить внятно, что движет его чувствами и поступками он был не в состоянии даже самому себе. Когда всё закончилось стремительно и страшно, испытанные боль и отчаяние впервые заставили Иваки заподозрить, что он недооценивал те эмоции, что возбуждал в нём Ешизуми. Нет, это не было похоже на его любовь к Като. То чувство стояло особняком от всех остальных — единственное и неповторимое. Но и молодому актёру удалось затронуть некие потаённые струны в душе Иваки, став неожиданно близким и дорогим человеком. Всё это делало ощущение собственного бессилия ещё болезненнее и острее. Невозможность помочь чем-либо пострадавшему товарищу и осознание того, что попытка сохранить существующие отношения только усугубит его страдания, разрывали сердце Иваки на части. Но он нашёл в себе силы для последнего разговора. Глядя в казавшиеся спокойными и понимающими глаза Ешизуми, Иваки видел, как мучительно старается тот сдержать рвущееся наружу отчаяние. Он долго колебался, стоит ли облекать в слова всё то, что терзало и переворачивало его душу, но так и не решился разрушить хрупкую иллюзию тайны Ешизуми, усугубляя и без того гнетущую ситуацию, делая её ещё более безысходной. Почему-то Иваки был уверен, что молодой человек и так его понял. Кёске было стыдно, что он вынужден обманывать Като, заставляя того молча страдать, наблюдая странное поведение своего возлюбленного и наверняка угадывая, со свойственной ему проницательностью, истинную причину этой неадекватности. Но и ему он не мог сказать всей правды — это была бы ненужная и ранящая откровенность. Иваки озвучил лишь то, что и так являлось очевидным для обоих. В глубине души он не сомневался, что Като понимает гораздо больше!***
Иваки очнулся от воспоминаний и почувствовал, что вода в ванне совсем остыла. Пора было выходить. Но мысли упорно затягивали обратно, требуя логического завершения этого экскурса в историю собственной жизни.***
Все эти годы Иваки старался не вспоминать о своём тайном «романе» и его драматическом окончании, понимая, что поступил непорядочно. Но, увы, изменить что-либо было ему не под силу. И тогда, и теперь он знал, что иного выхода не существовало. Однако чувство вины, то и дело исподволь всплывавшее в памяти, не давало безболезненно похоронить эти воспоминания, как глубоко засевшая заноза, тревожа совесть. И вот нежданно, спустя десять лет, судьба послала ему шанс загладить нанесённую обиду, поставить, наконец, точку в этой давно отгремевшей эпопее. Он не помог Ешизуми тогда — он сделает это сейчас. На этот раз ничто не сможет помешать ему. Он принял решение, и даже неодобрение и ревность Като не заставят его отступить от намеченной цели!