Правила игры

*** Он всю ночь ворочался с бока на бок, обдумывая, как действовать. Самое главное — это ее не спугнуть. Надо с ней подружиться, произвести впечатление… Том выругался: ну как он, голый, произведет на нее впечатление? Чем? И потом, это дома он был великим мачо, а тут его статус — личная дырка гребаного извращенца — настолько ничтожен, что и вспоминать не хочется… Более того, она, небось, понятия зеленого не имеет, кто он на самом деле… В Европе девчонки на него вешались просто потому, что он ТОМ КАУЛИТЦ, а здесь… Он ухмыльнулся — а вдруг она поклонница и вот теперь ей представился шанс спасти кумира! Том готов был на ней жениться, какой бы крокодилицей она не была, лишь бы она помогла ему выбраться… Фантазия уже рисовала уродливую, косую, рябую тетку необъятных размеров, с которой они весело бегут по кромке воды, взявшись за руки и счастливо улыбаясь. На тетке была короткая фата и платьице, а ее толстые целлюлитные ляжки колыхались не в такт движениям. Потом у тетки почему-то появилась бородка-эспаньолка. Тетка начала расплываться, а когда собралась вновь, то на ее месте стоял голый мужик с фатой на голове, который ржал, тянулся к Тому и лез ему в рот толстыми короткими пальцами. Том закричал и… проснулся. Выматерился. Он ненавидел Марино. Что этот ублюдок сделал с ним? До чего довел? Он вытянулся на кровати и постарался расслабиться. Он не выживет в этой клетке. Нельзя всю жизнь притворяться, нельзя играть в любовь, нельзя трахать собственное сознание, достоинство и разум. Он сможет очаровать эту телку, какой бы она ни была. Только надо понять, как действовать и на что давить. У всех девушек есть какой-то пунктик, главное найти его. Его разбудил запах кофе. Том от всей души потянулся и приоткрыл один глаз. Конечно же, никого в комнате не было. Руке что-то мешало. Он даже не удивился, когда обнаружил на запястье браслет с цепочкой, второй конец которой был закреплен под подоконником за кольцо. Хорошо, хоть ошейник не одел… Или пояс верности… Цепочки хватало ровно на то, чтобы дойти до туалета и раковины. Ополоснуться можно, но уже тянет и неудобно. БОльшая половина комнаты на ближайшие дни была вне зоны его досягаемости. Том хмыкнул, прощаясь с мыслью о побеге, — дикую зверушку посадили на цепь, чтобы никого не покусала, спасибо, что без намордника обошлось… Ладно, есть же еще телефон. Только вот если Билл сменил номер… Настроение испортилось. Том поковырялся в тарелке, выпил кофе, посидел на подоконнике и отправился спать — а что ему еще делать? Надо создать видимость, что он спокоен и неопасен. Хоть посмотреть на нового человека. Может, она еще и по-немецки говорит… Он бы с ней поболтал… Солнце переместилось из одного окна в другое, следовательно, время стало обеденным. Он ориентировался по внутренним часам да по будильнику у Марино на запястье, когда тот забывал его снять. Так примерно и понял, что солнце в окне со стороны сада — это утро. Оно первое время светило ему в лицо, пока он кровать не подвинул. Солнце в окне со стороны острова — это примерно обед, часа два-три. Ну а прячущееся за линией горизонта в окне со стороны океана — это вечер. Так он мог греться на солнышке практически весь световой день, переползая с подоконника на подоконник. Только вот с днями были проблемы… Если бы Марино не избивал его до потери сознания, он бы мог примерно прикинуть, какое нынче число, а так… Интересно, а день рождения уже прошел или еще нет? Вроде, не должен. Сейчас где-то начало августа должно быть. Как же его задолбала эта изоляция от мира… А есть ли мир-то? Дверь бесшумно открылась, и в комнату просунулась прехорошенькая головка. И Том понял, зачем Марино посадил его на цепь. Девушка была маленькой, тоненькой и хрупкой. Две длинных черных косы почти до пояса черными змеями свесились по обе стороны от ее лица. Само лицо без грамма косметики. Большие наивные глаза. Пухлый ротик чуть приоткрыт. Она с опаской смотрела на голого юношу, прикрытого лишь простыней. А Том пялился на нее и не знал, что делать. Как-то он был не готов увидеть подобного эльфа в своей норе. Девушка просочилась в дальний угол и вытянула длинную шею, разглядывая Тома. Он отметил, что не такая уж она и маленькая, вполне оформившаяся девушка, скорей всего его ровесница, может быть немного старше. — Как ты себя чувствуешь? — осторожно спросила она. Том дернул плечами, не зная, что ответить. — Брат сказал, чтобы я приглядывала за тобой, но не подходила близко. Он сказал, что ты можешь повести себя агрессивно и мне надо опасаться. Нас записывают на камеры… Там охрана… Она, если что… Брат потом посмотрит, если что… накажет… — Единственное существо, которое ведет себя здесь агрессивно, — это твой брат, — сморщился Том. — Он не всегда такой… — Ага, обычно он еще хуже, — Том понял, что девка его злит, поэтому повернулся к ней спиной. Он слышал, как она собирала посуду. — Ты почти не ел… Оставить тебе фрукты? Брат говорил, что тебя надо хорошо кормить, ты еще очень слабый… Том посмотрел на нее через плечо: — Какое сегодня число? — Двадцать девятое… — Месяц? — вот дура-то! — Июль, — смутилась она. — Как тебя зовут? — Даниэле. — Ты можешь заходить ко мне почаще? — он повернулся к ней полностью, состроив самую жалобную физиономию. — Зачем? — шарахнулась она. — Мне здесь очень одиноко. Я не слышу из-за окон ни звука, я не чувствую ветра, я разговариваю со своим отражением. Мне хотелось бы хоть с кем-то пообщаться. А ты… Марино всегда бьет меня, издевается… Ты единственная, с кем я могу просто поговорить, кого я бы хотел послушать… — Брат запретил мне с тобой общаться. — Даниэле, пожалуйста… Ты же можешь ухаживать за больным. Я ведь так слаб. Я не причиню тебе вреда, да и не смогу. Я все равно никуда отсюда не выйду, твой брат посадил меня на цепь, как дикого зверя. У меня нет никаких шансов спастись… Я обречен умереть от его побоев. Пока его нет, я бы очень хотел пообщаться хоть с кем-то. — Если брат узнает, что я нарушила его правила, он меня убьет. Том опустил уголки губ, упал на подушку в полном отчаянье: — Тогда не надо. Меня он все равно убьет, я не хочу, чтобы из-за меня пострадал невинный человек. Прости… Я… Я понимаю тебя… Он спрятал лицо и протяжно вздохнул. Так, надо с трагедией завязывать. Лучше не доиграть, чем переиграть. Дьявол! Как ему осточертели все эти игры в борьбе за собственную шкуру! Дверь закрылась. Что дальше? А дальше… Марино же сказал, что он очень серьезно болен. Даниэле должна за ним ухаживать. Вот пусть и ухаживает. Том ехидно усмехнулся. Как же он устал… Даниэле принесла обед. Том так и лежал, не шевелясь. Это было трудно и не трудно одновременно. Одно он мог сказать точно — это было невыносимо скучно. Ужин также остался нетронутым. Но Даниэле задержалась в его комнате дольше, чем днем. Том, свернувшись калачиком, из-под пушистых ресниц наблюдал, как ее отражение в стекле медленно приближается к его кровати. Нельзя шевелиться и делать резкие движения. Зато можно сделать самую разнесчастную физиономию. Она оперлась на кровать, подобно кошке — легко и невесомо. Осторожно приблизилась и провела рукой по плечу: — Том, — мягко позвала. — Если тебе плохо, то скажи, не стесняйся… Тому даже совестно стало, что он так жестоко обманывает глупенькую забитую девушку… — Брат объяснил мне, что тебе давать, если поднимется температура… Ты только скажи… Том медленно повернулся к ней, в глазах стояли слезы. — Принеси мне нож или лезвие, что-нибудь острое, — жалобно прошептал он. — Я хочу умереть. Марино сначала избивает меня до полусмерти, потом лечит… Избивает… Лечит… Я так больше не могу… Я хочу умереть… Я хотел умереть в этот раз, но доктор меня спас. Он в позапрошлый раз меня так избил, что сломал ребра и отбил почки, я не мог сходить в туалет — так было больно, шла кровь… Я кричал… Он… Он… Он… насилует меня… Почти каждый день. И так уже много месяцев подряд… Даже когда я без сознания, он все равно насилует меня. Когда я болею… Когда подыхаю… Ему не важно… Он насилует меня… Я… Я не человек для него… Понимаешь? Единственное, чего я хочу — это умереть… По щекам Даниэле текли слезы. Она судорожно вцепилась в его руку и сжала кисть до боли. Губы дрожали. — Я не могу… Брат убьет меня, если по моей вине с тобой что-нибудь случится… Тут камеры… Он потом будет смотреть… Он всегда смотрит… Я не могу… Том протяжно всхлипнул и отвернулся. — Хочешь, я покормлю тебя? — Нет… Марино не будет дней пять? К тому времени я постараюсь как-нибудь умереть от голода… — Но он сказал, чтобы я позвонила ему, если ты будешь отказываться от еды… — Хорошо, я буду спускать ее в унитаз, а ты скажешь, что не знала. Ты его сестра, он тебя не тронет. — Еще как тронет… Я мальчика полюбила из деревни, а брату он не понравился, у него на меня другие планы… Он его убил, а меня запер в этом огромном доме… Ты вот в одной комнате живешь, а я как привидение из угла в угол слоняюсь… Ты не знаешь, что он за человек… Он убьет, не задумываясь… Для него это… — Мне жаль твоего парня… — очень искренне посочувствовал Том. — Надеюсь, что его хотя бы не рвали перед смертью… Даниэле, прости, что вылил на тебя все это… Заставил вспомнить… Я, правда, не хотел. Ты… Мне показалось… Мне показалось, что тебе можно доверять. Ты забудь, что я говорил… Я сам уже не свой… Я даже тут лоб себе разбить не могу, — грустно усмехнулся он, — острых углов нет. Даниэле печально улыбнулась. Пальчики прикоснулись ко лбу. Очень осторожно. Она не проверяла температуру, скорей изучала его черты лица. — Я знаю брата… И я понимаю тебя… Мне вот смелости не хватает… Прости, мне надо идти. Том мягко накрыл ее руку своей (специально той, которая в наручнике с цепочкой, чтобы совсем уж разжалобить) и тихо проговорил: — Не уходи… Побудь еще немного. Покорми меня, если тебе не трудно. Со мной так давно никто нормально не разговаривал… — А что я скажу брату? — Скажешь, что у меня была температура и слабость. Ты почти его не обманешь. — Все равно это обман! Он убьет меня! Том отпустил ее руку и закрыл глаза. Уголки губ приподняты вверх, но это не улыбка, скорее сладкая горечь смирения. Даниэле вернулась к подоконнику, на котором так и стояла нетронутая остывшая еда. Выбрала грибной крем-суп, который по ее мнению не должен испортиться за полдня стояния на солнце и был съедобным даже в холодном виде. — А ты не нападешь на меня? Том покачал головой, все также не открывая глаз. — А смысл? Ну, нападу, и что я буду дальше делать? Я без цепей-то отсюда выйти не мог, а с цепями эту идею вообще можно выкинуть из головы. Разве что удавиться на этой цепи каким-нибудь загадочным образом… Она села на край кровати. Том покорно открыл рот. — Давай, ты потом повесишься на своей цепи, — скромно потупила она глаза. — Если в отсутствие брата, с тобой что-то случится, мне не поздоровится. Правда… Он… Ты даже не представляешь, какой он жестокий… — Очень хорошо представляю, — вздохнул парень. Ночью Том опять не спал — всё думал, как достичь желаемого. Времени у него очень мало. Не успеет. Завтра последний и решающий день. Надо как-то выцыганить у нее телефон. Как? Думай, Том! Думай! За завтраком, давясь ненавистной овсянкой, Том пошел ва-банк. — Даниэле, а ты никогда не пробовала сбежать от Марино? Девушка качнула головой. — Почему? — А куда я пойду? Кроме брата у меня нет родни. Мама давно умерла. Отца убили. Брат заменил мне родителей. Мне некуда идти. Да и не уйдешь с острова… А на острове он тебя быстро найдет. — А если уехать? Далеко. В Европу. Ты была в Европе? — Да, мы жили в Ганновере пять лет. У брата было свое дело. Потом переехали сюда. — А я из Гамбурга… Почти соседи… Ты бы хотела вернуться в Европу? — А что я там буду делать? — Сначала я сниму тебе квартиру… Хотя нет… Если мне удастся вернуться домой, то моя мама тебя просто так не отпустит. Будешь жить у нас. Помогать маме. Она у меня художник. У нее своя галерея. Будешь встречаться с парнями. Я познакомлю тебя со своими друзьями… Да мало ли чем можно заниматься в Европе… Тебя никто там не обидит. — Но как мы туда попадем? Моим счетом распоряжается брат. С острова мы не выберемся. Из дома не выйдем — здесь полно охраны. У нас нет денег, чтобы купить билет. Ты прикован, да еще и голый. Я очень хочу уехать отсюда. Но как? — У меня есть брат. Мой близнец. Я позвоню ему, и он нас вытащит. Марино увез меня очень далеко от дома. Мне кажется, что Билл просто не может меня найти. Если ты точно скажешь, где мы, то нас с тобой отсюда заберут за считанные часы. Знаешь, какой у меня классный брат! Он ради меня Апеннины разровняет. — Прости, я не могу. Если у нас ничего не получится, то брат нас обоих убьет. — А почему не получится? — Ты не знаешь брата… — Я знаю твоего брата! И я слишком хорошо помню, чем для меня это все закончилось в последний раз! Мне до сих пор снится, как меня пускают по кругу, а твой брат стоит и ржет, глядя на то, как меня бьют и насилуют его друзья! Только я не боюсь попробовать это сделать еще раз! У меня нет больше вариантов! Он все равно меня убьет: днем раньше, днем позже — это уже не принципиально! Но, умирая, я хотя бы буду точно знать, что испробовал все, чтобы спастись! А ты можешь и дальше вздыхать: «Ах, брат меня убьет!» — Том чуть не добавил: «И правильно сделает!», но вовремя прикусил язык. И так много лишнего наболтал. — Прости, я не могу… Луис хотел, чтобы я жила. Он отдал за меня жизнь… Я не могу… — Луис хотел, чтобы ты ЖИЛА. Он не за то отдал жизнь. Ты предала его память, — мрачно заявил Том. — Это мой крест… И мне его нести… Ты не смеешь так говорить о нем! Ты не достоин даже упоминать его имя! Ты кто? Ты простая очередная шлюха моего брата… Том резко сел. Глаза гневно горят, губы плотно сжаты. — Я был музыкантом, — зло процедил он. — Играл в рок-группе. По мне сходило с ума полмира. У нас уже было два европейских тура. Мы планировали американский тур. Наши гастроли расписаны на три года вперед. Мы готовили новый альбом. Твой брат похитил меня, лишил всего. И это ты не смеешь говорить мне такого! Я, да, я личная дырка твоего брата. Зато ты сестра убийцы и насильника. Я — его жертва, я ничего не могу тут сделать, но я хотя бы как-то стараюсь. А ты? Что делаешь ты, чтобы вырваться? Не приходи больше. Мне противно брать еду из твоих рук. Они такие же грязные, как у твоего брата. Ты по локоть в крови, как и твой брат. И смерть твоего Луиса на твоей совести. Мне жаль парня, он выбрал не ту девушку. Он умер зря, ты предала его уже тогда… Еще ни одна девушка не отвешивала Тому такой сильной оплеухи. Даниэле ударила так, что разбила ему нос и рассекла губу. Он криво улыбнулся, подставляя ладони под капающую с подбородка кровь: — Я же говорил, что ты такая же… Даже руки вон в крови в прямом смысле слова. Откинулся на подушку, запрокидывая голову. Черт бы побрал его вспыльчивый характер. Всё испортил. Вот вообще всё, что мог, то и испортил. Когда Даниэле ушла, Том умылся. Губа припухла и болела. Он не мог улыбаться. Тем лучше. Есть предлог не делать счастливое лицо. Нос, вроде бы, нормально, хотя неприятные ощущения все равно остались. Небольшой синяк на щеке… Блин, какая тяжелая рука. Они иногда дрались с Биллом, но удар брата ничто по сравнению с ударом Даниэле. Том намочил полотенце и приложил к переносице — толку ноль, но она совершенно точно за ним наблюдает, так что пусть будет. Пусть ее грызет совесть. Пусть сознание не дает ей покоя. Черт побери! Как он мог сорваться? Ведь хотел же мягко, как раньше… Вот что значит не понравилась… И вообще, какое-то лицо знакомое. Откуда тут могут быть знакомые? Бред! Совсем уже свихнулся. Надо подумать, как быть дальше. Она больше не пойдет на контакт. Неееет, это не она не пойдет на контакт! Это Том больше не пойдет на контакт. Он хитро ухмыльнулся одним уголком губы (второй болел). Так, давай соображать. Что мы имеем? Даниэле должна ненавидеть брата, ведь он убил ее любимого. Даниэле его боится так сильно, что не может говорить, без дрожи в голосе. У Даниэле пунктик: забота — материнский инстинкт — жалость. Том продемонстрировал ей сочувствие и понимание. Он предложил ей свободу. Том ударил ей по всем больным местам, всколыхнул воспоминания. Что он получил взамен: удар по морде — это была защитная реакция, чувства, эмоции. Том откинул полотенце с лица, удовлетворенно заметив, что на нем все ж есть пятна крови. Кровь везде — на подушках, на простынях… Как она объяснит Марино, откуда взялись эти пятна? Черт, теперь ей должно стать его жалко, она должна чувствовать себя виноватой, она должна начать о нем заботиться. Что надо сделать Тому? Правильно! Заболеть! Ну, и поголодать придется… Глядишь, к вечеру она и созреет. Ох, как все сложно… Проблема только в том, что это парня он может просчитать без труда, а вот девчонку… У них пудинг вместо мозга… Он слышал, как она принесла обед. Он так и лежал к ней спиной, подтянув ноги к животу. По комнате гуляли запахи. Том чувствовал, как призывно урчит живот, но мужественно терпел. Когда солнце ушло из среднего окна и появилось в ванной, девушка пришла еще раз. Забрала не съеденное, оставив орехи и фрукты. Он видел в отражении стекла, как она бросает на него пристальные виноватые взгляды. Том не шевелился. Кто кого? Даниэле не Марино, ее переиграть проще. Главное, чтобы она пересилила свой страх. Она подошла к кровати. — Я хотела извиниться… Просто ты сделал мне очень больно… Я понимаю тебя… Прости, что ударила… Том не шевелился. Кто кого… Потом подумал, и натянул простыню на голову, поджав ноги — да, вот так… Маленький, беспомощный, о ком надо заботиться… Господи, от самого себя тошно. Какая ж ты мразь, Том Каулитц… — Том… — она коснулась его плеча. Он вздрогнул и отпрянул, воскликнув со страхом, отвращением и обидой одновременно: — Не трогай меня! — в голосе явно слышались слезы. Он сам не ожидал, что может так играть интонацией… Даниэле выбежала из комнаты. Можно расслабиться. Ночь прошла беспокойно. Это уже третья ночь без сна. Но, черт побери, он так много лежит днем, что, кажется, вот-вот покроется пролежнями. От переизбытка энергии хочется скакать по стенам. Нельзя. Сегодня днем все решится. Третий день. Он теряет время. Марино может приехать ни сегодня — завтра. Если Даниэле не позволит ему позвонить Биллу или Билл не успеет их вытащить, можно будет заказывать себе музыку и выбирать белые тапочки. Что Марино сделает с ним на этот раз? Тома неприятно тряхнуло. Второго раза он точно не переживет. Он от первого-то вот уже месяц никак не может отойти. Постоянно температурит. Он вздрогнул от прикосновения и открыл глаза, выныривая из полусна. Даниэле провела пальчиком по щеке с синяком, по губе. — Ты красивый… — сказала тихо-тихо. Том резко отвернулся, закрыв глаза, всем своим видом демонстрируя ей неприятие. Она коснулась его лба. Том плотно сжал губы. Сморщился недовольно. Даниэле провела по скуле. Совсем как Марино. Том хотел спросить, уж не поставила ли она себе цель его трахнуть, как ее брат, но вовремя остановился. — Что я получу взамен? — Взамен чего? — Взамен этого дома? — Свободу и независимость. У меня есть деньги. Не так много, как у твоего брата, но, думаю, достаточно, чтобы ты чувствовала себя независимой в любой другой стране мира. — Что надо сделать? — Надо позвонить моему брату и сказать, как меня найти. — И всё? — Да. Все остальное он сделает сам. — Ты знаешь, где находишься? — Нет. — Недалеко от Таити. Полинезийские острова. Это двадцать тысяч километров от Европы. Том в ужасе распахнул глаза. — ГДЕ?! Даниэле улыбнулась и кивнула. Он беспомощно смотрел на девушку. В голове крутилось всего одно слово. Матерное. — Какие гарантии? — Только мое слово, — усмехнулся он. — Ничего другого предложить не могу. — Я хочу миллион евро и большую квартиру с видом на Елисейские поля. Том прикинул свои финансовые возможности. Нихреново она хочет за один звонок… — И ты никогда и ни при каких обстоятельствах не будешь трепать о том, что здесь произошло, — выдвинул он свое условие. — Идет. Брат вернется через три дня. У твоего брата есть на всё про всё меньше семидесяти двух часов. Там мало денег на телефоне, ты уж прости. Думаю, на минуту, может быть, две хватит. — Как нас найти? — Полинезийские острова. Наш остров находится в пятидесяти семи милях от Таити на север. Называется остров Святой Марии. Это частные владения. Рядом остров Красной Жемчужины. Пусть по нему ориентируются. У брата здесь три резиденции. Мы в южной. Если твой брат не уложится в это время, вены будем резать вместе, потому что самостоятельно мы отсюда не выберемся, а брат нас не пощадит. Она протянула ему очень старый и потрепанный телефон. — Камеры? — несколько удивленно показал Том глазами в сторону. — Ну… — она поиграла бровками. — Я знаю, где находится волшебная кнопочка и во сколько обедает охрана. — Сколько человек охраны в доме, — Том начал быстро набирать номер Билла. — Все уехали с братом. Тут человек пять. В основном мои телохранители и те, кто следит за тобой. Он нервно барабанил пальцами по коленке, пока два телефона искали друг друга в своем телефонном мире. Звонок пошел… Гудок… Второй… Тре… — Алло!!! — завопил брат в трубку. Голос эхом пронесся по проводам. — Билл!!! — от перенапряжения Том даже не сразу выговорил его имя. Билл!!! Повторил кто-то, точно так же заикаясь. И Том не узнал свой дрожащий голос. — Том!!! ТОМ!!! ТОМ!!! Где ты?! ГДЕ ТЫ?!! — кричал он. И Том почувствовал, как слезы бегут по щекам Билла. Том увидел, как Билл падает на кровать, не в силах держаться на ногах. Том ощутил, как Билл целует трубку. Прижался к ней щекой, ловя его поцелуй. — Билл! Слушай!!! Внимательно слушай!!! У меня нет на телефоне денег! Очень мало денег! Записывай!!! Это острова! Это Полинезия! Они притащили меня на Полинезийские острова! Я нахожусь в пятидесяти семи милях к северу от Таити на острове Святой Марии! Это частная территория! Рядом остров Красной Жемчужины! Здесь три дома! Я в южной резиденции! Ты запомнил? Билл!!! — Да! Я запомнил! — Билл, еще! Человек, который мне помогает, выдвинул условия — миллион евро и квартиру в Париже на Елисейских полях! Слышишь? Попроси кого-нибудь этим заняться! Ее надо будет забрать вместе со мной, иначе ее убьют! Это девушка! Ее зовут Даниэле! Билл, если вы не уложитесь в семьдесят часов, то меня и ее убьют! Ты слышишь? Нас убьют! Билл, пожалуйста, вытащи нас отсюда! Заклинаю всем святым, вытащи нас отсюда! Я больше не могу, Билл! Я не выдержу! Билл… Если ты опоздаешь… Я звонил месяц назад… — Я не успел тогда взять трубку, Том! Я не слышал звонка! Я… Ты себе не представляешь, что со мной было… Я чувствовал, что это ты! Номер не определился… Я чуть с ума не сошел, когда понял, что это мог быть ты… Держись, слышишь! Держись там! Поклянись мне, что будешь держаться! Я все для тебя сделаю! Ты только поклянись, что не сдашься!!! Том… Пожалуйста!!! Я всё… Короткие гудки не позволили Тому услышать окончания фразы. — Клянусь, — шепнул он. — Клянусь… Том еще некоторое время прижимал телефон к щеке, касаясь его губами. — Будет смешно, если я продала свою жизнь за какой-то сраный миллион и не получу его. Я буду молиться, чтобы твой брат успел. — Давай сразу договоримся. Ничего этого не было. Я болел и капризничал. Ты ухаживала за мной. Мы не общались и тем более никому не звонили. Он проверяет твои телефонные счета? — Редко. Почти никогда. Мне некуда звонить… — Если он узнает о звонке, то отказывайся от всего и вали все на меня. Хуже мне уже вряд ли будет. Просто вали все на меня. Я скажу, что украл у тебя телефон, а потом подложил обратно, ты ничего не заметила. Хорошо? — Да… Но он тебя… — А это уже не важно. Только бы Билл успел… Он должен. Я его знаю. А доберемся до дома, и ты будешь свободна. Никаких больше Марино, никого… Ты будешь свободна и сможешь начать новую жизнь. — Надеюсь. Я поставила на кон все. Мне бы не хотелось проиграть. Том нервничал весь остаток дня. Представлял, как Билл войдет в эту комнату, увидит его, голого, в синяках, с растрепанной головой, как Тому будет стыдно и неловко. Билл все поймет. Всё, что с ним произошло. Как он отреагирует? Отвернется? Будет жалеть? Будет сторониться? Одно дело, когда Марино брал его силой, но ведь Том в последнее время сам отдавался, да еще как, с такими стонами и ухищрениями! Он за последние месяцы так поднатаскался в искусстве однополой любви, что может лекции порноартистам читать, как лучше выгибаться, подставляться и раздвигать ноги, чтобы получить максимум удовольствия от процесса. Если Билл об этом узнает, он с ним здороваться перестанет, он с их квартиры съедет, он на сцену с ним не выйдет… Он представил, как подробности будут смаковаться в газетах, как над ним будут издеваться коллеги по работе, а Густав и Георг будут относиться подчеркнуто пренебрежительно. А любимые фанаты обязательно выкинут на концерте какой-нибудь трюк, напомнив ему об этих нескольких месяцах фактически сексуального рабства у мужчины. И все вокруг будут считать его голубым, даже если он больше никогда в жизни не вступит в однополые отношения. А для мамы это будет ударом. В своих фантазиях он зашел так далеко, что похоронил и бабушку с дедушкой, которые узнали, что их ненаглядный Томми гей, и тут же умерли от разрыва сердца. Том спрятал лицо в коленях. Что же делать? Нет, лучше сейчас не думать об этом. Сейчас, главное, дождаться брата. Он придет. В черной военной форме. В бронежилете. В очках. Волосы в хвостик, а на голове каска. А за его спиной будет стоять спецназ. Да, спецназ, обязательно тоже во всем черном и в бронежилетах. Том мысленно бросался ему на шею, и они крепко обнимались. И весь этот кошмар кончался. Больше не надо будет вздрагивать по ночам от малейшего шороха, засыпать и бояться, что кто-то может войти и избить или изнасиловать. Он будет много гулять. Да, он обязательно будет много гулять. Дышать воздухом. Носиться босиком по лужам и под дождем. А еще они пойдут в бар, и там Том напьется до невменяемого состояния. Он будет танцевать и веселиться. Он соблазнит девчонку и проведет с ней ночь. Нет! Двух девчонок! Да! Двух! И он будет курить! Черт! Как же ему хочется курить! И пить! Билл, ты только не опоздай… Только успей… Жить так хорошо… Ему снился Билл. Снилось, как они ездили к бабушке и дедушке, чтобы похвастаться своими успехами. Показывали им первый диск и скакали вокруг. Дедушка смеялся и трепал младшего по кудлатой голове. Билл злился, а Том заливался, прижимаясь к бабушке. Домой… Он так хочет домой… «Держись, слышишь… — шептал ему кто-то во сне. — Держись… Поклянись, что будешь держаться… Я все для тебя сделаю… Ты только поклянись, что не сдашься… Поклянись… Не сдашься…» — Клянусь…— пробормотал он, просыпаясь. — Клянусь… Даниэле переставляла еду с подноса на прикроватный столик. — У тебя опять поднялась температура? — она потрогала его лоб. — Вроде бы нет… Кошмар приснился? — Скорее, наоборот, — Том смахнул пот со лба. — Позавтракаешь со мной? — Спасибо, я уже обедала. — А я заснул только под утро… — Боишься? — Нет… — он сел. — Я не за себя боюсь, за Билла. Всю ночь думал, что было бы, если бы он пропал, я бы его искал, не мог найти, а потом он позвонил бы мне с другого конца земли и сказал: «Или ты спасешь меня, или я погибну. У тебя всего два дня». А вдруг я не смогу его спасти, вдруг опоздаю? Может быть даже не на несколько часов опоздаю, а на несколько минут… Вдруг он умрет на моих руках с моим именем на губах?.. Я бы не пережил этого… — Говорят, близнецы чувствуют друг друга на расстоянии. Это правда? — Да… Мы всегда были с ним вместе. Вообще всегда. Я начинаю фразу, он заканчивает. Мне не надо говорить, чтобы он меня понял, достаточно посмотреть. А ему достаточно посмотреть на меня… — Думаешь, он знает, что с тобой происходит? — Знает… И если со мной что-то случится, он погибнет один. — А я не хочу погибать. Я хочу жить. Жить далеко отсюда. Не бояться. Любить того, кого бы мне хотелось… Хочу гулять по парижским улочкам, потрогать Эйфелеву башню. Ты был в Париже? — Много раз. Мы собирали там самый большой концертный зал. Фанатки стояли в нескольких метрах от сцены, оголяли сиськи, бросали лифчики и трусики на сцену. Игрушки… Писали плакаты… А я дразнил их со сцены… Выбирал самую симпатичную, и строил ей глазки весь концерт… Я жил… Я жил в самом пафосном отеле Парижа, там в холле камин и подают вкусный чай, а еще обалденные маленькие пирожные. Я хочу домой. Хочу к маме и папе. Хочу к брату. Хочу обратно на сцену. Слышать визг толпы. Отрываться на гитаре… Я хочу жить… Я очень хочу жить… — Он найдет нас, — Даниэле коснулась его руки и заглянула в глаза. — Обязательно найдет. И мы с тобой будем гулять по Парижу… — …И я покажу тебе самый крутой ночной клуб этого города. — И мы будем отрываться там до самого утра? — А потом встретим рассвет на самом верху Эйфелевой башни, — он грустно улыбнулся. Часы тянулись невыносимо долго. Солнце замерло на месте и отказывалось катиться за горизонт. Том прикидывал, сколько брату понадобиться времени, чтобы попасть сюда. Итак, он позвонил вчера после обеда. Если Билл его искал, то должны быть какие-то связи и наработки. Значит, он передаст все сведенья специально обученным людям. Те свяжутся с посольством. Те, в свою очередь, с внутренними органами и спецслужбами. Еще день вычеркиваем. То есть завтра-послезавтра они будут в этом доме. Марино приедет… Послезавтра… Твою мать… Стоп! Без паники! Если Даниэле ничего ему не скажет, если Марино не сразу просмотрит записи, то опасаться беды в ближайший день не стоит. А там, глядишь, и наши подтянутся. Главное, быть с ним естественным, радоваться и ластиться. Ему нравится. Марино любит, когда Том от желания из штанов, образно говоря, выпрыгивает. Господи, скоро этот кошмар кончится… Скоро всё закончится. Станет страшным сном. Он будет свободен. Надо немного потерпеть. Просто немного потерпеть. Он не сдастся. Он потерпит. Билл, ты только успей. Пожалуйста, ты только успей… Два дня… Билл, пожалуйста… Его кто-то ласково гладил по спине. Том сонно улыбнулся и ткнулся в чье-то плечо. Потянулся и снова свернулся калачиком, натянув простыню повыше к груди. Блин, из-за этой Даниэле приходится все время контролировать ее местоположение. Как ни крути, а светиться перед ней голышом не хочется… Хотя Тома Каулитца во всех подробностях в этом доме, наверное, не видел только слепой. Хочется верить, что Марино не выкладывает ролики в Интернет — это было бы печально. Губ коснулись губы. Том чуть приоткрыл рот, впуская чужой язык, лениво ответил на поцелуй. Потом проснулся разум, который сообщил следующее: а) Марино вернется только через сутки, б) если Марино нет, то что это за херня и в) какого, собственно, черта!!! Том завопил и отпрянул, от страха едва не свалившись с кровати. — Доброе утро, малыш. Он не сразу справился с эмоциями. Откинулся на подушку и закрыл глаза, расслабленно выдохнув. Дьявол! Дьявол!! Дьявол!!! Заставил себя улыбнуться. — Я не ждал тебя сегодня. — Я понял, — хмыкнул Марино, опускаясь рядом. Том придвинулся к нему поближе и чмокнул в подбородок. — Но я все равно рад тебе. — Скажи еще, что ты скучал, — усмехнулся мужчина. — Скучал, — Том опять его чмокнул. В нос. — Ночей не спал… — Не спал, — чмок в щеку. — Все мысли обо мне были… — Были, — в другую. — Бесишь! — Бешу… — автоматом повторил он… и хихикнул. — Как ты съездил? — Отвратительно. — И ты спешил специально ко мне? — А ты ждал? — Ждал. — И скучал? — И ночей не спал тоже, — Том распластался у него на груди, влюбленным взглядом рассматривая усталое, небритое лицо. В мозгу колотилось всего одно слово: «Билл!!!» — Как ты тут без меня? — Как обычно. Ел, спал, смотрел в окно. Температура скакала. А так все нормально. Врач не говорил, что с моим организмом? Мне кажется, это не нормально. — Говорил. Он сказал, что это стресс. Тебе нужна смена обстановки, отдых и какая-то эмоциональная встряска. Собственно, я все это тебе обеспечил. Так что ты обязан вылезти из своего стрессового состояния и стать паинькой. Том сильно напрягся внутри, внешне оставаясь абсолютно спокойным, продолжая поглаживать его по щеке. Что значит смена обстановки, отдых и эмоциональная встряска? — О чем ты задумался? — спросил Марино. Он взял себя в руки и промырчал: — Сколько времени у меня есть… — У тебя нет времени… Том удивленно приподнялся на локтях, хлопнул ресничками. Внутри все сжалось — всё… Он слишком хорошо знал эту интонацию. Билл! Ты опоздал… — Ты уже уходишь? — надул он губы. — А я думал, что мы поваляемся… пообнимаемся… поласкаемся… Я соскучился… Надо выруливать как-то. Надо срочно начинать приставать к нему. Не надо в подвал! Нет! Только не это! Билл! Билл!!! — Не отпущу! — оседлал его Том. Марино нехорошо скривился. — Все подождут! Я соскучился. Я хочу тебя! Повернись на спину. Хочу сделать тебе массаж. Хочу, чтобы тебе было хорошо, — Том завис над ним и провел дредами по груди и животу. — Сделай лучше минет, — устало попросил он. — Потом. Сначала массаж. Ты напряжен. Мне это не нравится. Так ты будешь грубым. А я хочу, чтобы тебе было хорошо. Потому что когда тебе хорошо, то и меня ты не обижаешь. — Ах ты, сука расчетливая, — ухватил его Марино за волосы и дернул на себя. Том рухнул на него, зашикал от боли. — Ласки хочешь? — Хочу. — А ты ее заслужил? — он резко перевернул их, оказавшись сверху. Том не стал отвечать, просто расслабился, став безвольной куклой в его руках. Как же не хочется в подвал… Его опять порвут сегодня, да?.. Жестко отдерут… Как надоело… — Не слышу, что ты там бормочешь! — рявкнул Марино. Том отвернулся: — С тобой нельзя по-хорошему. Я ждал тебя и скучал, а ты… Скотина и та ласковей. Хочешь поиздеваться? Вперед! — он раздвинул ноги. — Я в этом не участвую. Марино рассмеялся. — Глупый мальчик, — поцеловал его в шею. — Вот стоит рыкнуть на него разок, как он тут же иголки свои выпускает. Обними меня. Том обхватил его руками и ногами. — Хочешь ласково и нежно? Кивнул. — Тогда имей ввиду, я голодный, и живым ты от меня сегодня не уйдешь. — Я тоже голодный, — прилип к его губам Том. Господи, как самому себе в глаза-то потом смотреть. То, что Марино соскучился, Том понял сразу. Он обошелся без долгих прелюдий, быстренько его растянул и трахал долго и со вкусом, часто меняя позы. В комнате не осталось ни одного места, где бы он его не взял. Подоконник, кресло, упор на спинку кровати, около стены. Сидя, стоя, лежа, сверху, снизу. Том кончил много раз. У него уже зверски болел и горел зад. Последние два раза он старался не шевелиться под ним, максимально сгладив угол вхождения. Он примерно знал, как довести Марино до оргазма побыстрее, но из-за того, что тот несколько раз кончил, последние разы быстро кончить не получалось. И Том художественно стонал уже не от удовольствия, а от неприятной, тянущей боли. Марино же был неутомим. Но самое трудное было не вытерпеть это все, а изобразить страсть и держать лицо, не думать о том, что в любой момент может открыться дверь и войдет брат. И вот тогда будет кошмар и ужас. А если Билл уже в доме? Если он наблюдает в мониторы, как Марино его трахает, как он сам прыгает на мужчине сверху без всякого принуждения, явно получая удовольствие, дополнительно самоудовлетворяясь руками. А вдруг сейчас Билл, увидев все это, разворачивается и уходит, оставив его на растерзание Марино? Том чуть не разревелся от этой мысли, свалился с Марино, вытянулся и тихо сообщил: — Не могу больше. Сил нет. — Ну, стоп! Так не пойдет. Мальчик сдох что ли? Давай-ка я тебе помогу и сам кончу, а то как-то не по-людски со стояками ходить. — Марино, мне уже очень больно. Я не смогу кончить. Если хочешь… — А что же ты раньше не сказал? — удивился он. — Хотел сделать тебе приятное, — соврал Том. — Не страшно. Хочу, чтобы тебе тоже было хорошо, — Марино сгреб его в охапку. Том благодарно улыбнулся, обнимая его. — Вообще ты мне сегодня не нравишься. Такое чувство, что думаешь о чем-то, совсем мне не рад. Я даже не верю всем твоим преданным взглядам. — Я чувствую себя как-то не важно, — тихо произнес Том. — Не знаю. — Может, что-то произошло, о чем я должен знать? — Да что у меня произойти может? — хмыкнул он. — Вчера вот зубную щетку уронил. Руки дрожали весь день… Вот и все события моей жизни. — Странно… — Марино принялся гладить его по мокрой спине, иногда целуя в макушку или лоб. — Как с братом пообщался? Внутри все взорвалось. Внешне он лишь пожал плечами и спокойно отозвался: — Ты же знаешь, что никак. Он не взял трубку. Может, не успел. Может, еще что-то… Зато вот последствия до сих пор расхлебываю. Спасибо тебе за это. — Ну, надо было просто попросить, — приподнял Марино уголки губ. — Но я не об этом. Я о позавчера. — А что было позавчера? — Том водил пальцами по его боку, пытаясь для себя ответить всего на два вопроса: что Марино знает и что с Даниэле? — Странно, что ты уже забыл, при условии, что ярких событий в твоей жизни, действительно, не очень много. — Мне кажется, ты что-то путаешь, — продолжал настаивать на своем Том. — Малыш, ничего в этом доме не происходит без моего разрешения. Ты хочешь быть наказан за вранье? Том не придумал ничего умнее, чем полезть целоваться. Так у него будет хоть сколько-то времени обдумать ответ. — Что? Уже все прошло, и ты опять хочешь? — удивленно покосился на него Марино, отвечая на поцелуй и ласково поглаживая по спине и пояснице. Что он знает? Что он знает?!! ЧТО ОН ЗНАЕТ?!! Даниэле сказала что-то брату? Он что-нибудь сделал Даниэле? Господи, во что он втянул эту девушку? Жила себе тут и жила, а он так ее подставил! За себя он не беспокоился. Он был готов ко всему, но вот невинная девушка… Дьявол! Как можно быть таким идиотом и втягивать в свои игры посторонних людей?! И он не сказал Биллу, что Марино может спрятать его в подвале… Боже… Марино убьет и его, и Билла, и Даниэле… Марино сейчас просто наслаждается им. В последний раз. Да, в последний раз. А потом начнется… Билл… Боже… Прости, что так подвел тебя… — Том, да что с тобой? — оттолкнул его мужчина. — Такое чувство, что у тебя истерика. Том уткнулся носом в подушку. Он, действительно, сейчас ведет себя неадекватно. — Черт, ладно, похоже, ты до такой степени не ждал меня сегодня, что не успел настроиться на правильное поведение. Я пойду за завтраком, а ты тут, давай, переключайся на нужную программу. Когда Марино ушел, Том пошлепал в ванную. Задница болела даже сильней, чем он предполагал. По внутренней стороне бедер стекала сперма. Слава богу, Марино был сегодня аккуратным и не порвал его. Хотя еще не вечер. Так, на повестке дня два вопроса: что с девушкой и что знает Марино? Марино, похоже, знает о звонке. Если он знает о звонке, то почему так спокойно себя ведет? Что Марино знает о звонке? Знает ли он, что Том объяснил брату, как их с Даниэле найти? Если он знает о звонке и ведет себя настолько спокойно, то… Нет… Думать о том, что Даниэле могла предать, не хотелось. Мать его! В этой жизни просто не может быть настолько все плохо! Том пытался вспомнить, как Даниэле вела себя вначале и потом в конце. Она попросила заплатить за его свободу. Том согласился. Цена очень большая. Но жизнь стоит дороже. Неужели звонок сделан с подачи Марино? С чего бы ему быть таким щедрым? Нет, это сумасшествие. Марино держит его в полной изоляции от мира, по какой причине он вдруг должен разрешить ему позвонить домой? Дьявол! Что он там говорил про смену обстановки и эмоциональную встряску? Фигня какая-то полная выходит! Ничего не понятно! Боже! А если он хочет заманить сюда Билла? Том побледнел и пошатнулся. Если они хотят поймать Билла и сделать с ним тоже самое?! Нет! Нет! Надо узнать, где Даниэле и что с ней! Том посмотрел на смятые простыни. Та, которой он укрывался, валялась на полу. Та, на которой он спал, была в белых, местами еще влажных пятнах. Сколько же раз он кончил за утро? Раз пять или шесть… Может быть семь… Марино… Поменьше… Он никогда в жизни так с девушками не развлекался. А Марино, похоже, нажрался чего-то, потому что Том впервые видел, чтобы кто-то кончал и через пять-семь минут его член был вновь готов к труду и обороне. И так на протяжении нескольких часов. Радует только то, что Марино заботился о нем, делал все аккуратно, иначе бы Том еще очень долго воспринимал секс с отвращением. Надо будет спросить о Даниэле. Марино, конечно, не ответит, но вдруг… Блин, вот он всех подставил! Идиот! Не надо было втягивать девушку в свои грязные игры, но как тогда было позвонить брату? Он кое-как пристроил зад на подоконнике, подложив подушку. Что же так больно-то… Странная ситуация. Вроде бы с возвращением Марино все вернулось на круги своя. Но с другой стороны все изменилось. Сейчас его жизнь висит на волоске и зависит от Даниэле и Билла. Если за неудавшийся звонок Марино его чуть не убил, то за удавшийся — снимет с него шкуру живьем? Что он все-таки знает? Блефовал? Тыкал пальцем в небо? А ничего он не знает! Да! Именно так. Потому что, если бы Марино знал об их сговоре с Даниэле, то уже давно бы они висели в подвале на цепях как минимум для начала. Ничего он не знает! Марино вошел с подносом, сияя как отполированный медяк. Поставил перед ним еду и сладко поцеловал в губы. — Как мой малыш? Сильно болит? — он ласково потрепал его по голове. — Бывало гораздо хуже, — вздохнул Том. — Ну, ты не всегда хорошо себя ведешь. Врешь вот, например, как сегодня. Я, кстати, привез тебе книгу, как ты просил. — Марино кинул на кровать толстенную книжку. — Квантовая физика. Том подавился. — Ты, правда, притащил мне квантовую физику? — Да, — как ни в чем не бывало, отозвался он. — 483 страницы на чистейшем немецком языке. Полдня в Интернете искал. У нас такое дерьмо просто не выпускают. А зачем тебе она? — Я вообще-то пошутил… Нет, ты серьезно купил мне квантовую физику? — Ты же просил… — Марино, почему, когда я серьезно прошу отпустить меня, ты меня не отпускаешь, а когда я в шутку прошу какую-то фигню, ты обязательно исполняешь мое желание? — Все дело в желаниях, малыш, — он обнял его. — Все дело в желаниях. Знаешь, какое желание у меня на этот вечер и ночь? — Догадываюсь… Марино вел себя странно. Был слишком ласков. Когда Том поел, он отставил посуду, взял его на руки и перенес на постель. — Я знаю, что тебе больно, но, прости, не могу терпеть, — зацеловывал он его. — Один раз, хорошо? Я буду очень аккуратен. Том просто не смог отказать. Точнее, не посмел. Леший с ним, он потерпит. Что с Марино? Почему он так себя ведет? Марино тщательно его растянул (хотя этого по большому счету особо и не требовалось после предыдущих раз), предварительно покрыв тело поцелуями, вошел аккуратно, двигался осторожно, постоянно задевая простату, от чего Том выгибался и постанывал. Потом он его гладил. Еще чуть-чуть и Том готов был поверить, что Марино по нему соскучился. И то правда, сколько он его не трогал? Четыре дня… Четыре дня, один из которых был самым счастливым за последние месяцы. И ночь тоже… Пока он верил. Пока он ждал. Марино улыбался, разглядывая его лицо, кончиком дреды промокая выступивший на лбу пот. Том не шевелился, так и лежал с лицом, на котором нельзя угадать ни одной эмоции, лишь блаженная улыбка тронула губы — специально для Марино. Скоро придет Билл. Он потерпит. Он все вытерпит, лишь бы знать, что все не напрасно, что брат близко, что вот-вот он появится. Интересно, сколько надо потерпеть? День? Два? А потом Билл заберет его домой. Он уткнется ему носом в плечо, крепко обнимет и не отпустит от себя никуда. Знать бы сколько надо потерпеть… Все скоро закончится. Да. Все скоро закончится. — Ты очень красивый, когда вот так загадочно улыбаешься. О чем ты думаешь? Том вздрогнул, словно его ущипнули. — Ни о чем… — А все же? — О море, — соврал Том, стараясь еще раз улыбнуться. На этот раз мечтательно. — Я давно не плавал в море. А оно вот под окнами плещется… Марино, обещай мне, что мы с тобой обязательно как-нибудь сходим искупаться. Просто сплю и вижу, как мы с тобой плаваем в море. — Голышом? — усмехнулся Марино. — Голышом. Ну, если ты гарантируешь, что нам с тобой никто и ничего не откусит. — Хорошо. Вода немного прогреется, и мы обязательно поплаваем в океане. Странно… Я вообще-то думал, что ты вспоминаешь брата, — пожал Марино плечами, поднимаясь и начиная одеваться. Том уставился ему в спину. Неужели он где-то прокололся? Нет, не может этого быть! Он сжал зубы покрепче. Марино ничего не знает. Он пытается выведать что-то, ничего не зная, но делает вид, что знает все! Марино застегнул шорты и накинул на плечи рубашку, еще раз обернулся к Тому: — А почему ты не думаешь о брате? Ты же должен о нем думать, ждать, переживать… Сколько там осталось времени до вашей встречи? Том рассмеялся и эротично потянулся. — Вот за что тебя люблю, как втемяшится тебе в голову что-то, ни за что не отстанешь. Чего ты пристал ко мне сегодня? — А ты меня любишь? — приподнял бровь Марино. — А ты сомневаешься? — точно так же сделал Том. — Да. — Зря. Том с постели перебрался на окно и поджал ноги, пряча наготу от похотливого взгляда. — Ты не ответил, почему не думаешь о брате, — Марино хищно улыбнулся. — Очень больно думать о доме, зная, что каждый час в плену может стать последним, — грустно вздохнул Том, положив подбородок на колени. Черт! У нас новая игра? Без паники! Главное, следить за собой и не выдать Даниэле. Мужчина расхохотался, направляясь к двери, набирая внутренний номер. — Зайди, — трубка исчезла в кармане. Марино распахнул дверь. Том заметил, что за ней открыта вторая и, кажется, третья… Его дверь самая простая, остальные… Он даже сморгнул от неожиданности… сейфовые??? То есть, если вскрыть эту дверь, то, все равно, он никуда не выйдет отсюда! Что-то ему совсем это все не нравится. Что-то нечисто тут. Черт, Марино странный… Пиздец тебе настал, Томми. Самый натуральный пиздец… Он увидел силуэт девушки. Облегченно вздохнул — жива — и отвернулся к окну. Нельзя подвергать ее опасности даже мимолетным взглядом. Скоро придет Билл и тогда они оба, он и Даниэле, будут свободны. Главное, не выдать себя и набраться терпения. Что-то не так. Боже, он вообще не понимает, что именно не так… — Том, — услышал он ее голос. Сладкий и эротичный, словно стекающая капелька по красивому изгибу женского тела. Он обернулся и сдавленно охнул… Той девочки с косами, без макияжа, в джинсиках, просторной футболке и стоптанных шлепках больше не было. Перед ним стояла совсем другая… В коротких шелковых шортах, маленьком облегающем топе на тонких бретельках, в туфлях на высоких каблуках, идеально накрашенная… — Хочешь, малыш? — протянула она, облизывая губы. — Меня зовут Мия. — Тут же сжала распущенные волосы и перекрутила, как будто в косы, и, наивно хлопнув ресничками и выпятив губки, совсем по-детски произнесла: — Мой брат просил присмотреть за тобой. — Захохотала, обнимая Марино за талию. Тонкие руки… Как лианы… В сознании, обжигая внутренности физической болью, вспыхнуло ярко-красным огнем всего одно слово — предательство. Но ни один мускул не дрогнул на его лице. Том просто посмотрел ей в глаза. Спокойно, без эмоций, посмотрел ей в глаза. И отвернулся. В голове ни одной мысли. Затылок коснулся стены. В носу щекотало. Перед глазами все расплывалось. Но нельзя. Он не покажет им свою слабость. Нельзя. Том заставил себя улыбнуться. Улыбка вышла вымученная и очень несчастная. Марино и Даниэле продолжали хохотать. «Держись, слышишь! Держись там! Поклянись мне, что будешь держаться!» — звучал родной голос в ушах. Он не сдастся. Не сдастся! НЕ СДАСТСЯ!!! — Том, я хочу познакомить тебя со своей сестрой… Своей названной сестрой, — как ни в чем ни бывало улыбался Марино. — Мы с ней знакомы три года, и только ей я могу поручить самые важные дела. Это Паола. Она просто умница. Ты помнишь ее? Точнее, ты вспомнил ее? По-моему, она гениально сыграла оба раза. Я даже не ожидал, что ты ее настолько не узнаешь. Том несколько раз хлопнул в ладоши, не удосужившись одарить их хотя бы коротким взглядом. Внутри больно так, что хочется лезть на стену и орать дурным голосом. Мир разрушался на глазах. Билл не придет. Билл. Не. Придет. НЕ ПРИДЕТ!!! Надежда умерла в страшных муках. Он не сможет больше… Нет… Он не выдержит… Билл… Он не придет…. Он не найдет его… Всё… Это конец… Конец всему… Надеждам… Планам… — Так что сказал тебе брат? — Велел держаться, — совершенно спокойно ответил Том. — О, он у тебя молодец, — удовлетворенно улыбнулся Марино. Достал из кармана в несколько раз сложенную газету и бросил на подоконник: — А это тебе, чтобы было за что держаться. Мия-Даниэле-Паола вновь обвила мужчину за талию, прижавшись головой к груди. Том никогда в жизни не чувствовал себя настолько плохо. Даже боль после избиений казалась ему не такой ужасной. Парочка отправилась к двери. — Марино, — окликнул его Том. Голос звучал устало и уверенно. — Скажи, а где я нахожусь? Ему почему-то было очень важно услышать ответ. Ответ прозвучал, как контрольный выстрел в голову. — На Багамских островах. Это между Северной и Южной Америками. Полинезия — это немного не в ту сторону, ближе к Австралии, — смеялась девушка. Том тоже усмехнулся. Блядь… Почему он не умер в том чертовом подвале? Он долго смотрел на газету. Немецкий Bild. Они раньше всегда писали о них гадости. Местная желтушная брехаловка… Он заставил себя взять газету в руки. 25 июля. Почти свежая… С трудом развернул…Сердце стучалось где-то в районе горла, даже в груди больно стало. На первой полосе было опубликовано интервью с его друзьями. Билл с торчащими колючками волосами в белой футболке с черепами, на запястьях напульсники, на груди цепи. Слева от Билла — Густав со стоящими ёжиком волосами. В простой светлой футболке, смотрит куда-то в сторону. Самый крайний справа от Билла сидит Георг. Как всегда идеальные волосы, на груди тоже какая-то цацка, футболка темная, но какого конкретно цвета не понятно — фотография черно-белая. Между Георгом и Биллом… Между Георгом и Биллом… Между… Парень лет восемнадцати-двадцати. Футболка темнее, чем у Билла, но светлее, чем у Георга. Крылышки и череп в короне в середине. Две толстых цепи — на одной болтается пентаграмма, на второй кинжал. Том пригляделся — кинжал, как у Билла. Они периодически менялись одеждой, если какая-то футболка не подходила к джинсам, но свои цацки Билл охранял, как цербер заблудшие души. Однако в этот раз Том был уверен на все сто процентов, что кинжал принадлежит Биллу. Уложенные волосы. Глаза чуть подведены, как у брата. Фотография явно сделана перед концертом. А дальше шел текст, из которого Том узнал, что это новый гитарист группы, зовут его Мартин, ему 19 лет, он из Берлина и всю жизнь мечтал играть в его группе. Конечно, Мартин очень переживает, что занял место замечательного Тома, понимает всю ответственность и бла-бла-бла, но в целом, коллектив его принял хорошо, очень поддерживает и помогает, да и фанаты отнеслись благодушно. Билл, увы, так и не может найти брата, до сих пор переживает, и во всю отрывается в работе, так как только сцена, поклонники, музыка и творчество способны помочь ему забыться. Сейчас они уже записали их очередной альбом, который, конечно же, посвятили Тому и всем трагическим событиям, и со следующей недели начинают очередной гастрольный тур. И Билл очень надеется, что фанаты примут группу в новом составе так же хорошо, как и в старом. А дальше Билл делился своими планами, рассказывал об альбоме и обещал массу сюрпризов для пришедших на концерты зрителей. Том ошибался, когда думал, что выходка этой красивой твари, больно. Том ошибался, когда думал, что «эмоциональная встряска» Марино его убила. Том даже не подозревал, что может быть настолько больно. Он обвел комнату взглядом, пытаясь найти хоть что-то, что помогло бы ему уйти из этого мира. Простыни можно порвать на тонкие полоски, потом их переплести, и получится более-менее крепкая веревка. Надо понять, как и куда ее приспособить. В комнате никак. Он пошел в ванную. Тоже по нулям. Нет даже полотенцесушителя. На стене висят крючки для полотенец. Он вцепился в один и с силой дернул. Крючок оторвался. Том посмотрел на крепление — двусторонний скотч. Идея повеситься не катит. Взгляд упал на умывальник. Ванну и унитаз разбить будет проблематично, а вот умывальник… Умывальник он отодрать с крепежей не смог, как ни старался. Он заткнул дырку в ванне и включил воду. Хер с ним. Нельзя повеситься, нельзя вскрыть вены, зато можно утопиться. Правда, он плохо понимал, как это сделает, но все равно он будет сильно стараться. А если придушить себя немного простыней? Тогда он отключится на несколько секунд, а вода успеет сделать свое грязное дело. Надо еще как-то забаррикадировать дверь, чтобы Марино не успел до него добраться. Дверь на выход открывается в ту сторону, дверь в ванной в сторону комнаты — ничем их не подопрешь… Что он может использовать? Кресло, столик и кровать — вот и вся его мебель. Том оторвал от простыни длинный широкий лоскут. Подвинул кровать к входной двери и поставил ее на дыбы, прислонив максимально плотно к стене. Потом подпер это все креслом. Столик поставил так, чтобы Марино, отодвинувший кровать и кресло, споткнулся об этот мало нужный предмет интерьера. Бегом понесся в ванную. Залез в воду и сделал петлю на простыне. С силой начал растягивать два конца. Стало больно и трудно дышать. Перед глазами все плыло. Он упрямо тянул импровизированную удавку. Сознание все еще присутствовало. Руки уже плохо слушались. Он задыхался, давился, но тянул. Упал в воду, чуть ослабив узел. Нос и рот тут же сделали непроизвольный вдох, наполняя легкие жидкостью. Организм отказывался погибать таким изуверским способом. Том закашлял, выныривая. Что-то ударило по лицу. Сильные руки рванули вверх. Безвольное тело перекинули через колено, головой вниз, начали ритмично нажимать на спину, освобождая легкие от воды. Том дрожал, кашлял, давился. Ну и что, что его спасли. Все равно, он только что умер. Марино положил его на пол. Том скрючился, ожидая удара. Он все еще хрипел и иногда откашливался. В носу и во рту отвратительный привкус воды. Мужчина вернул кровать на место, задвинув ее в угол между окнами. Кресло оттолкнул ногой в другой угол. Аккуратно переложил трясущееся тело на постель. Обмакнул его простыней, сдернул с подоконника одеяло, на котором Том просиживал днем, и укрыл его. — Как ты, мальчик? — спросил он, наклонившись над ним. Пружина внутри сломалась, отпуская наружу накопившееся за эти дни напряжение. Том со всей дури ударил его локтем (он даже не понял, куда попал), а когда Марино отшатнулся, то лягнул его ногами со всей силы. — Как я?! Как я?!! — заорал он, вскакивая. — Херово я!!! Ты сломал мне жизнь!!! Лишил меня всего!!! А теперь спрашиваешь, как я?!! Марино легко увернулся от короткого замаха в направлении лица, но не ударил в ответ, лишь отошел на безопасное расстояние. Том тяжело дышал. Ноздри раздувались. В глазах ярость. — Как я? — усмехнулся он. — Лучше всех. Он резко развернулся и, шатаясь, медленно, пошел в сторону кресла. Забился рядом с ним в угол, поджав ноги и спрятав лицо в коленях. Марино сел в кресло. — Послушай, малыш, — Том никогда еще не слышал у него такого голоса. Смесь грусти и раскаянья… — Этот мальчик в группе давно уже. Почти сразу же после твоего… Ну, в общем, давно он. Я не хотел тебе говорить… Не хотел, чтобы ты знал... Понимаю, как это важно для тебя и что ты сейчас чувствуешь… А, зная тебя, я понимал, что и телефон тебе нельзя доверять, что ты дел наворотишь, а мне потом разгребай. Когда Паола сказала, что ты второй день умоляешь ее дать тебе телефон, что ее сердце не выдерживает, я… она… она уговорила меня дать тебе позвонить. Я спросил, что ты конкретно хочешь, Паола ответила, что сбежать, что очень рассчитываешь на брата. Но ты же понимаешь, что я не могу позволить тебе сбежать. Не могу я тебе и отказать. Я ведь все твои просьбы выполняю. Ты хотел парикмахера — пожалуйста. Хотел свежего воздуха — пожалуйста. Хотел развлечений — пожалуйста. Книгу хотел — не вопрос. Позвонить брату — держи телефон. Но есть какие-то твои желания, которые я не могу выполнить. Не хочу их выполнять. Ты ведь позвонил брату? Позвонил. Прости, но я был вынужден дать тебе ложную информацию, чтобы защитить… Том, жизнь не стоит на месте. У Билла теперь своя жизнь, в которой нет места тебе. У тебя — своя. Ты очень сильный мальчик. Сначала я думал, что просто поиграю тобой и выкину. Но мне так долго никто не сопротивлялся. Потом ты сменил тактику. Я понял это сразу же. И вроде бы играешь хорошо, и в глаза заглядываешь красиво, и чирикаешь правильно, но, дьявол, меня не покидала мысль, что маленький орел прикидывается воробышком, чуть зазеваешься — и без глаз оставит. Том, я хочу, чтобы ты остался со мной. У тебя будет всё. Ты ни в чем не будешь знать отказа. Свобода перемещения везде, куда захочешь. Звонки домой. Свобода общения. Весь мир к твоим ногам положу. Но я хочу быть уверен в тебе. Хочу знать, что если ты уехал на какой-то остров, то ты вернешься. Сам. Без принуждения. Мальчик, ты сильная личность. Я хочу, чтобы ты был рядом со мной. И я, клянусь, горы ради тебя сверну. — Марино, — устало выдохнул Том. — Я не гей, пойми. Мне больно, мне не приятно, мне противно. Я всему этому научился только ради того, чтобы ты меня не бил. Я приспосабливаюсь под тебя только для того, чтобы ты не бил меня. Я все делаю ради одного — избежать боли. — Я не буду тебя больше бить, только не ври сам себе. Ты, может быть, помнишь, я тебя давно наркотой обколол. Я тогда разозлился на тебя сильно, вот взбесил ты меня, и посадил тебя на наркоту. Она расслабляет сильно, вообще внутренние тормоза срывает. То, что ты творил в постели те полторы недели на наркоте абсолютно не контролируя себя и свое поведение, ни в какое сравнение не идет с тем, что ты делаешь сейчас. Поверь мне на слово — такого секса у меня никогда не было. И ты сам получаешь удовольствие, я вижу. Причем ты его первоклассно получаешь. Я знаю, когда ты притворяешься. Сегодня ты притворялся. Ты не хотел и притворялся. Но когда ты хочешь… Том… — он восторженно развел руками. — Том, ты будешь иметь всё, если останешься со мной. Дома у твоего брата все хорошо. У него новый гитарист, новый альбом, новый тур, новые фанатки. У тебя другая… новая жизнь… Не сразу, когда я поверю тебе, когда буду уверен в тебе. Том покачал головой. — Я не хочу, — тихо произнес он. — Я домой хочу… К маме. Марино вытащил его из угла, вернул обратно на постель и сел рядом, положив руку на бедро. — Это ничего. Тебе привыкнуть просто надо, — гладил он его по спине. — Вот увидишь, все будет хорошо, малыш. И к маме поедешь. Обязательно поедешь к маме. И к брату. Мы с тобой еще столько всего интересного не видели. И в Америку поедем, и в Перу. Хочешь в Перу? Там такие смешные ламы. Весь мир у твоих ног будет. Я покажу тебе Таиланд и Полинезию, Австралию и Тибет. — Я не хочу. Я всю жизнь мечтал стоять на сцене. Я всю жизнь к этому шел… Я хочу туда, где я был… Я не хочу жить с тобой. Я все равно сбегу… — Том, ты не сбежишь отсюда. Здесь все сделано для того, чтобы предотвратить побег. Ты не выйдешь из комнаты без моего разрешения. Ты не покинешь пределы дома без моего разрешения. Ты никуда не денешься с острова. Побег невозможен, Том. Когда мы куда-то выезжаем, то за день до этого все подготавливается к тому, чтобы исключить даже малейшую возможность побега. С яхты ты можешь удрать только одним способом — прыгнуть в воду. Но это верный путь на тот свет, причем самым кошмарным образом — тебя порвут акулы. Из сада — тебя расстреляют мои телохранители, если не догонят. У них приказ. Если мы пойдем на пляж, то ни уплыть, ни нырнуть, ни сбежать ты не сможешь. Никто из моих людей не будет тебе помогать. Никто. Конечно, твоя трогательная история о том, как тебе тут плохо, очень меня повеселила, тем не менее, никто тебе здесь не поможет. У тебя только два пути: или ты со мной, или ты какое-то время еще поживешь тут, а потом я вырежу тебе язык и продам в бордель или выполню твое последнее желание, и то, при условии, что буду относиться к тебе на тот момент так же хорошо, как сейчас. — Лучше в бордель, чем терпеть унижения! — оскалился Том. — В бордель? — усмехнулся Марино. Голос как у кота, который только что встретил соперника. Глаза сузились. — Тебе объяснить, что такое бордель? Он схватил Тома за руку и скинул с кровати. Пинать и бить не стал. Просто заставил чуть подняться и вновь швырнул через всю комнату. — Хочешь знать, мальчик? Схватил за волосы у корней и рванул вверх. Подножка. И снова Том улетел на несколько метров в сторону. — Хочешь сравнить жизнь тут с жизнью в борделе? Он швырял мальчишку, как большую тряпичную куклу. Том больно бился о пол и стены, совершенно потеряв ориентир в пространстве. Потом Марино кинул его на кровать и навалился сверху, заломив руку и с силой ударяя по ногам, чтобы расставить их шире. Вторая рука натянула волосы назад так, что шее стало больно. Он вцепился ему зубами в плечо и укусил. — Мне дальше объяснять, как с тобой будут забавляться клиенты? — рычал он на ухо. — По пять-шесть человек за ночь? Да не с одним! Иногда по двое, по трое! Всю ночь сосать чужие члены! Они будут рвать тебе задницу, а потом ты будешь облизывать свою кровь с чужого члена, который неизвестно в чьей заднице до этого побывал и что подцепил! Хочешь? А потом на следующий день то же самое. И им будет плевать, что ты болен, что ты рваный, они не будут тебя растягивать, не будут с тобой нянчиться! Они будут рвать! Каждую ночь! Каждый день! Помногу раз будут тебя рвать! Хочешь? Том не мог ответить, только хрипел. Он кое-как покачал головой. Марино отпустил дреды, но ухватился за затылок и придавил голову лицом в матрас. — Тебе, кажется, не понравилась групповуха? Ты цеплялся за мои ноги и умолял остановить их! А сейчас, выходит, что понравилось? А ведь мои друзья с тобой обошлись очень аккуратно. Не затрахали до смерти, как я хотел первоначально. Жалко мне тебя стало. Думал, пацан так держался, глупо его убивать таким образом. Хочешь в бордель? Организовать туда экскурсию? Оставить разок на ночь? Он задыхался, трепыхался под ним, пытаясь хоть как-то скинуть. Марино резко отпустил его и вновь швырнул на пол. — Я даю тебе сутки на то, чтобы решить всё. Брат твой далеко. Он не поможет и вряд ли сможет найти тебя здесь. Никто тебе не поможет. Или ты со мной, или молись своему богу, чтобы я решил тебя убить, а не продать. Марино спокойно направился прочь. Около двери обернулся, окинул парня скептическим взглядом и вернулся обратно. — А это, мальчик, чтобы у тебя не было никаких иллюзий, что тебя тут сильно избивают. Том толком ничего не успел сообразить. Марино коротким резким движением руки, всего двумя пальцами ударил куда-то в плечо. Мало того, что по моментально парализованному телу волной прошла какая-то совершенно нечеловеческая боль, он ко всему вдобавок понял, что не может дышать. Том задыхался, не в состоянии двинуть ни рукой, ни ногой. — Больно? — усмехался Марино. — Теперь ты понимаешь, что такое боль? Ты понимаешь, что такое беспомощность? Тебе сейчас надо всего пару-тройку минут, чтобы потерять сознание. А спустя еще минут пять ты будешь мертв. Ты погибнешь от нехватки кислорода. И никто и никогда не установит настоящей причины твоей смерти. Он низко наклонился к нему и поцеловал в губы, ловя слабый хрип. Еще один удар пальцами по плечу, и Том сделал громкий вдох, судорожно хватаясь за горло двумя руками. Боль прошла так же внезапно, как началась. Том тяжело дышал, вытаращив глаза, отползал в сторону. — Вот это, мальчик, боль, — миролюбиво сообщил Марино. — Мне достаточно двух ударов, чтобы остановить твое сердце. У тебя есть сутки. Том так и остался лежать на полу рядом с кроватью. Шевелиться не хотелось. Какой-то неудачный сегодня день. Мало того, что его обломали по всем позициям, так еще и умереть не дали. Хотя, что называется не дали… Том хмыкнул — чуть не убили. Расхохотался. Сначала спасли, помешав утопиться, а потом чуть не убили. Какой, однако, богатый на события день. Идиотское состояние. Марино предлагает ему играть в его же, Томову, игру, но уже в открытую. То есть Том же хотел, чтобы мужчина ему доверял. Ну, вот он доверие свое и предложил. Только оно теперь Тому на фиг не нужно. Что делать? Так, в чем-то Марино однозначно прав: у Билла теперь своя жизнь, у него — своя. Рассчитывать на брата не приходится, у него тур, ему не до Тома. Отбросим ревность (он взял газету) и посмотрим правде в глаза. В их группу вложили много денег, они на пике популярности. С исчезновением Тома что меняется? Ничего, кроме его собственной жизни. Ну, может еще Билл пострадал неделю. И то, не по поводу пропажи брата, а по поводу того, что будет с группой (Том в клочья разорвал газету, особое внимание уделив фотографии). Правильно, Билл — умница, сохранил их группу, заменив вакантное место подходящей кандидатурой. Ну, может, не он сам, а Дэвид, тем не менее, от перестановки слагаемых сумма, как известно, не меняется. Что остается? Остается играть по правилам Марино. Можно, конечно, в бордель, но что-то Тому подсказывало, что там ему вообще не понравится, хотя общение и некоторое разнообразие все же будет. Он уселся на подоконник и раскрыл книгу. Дерьмо какое… Надо же было так попасть с этой сукой… Как он ее не узнал? Как можно было ее не узнать? Два раза видел. Два раза! И не узнал! Он с непроницаемым лицом вырывал страницы, складывал самолетики и запускал их. Марино как его сделал, а! Просто шикарно! Изумительно! Так обставил по всем пунктам! Обыграл в три хода. Шах и мат! Черт с ним! Проигранная битва еще не проигранная война. Какая у нас цель? Свобода! Рассчитывать не на кого. Ну, побудет Том еще какое-то время геем, ну, покорчит из себя влюбленного пидораса… Марино хочет? Марино получит. Том тоже получит. Не сейчас, позже. Но он получит свободу! Он запустил очередной самолетик и хищно улыбнулся. Глаза только были как будто мертвые.