Я за тобою следую тенью

Но в день печали, в тишине, произнеси его, тоскуя… А. С. Пушкин

Пролог Нашедший точку опоры перевернет Землю. Иногда достаточно всего лишь одной точки, одного события, чтобы мир перевернулся и рухнул в тартары. «У вас есть то, что мне нужно». Дана содрогнулась, зябко поежилась и открыла кран над ванной. Приложила руку к лицу. Нет, крови не было. Струя воды била в растущую белую шапку пены, слабый аромат лаванды наполнял воздух. Дана наклонилась и коснулась ладонью поверхности воды. Теплая. Почти горячая. Это хорошо. Нужно расслабиться и успокоиться. В конце концов, у миллионов людей случаются носовые кровотечения. Это ничего не значит. Между прочим, в детстве у нее бывали носовые кровотечения — после сильного насморка например… А может, это от смены атмосферного давления. Может. Все может быть. Но почему же так страшно, почему так холодно в животе, почему трясутся руки, почему так страшно подойти к зеркалу? Почему так страшно посмотреть в глаза истине? Почему глубоко внутри засело чувство обреченности? Почему последние две недели почти невозможно думать о чем-то другом? Потому что, что бы ты ни думала сейчас и последние две недели, ты поверила его словам. Ведь все предшествующие события однозначно говорили о том, что ему можно верить. «У вас есть то, что мне нужно». Это рефреном звучит в голове. Каждый час, каждую минуту. Дана опустилась в ванну, чувствуя, как вода принимает ее в себя, как мышцы расслабляются, как намокают, тяжелеют от воды волосы, как пощипывает кожу на пояснице — там, где подживает недавно сделанная татуировка. Уроборос задумчиво жует собственный хвост. А может, это все неправда. В конце концов, все ошибаются. Она молодая здоровая женщина, о чем вообще можно говорить? Ведь в эти две недели кровотечения больше не было. Ни разу. Даже после драки в подвале с Эдом Джерсом… Скалли поморщилась. Ей хотелось забыть эти два дня — забыть, словно их не было. Забыть Джерса, забыть его голос, его твердые, жадные губы, руки, которые… Которые чуть не сунули ее головой в подвальную печь. Возьми себя в собственные руки, черт возьми. Ты едва не оказалась в постели с убийцей. А ведь была в общем вполне готова к этому. Господи, никогда в жизни так не ошибалась. Ты хочешь изменить свою жизнь? Хочешь столкнуть поезд своей судьбы с проложенных рельсов? Да, я хочу этого, — подумала Дана, отвечая собственному внутреннему голосу. Я не могу больше сидеть в подвале на табуретке. Но… Я прекрасно себя чувствую, у меня нет никаких жалоб, ничего, что могло бы натолкнуть меня, как врача, на мысль о возможной… О возможной… Горячая струйка пробежала по верхней губе, и Дана машинально поднесла руку к лицу. Облизала соленые от крови губы. У Малдера есть его дело. И вся жизнь, чтобы им заниматься. И даже письменный стол. И уверенность, что я обиделась на него из-за того, что у меня нет стола. Господи, как глупо. Причем тут стол, если… Если у меня не осталось ничего. Даже времени. Прости, Фокс. Малдер. Может оказаться так, что нам с тобой больше не по пути. Меня на полном ходу выбросило с этого поезда на обочину, проволокло по камням и засыпало пылью. А тебя унесло далеко вперед, и мне тебя никогда уже не догнать. …На белоснежной пене расплывались яркие розово-алые пятна. Призраки — Я жду вас уже два часа, — Малдер в задумчивости покачивался с пятки на носок и обратно. — У нас к вам очень много вопросов. Скиннер выдернул его из постели телефонным звонком в шесть утра — как и еще два десятка агентов, которые наводнили сегодня центр Прикладных Искусств имени Кеннеди. Именно здесь проходили выступления Национальной Вашингтонской оперы. За каким именно отделом закрепят дело, Скиннер не уточнил, но был чрезвычайно мрачен. Хорошим признаком это не являлось. Художественный руководитель оперы, господин Доминго, сидел в кресле в первом ряду партера. Он выглядел невероятно уставшим и измотанным, его жилет и верхняя пуговица мятой рубашки были расстегнуты, и было очевидно, что ночь он не спал. — Простите за несколько сумбурную встречу, агент Малдер, — господин Доминго вытер лоб белоснежным платком и сунул его в карман. — Я не спал двое суток и почти столько же не ел. Все это зашло слишком далеко. — Мы прочесываем здание с раннего утра, господин Доминго. Наши ребята теперь знают каждый закоулок Национальной Вашингтонской оперы. Но кроме одного трупа, о котором вы сообщили нам в пять утра, мы ничего не нашли. У вас есть хоть что-нибудь, кроме подозрений? — Малдер стоял, сложив руки на груди. — Вы сообщили, что подозреваете подготовку к убийству президента. Вы осознаете, насколько серьезно подобное заявление? — Прекрасно осознаю, — кивнул господин Доминго и устало провел ладонями по лицу. — Агент Малдер, когда я говорил об этом, я не сгущал краски и набивал себе цену, уверяю вас. Вы, разумеется, помните, как был убит Авраам Линкольн? Малдер кивнул. — В театре, выстрелом в затылок. — Мы опасаемся, что возможно, готовится нечто подобное в отношении Президента. До спектакля, на котором он собирается присутствовать, осталось пять дней, — господин Доминго закрыл глаза. — Давайте все-таки еще раз и по порядку, — Малдер вынул записную книжку, посмотрел на часы и недоуменно пожал плечами. Где же она, черт побери? Неужели что-то случилось? — Хорошо, — господин Доминго взглянул на Малдера снизу вверх. — Вас не затруднило бы присесть? Мне тяжело задирать голову. — Да, разумеется, — Малдер опустился в кресло рядом. — Все началось несколько месяцев назад, — господин Доминго говорил негромко, четко и внятно. Даже сейчас слушать его было отдельным удовольствием. Великолепная акустика зала придавала особое звучание даже обычной разговорной речи знаменитого тенора. — Сначала мы, разумеется, решили, что это чья-то неумная шутка, попытка очередного поклонника примы разыграть нас с помощью классического сюжета. Сначала в течение трех дней подряд падали декорации на сцене во время репетиций, на третий раз зацепили одну из балетных девочек — травма головы, госпиталь. Это Энн Буклейн, если хотите, можете потом с ней поговорить, сейчас она уже приступила к работе. Наша прима не пострадала, хотя второй раз задник пролетел буквально в дюйме от ее уха. Разумеется, мы пригрозили рабочим сцены, что если подобное повторится еще раз, они не найдут работу даже грузчиками в порту. Джо Флавел, главный рабочий сцены, клялся и божился, что ничего подобного больше не случится, — худрук опять вытер лоб платком и стал аккуратно расправлять его на колене. — А потом? — Малдер снова посмотрел на часы. — А потом мы начали находить записки. В пятой ложе, — вздохнул господин Доминго. — Записки с угрозами. Почерк нам ни о чем не сказал, записки были написаны печатными буквами, на почерк кого-то из труппы, рабочего персонала оперы или администрации похоже не было. На наш взгляд. Ну, мы, конечно, не профессионалы. Тогда мы не обращались в полицию — было бы глупо, нас бы просто высмеяли, сказали бы, что это, мол, все ваши театральные игрища. — Что было в записках? — Угрозы, я же сказал. Причем тут уже никакого соответствия не было. Угрозы лично мне, угрозы приме, обещания «сделать так, что ваш паршивый театр взлетит на воздух» и «этот чертов республиканец отправится прямиком в ад». Вот когда мы обнаружили последнее, я забеспокоился всерьез. Три дня назад Флавел попросил разрешения поговорить со мной, потому что у него есть информация по поводу Вашингтонского Призрака и еще о чем-то. Ну, так его успели у нас прозвать… — Вам было некогда, и поговорить вы не успели, — закончил за него Малдер. — А утром нашли труп. Доминго кивнул. — Почему вы решили, что это угроза Президенту? — спросил Малдер. — Он, как известно, демократ, а не республиканец. — Я знаю, — Доминго задумчиво смотрел на сцену. — Но так уж вышло, что Президент в предыдущие два раза занимал именно эту ложу. Мало ли, решили мы, возможно, Вашингтонский Призрак политически неграмотен. Сегодня утром труп Джо Флавела нашли помощник режиссера Фрэнк Адамс и ассистент осветителя Хьюго Брукман. Джо… его труп висел на удавке, подвешенной к потолочным фермам. Мы все оставили как есть до вашего прибытия, кроме записки. Ее я, извините, забрал. Она лежала прямо сверху, на теле, засунутая до половины в нагрудный карман рабочего комбинезона. Простите меня, я знаю, что так делать нельзя, но оставить ее я не мог, боюсь, началась бы паника, у нас ведь тут все такие эмоциональные, чихнуть нельзя не в ту сторону, — Доминго сунул руку во внутренний карман и вынул сложенный вчетверо листок. Протянул Малдеру. — Боюсь, что вы нам серьезно прибавили работы, — Малдер взял записку за края и осторожно развернул. «Он — только первый», — было написано в записке печатными буквами. Люстра высоко над их головами медленно и незаметно покачивалась. Очень медленно и очень незаметно. *** — Нам будет нужно опросить всю труппу, — агент Вильямс из отдела тяжких преступлений что-то торопливо записывал в блокноте. — Агент Малдер, я думаю, что вашему паранормальному отделу делать тут нечего. Мы сами разберемся. Если вы нам понадобитесь, как профайлер, я вам сообщу дополнительно через заместителя директора. Малдер снова посмотрел в сторону входа в зал, и именно в эту секунду там появилась Скалли. Малдер укоризненно указал взглядом на часы. — Пробки, — шепнула Скалли, пробравшись к нему через толпу актеров, служащих театра, полицейских и агентов ФБР. — Прости. — Ты бы хоть позвонила, — с упреком шепнул Малдер, беря ее под локоть и отводя в сторону. — Но в принципе, ты ничего не пропустила. Почти. — Что здесь? — Скалли оглянулась. На сцене несколько полицейских и коронеров вынимали тело из удавки. — Труп вижу. Мне его смотреть? — Пока не знаю. Пока у меня нет оснований предполагать, что этот труп чем-то выделяется среди прочих обыкновенных трупов. Вильямс сообщил, что не смеет нас утруждать и что все пока что в рамках нормального убийства. За исключением угрозы убить президента, — шепотом сказал Малдер. — У меня в кармане последняя записка. — А Вильямс знает об этом, Малдер? — прошептала Скалли, оглянувшись. — Про последнюю нет. Пока. А про остальные конечно знает, Доминго ему уже все доложил и остальные записки отдал, как только мы сюда приехали. Скалли, ты нормально себя чувствуешь? — Д…да, почему ты спрашиваешь? — осторожно спросила Скалли. — Ты какая-то бледная сегодня, — заметил Малдер и поднял голову. — Или здесь такое освещение? — Я не очень хорошо спала, — это была даже почти правда. — Ясно… Скалли, — негромко сказал Малдер, продолжая смотреть на потолок. — Смотри. Скалли подняла голову. Огромная тяжелая люстра над их головами медленно, почти незаметно покачивалась. — Агент Малдер, — услышали они. — Агент Скалли… Хрупкая невысокая девушка, светловолосая, с пучком на затылке, по телосложению явно из балетной труппы, осторожно тронула Малдера за рукав. — Меня зовут Энн Буклейн, — сказала она. — Могу я поговорить вами? Малдер, помедлив всего мгновение, кивнул. — Пойдемте куда-нибудь отсюда, — девушка говорила тихо и оглядывалась по сторонам. — Тут сейчас так много народу, что если очень повезет, то нас никто и не заметит. Идите за мной. — Вам что-нибудь известно? — спросил Малдер на ходу. Девушка молча двигалась к выходу из зала — почти бегом. — У вас нет гримерки там какой-нибудь? — спросил Малдер, догоняя ее. Скалли еле поспевала за ним — ей было тяжело дышать. Здесь, в зале, было нестерпимо душно. Да, просто душно. — Какая гримерка, сэр? Я обыкновенная рядовая балерина, даже не первый состав. У нас одна комната на несколько девочек. А даже если бы и была, там нас быстрее всего подслушать. Нет, мы пойдем в дальние коридоры над галереей, там сейчас никого нет. Наверное, — неуверенно сказала Энн. — Здесь направо и прямо. И по лестнице. В узком слабо освещенном коридоре никого не было. Вытертая ковровая дорожка на полу скрадывала шум шагов. Где-то была неплотно прикрыта фрамуга — по коридору гулял сквозняк и слышался шум ветра, свистевшего над Потомаком. Энн присела на широкий подоконник. — Извините, тут нет стульев, — виновато сказала она. — Ничего, — Скалли села на подоконник рядом с ней, а Малдер остался стоять. — Откуда вы нас знаете? — поинтересовался Малдер. — Я слышала, как господин Доминго разговаривал с вами. У меня троюродный кузен работает в ФБР, в лабораторном отделе. Младшим лаборантом. Я слышала о вас. — Известность не может не радовать, но в нашей среде, в отличие от вашей, от нее зачастую проблем больше, чем пользы, — заметил Малдер. — Вы что-то хотите рассказать нам? — Да. То, что я не расскажу ни полиции, ни господину Доминго. И пожалуйста, — Энн сложила худые ладони на груди. — Пожалуйста, сэр… Не говорите никому, что это я вам рассказала. В лучшем случае меня засмеют, в худшем вылечу из труппы. — Мы слушаем вас, мисс Буклейн, — терпеливо сказал Малдер. — Понимаете, агент Малдер… Это действительно Призрак. Настоящий. Вы мне не верите? Малдер и Скалли переглянулись. — Пожалуйста, не считайте меня чокнутой, — Энн перевела взгляд с Малдера на Скалли и обратно, не совсем понимая, почему они странно улыбаются, глядя друг на друга. — Я знаю, что если кто и может меня выслушать и мне поверить, то это вы. Все прочие просто покрутят пальцем у виска. — О нет, мисс Буклейн, ни в коем случае. Рассказывайте. Выслушаем мы вас обязательно, а остальное решим по ходу дела. — Я даже не знаю, с чего начать, — Энн прерывисто вздохнула. — В общем, полгода назад я получила записку. Первая записка пришла именно мне. Так что наш Призрак на самом деле придерживается классического сюжета только тогда, когда ему удобно. Записка оказалась в моем шкафчике, ее засунули в карман джинсов. Я ее обнаружила только дома, и то, судя по всему, не сразу. Мы с одной девушкой, Лиз Беркли, снимаем квартиру на двоих. В уик-энд мы решили организовать стирку, я стала собирать вещи в корзину, чтобы отнести в подвал, и, разумеется, обшарила карманы. Записка успела помяться и обтрепаться на сгибах. — Вы помните дословно, что там было написано? — спросила Скалли. — Она у меня с собой, — Энн расстегнула куртку и вынула из внутреннего кармана небольшой листок, сложенный вчетверо и упакованный в полиэтиленовый пакетик. — Вот. Малдер вынул бумагу и развернул. «Ты самая прекрасная на свете, Кристин. Ты достойна танцевать главную партию. Мы с тобой всего добьемся, Кристин, нам просто нужно время. Твой Я». — Кристин? — переспросила Скалли, но Энн продолжала, словно не услышав ее. — Я не просто не самая прекрасная балерина, я здесь, в общем, посредственность, понимаете? И я не настолько глупа, чтобы этого не понимать. И мне совершенно не нужна ни главная партия, ни лишняя слава, в оценке известности я солидарна с вами, агент Малдер. Я, разумеется, решила, что это глупая шутка, что это попытка посмеяться надо мной и выставить меня дурочкой. Я думала, что ее написал Джо, — Энн всхлипнула. — Нет, не думайте. Я не была в него влюблена, честное слово. Он просто неплохой парень, как я считала поначалу. Ну, он, кажется, мной немного интересовался, то приглашал в кино, то поужинать, то еще куда-нибудь, но я ни разу не согласилась. Кино я не люблю, по ресторанам не хожу — у меня же режим, каждая калория на учете. И я еще учусь на курсах, в общем, мне совсем некогда… да и сказать честно, не нравился он мне настолько, чтобы куда-нибудь с ним пойти. Энн глубоко вздохнула и съежилась, словно от холода. — Это была первая записка. Потом было еще штуки четыре. Каждую неделю. Я находила их то среди своих вещей в шкафчике, то в рюкзаке, с которым хожу, то среди балетных туфель. В четвертой было признание в любви, — горько сказала она, уставившись куда-то в пыльный темный угол коридора. — «Я люблю тебя, и тебе придется принять это. Раньше ты помнила об этом. Почему ты забыла?». Эта записка оказалась в закрытом шкафу, агент Малдер. До этого я могла забыть его закрыть, вечно теряла ключ, я в этом плане довольно безалаберный человек, но тут стала закрывать. Я параноидально следила за ключом, прикрутив его на общую связку с ключами от квартиры и машины. И вот четвертая записка оказалась в закрытом шкафу. Это совершенно точно. Ее никто и никак не смог бы подсунуть туда. И тогда я испугалась. Где-то что-то прошуршало, и Энн вздрогнула и испуганно посмотрела на Малдера — словно в темноте коридора могло притаиться привидение. — Это сквозняк, мисс Буклейн, — сказала Скалли, оглянувшись. — Вон, ветер завернул край ковровой дорожки. Энн шумно выдохнула и всхлипнула. Скалли вынула из кармана вскрытую упаковку бумажных платков и протянула ей. Энн взяла один и вытерла щеки. — В общем, мне пришла в голову мысль ответить ему, кто бы он ни был. Я понятия не имела, кто это. Легенда о Призраке в любом театре неизвестна только слепому и глухому, но, разумеется, все мы всегда полагали, что это милая романтическая история, сочиненная давным-давно, и не более того. Тут еще вот в чем дело… Мое второе имя — Кристин. Именно оно было в записке. Агенты переглянулись. — И самое главное. Моя прапрабабушка была актрисой театра оперы в Париже. Того самого театра. Который, по слухам, вдохновил Гастона Леру на написание своего романа. Ее звали Кристина Делоне. В 1912 году она вышла замуж и родила дочь, мою прабабушку, и имя Кристин стало для нее вторым именем. Во время второй мировой семья моей бабушки, Мари Кристин Кавелье, перебралась в Штаты. Моя мать родилась в 1953 году, ее назвали Джейн Кристин. Она тоже была театральной актрисой. — То есть Кристина — ваше семейное имя? — уточнила Скалли. — Да, второе, — кивнула Энн. — В общем, я вспомнила, как бабушка рассказывала что-то об этом — что-то, что слышала еще от своей бабушки, Кристины Делоне, актрисы парижской оперы. Что точно — я не очень хорошо помню, а бабушки уже нет в живых. Но вспомнив об этом, я поняла, что это все не случайность. И я… я написала ответ. Я написала, что не могу принять его любовь и прошу простить меня, но мое сердце уже занято, я несвободна. И положила письмо в свой шкафчик. — Это правда, мисс Буклейн? — спросила Скалли. — Вы действительно несвободны? Энн сидела, подтянув худые колени к подбородку и не глядя по сторонам. Она долго молчала, прежде чем ответить, потом заправила за ухо длинную прядку волос, выпавшую из прически, и сказала: — И да, и нет. Мое сердце, говоря пафосным языком прабабушек, действительно несвободно. Но человек, которому оно принадлежит, об этом даже не знает. Я для него — всего лишь рядовая балерина из двух десятков одинаковых девушек с пучками на затылках и в балетных пачках. — Мисс Буклейн, вы несправедливы к себе. Это Национальная Вашингтонская Опера, сюда не возьмут бездарность, — возразила Скалли. — Ну, я не совсем бездарность, конечно, — Энн все еще тискала в руках бумажный платочек. — Но я ничем не выделяюсь среди десятка себе подобных в этой труппе, и танцевать главную партию мне не светит никогда. — Кто он, мисс Буклейн? — спросил Малдер. — Какая разница, агент Малдер? — Энн даже не глядела на него. — Он вообще не имеет отношения к труппе. Он из инженерной группы. Зовут Макс Пресскот. Он даже на спектакли не ходит. — Что было дальше? — спросила Скалли. — Вы написали письмо. — Да. Я написала его и положила в свой шкафчик, шкафчик заперла. На следующее утро письма не было. — А вам не кажется, что все могло быть проще, и у кого-нибудь мог быть дубликат вашего ключа? Или все еще проще. Я примерно представляю себе ваши шкафчики — вскрыть его и без ключа не проблема. Даже отмычки не нужны. У меня при наличии обычного карманного ножа на это ушло бы максимум три минуты, — с сомнением заметил Малдер. — Возможно, вы и правы, агент Малдер. Но после того, как ответ исчез из моего шкафа, и начали падать декорации. У нас очень строго следят за безопасностью на сцене, и никогда ничего не падало. И целью была я. В первый раз я услышала шорох и успела отскочить, и рядом никого не было. Во второй раз я оказалась рядом с нашей примой, но мы обе остались целы. В третий раз я не успела и получила по голове. Мне рассекло кожу, и я потеряла сознание. Очнулась в госпитале. Сотрясение мозга. Получила две недели больничного режима и два месяца домашнего, и шрам на голове остался, — Энн коснулась ладонью виска. — После этого записки стали получать многие. Получил господин Доминго. И Джо тоже. Я точно не знаю, что было в записке господина Доминго, кажется, там были угрозы, что мол, если меня не поставят танцевать главную партию, то все очень пожалеют. Доминго вызвал меня к себе и сказал, что он не собирается идти на поводу у идиотов, и чтобы я передала своему поклоннику, чтобы он прекратил заниматься ерундой. Что было в записке Джо, я не знаю, но судя по всему, Призрак требовал от него прекратить за мной ухаживать. Джо дождался меня после репетиции и целый час выспрашивал, кого я подцепила, что это за парень и так далее. По коридору что-то прошуршало. Малдер прошел коридор до конца, нашел неплотно прикрытую фрамугу и закрыл окно. Расправил носком ботинка ковер на полу. — Вот так, — сказал он, вернувшись. — И никаких сквозняков. Энн опасливо поежилась и продолжила: — Я сказала Джо, что ничего не знаю и сама боюсь. Тогда он сказал, что не потерпит, чтобы его считали ничтожеством или что-то в этом духе. Я так и не поняла, знал ли вообще Джо легенду о Призраке Оперы. В общем, он стал искать по всему зданию того, кто прячется. — И нашел, судя по всему, — кивнула Скалли. Энн кивнула и снова всхлипнула. — Есть еще одна проблема, — сказала она. Малдер и Скалли молча смотрели на нее. — Вот уже третий день я не могу выйти из здания, — у Энн задрожали губы. — Меня просто не пускает. Я просила Джо вывести меня, прямо за руку. Ничего не получилось. Вечером меня перестает замечать охрана. Они смотрят сквозь меня, понимаете? Вы мне не верите, — дрогнувшим голосом сказала Энн. — Вы считаете меня сумасшедшей? — Энн, — мягко сказал Малдер. — Уверяю вас, что все, что вы сказали, будет подвергнуто проверке. Специфика нашей работы такова, что мы уже не раз сталкивались с явлениями, выходящими за рамки нормальности. С полтергейстом, призракам мы тоже сталкивались. Как вы думаете, кто убил Джо Флавела? — Он, — тихо ответила Энн. — Призрак. Я не знаю, за что. Может, Джо что-то узнал про него. Не знаю. Он… он приходит за мной каждый вечер. Где бы я ни была, он следит за мной. Он открыл мне незанятую гримерку… Я сказала вам неправду про гримерку, агент Малдер. Вернее, полуправду. Официально своей у меня нет. Но если бы я повела вас в ту и нас бы заметили, мне пришлось бы очень долго объясняться с начальством. Я там сплю теперь. Вечером меня не замечают, но сейчас могут заметить. — Нам все равно нужно будет осмотреть ее, мисс Буклейн, — сказал Малдер. — Вопрос, когда и как. И если вы правы насчет Призрака… Скалли, тело все-таки необходимо осмотреть. Нам нужно знать, так ли естественна была его смерть. То есть я хочу сказать, было ли это просто обычным убийством. Я осмотрю место, где обнаружили тело. Скалли кивнула. — Скажите, мисс Буклейн, — спросила она, — есть ли в вашей гримерке… В комнате, где вы спите… Зеркало? — Да, — прошептала Энн. — Я боюсь его, агент Скалли. Я завесила зеркало простыней. Погодите… Вы слышите? Вы слышите?! — Энн зажала ладонями уши и зажмурилась. — Он здесь. Он здесь!!! В дальнем конце темного коридора опять раздался шорох, шуршание и шелест, словно ветер гонял сухие листья или старые газеты. Малдер вытащил фонарик и пошел вперед, светя прямо перед собой. В коридоре никого не было, но край тяжелого ковра, который Малдер расправил десять минут назад, оказался снова завернутым. *** Работы в последние недели стало невпроворот. И буквально каждый агент пытался намекнуть, чтобы именно его материалы были сделаны побыстрее. Желательно вперед всех. Лаборатория едва справлялась, но Дэниэл Пендрелл был этому рад. Когда много работы, то нет времени думать о посторонних вещах. Нет времени мечтать о том, чего никогда не было, нет и не будет. У некоторых особо языкатых сотрудниц нет времени на то, чтобы его подкалывать — тоже неплохо. Самым лучшим временем дня Дэни Пендрелл теперь считал время обеденного перерыва. Потому что сотрудники уходили обедать, и в лаборатории воцарялась полная тишина, которую нарушал лишь писк и гудение приборов. Собственно, криминалистическая лаборатория и так была довольно тихим местом, но сейчас Дэн предпочитал полное одиночество. Она может прийти именно в этот час. И у него будет шанс быть с ней наедине целых пять, а если повезет, то и десять минут. Смешно. Дэн давно перестал переживать по поводу невзаимности своих чувств и по поводу того, что она не замечала его. Ну хорошо, почти перестал. Едва ли он казался ей каким-то особенным — всего лишь еще один сотрудник лаборатории криминалистики. Белый халат, вежливость, аккуратность, да, агент Скалли, разумеется, я постараюсь побыстрее. Дэн терпеливо (впрочем, без особой надежды) ждал, когда чувства пройдут, схлынут, иссякнут — и сердце перестанет пропускать удар, когда она входит в лабораторию. Но надежды не оправдывались. Он узнавал ее по звуку шагов. Он выучил до минуты время, когда она приходила на работу, чтобы лишний раз увидеть ее в холле — если ему везло, и Скалли со своим напарником не уезжала куда-нибудь к черту на рога за очередной тарелкой, полной зелененьких человечков. О нет, он вполне серьезно относился к их работе и материалам, которые они приносили. Более того — он, не имея привычки судить по принципу «Я не в курсе, но осуждаю», успел убедиться, что отдел Секретных Материалов вовсе не груши околачивает в Бюро. В конце концов, вышло так, что почти всеми исследованиями по этому отделу, если только они не были настолько специфичны, что требовалась помощь кого-то еще, занимался он. И он искренне верил в то, что они делали. Дэн научился даже спокойно относиться к Малдеру. В конце концов, Малдер не виноват в том, что Дана Скалли не замечает эксперта-криминалиста Дэни Пендрелла. Поразительно другое — Малдер, судя по всему, сам не замечает того, как… В общем, не замечает. И этого было вполне достаточно, чтобы убедить себя в наличии микроскопических шансов — пусть на то, чтобы их разглядеть, и потребовался бы электронный микроскоп. …Иногда он ловил себя на том, что рисует в блокноте ее профиль остро отточенным карандашом — лоб, нос с легкой горбинкой, чуть приоткрытые губы, подбородок, шею… Он мог нарисовать этот профиль с закрытыми глазами. Дэн тщательно прятал этот блокнот, чтобы он никому не попался в руки. Чистых страниц в нем оставалось совсем немного. Может быть, ему повезет сегодня? Утром толпа агентов уехала в Национальную Вашингтонскую Оперу, и по Бюро мигом расползлись слухи (начальство не одобряло слухов и болтовни, но слухи, как известно, не слушают никого), что дело пахнет государственной важностью и риском покушения на Президента. Малдер и Скалли тоже уехали туда, и теперь вопрос только в том, найдется ли для них работа. … Когда две младшие лаборантки, Кейт и Сюзанна, отправились в кафе, а Алекс Ньюман ушел в отдел тяжких преступлений, чтобы что-то уточнить лично у агентов, исследования для которых выполнял, Дэн расслабленно откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Полчаса покоя и тишины. Ему казалось, что даже молчаливо склонившиеся над микроскопами младшие лаборанты думают вслух слишком громко. Тем более, что время от времени Кейт и Сюзанна перешептывались за его спиной и хихикали, а Кейт пыталась обратить на себя внимание агента Пендрелла методами, явно не относящимися к ее служебным обязанностям. И вот сейчас он остался один. Дэн встал, проверил температуру в термостате, прошел в помещение, где стоял электронный микроскоп и проходили заморозку будущие препараты. Подготовил к работе микротом, созвонился с генетической лабораторией, и вернулся за свой стол. Вынул из кармана рубашки блокнот, положил перед собой, медленно перелистывая страницы и осторожно проводя кончиками пальцев по каждому рисунку. Жаль, он совсем не умеет рисовать красками. Я бы нарисовал тебя. Я бы касался кистью твоих губ, твоих ресниц, твоих глаз, мечтая о том, чтобы это была не кисть, а мои губы. Я бы нарисовал тебя с точностью до каждого оттенка, до каждой черточки твоего точеного профиля, словно вышедшего из-под резца греческого скульптора. Я хотел бы стать Тицианом, чтобы подобрать краски, которые не солгут. Карминно-свежие губы с легким блеском, теплый, молочно-персиковый тон кожи, россыпь едва заметных веснушек на ключицах, сине-серый глубокий цвет глаз, тициановские, золотисто-огненные волосы, в которых запутались солнечные лучи. Мне ничего не принадлежит, я ничем не владею, все, что у меня есть — только мысли о тебе. До его слуха донесся звук открывшихся дверей лифта, и тут же — знакомые шаги. Дэн сунул блокнот в карман и глубоко вздохнул. Может, это судьба? Он несколько раз подумывал о том, чтобы пригласить ее куда-нибудь. Без всякой задней мысли — в кафе, в кино… Он несколько раз покупал билеты — и не решался даже заговорить об этом, догадываясь, что в жизни Даны Скалли нет места ни агенту Дэниелу Пендреллу, ни походам с ним куда бы то ни было. У нее нет времени. Она слишком занята. У нее есть Фокс Малдер. Зачем ей какой-то там агент Пендрелл? Но так вышло, что несколько дней назад он купил билеты в Национальную Вашингтонскую оперу. И судьба подкинула ему королевский подарок — расследование убийства именно там. Нужно просто спросить. В конце концов, худшее, что ему грозит, это «Нет, спасибо». -Добрый день, агент Пендрелл, — услышал он и открыл глаза. *** Агент Вильямс даже не стал особенно вслушиваться в просьбу агента Скалли осмотреть тело Джо Флавела. Он только кивнул и попросил сообщить, если она найдет что-нибудь необычное, и буркнул, что их отдел официально подключили к расследованию. — Как только закончишь, перезвони мне, — Малдер наблюдал за агентами ФБР и полицейскими, все еще возившимися на сцене. — Я хочу осмотреть здесь все сам. Если господин Доминго был с нами откровенен до конца, то я королева Франции. — Во Франции нет королей, Малдер, — улыбнулась Скалли. — Вот именно. — Как ты думаешь, сколько правды в том, что мы услышали от этой девушки, мисс Буклейн? — спросила Скалли, оглянувшись. Энн стояла возле входа в зал, спрятавшись за портьеру, и смотрела на сцену. — Думаю, что все, что она нам рассказала — я имею в виду факты, а не ее собственные выводы — правда. Что же до того, кто именно сценарист и исполнитель этого спектакля… Расследование покажет. Для Энн в идеале стоило бы выделить охрану. Жаль, что она категорически отказалась. — Она сказала, что охрана может пострадать. Подозрительно все это, Малдер. — Я осмотрю комнату, где она спит, и попробую вывести ее из здания. И вот еще что… Я попросил господина Доминго показать мне пятую ложу. Он сказал, что старается пресекать слухи и домыслы, но есть в труппе эмоционально нестойкие граждане, склонные верить в мистику и прочую чушь… Это я его цитирую. Они оставляют в пятой ложе молоко в чашке и конфеты. И программки. Последние два месяца билеты в пятую ложу не продавали. Доминго сказал, что ему пришлось на это пойти из-за охвативших труппу суеверий. Ложа оставалась закрытой, и все равно суеверные актеры ставили туда чашку с молоком и клали программку. И после спектакля все исчезало. Доминго сказал, что даже не пытался отобрать у них ключи. — Раз у кого-то были ключи, чтобы поставить туда молоко, кто-то мог воспользоваться ими же или другим комплектом, чтобы убрать его оттуда, — заметила Скалли. — Это не доказательство существования Призрака. — Разумеется. Поэтому я попросил для нас комплект ключей. Доминго обещал открыть ложу, но про отдельный комплект начал мямлить и так ничего и не сказал. В идеале необходимо находиться в соседней ложе во время самой оперы, но мы осмотрим ее сейчас. Я осмотрю. — Ты предлагаешь остаться вечером на спектакль? Малдер закатил глаза. — Ты можешь считать меня необразованным варваром, но пожалуй, опера относится к тем жизненным явлениям, которые я предпочитаю обходить стороной, чтобы не портить другим удовольствие. Единственное, что может меня на это сподвигнуть — служебная необходимость, но я предпочел бы без этого обойтись. Если ты будешь здесь и кто-то из агентов составит тебе компанию — будет прекрасно. Если нет — тогда я присоединюсь. Скалли кивнула. У каждого свои слабости. Не то чтобы мечтой ее жизни было бы сходить в оперу, но это было бы как минимум любопытно. Она столько времени никуда не ходила… А когда-то они с матерью выбирались в театр каждый месяц. Или с Мелиссой. Но нет времени. Нет времени. Теперь ни на что нет времени. — Возможно, мне и не придется приносить эту жертву. Я осмотрю ложу, а ты займись телом. И вот еще что… Передай эти записки в экспертный отдел, — Малдер протянул Скалли два пакетика — в одном был листок, найденный на трупе, в другом — те, что отдала им Энн Буклейн. — Может, из них хоть что-то вытянут. — Хорошо, — Скалли убрала пакеты в сумку. — Я перезвоню сразу же, как закончу. Куда ты все время смотришь, Малдер? Малдер опять поднял глаза к потолку. — Не то чтобы я был параноиком, Скалли… Но мне очень хочется проверить, насколько хорошо закреплена эта люстра. *** Скалли вернулась в офис в подвале около двух часов дня. Машинально повесила на вешалку пальто и включила кофеварку, села к столу, разложила перед собой листы с протоколом вскрытия. Правду или нет говорила мисс Буклейн, но факты оставались фактами. Тело главного рабочего сцены Джо Флавела до сих пор имело температуру, заметно превышающую норму для трупа с таким сроком смерти, и реагировало на стимуляцию электрическим током. В последний раз подобные аномальные явления привели к контакту с призраком Говарда Грейвса, и в посмертии сохранившим тягу к справедливости и возмездию. К чему сохранил тягу Вашингтонский Призрак, пока сказать сложно. Но шейные позвонки Джо Флавела оказались раздавленными. Получить такое повреждение с помощью обычной удавки невозможно. Кроме того, форма странгуляционной борозды и ее вид говорили о том, что в петлю Джо засунули уже после смерти. При этом следов на шее, которые неиминуемо должны были остаться при удушении человека голыми руками, не имелось. …Скалли интуитивно предпочитала иметь дело с теми проблемами, решение которых логично лежало на том конце логической цепочки исследований, выводов, умозаключений, экспериментов, проверок, доказательств… если приходилось вступать на зыбкую почву домыслов и предположений, основанных на никем не доказанных представлениях о неведомом, она чувствовала себя неуютно. Нет в медицинской энциклопедии статьи «Повреждения, нанесенные полтергейстом». Нет в учебнике криминалистики и судмедэкспертизы раздела «Специфика картины удушения людей Призраком Оперы» или «Паранормальные повреждения. Клиническая картина и особенности диагностики». Все, что есть — это пара-тройка тоненьких папок в картотеке отдела паранормальных явлений. Здесь, у них в подвале. Проще вытащить себя за волосы из болота. Там с точками опоры ситуация и то лучше. Скалли откинулась на спинку стула и закрыла глаза. «У вас есть то, что мне нужно». …Земля качается под ногами и уплывает прочь, а ты стремительно падаешь в безвоздушное, холодное, безразличное ко всему космическое пространство. В котором нет ни романтично сверкающих звезд, ни тайн чуждого разума, ни величия Вселенной. А есть только смерть, тлен и пустота. Скалли сжала ладонями подлокотники и стиснула зубы. Нет, так нельзя. От себя не убежишь. Нужно обследоваться и поставить на этом точку. Она налила себе кофе, вынула телефон и набрала номер. — Малдер? Это я. Ты смог что-то узнать? — Да, — Малдер сидел в холле Национальной Вашингтонской оперы. — Вывести мисс Буклейн у меня не вышло. Знаешь, мне все время казалось, что кто-то ухватил ее за плечи и не пускает. И этот кто-то намного сильнее меня. Мы пробовали выйти через главный выход и через подсобные помещения — ничего не получилось. В той комнате, в которой она сейчас ночует, я ничего особенного не нашел. Там действительно стоит огромное зеркало — от пола до потолка, прикрученное к стене. Мисс Буклейн завесила его простыней. Но я ничего подозрительного не обнаружил — ни тайных дверей, ни скрытых замков, стена выглядит капитальной, очень сомневаюсь, что за ней может быть какой-то тайный ход. Люстру осмотрели, ничего подозрительного не нашли. На сцене и в потолочных фермах тоже ничего. Удавка была просто привязана к одной из балок. В ложе я еще не был. А у тебя что? — Малдер, я не знаю, насколько искренна с нами была мисс Буклейн, но труп Джо Флавела был засунут в петлю уже после смерти. И тот, кто это сделал, либо искусный фокусник, который может раздавить шейные позвонки, не прикасаясь к телу, либо… — Ничего себе, — присвистнул Малдер. — Малдер, ты в театре. Не свисти, — улыбнулась Скалли. — Почему? — Дурная примета. В общем, мы сталкивались с подобными изменениями трупа в деле Говарда Грейвса в 1993 году. Его призрак обладал неудовлетворенным чувством справедливости, помнишь? Здесь все очень похоже. Повышенная температура трупа, долгая реакция на стимуляцию током, остаточная электростатика. — Ага, — удовлетворенно кивнул Малдер. — Превосходно. А записки? — Я еще не была в лаборатории. Сейчас пойду, — Скалли с сожалением посмотрела на чашку с кофе. — Я в ложу. Жду твоего звонка, — ответил Малдер и повесил трубку. … Ложа номер пять ничем не отличалась от соседних лож номер шесть, семь и так далее. Три ряда кресел по два в каждом. Кресла — барахтные с резными подлокотниками, тяжелые портьеры у входа. Малдер сел в кресло в первом ряду и сразу понял три вещи. Сцену видно не очень хорошо, балет из этой ложи смотреть нет никакого смысла. Зато можно спокойно слушать оперу, не отвлекаясь на соседей. Впрочем, театр — не кино, здесь не шуршат обертками от шоколадок и не хрустят попкорном. Если сидеть в первом ряду ложи, то зрители в соседних ложах смогут видеть сидящего. Чтобы скрыться от посторонних взглядов, сидеть нужно на третьем ряду в самой глубине, откуда сцену видно намного хуже. Таким образом, с удобством наблюдать за предметом своего обожания — балериной Энн Кристин Буклейн — отсюда практически невозможно. Но прапрабабка Энн не была балериной, она была оперной певицей. А слушать оперу из такой ложи вполне возможно, даже сидя на последнем ряду кресел. Или вообще стоя за портьерой. Малдер отодвинул портьеры и принялся изучать стены. Ничего. Только пустая чашка из-под молока у стены. Неужели прапрабабка Энн и есть та самая Кристина, о которой написал Леру? Неужели семейство Энн притащило за собой Призрак с Континента? Получается, что Призрак плохо знаком с календарем и не заметил, что с тех времен, когда он наслаждался голосом Кристин Делоне, минуло девяносто с хвостиком лет? Почему он вспомнил про свою давнюю любовь, что заставило его выйти оттуда, где он пребывал все эти годы? И где он пребывал? Малдер набрал номер Скалли, но услышал в трубке короткие гудки. Отправив ей смс «Необходимо присутствовать на ближайшем спектакле труппы», он вышел из ложи, запер ее на ключ и отправился искать мисс Буклейн. Необходимо было выяснить, что стало с ее прапрабабкой. *** — Да, сэр. Да, я провела осмотр тела, отчет будет у вас сегодня к концу дня, — Скалли уже шла в лабораторию, когда заместитель директора Уолтер Скиннер дозвонился до нее. — Да, есть некоторые вещи, которые укладываются только в область паранормального. Да, сэр мы постараемся соблюсти протокол, — добавила она не очень уверенно. Скиннер обреченно вздохнул и попросил быть к нему хотя бы немного ближе, чем всегда. Столь же перспективно было попросить Землю немного сменить орбиту, и он это хорошо понимал. Смс Скалли прочла в лифте. Интересно, Малдер пожертвует собой ради поимки Вашингтонского призрака или предоставит это ей? Малдер и опера так же совместимы, как Скалли и бейсбол. Она тоже не понимает, какой смысл куче народу бегать с палками и мячиками по полю. Бессмысленная трата времени и сил. И вряд ли что-то… Или кто-то способен заставить ее изменить мнение. Лифт раскрыл двери, и Скалли сунула телефон в карман пиджака. Ее шаги гулко раздавались по коридору. Скалли сообразила, что умудрилась опять прийти в обеденный перерыв, и что наверняка большая часть сотрудников отправилась обедать. Но как минимум один сотрудник там есть наверняка. Ведь агент Пендрелл никогда не уходит на обед. Скалли на мгновение замерла перед дверью, а потом толкнула ее. — Добрый день, агент Пендрелл, — сказала она. Он стоял у самой двери, будто ожидая ее. — Здравствуйте, агент Скалли, — ответил он и улыбнулся. *** Он был рыжий. Не то чтобы это обстоятельство автоматически располагало к себе, но он был удивительно рыжий. У него была открытая мальчишеская улыбка и неиссякаемый энтузиазм в отношении работы. Он ни разу не отказал ни в одной просьбе, в том числе если его просили сделать что-то мимо протокола. Он всегда успевал с исследованиями в срок и даже раньше, и был одним из немногих, кто относился к отделу «Секретных Материалов» всерьез, а не с плохо скрываемой снисходительностью. Возможно, потому, что давал себе труд вдуматься и разобраться в том, что ему приносили. А еще… А еще он каждый раз приходил на работу именно тогда, когда приходила она. Не заметить его было почти невозможно — рыжая макушка агента Пендрелла ярким пятном выделялась в утренней толпе. Нет, он не стоял, дожидаясь ее — он просто приходил в то же самое время. Проходил к лифту и уезжал наверх, в отдел криминалистики и экспертизы. И Скалли, замечая его краем глаза, улыбалась. Просто собственным мыслям, которые никак не были связаны ни с агентом Пендреллом, ни с отделом криминалистики. В конце концов, агент Пендрелл может быть просто пунктуальным человеком, вот и все. Трудоголиков в Бюро хватало, и агент Пендрелл, судя по тому, что он никогда не уходил на обед, относился к этой категории. — Убийство в Вашингтонской Опере? — спросил он, мягко улыбнувшись, когда Скалли вошла. — Призраки или люди? — Расследование покажет, — ответила Скалли. — Пока рано делать выводы. Мы еще только приступили. Она вынула из пластиковой папки полиэтиленовые плоские пакеты, в которые были упакованы записки. — Нам необходима вся информация, которую можно извлечь, — сказала Скалли. — Начиная от почерка и заканчивая тем, кто, когда, как это держал, откуда бумага, есть ли дополнительные следы… В общем, все, что возможно. — Графолог будет сегодня через два часа. Пока ее нет, я постараюсь сделать максимум. Это срочно? — Умеренно срочно, агент Пендрелл, — Скалли на мгновение задумалась. — Я осмотрела труп, и у нас уже хватает материала для размышлений. — Вы уже закончили осмотр места происшествия? — Не до конца. Там… возникли некоторые сложности, и не исключено, что дело придется отнести в раздел паранормальных явлений, — ответила Скалли. — Состояние трупа свидетельствует, что его смерть была не самой обычной. — В театре оставили охрану? — поинтересовался Пендрелл. — Если некто собрался следовать сценарию романа, одним трупом дело может не ограничиться. — Вы читали Леру? — улыбнулась Скалли. — Так вышло, что да, — агент Пендрелл улыбнулся в ответ. — Моя сестра, Джесси, одно время увлекалась оперой… Мы были еще подростками. Она занималась вокалом и хотела стать певицей. Но голос оказался слабоват, и Джесси стала учителем музыки. Но она таскала меня на все концерты. Хотя честно признаться, не могу сказать, что я такой уж любитель. — Никто не любит оперу, — вздохнула Скалли. — Вы преувеличиваете, — агент Пендрелл забрал пакеты с записками. Внутри него шла мучительная борьба — сказать или не сказать, пригласить или не пригласить… Он боялся услышать отказ — потому что после этого у него не осталось бы никаких оснований тешить себя надеждой. — Мне сегодня вечером предстоит в опере следственный эксперимент, — сказала Скалли, думая именно о том, о чем сказала. — Так что завтра, вероятно, я привезу дополнительный материал для исследований. Хотя я никогда не ловила Призраков. Дэни Пендрелл сглотнул: в горле у него пересохло. Сейчас или никогда. Тем более, если она все равно собиралась в оперу… Не станет же она отказываться от этого только потому, что рядом окажется агент Пендрелл. — Тогда… — быстро произнес агент Пендрелл. Он хотел сказать про совпадение, про случайность, про то, что давно собирался пригласить ее, про то, что если бы она согласилась… но вместо этого произнес: — Я собирался сегодня в оперу. Если вы не возражаете, я мог бы составить вам компанию. Я не эксперт в опере — но я все-таки эксперт-криминалист, возможно, что мое присутствие окажется полезным. Дана взглянула ему в глаза. Он не отводил взгляда и ждал, что она ответит. — Почему нет, — кивнула Дана. — Я не думаю, что кто-нибудь будет возражать. Тем более, что у агента Малдера есть неотложное дело. Это болезненно укололо его — быть компанией на безрыбье не слишком приятно, но, в конце концов… Наплевать. — Кажется, есть, — добавила Скалли, и Пендрелл понял, что она, судя по всему, даже не в курсе, так ли это на самом деле. — Я постараюсь сделать экспертизу до вечера, — он перенес принесенные Скалли материалы на лабораторный стол. — Начало в восемь, — Скалли бросила взгляд на висевшие на стене часы и уж собралась уходить, как вдруг услышала: — Я могу заехать за вами… Если вы не против. Она не ожидала этого. И вообще не думала об этом — мыслями она сейчас была далеко отсюда, далеко от театра, от Малдера, от агента Пендрелла — вообще от всего, и поэтому с удивлением поняла, что отвечает ему: — Спасибо. *** Скалли задумчиво смотрела на экран своего телефона. Номер телефона Малдера стоял у нее на быстром наборе. Стоило всего лишь нажать кнопку — и его голос возникнет в телефонной трубке. Впрочем, она и так помнила его номер наизусть. Нужно позвонить. Нужно рассказать о том, что случилось, о крови на подушке, об этом хладнокровном «У вас есть то, что мне нужно». Но она не могла заставить себя нажать на эту кнопку — одну-единственную кнопку. …Поезд уносится вдаль. Его уже не видно за поворотом, но еще слышно призывный гудок. А она осталась на обочине — захлебываясь пылью и давясь болью в разбитом теле. Бесполезно звать. Поезд не остановится, не развернется, не вернется. Поезд несется вперед по проложенным рельсам, преследуя свою главную цель. Он просто не может развернуться. И затормозить не может — инерция тащит его вперед, и если ударить по тормозам — будет катастрофа. Нет, нет, нет. Она не имеет права. Она знала, на что шла. И помощи просить не у кого. Если только… Может быть, нужно оглянуться. Скалли глубоко вздохнула и нажала на кнопку вызова. Малдер ответил после пятого гудка. — Я еще здесь, — быстро ответил он. — Иду к мисс Буклейн, выяснить судьбу ее прабабок. — Хорошо. Кто будет сегодня вечером в театре? — Я надеялся, что ты, — голос Малдера стал слегка вопросительным. — Скиннер направил кого-то другого? — Нет, он вполне удовлетворен предоставленными кандидатурами, — спокойно ответила Скалли. — Надеюсь, что двух агентов хватит для засады на одного призрака. — Думаю, что вполне. Хотя тут многое зависит от того, насколько он материален. Я не думаю, что мисс Буклейн лжет — но она может добросовестно заблуждаться и все это может быть подстроено. Вопрос, кем и зачем. С другой стороны, подстроить раздавленные внутри шеи позвонки не так уж просто. Если будет нужно, то я съезжу к родне мисс Буклейн, возможно, смогу узнать что-то любопытное… Скалли молча слушала его и думала только о том, что Малдер даже не поинтересовался, с кем в качестве напарника она сегодня будет проводить следственный эксперимент. — Позвони, если узнаешь что-то важное, — негромко сказала она и, услышав «Да, конечно», отключила связь. *** … Комнатка, в которой спала Энн Буклейн, оказалась крошечной, холодной, пыльной и заставленной вещами. Малдер уже осмотрел ее один раз, но теперь он вернулся сюда снова — нужно было уточнить судьбу прапрабабки. Энн сидела на краю узкой кушетки, закрыв ноги каким-то старым плащом из реквизита. — Вы вернулись? Зачем? — спросила она. Малдер пододвинул табурет и сел напротив. Спиной к зеркалу — огромному зеркалу от пола до потолка. Он только что осмотрел его снова, стянув простыню. Осмотрел вдоль и поперек, прощупал все завитушки и выступы рамы, но ничего подозрительного не нашел. — Расскажите, что стало с вашей прапрабабкой, Энн, — Малдер поежился — между лопаток пробежали мурашки. — Кто-нибудь из ваших родственниц по женской линии рассказывал вам нечто подобное? — Как что? — Энн пожала плечами. — В положенный срок она умерла. И кстати, похоронена она здесь, в Штатах, потому что когда моя бабушка Мари Кристин с семейством перебралась сюда во время Второй Мировой, она приехала с ними. Она тогда была уже весьма немолода. Умерла она почти в девяносто лет, в 1975 году — она пережила свою дочь на год. Моя бабушка тоже уже умерла — шесть лет назад, в 1991-м. И… — Энн умолкла на мгновение и потом продолжила: — Мама тоже. Ей было всего сорок три. Она попала в автокатастрофу год назад. — То есть вы последняя из рода? — уточнил Малдер, и Энн кивнула. Ее волосы растрепались, несколько светлых прядей выпали из пучка и теперь свешивались на лицо. — Да, — сипло повторила Энн и закашлялась. — Мне никто из них подробностей не рассказывал. По крайней мере, я не помню этого, только какие-то смутные обрывки старой истории. Ни бабушка, ни мама. А остальных я не знала. Я последняя. Последняя. И мне страшно, агент Малдер, — прошептала она, закрыв лицо ладонями. — Мне страшно, что он придет за мной. Они все… все умерли. И каждая раньше предыдущей. В смысле, более молодой… — Где они похоронены, Энн? — спросил Малдер. Протянул руку и дотронулся до ладони девушки — ее пальцы были ледяными. — Энн, ответьте мне. — Небольшое семейное кладбище, сэр, — ответила Энн, тихо всхлипнув. — У нашего семейства был свой дом. Они все похоронены там. Я напишу вам адрес, — она начала рыться в карманах в поисках бумажки, и Малдер протянул ей блокнот. Энн накарябала адрес и скорчилась на кушетке, завернувшись в плащ. — Я там сто лет не была, — шепотом добавила она. — После того, как умерла мама. Дом разваливается. По-хорошему, его надо продавать. Мой отец пока помогает его содержать, присылает деньги. Еще есть средства со счета, оставленного бабушкой, они в основном и идут на содержание дома, на оплату управляющему — я ничего не беру оттуда. Но там мало, и если бы не отец… Но мы с ним теперь почти не общаемся. Они с матерью были в разводе лет пять к тому моменту, как она погибла. Но они продолжали общаться, и отец помогал нам с домом. Но теперь все иначе. Отец женился снова, и такой бессмысленный источник расходов ему не нужен. Год назад прорвало трубы, в саду все размыло, подтопило склеп, и денег еле хватило, чтобы ликвидировать самое основное и починить трубы. Вы поедете туда? — Когда вы были там последний раз, Энн? — спросил Малдер. — Восемь месяцев назад, агент Малдер, — ответила Энн. — Не могу туда ездить часто. Не хочу. Прошлое для меня — не лучший друг. — Мне нужно съездить туда. Вы не дадите мне какую-нибудь записку для вашего управляющего? И мне нужен номер телефона вашего отца. — Да, конечно, — кивнула Энн и добавила: — Я ему позвоню. Малдер поежился. Сидеть спиной к зеркалу оказалось совершенно невыносимо. Пока Энн писала записку и звонила по телефону, он заставил себя обернуться. Пыльное, мутное зеркало казалось слепым. Фигуры, отраженные в нем, расплывались, словно осенние лужи на асфальте. Куда-то вдаль уходил темный зеркальный коридор — над кушеткой висело другое зеркало, размером с половину газетного листа Вашингтон Пост, и оба зеркала бесконечно отражались друг в друге. Вдруг Малдер вздрогнул: в глубине зеркала ему почудилось движение. Словно кто-то на мгновение выглянул из бесконечной вереницы зеркал и тут же спрятался обратно. *** Дорога заняла несколько часов. Малдер отправился один — Скалли осталась в Бюро составлять отчет для Скиннера. Когда Малдер позвонил ей снова, после беседы с Энн, она опять что-то сказала насчет следственного эксперимента, и Малдер торопливо согласился: «Да, да, конечно, поступай, как сочтешь нужным». Она ничего не сказала в ответ, кроме «хорошо» и «позвони, если что-нибудь найдешь». Малдер передернул плечами. Его уже несколько часов не оставляло неприятное чувство — словно он упустил что-то очень важное. Смутное беспокойство грызло его, не оставляя ни на минуту — но стоило попытаться задуматься об этом, все исчезало. Мысль не давала ухватить себя за хвост, выскальзывала из рук, словно мокрая рыба в озеро, но не уходила окончательно — крутилась вокруг, словно надоедливая оса, звенела где-то рядом, не давая сосредоточиться. Почему никто из женщин в роду Энн Буклейн не сталкивался с Призраком раньше? Или они просто не говорили ей об этом? Что он упускает? Малдер оглянулся. Позади него простиралось пустынное шоссе. Низкое небо грозило просыпать сухой колкий снег, закружить ветром, задавить тучами. Но ощущение, что кто-то неотрывно смотрит в спину, не оставляло. Словно маленькие темные глаза недобро следили за каждым его движением. *** — Да, сэр, конечно, — управляющий долго изучал бумагу, написанную Энн Буклейн. — Вы давно здесь работаете? — поинтересовался Малдер. На взгляд управляющий казался ровесником века, настолько у него было сморщенное, высушенное лицо. Но спину он держал прямо, и сухие руки не утратили силы и ловкости. Светлые, пронзительно-голубые глаза смотрели так остро, что хотелось чем-нибудь отгородиться, чтобы они не пробуравили насквозь. Очков управляющий, мистер Сэмюель, не носил. Малдер почему-то решил, что имя не настоящее. Вообще старик производил странное впечатление — возникни необходимость спустить кого-нибудь с лестницы, он, как показалось Малдеру, вполне мог это сделать, несмотря на свой почтенный возраст. — Давно, сэр. Как они тут все поселились, — управляющий прищурился. — С того самого года. Вы насчет покупки? Неплохой дом… Если у вас все в порядке с нервишками, разумеется. — А что такого? — как бы между прочим поинтересовался Малдер. — Дракон в подвале? Протекающие трубы? Призраки с набором акварели? Дом стоял на небольшом холме, вдали от дороги, и темные вязы поднимались вокруг него, загораживая окна черными ломаными ветвями. В темных окнах не было огней — дом был пуст. — Вот-вот, — закивал управляющий. — Мисс Буклейн наотрез отказалась сюда возвращаться после того, как размыло луг. Смотреть, говорит, не могу на это. Трубы-то починили и угол дома заделали. А в склепе стена так и стоит разрушенная, хотя камень и основание вроде поправили. Малдер задумался на минуту. — Вы дом пойдете смотреть, сэр? — управляющий прищурился. — Никогда не думал, что фбэровцы получают столько, что им по карману купить такой дом. Я всегда говорил, что наше правительство похоже на глупую курицу, когда начинает заниматься распределением налогов… Не обижайтесь, сэр, на дряхлого старика, — хмыкнул он. — Я же знаю, что слишком дорого Энн просить за дом не станет. Ей бы сбыть его с рук поскорее. За три месяца, что он на продаже стоит, вы едва ли четвертый, кто пришел посмотреть на него… — Дом выставлен на продажу? — изумленно переспросил Малдер и мысленно обругал себя за то, что поленился собрать информацию об этом заранее. — Ага, выставлен, — кивнул управляющий. — Только толку никакого. Народу им интересуется мало, а кто приходит, второй раз не возвращается. — Как вы думаете, — осторожно спросил Малдер, опять передернув плечами, — почему мисс Буклейн не сказала мне, что дом выставлен на продажу? Управляющий недоуменно посмотрел на него. — Я не покупатель, — с легким вздохом пояснил Малдер. — Я прибыл сюда именно как агент ФБР. — Не знаю, сэр, — управляющий сразу же потерял к Малдеру интерес. — Так будете смотреть? — Разумеется, — кивнул Малдер. — С чего начнем? Где-то вдалеке прошуршало: не то ветер зашумел ветками старых деревьев, высаженных вдоль ограды, не то в сухой траве прошмыгнул какой-то мелкий зверек. Невыносимо хотелось оглянуться. — Со склепа, — ответил Малдер и зашагал вслед за управляющим. …Это было небольшое сооружение из серого камня. Камень оброс мхом с северной стороны, и по состоянию почвы было очевидно, что не так давно все было размыто. Несколько деревьев, росших у стены, почернели и помертвели от избытка воды. — Вот, — кивнул управляющий. — Трубы-то починили, а сам склеп пока нет. Со стороны задней стены его совсем подмыло — там уклон, склеп-то на холмике. Будете спускаться, сэр? — Попробую, — кивнул Малдер и подошел ближе. Почва была до сих пор пропитана водой и под ногами хлюпало. — Подтекает иногда время от времени, — развел руками управляющий. Малдер, оскальзываясь на склоне и пачкая грязью полы пальто, стал спускаться вдоль каменной стены. Некоторые камни выпали, в углу у самой земли зияла огромная черная дыра. Посветив фонариком внутрь, Малдер понял, что одно из захоронений пострадало. — Крайнее левое захоронение, — сказал он, выбираясь наверх. — Его не будут восстанавливать? — Откуда ж мне знать, сэр, — управляющий сунул сухие жесткие ладони в глубокие карманы потертых брезентовых штанов. — Мне не докладывают. Но денег у хозяйки… У мисс Буклейн на это нет. А мистеру Буклейну, ее отцу, это тем более ни к чему. — Кто там захоронен? — спросил Малдер. Хотелось вытереть руки, но салфетки остались в машине. — Дайте соображу, — управляющий прищурился. — Та мэм, которая самая старая. Кристина Делоне. Малдер снова подошел ближе, чтобы взглянуть на дыру, раздумывая, есть ли смысл пробовать проводить эксгумацию. За столько лет в этой могиле не осталось ничего или почти ничего. Что люди знают о призраках? Или считают, что знают? — Здесь кто-нибудь появлялся за последние шесть месяцев? Или чуть больше? — спросил Малдер. — Нет, сэр, я же говорю, никого не было, разве что пара потенциальных покупателей, но они дальше ворот не проходили. — В склепе никто не копался? — Да что вы, сэр! — управляющий всплеснул руками. — Да разве я бы кому позволил! Нет-нет, сэр, здесь никого не было рядом. Абсолютно никого! Даже воздух рукой разрубил. Малдер снова обернулся к дому. Над крышей летали и кричали какие-то птицы. Низкое серое небо натужно волокло тучи над холмом, и по дому ползла огромная уродливая тень. Наверное, летом и при ясной погоде дом выглядел вполне симпатично и даже мило, но сейчас его вид вызывал только желание поплотнее запахнуть пальто, сесть в машину и уехать поближе к цивилизации — туда, где есть горячие ванные, хорошее искусственное освещение и телефонная связь с миром. — Спасибо, мистер Сэмюель, — сказал Малдер. — Вы мне очень помогли. Только последний вопрос… Скажите, что вам известно о призраке? Здесь, в доме, говорили о нем? Те, кто жили здесь? Мадам Делоне и ее потомки? Дочь, внучка, правнучка? -Я ничего не знаю о призраке, сэр, — спокойно ответил управляющий, смерив Малдера холодным взглядом светлых глаз с ног до головы. — Ровным счетом ничего. Совсем. Если у вас больше нет вопросов, то позвольте распрощаться. Малдер протянул управляющему руку, но тот словно не заметил и сложил собственные руки на груди. — Всего хорошего, сэр. Если надумаете все-таки купить дом — приезжайте. — Непременно, — кивнул Малдер, развернулся и быстро пошел к машине. Между лопатками засвербило так, что захотелось чихнуть. Малдер остановился возле машины и обернулся. Шумел ветер, над домом носились вороны, мерзко и пронзительно каркая. Начал накрапывать дождь. На дорожке никого не было. Малдер завел машину, развернулся и поехал в сторону цивилизации.