Правила игры

*** Ему снились кошмары. Голые тела, отвратительные члены и курчавые волосы на лобках. Руки, лапающие везде. Большие животы и дряблые ляжки. Снился смех и чужая речь. Он вырывался, кричал. Внутренности горели. Грудь разрывало от боли. Он открывал глаза и видел либо слишком яркий свет, либо голые тела. И этот кошмар никак не хотел заканчиваться. Он хотел умереть. Он просил их быть милосердными и убить его. Они смеялись и продолжали насиловать его. Потом он проваливался в темноту, чтобы вынырнуть из нее и опять попасть в кошмар. Том пришел в себя в слезах, заполнив комнату громким истошным воплем. — …и так вот постоянно, — услышал он обрывок фразы. — О, проснулся, — улыбнулся врач. — Добрый вечер, Том. Как ты себя чувствуешь? Что болит? Покажи мне, что у тебя болит? — Сердце, — всхлипнул он. Брови доктора взлетели вверх. Потом он нахмурился и, достав стетоскоп, принялся слушать грудь. — Ты уверен? Как болит? Ноет, тянет? Резкие боли? Где? Покажи мне. — Сердце… Оно не останавливается… Я прошу, а оно не останавливается… Бьется и бьется… Я так хочу умереть, а оно все бьется и бьется… — сквозь слезы бормотал он каким-то покинутым голосом. Врач сдернул стетоскоп с шеи и хмуро глянул на Марино. — Я поговорю с другом, он выпишет ему сильные антидепрессанты. А вообще, Эмиль, я тебя предупреждал — тело-то я верну, но если сдвиг по психике, то… — То вернешь и психику, — отрезал мужчина, садясь рядом с ним на кровать. Том тут же занервничал, задергался, заметался. Слезы потекли сильнее. Он беспрестанно что-то лепетал и поскуливал, как щенок. — Мой мальчик, — Марино вытирал мокрое лицо полотенцем. — Мой мальчик, сейчас поест немного и опять будет спать, да? Том закричал от его прикосновений, словно он жег его каленым железом, стал биться сильнее. Взгляд безумный. — Руку ему сейчас подержи, — устало зевнул доктор, вскрывая ампулу и наполняя шприц лекарством. — Ладно, главное, что опасность миновала, а там вытащим его. Все равно, он у тебя не протянет долго. Это я тебе и без психиатра скажу. У него нервы в хлам убиты, психику ты раздавил. Ему покой нужен, смена обстановки, свежий воздух, а антидепрессантами мы из него только овощ сделаем. — Что делать? — Марино крепко сжал руку, подставляя ее для укола. — Я тебе говорил. Попользуйся им еще в свое удовольствие и продай Рене. Он хороший, он будет с ним ласков. К тому же, вот тебе и смена обстановки. — Рене?! — аж подавился от гнева Марино. — Нет, Рене не возьмет его… Можно его Стиви предложить. Хорошее место. Стиви добрый, мальца твоего не обидит, работой сильно загружать не будет. Так, только чтобы хлеб свой отрабатывал. У Рене ему похуже придется. Рене жадный. — Ульрих, я сейчас тебе как дам, — зарычал Марино, — в нос. Вот даже больной руки не пожалею. — Ну и будешь его сам лечить, — рассмеялся врач. Марино что-то ответил, но Том уже не услышал — отключился. Он то приходил в себя, то снова проваливался в сон. Кошмары ушли, уступив место темноте в сознании и пустоте в душе. Марино тоже больше не пугал его своим присутствием. Тому вообще стало все равно до происходящего вокруг. Ничего не хотелось. Он спал и ел. Молчал. Смотрел в одну точку. Он плохо помнил, что произошло в подвале. Как не очень хорошо помнил и то, что вообще там был, казалось, что это всего лишь один из кошмаров, который хотелось забыть. Доктор приходил все реже и реже — опасность миновала, и теперь пациенту требовались только сон, еда и отдых. Марино исправно выхаживал его и пытался разговорить. Том молчал. Взгляд был тусклым, неживым. Мужчина помогал ему дойти до ванной, мыл сам. Том послушно стоял под душем, безвольно повесив руки. Он закутывал его в полотенце и, как маленького, на руках нес обратно. Он целовал и ласкал его. Том не противился. Лишь глаза становились влажными, и одинокие слезы медленно стекали по щекам. Марино попробовал встряхнуть его хотя бы агрессией — наорал, замахнулся. Том даже не дернулся, только глаза закрыл и отвернулся. В какой-то момент Том обнаружил, что у него и мыслей-то никаких в голове нет — он просто лежит и тупо смотрит в одну точку. Если Марино не перестанет колоть его этой дрянью, то он, действительно, превратится в овощ. Его жизнь, конечно, полное дерьмо, но не до такой же степени себя не любить! Марино пришел с подносом. Поставил его на небольшой столик откуда-то появившийся в комнате… Вообще, Том заметил, что мебели стало значительно больше — появился стул, два удобных с виду кресла, кушетка, какой-то стеллаж с бумагами, письменный стол и прикроватный столик. Видимо, Марино все это время жил у него. А может, и врач тоже жил… Том вспомнил, как ему было плохо, и перекривился. Сейчас только сильная слабость и вот эта жуткая апатия ко всему. — А у нас сегодня овощи с мясом, — сказал Марино. — Потом фруктовое пюре и сок из маракуйи. Он коснулся его лба, потрогал венку на шее, считая пульс, провел кончиками пальцев по скуле и улыбнулся. Поправил подушки и приподнял Тома повыше, чтобы тому было удобнее. Овощи с мясом оказались пюре, что опять удивило Тома. Все-таки мясо он привык есть в виде кусочков или котлет, но никак не в виде взбитого в блендере дерьма. Он сморщился, отворачиваясь от ложки. — Том, надо поесть, хотя бы немного, — устало вздохнул Марино. — А зачем вы это в пюре превратили? — очень тихо спросил он и сам удивился насколько у него хриплый голос. Мужчина вздрогнул и удивленно посмотрел на него. — Я такое не хочу. — А что ты хочешь? — расплылся он в улыбке. — Пиццу, — ляпнул Том первое, что пришло в голову. — Хорошо, — неожиданно быстро согласился Марино. — Ягодный коктейль оставить? — Да. Марино набрал короткий внутренний номер и велел повару приготовить им пиццу. — И колу, — буркнул Том. Просить так просить. — Холодную. — Тебе нельзя холодное. Ты еще не выздоровел. — Я по чуть-чуть. — Хорошо. — И, Марино, не коли меня больше той дрянью. У меня с головой что-то происходит, — очень осторожно произнес Том, опасаясь бурной реакции. — Давай только договоримся, если я замечу, что тебе плохо, я буду и дальше тебя колоть, хорошо? Если ты будешь себя нормально вести, не будешь орать и истерить, не будешь кататься по полу, то я не буду тебя колоть. — Хорошо, — кивнул Том. Через час они поели. Том, правда, есть совсем не хотел, но злить Марино ему хотелось еще меньше, поэтому он геройски впихнул в себя небольшой кусок и выпил всю колу со льдом. Фруктовое пюре Марино разрешил ему съесть попозже. Том вообще заметил, что он какой-то незнакомо спокойный, ведет себя странно, соглашается и не заставляет, наблюдает постоянно, трогает его. И никуда не собирается уходить. — Что-то произошло? — не выдержал Том, в конце концов, столь пристального внимания к себе. — Нет, — опять улыбнулся Марино, качнув головой. — У тебя просто взгляд такой… осознанный что ли… Впервые за месяц. — За месяц? — ужаснулся Том. Марино аккуратно пересел к нему на кровать из кресла. — Да, ты был несколько не в себе. Не помнишь? Если честно, то Том почти ничего не помнил. Какие-то отрывки, блеклые, незначительные, словно сны, которые глупо запоминать. Хотя нет… Некоторые сны, как раз, он помнил очень хорошо. Сны, а не моменты собственной жизни. — Не помню… Марино пододвинулся к нему и провел рукой по голове: — Тебе надо дреды откорректировать, опять волосы отросли. Том рассеянно кивнул. — Ты жил у меня все это время? — И доктор тоже. У тебя воспаление легких было. Насилу спасли. — Не надо было… — буркнул Том, устало откидываясь на подушки. В голове крутились какие-то образы, нечеткие, неясные, очень мерзкие и противные, копошились червяками. И Марино был в центре тех событий. — Это ведь мне решать, правда, — переплел он их пальцы. Том дернул плечами, забирая руку: — Я помню, что твой кусок мяса и дырка не имеют права голоса. Над ними можно только издеваться, бить и насиловать. У них нет ничего, даже права на собственную жизнь, — он повернулся к нему спиной, внутренне напрягаясь и ожидая удар. Марино подтянул его к себе и уткнулся носом в дреды: — Глупый ты, — прошептал ему на ухо. — И, по-моему, излишне болтливый. Но сегодня тебе можно. Только сегодня, — щекотно поцеловал его в шею. Том хихикнул и зажался. Неприятные образы в голове всколыхнулись и перемешались, словно разом взлетевшие несколько сот бабочек. Он, действительно, не помнил, что там произошло… Марино провел у него в комнате еще двое суток. Том, как и прежде, спал и ел, в крайнем случае, просто валялся на постели, почти не разговаривал. Марино или развлекал его болтовней, или ложился с ним рядом. Том все ждал, когда он начнет приставать, но тот его не трогал, что несказанно радовало парня — трахаться сейчас он хотел меньше всего на свете. Он пристраивался у Марино на плече, утыкался носом в грудь и безмятежно засыпал, чувствуя, как тот осторожно прижимает его к себе и целует в макушку. Том был абсолютно спокоен, голова удивительно чиста, а память словно кто-то не до конца стер ластиком. Иногда он вздрагивал и просыпался в слезах. Марино гладил его по спине и что-то шептал в ухо. Том не понимал, что он там бормочет, но от этого опять становилось спокойно и уютно, он оплетал его тело рукой и ногой и вновь проваливался в короткий черный сон. Том что-то должен был сделать… Что — он не помнил… Однажды ему приснилось, что его целуют. Он не видел лица, но губы были такими мягкими, а прикосновения такими нежными, что он с удовольствием ответил. Острый, жесткий язык прогулялся по зубам. Том сладко улыбнулся и чуть прикусил незваного гостя. Лениво разомкнул зубы, впуская язык в рот, отвечая на поцелуй. Марино припал к его губам, сосал их, подразнил языком. Руки ласкают тело. Выдох в рот. Кончик носа трется о кончик носа. — Просыпайся, соня, — шепчет с улыбкой. — Тебе волю дай, ты всю жизнь проспишь. — Марино, — он обхватил его за шею, не открывая глаз, и запустил руки в торчащие волосы. — Принеси мне гитару, пожалуйста. Я так по ней соскучился. — Нет, малыш, — поцелуй в веки. — Я думал на эту тему, и не могу. Ты можешь пораниться сам или поранить кого-нибудь. Я не хочу, чтобы мой мальчик причинил себе вред. — Но мне безумно скучно. — Я принесу тебе книжку. Будешь читать. Что бы ты хотел? Том недовольно сморщился и надул губы: — Квантовую физику, — буркнул он. Марино засмеялся. Рука ласкает полувозбужденный член. Том жмурится и ложится чуть удобнее. Губы посасывают губы. Пальцы нежно щекочут яички. Том хихикает и раздвигает ноги. — Хочешь? — выдыхает ему в рот. — Да, — стонет он. — Я аккуратно… Если что… — Да… Где Марино прятал смазку и откуда ее так ловко доставал, для Тома всегда было загадкой. Вот уже один палец внутри. Том расслабился и закрыл глаза. Не больно. Хорошо и приятно. Марино постоянно целует. Он вообще сегодня хороший. Сначала, правда, Том хотел покапризничать, но потом передумал. Ему нравилось, когда Марино был нежным, когда готовил его, любил. Нравилось, когда целовал вот так — трепетно, осторожно, словно спрашивая разрешения. И хотелось это запомнить. Том знал, что долго Марино не протянет, что нежность сменится агрессией и болью, или безразличием, когда он на самом деле будет ощущать себя просто дыркой, а не человеком, а сейчас он хотел получить свою маленькую долю его любви, получить и запомнить, чтобы потом вспоминать, каким он может быть хорошим… Зачем? Просто хотелось. Хотелось иногда побыть маленьким и капризным, чтобы о тебе заботились, выполняли какие-то просьбы, хотелось, чтобы тебя ласкали, просто гладили, хотелось почувствовать себя любимым. Не важно, что вот такое чертово извращение, не важно, что разум до сих пор вопит и отторгает, требует погибнуть, но не сдаваться, сохранить честь, достоинство и еще бог весть что, а Тому просто хочется сохранить себе жизнь и вернуться домой. Ему почему-то казалось, что если последовать тропой, вытоптанной Шахерезадой, то может быть и его злой султан когда-нибудь пощадит и отпустит восвояси… Хотя… Кажется, восточной красотке удалось сохранить только голову на плечах, у него программа максимум малость поразнообразней будет. Марино сегодня поиздевался над ним всласть. Несколько раз почти довел до оргазма, но кончить не дал. Том уже под ним совсем выдохся, уже руки-ноги дрожали и приятно немели, а в глазах все плыло и искрилось, а он все дразнил его и дразнил. Правда, и сам не кончал, растягивая удовольствие. Том уже умолял его, бормотал что-то бессвязное, царапался и кусался, а Марино улыбался и плавно двигал бедрами, рукой в такт лаская его член. Потом рука стала двигаться быстрее, а член внутри медленно и протяжно целенаправленно задевал простату. Том орал в голос от удовольствия, задыхался и облизывал сухие губы. Марино почти совсем остановился и на каждое движение бедрами делал несколько движений рукой. Том сжимал мышцы сильно-сильно, извивался под ним, старался насаживаться сам, но Марино посмеивался над ним и замирал, а потом несильно, но резко бил — чтобы без боли, приятно. Казалось, что оргазм никогда не прекратится. Сил уже не было, а тело все сводило судорогой, оно дрожало и билось в каких-то сладких конвульсиях. Да еще Марино наконец-то соизволил начать шевелить задницей, отчего ему показалось, что он, Том, вообще спятит от удовольствия. Несколько хороших ударов, и Том максимально сильно зажался, чтобы позволить Марино кончить… Мужчина мягко опустился рядом с ним, блестящий от пота, тяжело дышащий, довольный. Черные волнистые волосы прилипли к мокрому смуглому лицу. Язык лениво облизывает сухие губы. — Как ты, зверушка, жива? — Уку… — мурлыкнул Том. — Вот и я, кажется, на небесах, — он раскинул в стороны руки и ноги. — Иди ко мне, — поманил его Том юркнул к нему под бок и занял свое место на плече, обхватил ногой ногу. Подул, прогоняя капельку с груди вниз. Мышцы дрогнули, заиграли. — Послушай, малыш. Мне надо уехать на несколько дней… — А я? — тут же вскочил Том. — …А за тобой присмотрит моя сестра. Я сначала хотел тебе еды оставить, но я не знаю, когда вернусь — может быть через день, может быть через пять. Да и боюсь я тебя пока одного оставлять. Слишком много сил было потрачено на то, чтобы тебя с того света вытащить и голову вернуть на место. И мне бы не хотелось, чтобы я приехал к тому, с чего мы начали. Том сделал вид, что обиделся. Сложил губы бантиком и демонстративно отвернулся. — Ты можешь хоть обобижаться, но мне все равно надо уехать. Сестра будет кормить тебя и вызовет врача в случае чего. Постарайся быть умницей. Договорились? Он опустил голову и изобразил на лице жгучую обиду, хотя в душе все пело и танцевало. Марино уезжает! Вместо него будет какая-то девица. А кто у нас самый главный обольститель девиц на свете? Правильно, Том Каулитц! И пусть еще несколько минут назад, он широко раздвигал ноги и сам насаживался на член с такими стонами, каким позавидовали бы бывалые профессиональные шлюхи, тем не менее, спящий в нем мачо просто обязан проснуться и не упустить свой шанс на свободу!