Он рано потерял родителей и воспитывался в семье дяди, человека замкнутого и скупого на эмоции, не проявлявшего открытой привязанности даже к собственным дочерям, не говоря уже о племяннике. Двоюродные сёстры, сначала из-за разницы в возрасте, а после из-за полной несхожести интересов, тоже не стали для юноши ни близкими друзьями, ни по-настоящему родными людьми. С раннего детства Ешизуми привык подолгу оставаться наедине с собой и с каждым годом всё острее чувствовал своё одиночество даже в кругу приёмной семьи. Решение стать актёром вызвало у близких лишь презрительное недоумение. Никто не критиковал его выбор профессии, но и без того не самые тёплые отношения с родными после этого охладели окончательно.
Совсем рано в его полной романтизма тоскующей душе зародилась мечта встретить когда-нибудь свою половинку, которая разделит с ним не только жизнь и любовь, но и каждый удар сердца, каждую волнующую мысль, каждое чаяние и надежду.
Но время шло, а он по-прежнему оставался один. Возможно, излишняя возвышенность предъявляемых требований помешала Ешизуми рассмотреть достойную кандидатуру среди своего окружения, но факт оставался фактом: к двадцати пяти годам ему так и не удалось найти никого, соответствующего нарисованному им идеалу.
И тут актёрская судьба столкнула его на съёмочной площадке с Иваки Кёске и Като Ёдзи. Конечно, он слышал о них и прежде. (Только слепой и глухой в Японии не знал историю знаменитой пары!) Но Ешизуми всегда скептически относился и к их отношениям, и к восторженному ажиотажу, царившему вокруг них в прессе. Однако наблюдать эти самые отношения и даже оказаться, в некотором роде, в кругу дружеского общения с обоими актёрами оказалось неожиданно захватывающе и волнительно. Подмечать вроде малозначительные мелочи и незаметные другим нюансы. Быть свидетелем скрытых от посторонних противоречий, невольным слушателем порой нечаянных откровений… Впервые Ешизуми воочию видел союз двух людей, по своей эмоциональной наполняющей наиболее точно отражающий его собственные представления о гармоничном соединении любящих сердец. То, что это был союз между мужчинами, поначалу не смущало его и лишь наталкивало на размышления. Ешизуми никогда не задумывался о своей ориентации, априори считая её традиционной. Ни разу в жизни не обращал он внимания на лиц одного с ним пола в каком-либо ином смысле кроме дружеского. Ему нравились девушки, и все свои надежды на счастье он, не рассуждая, связывал именно с ними.
И Ешизуми был неприятно поражён, когда спустя несколько недель совместных трудов и отдохновений, ощутил, как в душе зашевелилось нечто, очень напоминающее зависть. Нет, даже не зависть, а некую смутную обиду, словно его несправедливо обделили, обманом лишили чего-то давно желанного и остро необходимого.
Попытка разобраться в тревожащем ощущении привела молодого человека к неожиданному открытию. Хотя ему очень нравилась дружба с Иваки и Като, нравилось их общество, радовали доверие и симпатия, которые дарили ему оба актёра, его отношение к каждому из них по отдельности было различным. Если Ёдзи вызывал в нём только дружескую приязнь, мужскую солидарность и, временами, сочувствие, то мысли о Кёске рождали у Ешизуми гораздо более сложные чувства.
Душевная тонкость, чуткость и ранимость, способность сопереживать и любить, забывая себя, делали Иваки удивительно похожим на тот идеал, портрет которого в гордом одиночестве «висел» в галерее его фантазии. Именно это не сразу уловленное сходство и создавало у Ешизуми иллюзию незаслуженной утраты, украденного шанса. Ведь оригинал принадлежал не ему!
Осознав всё это, молодой человек ужаснулся ещё не сделанным выводам, которые, тем не менее, уже обозримо маячили на горизонте.
Прошло совсем немного дней с момента открытия до того, как Ешизуми решился сделать для себя эти выводы. Нет, до эротических фантазий дело пока не доходило. То, что он чувствовал к Иваки, больше напоминало пылкое восхищение, платоническую влюблённость. Но и этого хватило мало искушённому Ешизуми!
Вместе с шокирующей правдой о себе пришёл страх, что его тайна может стать известна Иваки или, не дай Бог, Като. Тот не потерпит соперника рядом. Хотя какой из него соперник! Ешизуми не питал ни малейших иллюзий относительно себя. Никогда не превзойти ему великолепного Ёдзи ни внешностью, ни обаянием, ни сексуальностью. Он — бледная тень на фоне харизматичного актёра. Но молодой человек и не собирался соперничать. У него даже в мыслях не было пытаться разрушить столь уникальный по гармоничности союз, стать причиной раздора между двумя, словно созданными друг для друга, возлюбленными. Ему достаточно было находиться рядом, впитывать исходящие от них флюиды любви, насыщаться атмосферой заботы и преданности и предаваться мечтам, представляя, что всё это могло бы происходить и с ним.
Боязнь выдать себя неосторожным словом или взглядом заставила Ешизуми ещё выразительней подчёркивать свою насмешливо-ехидную реакцию на романтические поступки и высказывания обоих любовников, надеясь таким образом отвести от себя малейшее подозрение об испытываемых им чувствах. И некоторое время всё шло отлично. Он так усердно притворялся, что даже почти поверил сам в реальность изображаемых эмоций. И чуть было не вздохнул с облегчением… А потом была
та ночь!
Хриплые стоны, срывающиеся от наслаждения. Вскрики, полные страсти и нетерпения. Движения тел, сливающихся в экстазе… Звуки просачивались через тонкую стенку, как вода сквозь марлю, взрывая сознание и рождая в голове непристойные, но такие соблазнительные образы.
Ешизуми до звона зажимал ладонями уши, вгрызался в подушку, прогоняя возбуждение. Но получившее пищу воображение уже несло его дальше, не давая перевести дух. Раскалённая лава заполнила тело, медленно сжигая его на костре собственного неутолённого желания. Отбросившая всякий стыд фантазия, прорвав все заслоны, наконец, позволила себе невозможное. Сейчас Ешизуми мучительно, до безумия завидовал Като и мечтал оказаться там, на его месте.
Более ничем не сдерживаемое вожделение хлестнуло огненным бичом, доводя болезненное напряжение до невыносимого. Тело выгнулось, как под ударом электрического тока, сотрясаемое в конвульсиях, не сравнимого по силе ни с одним прежде оргазма. Последний всхлип замер на губах Ешизуми почти одновременно с наступившей в соседней комнате тишиной.
Счастливые любовники, насытившись друг другом, мирно почивали за стеной, восстанавливая силы для завтрашних съёмок, а невольный свидетель и «соучастник» их страсти так и не сомкнул глаз, весь во власти случившегося с ним перерождения. Его первый оргазм, случившийся от того, что он всего лишь мысленно держал в объятиях мужчину своей мечты. Первый... А сколько ещё их будет? Страшно представить! Ибо теперь он был уверен, что пережитое не оставит его.
Парень больше не страшился своего чувства и не отрицал его. Это было лучшее, что случилось с ним в жизни. И лишь немного сожалел, что никогда не сможет воплотить свои фантазии в реальность. Но он привык быть один. Одиночество больше не пугало Ешизуми. Теперь у одиночества появился смысл, и имя ему было — Иваки…
***
А потом произошло страшное! То, что перевернуло всю жизнь молодого актёра, навсегда перечеркнув мечты о творчестве, амбиции и планы. Пожар на съёмках. Его ненужное геройство, стоившее ему обожжённой гортани, и… конец карьеры! Но тогда он этого ещё не знал.
Тот визит Иваки в больницу, нанесённый лично ему. Его глаза, полные восхищения и благодарности. Ешизуми понимал, что обманывается, но готов был, пусть недолго, находиться в блаженном заблуждении, что любимый наконец-то обратил на него внимание не только как на коллегу и друга. Если бы не Като… Бесконечное щебетание соседа по палате о достоинствах и особенностях
его Иваки были похуже пытки физической болью и неизвестностью перед будущим. Иногда ему казалось, Ёдзи всё понимает и намеренно даёт предупреждение:
«Не смей! Не трогай! Не приближайся!» Но Ешизуми было уже всё равно. Он и так приблизился на максимальное расстояние — дальше ему хода не было.
В их последнюю встречу Иваки приехал к нему в клинику Киото один. К этому времени Ешизуми уже пришлось отказаться от роли и под невнятные прогнозы врачей готовиться к полной неопределённости в собственной жизни. Кёске был сильно подавлен и явно раздираем какими-то сложными и противоречивыми чувствами. Взгляд чёрных, напряжённых глаз, наполненный горечью и сомнением, раз за разом жадно впивался в его лицо, словно пытался сказать что-то ещё, сверх произносимых слов. Показалось… Да, конечно же, показалось! Но на один короткий миг Ешизуми вдруг уловил в этом смятенном, ищущем взгляде ту же тоску, что снедала его самого. Оба знали, что расстаются навсегда.
***
Потянулись годы, похожие один на другой, как глянцевые снаружи, но пустые внутри бусины чёток. Так и не восстановившись полностью после полученного повреждения, Ешизуми пришлось распрощаться с мечтами об актёрской карьере. Благо, студия — виновница произошедшей катастрофы не оставляла его своим вниманием и давала возможность заработать на более-менее сносное существование и оплату счетов. Семьи он так и не создал и, после нескольких неудачных попыток почувствовать влечение к какой-либо возможной спутнице жизни, поставил окончательный крест на личной жизни. Видимо, он принадлежал к так называемой «породе однолюбов», чем втайне немного гордился, считая верность и преданность одними из главных приоритетов для себя.
Гром грянул, как всегда, среди ясного неба. Пройдя очередное плановое обследование, он с абсолютным равнодушием взирал на курирующего его медика, не ожидая никаких сюрпризов. Ни плохих, ни хороших…
***
Медсестра только что положила перед доктором папку с результатами осмотра и вернулась к своему месту за соседним столом, с интересом поглядывая на симпатичного пациента.
Врач деловито перебирал бумаги, кое-где ставя пометки, удовлетворённо похмыкивал. Бегло взглянув снимки на свет, внезапно затормозился. Внимательно вгляделся во второй раз. Кустистые брови, нахмурившись, сошлись на переносице.
— Что-то не так, сенсэй? — Ешизуми почувствовал его недоумение.
— Э-э-э… Нет-нет, всё в порядке! — поспешно ответил врач, опуская снимки и всё ещё задумчиво косясь на них.
Последовало минутное молчание.
— Но я, пожалуй, выпишу вам направление на ещё одно дополнительное обследование. Мне показалось, что в районе гортани наметилось небольшое уплотнение. Волноваться не надо, в этом нет ничего страшного, но исследовать природу этого образования необходимо.
Он торопливо строчил на бланке, не поднимая глаз на сидящего перед ним посетителя. Закончив, протянул бумажку, взглянув, наконец, в глаза ошарашенному мужчине.
— Вот! — Медик нервно облизнул губы. — Обратитесь в регистратуру, Вам помогут подобрать время. Советую не затягивать.
«Онкологический центр». Холодея от ужаса Ешизуми уставился на эскулапа.
— Онкологический?
— Нет-нет! Успокойтесь! — фальшиво, как показалось потрясённому больному, заулыбался тот. — Просто я хотел бы получить более развёрнутые результаты, дабы исключить все возможные случайности!
Но Ешизуми уже не слушал его, весь во власти страшной догадки, мгновенно утвердившейся в его голове и как пожар распространившейся в каждой клеточке сознания. В глазах поплыло.
— У меня… рак? — непослушными губами прошептал он, с трудом выдавливая из себя последнее слово.
— О Боже, конечно нет! Я же сказал — небольшое уплотнение, происхождение которого пока не ясно! Незачем впадать в панику! Это может быть…
— Вы всем так говорите! — Молодой человек встал, ощущая предательскую слабость в коленях. Сочувствующий взгляд медсестры окончательно утвердил его уверенность.
— Ешизуми-сан! — голос врача был полон возмущения. Он продолжал что-то говорить, но оглушённый мозг уже не воспринимал слова…
Негнущиеся ноги вынесли его из кабинета. Он пришёл в себя на ступенях одной из служебных лестниц, совершенно не помня, как сюда попал. В голове обезумевшей птицей билась только одна мысль: «Не может быть! Не может быть!»
Стряхнувший оцепенение инстинкт самосохранения принялся лихорадочно искать лазейки для надежды.
«Это может быть ошибкой! Он сам сказал, что ему показалось! Надо пройти обследование. Да, обязательно, как можно скорее! Папка… Он что-то кричал мне вслед про папку…»
Ешизуми рывком принял вертикальное положение и почти бегом устремился назад к кабинету врача. Ему хотелось сделать всё сейчас и сию секунду! Паника гасила реальное восприятие.
За несколько метров до заветной двери удалось-таки взять себя в руки и принять более-менее спокойный вид. Приблизившись, он бесшумно нажал ручку.
— …жаль парня, совсем молодой, — голос доктора звучал удручённо.
— И что, никакой надежды? — Медсестра явно разделяла огорчение коллеги.
— О чём ты говоришь? Сплошные метастазы! Операция уже бесполезна. Ему осталось с полгода, не больше.
В глазах почернело. Нашарив рукой, как слепой, ближайшую стену, он вжался лбом в её прохладную поверхность, медленно погружаясь в бездну отчаяния.
Спешить больше было некуда.
***
Четыре дня Ешизуми провёл в прострации, закрывшись дома. Лежал, вставал, бесцельно бродил по квартире. Слёз не было.
Ледяной холод, сковавший сердце, словно притуплял эмоции, делая мысли вязкими и тягучими. На пятый день пришло осознание, что жизнь закончена. Больше ничего не будет. А впрочем… У него и так ничего не было! Всё хорошее, что могло произойти с ним, уже случилось и давно стало прошлым. Какой смысл цепляться за эту жизнь? Нет, он не хотел умирать, но и смерть не страшила. Пугала боль, но тут оставалось только уповать, что агония не будет долгой. Единственным, что вызывало грусть, была мысль, что умирать он будет так же, как жил — в одиночестве.
И тут, словно последнее утешение небес, в его жизни опять появился он…
