Я за тобою следую тенью

*** ...В кафе при заправке он взял кофе, несколько сэндвичей и, заняв столик в углу, набрал номер Марка Буклейна, отца Энн. Тот взял трубку сразу. Представившись, Малдер сообщил, что расследует дело об убийстве в опере и подозревает, что было совершено покушение на Энн. Мистер Буклейн не был особенно рад звонку, но на вопросы отвечал, правда, односложно и с явной неохотой. — Сэр, не можете ли вы предположить, что могут быть люди, для которых выгодна смерть вашей дочери? — спросил Малдер. — Вы на меня намекаете, что ли? — усмехнулся Буклейн. — Доходов от продажи дома хватит в лучшем случае на собачью конуру. Кто купит такую развалюху? Получить такое наследство все равно, что добровольно разориться. — Нет, мистер Буклейн, я не подозреваю вас. Но возможно, вы все-таки что-то знаете? — Нет, сэр, я ничего такого не знаю. Малдер помедлил минуту и решил все-таки рискнуть. — Что вам известно о призраке, мистер Буклейн? В трубке на какое-то мгновение воцарилась тишина. — Откуда вам известно про него? — сухо и негромко спросил Буклейн. Малдер мысленно улыбнулся. Бинго. — У Энн создалось впечатление, что ее преследует призрак. Она никому не говорит об этом потому, что боится, что ее сочтут сумасшедшей. — Вы знаете, агент Малдер… Я вам вот что скажу. Никто не убедит меня в том, что это правда и что призрак существует. Я слышал про него от Джейн, моей жены… То есть матери Энн. Она упоминала пару раз о семейном призраке, но я думал, что это была шутка. — Энн сказала, что мать ей подробно не рассказывала. — Конечно же, нет. А смысл? Она сама в него не особенно верила. Так, пару раз упоминала. Считала бабкиными сказками. Собственно, все так считали. — Энн утверждает, что она вообще о нем почти не слышала. Как такое могло быть, если в семье это обсуждалось? — Не знаю, сэр, — нетерпеливо ответил Буклейн. — Может, она просто забыла. Но про эти сказки знали все, включая управляющего. Разбирайтесь сами с этим призраком. Я в него не верю. Малдер почувствовал себя гончей, взявшей след. Сверху уже успела потоптаться толпа народа, след тонкий, легкий, почти исчезнувший — но он есть. — Управляющий знал? — спросил он. — Разумеется. Он же старый как черт, он еще прабабку моей жены знал. — Мне управляющий ответил, что ничего не знает, — осторожно уточнил Малдер. — Возможно, сэр, вы им всем просто не нравитесь, — хмыкнул Буклейн. — Этот малый знает в доме каждый камень и каждую доску. — Вы хорошо его знаете? — Малдер задумался на мгновение. В памяти всплыло дело 1993 года о поджигателе Сесиле Лайвли. — Где я могу найти какой-либо документ с фотографией этого человека? — О Господи, да, я хорошо его знаю! — Буклейну явно надоела затянувшаяся беседа. — Я дам вам номер телефона агента по недвижимости, он там недалеко живет. У него среди прочих документов на дом есть копии документов прислуги, в том числе копия прав старикана. Пойдите и посмотрите, если вам не лень. — Спасибо, сэр, — поблагодарил Малдер, записал номер и отключился. Между лопатками чесалось до сих пор. *** — Да, агент Малдер, мистер Буклейн позвонил мне и сказал, что вы можете взглянуть на документы, — маленький и кругленький мистер Хайдек выложил на стол большую папку. — Пожалуйста. — Я так понимаю, что желающих приобрести этот дом немного? — спросил Малдер, быстро пролистывая бумаги. — Скорее их нет вообще, — вздохнул Хайдек. — Вислый экземпляр. Я говорил мистеру Буклейну, что продать его вряд ли удастся, даже если управляющего пристегнуть в качестве бесплатного приложения. — Это он? — спросил Малдер, протягивая листок с копией прав Сэмюэля Олдвиля мистеру Хайдеку. — Да, разумеется. Худенький, сутулый, ростом мне по плечо, темноглазый и ничего особого из себя не представляющий. Он, разумеется, — мистер Хайдек собрался вложить листок обратно в папку, но Малдер остановил его: — Могу я взять себе эту копию? Хайдек на секунду задумался, потом пожал плечами и протянул листок Малдеру: — Берите. В конце концов, у меня есть еще. Малдер вышел от агента по недвижимости и почти бегом бросился к машине. Сэмюель Олдвиль, человек с фотографии, не имел ничего общего с тем, кого он видел пару часов назад. *** Когда Малдер снова подъехал к дому, уже вечерело. Дом на холме выглядел темным и еще более заброшенным, чем днем. Малдер выбрался из машины и пошел вперед. Тишина стояла такая, что давило уши. Даже ветер стих и перестал пригибать деревья и ломать ветки. Птицы куда-то исчезли и перестали рвать воздух своими криками. Заброшенный сад был пустынен. Над склепом, стоявшим в окружении деревьев, сгустилась тень. Вокруг не было никого. Малдер пошел к дому, осторожно шагая по тропинке и прислушиваясь к каждому звуку. Но никаких иных звуков, кроме шороха его собственных шагов, не услышал. Он подошел к дому. Входная дверь была плотно заперта. Окна на первом этаже оказались задернуты портьерами. Малдер подергал дверную ручку, но она даже не поддалась. Раздумывая о том, как бы попасть внутрь, Малдер собрался было обойти дом вокруг, как вдруг услышал: — Не оборачивайтесь, агент Малдер. Голос был женским. Приятным, низким, звучным, хотя очень немолодым. Это был поставленный голос. Малдер напряженно прислушался. — Не оборачивайтесь, сэр, — торопливо повторил голос, когда Малдер все-таки попытался обернуться. — Если вы обернетесь, вы рискуете навсегда остаться здесь. — Кто вы? — спросил Малдер, чувствуя знакомый зуд между лопаток. В горле пересохло. — Я та, кого уже нет. Это не имеет значения. Вы ищете Сэмюеля? — Да, — ответил Малдер. — Мистера Сэмюэля Олдвиля. У меня есть его фотография — копия прав. Тот человек, которого я видел здесь сегодня, им не является. — Разумеется, не является, сэр, — раздался тихий грудной смешок. — Не пытайтесь найти того, кого вы видели. Ради вашего собственного блага вам с ним лучше больше не встречаться. — Но я должен узнать… — Сэмюель Олдвиль мертв, — быстро ответил голос. — Он мертв уже несколько месяцев. Но его тела вам не найти. Его давно растворила вода, он слился с землей, он навсегда покинул этот мир. Хотя, конечно, если вы придете сюда с вашими новомодными экспертами и перевернете здесь каждый камень, то в земле за склепом — там, где стоит вода — вы, возможно, и найдете какие-то останки. Не оборачивайтесь, агент Малдер! Если вам хоть немного дороги собственная жизнь и рассудок. — Кто вы? Вы здесь живете? Вы жена управляющего? Кто? — Неважно. Передайте Энн… Что все будет хорошо. Она просто должна вернуть то, что не ее. И он больше не тронет ее. Слышите, агент Малдер? Он вернется сюда и забудет про нее. — Что она должна вернуть? Кто вы??? — Малдер сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. — Прощайте, — сказал голос, и Малдер услышал за спиной тихий, еле уловимый шелест — словно кто-то легкими шагами уходил по тропинке прочь. — Кристина! — воскликнул он и обернулся. Вспышка света ударила его в лицо. *** Мокро и холодно. Это было первой мыслью, пришедшей ему в голову. Мокро и холодно. И страшно ломит все тело, словно он несколько часов провел, лежа в неудобной позе. Малдер приоткрыл глаза и понял, что действительно лежит на мокрой гравийной дорожке лицом вниз. Что идет дождь. Что уже совсем стемнело. Что совсем рядом — лужа глубиной по середину ступни. Прощай, пальто, прощай, пиджак. Впрочем, современные химчистки творят чудеса. Возможно — здравствуй, пневмония. А если бы он упал непосредственно в лужу, это было бы безо всяких «возможно». Но замерзшим Малдер себя не чувствовал. Безумный день завершился не менее безумно. Малдер осторожно сел. Пощупал голову — на лбу, над правой бровью, обнаружилась чувствительная шишка. Было бы неплохо приложить компресс и не садиться сегодня за руль, но рассчитывать на это не приходилось. Скалли осталась в Вашингтоне, и заменить его за рулем было некому. Нужно было возвращаться в Вашингтон и попытаться разобраться с тем, что Энн должна вернуть. Нужно рассказать ей об этом. Но самое главное — рассказать о том, что необходимо починить склеп. Не дело, когда между тем миром и этим проходной двор. *** Скалли смотрела в зеркало. То, что она там видела, было непривычным — обнаженные плечи, платье с легким темным блеском, длинные серьги. Скалли всматривалась в собственное лицо, пытаясь разглядеть на нем то, что увидел Леонард Беттс. Но она не видела ничего. Лицо как лицо. Ничего не изменилось. Пока ничего не изменилось. Можно сколько угодно бегать от правды — но куда убежишь от себя самой? Никуда. Я пойду в госпиталь, решила Скалли. Завтра же. Хватит. В квартире было очень тихо. Даже звуки собственных шагов казались далекими и глухими. Скалли медленно прошлась по комнатам, зашла в кухню. На столе лежал мобильный телефон и стояла сумочка. Пора. Дана протянула руку к телефону, взяла сумочку, вернулась к двери, набросила на плечи пальто и вышла из квартиры. *** Дэн. У него было приятное имя и приятная улыбка. Если все время видишь человека в белом лабораторном халате, а потом вдруг он предстает перед тобой в смокинге — испытываешь странное чувство нереальности. Дэн вел машину молча. Скалли с некоторым опасением ждала, что он начнет спрашивать ее о чем-то, что-то рассказывать — но он молчал и смотрел вперед, на дорогу. Когда молчание стало совсем неловким, Дана спросила: — Когда вы в последний раз были в театре, агент Пендрелл? — Можно просто Дэн… Я уже и сам не помню, — спокойно отозвался он, не отрывая взгляда от дороги. — Может быть, пару лет назад, мы ходили с сестрой. Но она вышла замуж и уехала в Южную Дакоту, и с тех пор я почти нигде не был. Да и времени мало. А вы? — Я тоже не помню, — отозвалась Дана. Она смотрела куда-то внутрь себя. В самом деле, когда она последний раз была в театре? Наверное, еще когда была жива Мелисса. А может, еще раньше. — Иногда работа становится слишком большой частью жизни, — кивнул Дэн. — Впрочем, каждый из нас знал, на что идет. — Да, конечно, — кивнула Дана. Он абсолютно прав. Слишком большая часть жизни. Но раньше ее это устраивало. Почему же сейчас ей стало так невыносимо тесно? — Даже сейчас, — усмехнулась она. — Если бы не убийство, я бы и еще лет десять в оперу не попала. — Да, — несколько помедлив, кивнул Дэн. — Если бы не убийство. Он явно хотел сказать что-то еще, но промолчал. Дана смотрела вперед, но почти не видела ни улиц, по которым они проезжали, ни прохожих, ничего — жизнь вдруг предстала перед ней чередой случайностей. Катится шарик по желобку, падает на рычаг, толкает игрушечную тележку на колесиках, деревянные человечки начинают бить по крошечной наковальне деревянными молоточками. Случайность? А шарик катится под уклон. И с каждой секундой — все быстрее и быстрее. И его не остановить. — Может, приоткрыть окно? — с некоторой тревогой спросил Дэн, обернувшись. Ему показалось, что Дана вдруг побледнела. — Нет, — быстро ответила она. — Все в порядке, спасибо, — и, секунду помедлив, добавила: — Дэн. … Раньше Дана просто не замечала его. Точнее сказать, не обращала внимания. Агент Пендрелл… Дэн всегда был подчеркнуто вежлив, корректен и проявлял искренний интерес к делам их отдела. Он практически ничем не выделялся среди остальных работников Бюро. Разве что… он всегда был искренне рад ее появлению — не заметить этого было невозможно. Но сейчас в памяти одна за другой всплывали мелочи, на первый взгляд, не имеющие значения. Взгляды, жесты, интонации, слова. Дана впервые смотрела на эксперта-криминалиста, агента Дэниэла Пендрелла совсем иначе. Дэн. Кто бы мог подумать. Он на мгновение обернулся и взглянул ей в глаза. — Думаю, что мы, безусловно, с пользой проведем время, — сказала Дана, и Дэн, чуть помедлив, кивнул. Выйдя из машины, он быстро обошел ее и подал руку распахнувшей дверцу Дане. *** Господин Доминго ждал их у пятой ложи. Рядом с ним стоял один из полицейских, приехавших еще утром. — Мы займем шестую ложу, — сказала Скалли, вынимая из сумочки удостоверение. — Но нам необходимо осмотреть пятую до начала спектакля. Полицейский хмурился, Доминго же был мрачнее тучи. Скалли и Пендрелл терпеливо ждали. — Мне все это не нравится, агент Скалли, — сказал Доминго, внимательно изучив оба удостоверения. — Агент Пендрелл. Я не отличаюсь суеверием… Ну, по крайней мере, я не настолько суеверен, как большинство членов труппы! Но тут даже я, честно сказать, просто боюсь. Если сегодняшний вечер пройдет без эксцессов… Да что там, если он хотя бы просто пройдет — я буду благодарить судьбу всю мою оставшуюся жизнь. Что вы хотите обнаружить? — Прежде всего, проследить судьбу мисочек с молоком, которые ставят ваши актеры, — сказала Скалли. — Мистика чаще всего на проверку объясняется самыми банальными причинами, а призраки могут оказаться очень даже материальны. Хотя мы располагаем данными, которые подтверждают скорее нематериальную версию. Господин Доминго тяжело вздохнул. — Посетителям, купившим билеты в шестую ложу, будут предоставлены лучшие места в партере. Так что шестая ложа свободна для вас. Я так понял, что наше присутствие вам не требуется? Офицер… — Доминго взглянул на стоявшего рядом полицейского. Тот вынул ключ и подал его Доминго. — Я даже не знаю, агент Скалли, что для нас лучше — чтобы это и впрямь оказался призрак, или чтобы это был банальный убийца с человеческим лицом, — Доминго отпер ложу и вручил ключ агенту Пендреллу. — Держите. Это мой экземпляр. Было бы неплохо, если бы мне его потом вернули. — С него уже снимали отпечатки пальцев? — спросил Пендрелл. — Да, те криминалисты, которые прибыли с первой вашей группой. Но кроме моих отпечатков, они ничего не нашли, поэтому оставили его мне. Я лично просил… Но они не разрешили. Но потом… Простите, сэр. Уже после снятия отпечатков ключ несколько часов валялся у меня на столе в кабинете. Я совсем забыл про него. Поэтому теперь мне его даже в руки не дают. Пендрелл нахмурился. Такое пренебрежение правилами было невыносимо для него. — Вам вообще не должны были отдавать его,— заметил он. — Вы его опять заберете? — голос у господина Доминго был предельно уставшим, уже почти равнодушным. — Нам придется, сэр, — ответил Пендрелл. — Ключ оставался без вашего внимания несколько часов, — кивнула Скалли. — Мы обязаны это сделать. Сэр, в партере, почти возле сцены… Да, вон там, во втором ряду, еще два наших агента, и на балконе еще два. В их задачу входит следить за сценой и за безопасностью актеров и зрителей. В холле осталось дежурить еще двое. Думаю, что все пройдет так, как положено. — Вы и вправду надеетесь его поймать? — с усмешкой спросил господин Доминго. — Не вижу смысла во всей этой затее. Если это призрак. — Возможно, у нас получится сделать какие-то выводы, сэр, — спокойно ответила Скалли. — Чтобы выяснить, призрак ли это. Офицер, вы находились возле этой ложи с самого утра? — Да, агент Скалли, как только мы прибыли. Возле пятой ложи был выставлен пост — сначала здесь находился сержант Квесли, а с часу дня — я. К ложе никто не подходил, внутрь никто не заходил. — Необходимо, чтобы со стороны коридора возле дверей никого не было, — сказала Скалли. — Вы должны следить за входом так, чтобы вас никто не видел. Доминго махнул рукой и ушел. Скалли вошла в ложу. Пендрелл — следом. *** Пятая ложа мало чем отличалась от остальных. Тяжелые портьеры, пыльные и немного затертые у пола. Ни ниш, ни потайных ходов в стенах, ни каких-либо других укрытий. Никакой возможности проникнуть внутрь, минуя дверь и необходимость раздобыть ключ от нее. В дальнем левом углу на полу обнаружилась миска со свежим молоком. На полу лежало несколько шоколадных конфет в золотистых обертках. Они прижимали к полу новую программку. — Молоко, — сказала Скалли. — Пустую миску из-под него утром отправили в лабораторию. Малдер уже осматривал эту ложу, но попросил, чтобы мы перед спектаклем осмотрели ее еще раз. Не зря попросил. У кого-то все-таки есть еще один ключ — а ведь все официально существующие ключи наши коллеги собрали еще утром. Пусть это все останется. Посмотрим, что будет дальше. Пендрелл кивнул: — Да, и отчет уже готов. Там было целое созвездие отпечатков, эту миску держала в руках минимум дюжина человек. Уже успели установить, кто был последним, и кто последним поставил ее сюда. Но теперь этого человека можно считать предпоследним. Хотя миска, понятное дело, другая. — И кто здесь самый суеверный? — поинтересовалась Скалли. — Некая Элизабет Беркли, — ответил Пендрелл. — Кто это? — Это девушка, с которой Энн Буклейн снимает квартиру, — задумчиво ответила Скалли. — Мне нужно будет найти ее. Сразу после окончания спектакля. Пендрелл пролистал программку. — Они обе в сегодняшнем составе, — сказал он. — Можно будет побеседовать с обеими. Не знаю, есть ли связь между суеверием мисс Беркли и всей этой историей, но именно ей было проще всего подкинуть записки мисс Буклейн. — С ней уже беседовали, — заметила Скалли. — Агент Вильямс говорил с ней еще утром. Но она ничего не сказала. Что она скрывает? И зачем? — Боится признаться в собственном суеверии? — Пендрелл вдруг наклонился и подобрал что-то, лежащее под креслом. — Смотрите. Он раскрыл ладонь. — Это блестка, — сказал Пендрелл. — Вероятно — с балетной пачки. — Но ложу тщательно обыскали, — задумчиво сказала Скалли. — Вывод может быть только один — она появилась здесь уже после обыска, — ответил Пендрелл. — Вопрос, каким образом и почему. *** Малдер вел машину, заставляя себя смотреть вперед — голова нестерпимо болела. Боль, распространяясь от шишки на лбу, охватила полголовы, таблетка обезболивающего не помогла. Он уже трижды набрал номер Энн Буклейн, но она не брала трубку. Малдер постарался сосредоточиться на вождении и посмотрел на часы. Сообразил, что Энн, скорее всего, уже готовится к вечернему выступлению, и трубку взять не может. Тогда он набрал номер Скалли. Она отозвалась не сразу. — Скалли? — Да, Малдер. Мы ждем начала, осталось всего несколько минут. — Скалли, как только сможешь, найди мисс Буклейн. Я не могу до нее дозвониться. Мне нужно как можно быстрее с ней поговорить. — Ты что-то нашел? — Полагаю, что да. Думаю, мы на самом деле имеем дело с Призраком. — Малдер, у нас пока нет доказательств. Аномалий, обнаруженных мною при вскрытии, недостаточно. — Ты можешь объяснить их чем-то другим? — Я не могу, — согласилась Скалли. — Рациональное объяснение пока отсутствует. Но ты сам прекрасно знаешь, что этого мало. Почему ты думаешь, что это Призрак? — Я их видел, Скалли. Семейный склеп несколько месяцев назад был поврежден при аварии водопровода, размыт водой. Повреждена могила прапрабабки Энн, той самой Кристины Делоне. Возможно, именно с этим связано появление Призрака — по времени совпадает с началом событий в Опере. Но есть и кое-что еще. Исчез управляющий. Я сообщил в местное отделение полиции, что в доме присутствует человек, который выдает себя за управляющего, но им не является. Они понятия об этом не имели, туда уже несколько месяцев никто не заезжал, хотя дом выставлен на продажу. — Погоди, Малдер. Кого ты видел? Кто выдает себя за управляющего? — Я не знаю, Скалли. Когда я вернулся, чтобы уточнить этот вопрос, я … Кажется, я видел Кристину Делоне. После этого я очнулся в луже на дорожке, ведущей к дому. С шишкой на лбу. Шишку могу предъявить, когда вернусь. — О господи, Малдер! С тобой все в порядке? — Я бы сказал, как всегда… Что там за шум? — Это музыка, Малдер. Музыканты настраивают инструменты. Скоро начнется опера. — Вероятно, я не только дальтоник, Скалли. Я слышу шум, а не музыку. — Малдер, когда ты вернешься? — обеспокоенно спросила Скалли. — Мне нужно еще несколько часов. Я перезвоню, — сказал Малдер и отключился. Скалли медленно положила телефон в сумочку и взглянула на Пендрелла. Он молча смотрел на сцену. — Агент Пендрелл… Нам нужно перейти в шестую ложу. До начала осталось несколько минут, — негромко сказала Скалли. — Да, разумеется, — ответил Пендрелл. … Они заняли свои места. Скалли аккуратно заперла дверь пятой ложи и убрала ключи в сумочку. — Что вы рассчитываете увидеть? — спросил Пендрелл. — Если мы будем находиться здесь, вряд ли он придет сюда, кто бы он ни был. Да еще и в партере агенты... — Если убийца человек, то, скорее всего, нет. — Вы верите в то, что он может быть не человеком? — Дэн повернул голову и взглянул на Скалли. … Они сидели рядом, в соседних креслах. Так близко друг к другу, что их плечи и локти соприкасались. Дана смотрела вперед, в партер, и нервно поглядывала на часы. Партер быстро наполнялся зрителями, слышалось шуршание дамских платьев, негромкая речь, звуки настраиваемых инструментов из оркестровой ямы. — Малдер… убежден в том, что это возможно, — ответила Дана и бросила взгляд на потолок. — Я не могу отрицать, что для этой убежденности есть основания. Дэн на мгновение прикрыл глаза. — И их не так мало, — продолжала Дана. — Результаты вскрытия убитого весьма нехарактерны для удушения человеком. Мы сталкивались однажды с подобным несколько лет назад, и тогда пришли к выводу, что это призрак. Вам это кажется невозможным, агент Пендрелл? Дана сказала это и прикусила язык. Он ведь просил называть его по имени. — Если все другие версии не позволяют сложить событие воедино, то почему же нет? И… возможно, будет лучше, если мы не будем обращаться друг к другу, как к агентам. Мы не знаем, кто может находиться в соседней ложе. — Да, пожалуй, — кивнула Дана. — Дэн. Тело убитого накопило большое количество статического электричества и патологически долго сохраняло повышенную температуру без каких бы то ни было причин. Он умер от удушения и травмы основания черепа. Его гортань, трахея и пищевод раздавлены и размозжены, шейные позвонки с первого по четвертый превращены в костяное крошево, спинной мозг раздавлен и смешан с костными осколками — при этом состояние мышц шеи, фасции и кожи практически не изменилось. Нет ни следов контакта с руками или удушающими материалами, ни поверхностных ссадин эпидермиса, ничего, кроме очень умеренного геморрагического пропитывания тканей, непосредственно прилежащих к травмированным органам. Человек при всем желании не сможет сотворить такое с внутренними органами шеи, не повредив внешних тканей. — Это необъяснимо, — кивнул Дэн. — По крайней мере, в рамках материального. Справа от Скалли раздался шорох, и оба агента тут же умолкли и насторожились. Но почти сразу услышали негромкий голос весьма пожилой дамы, дающей указания спутнице: — Шерон, ты бы не могла быть поаккуратнее, я сейчас могла зацепиться за что-нибудь платьем! Подай мне руку! И помоги сесть. Почему здесь такие неудобные кресла! Шэрон, мне нужен стакан воды. Только возвращайся сейчас же, а то я очень нервничаю, когда ты уходишь! — Да, бабушка, — послышался второй голос — молодой и приятный, — я принесу тебе воду. Не беспокойся. Послышались легкие шаги. Стукнула дверь. Пожилая дама в соседней седьмой ложе продолжала ворчать, но несколько тише — она усаживалась в кресло. Платье продолжало шуршать. Кресло скрипнуло. — Все в порядке, Дэн, — спокойно сказала Дана. — Ждем начала. Аге… Стив дал сигнал, что у них все штатно, — прошептала она, взглянув на агентов, сидящих в партере. Дэн кивнул. Их самих из партера почти не было видно — они сели в самой глубине ложи, в тени. Высокие спинки кресел заднего ряда не давали возможности взглянуть назад, и Дану это нервировало. Призрак призраком, а в сумочке у нее лежал не только носовой платок, а еще и табельное оружие. В соседней ложе снова послышался разговор и старческое брюзжание. Дана и Дэн переглянулись. — В соседних ложах очень высокая слышимость, — заметил шепотом Дэн. — Кто бы ни был ваш таинственный зритель, он должен обладать грацией кошки. Нам слышны звуки шагов молодой женщины в соседней ложе и то, как ее бабушка пьет воду из стакана. Речь слышна дословно. Раз никто ничего ни разу не слышал из этой ложи, то либо здесь никого не было, либо этот человек обладает навыками индейцев… — Либо не является человеком, — отозвалась Дана. — Мы успели собрать сведения о девушке из балетной труппы, которую зацепило падающей декорацией несколько месяцев назад. Ее предки по женской линии — французские эмигранты. Ее прапрабабка — певица той самой французской оперы. — Той самой? — изумленным шепотом воскликнул Дэн. — Да, — кивнула Дана. Она чуть дольше мгновения раздумывала о том, что официально Дэн не входит в состав группы расследования. Но с другой стороны, гриф секретности на это дело никто не накладывал, а Пендрелл — эксперт-криминалист ФБР. Который, как правило, и так все узнает, когда ему приносят вещдоки на экспертизу. — Да, той самой. Более того, ее имя — Кристина Делоне. Правда, пока не совсем понятно, что нам это дает, — добавила Дана. — Но вероятность того, что это все-таки призрак, увеличивает? — Возможно. Но тот призрак не ревновал Кристину настолько, чтобы совершить убийство. — Откуда вам это известно? — спросил Дэн. — Вы не можете знать, что именно он чувствовал. Вы знаете только то, что написал Леру. Но как это было на самом деле, не знает никто. — Включая Леру? — улыбнулась Дана. — Начиная с него. То, что вам известно о возможных мотивах убийства — пока что только ваше подозрение. — Особенно если учесть, что пока у нас, по сути, нет подозреваемого, — кивнула Дана. — Начинается. Дэн кивнул. Пожилая леди в соседней ложе возилась, беспрестанно что-то требовала у своей спутницы, шуршала платьем. — Начинается, — негромко сказал Дэн. Агент Вильямс из партера оглянулся на ложу и подал условный знак, что все штатно. *** … Возможно, в каких-то иных обстоятельствах он бы совсем иначе отнесся к возможности увидеть знаменитую постановку и услышать великолепное сопрано Маргарет Дибье. Но сейчас Дэн не мог сосредоточиться ни на голосе примы, ни на музыке, ни на событиях на сцене. Он уже успел слегка пожалеть о том, что влез в эту авантюру с оперой — по многим причинам. Агент Вильямс, правда, только обрадовался присутствию эксперта — он более чем скептически отнесся к гипотезе о призраке и был бы только рад ее развенчанию, а эксперт-криминалист, несомненно, будет способствовать этому (с точки зрения Вильямса). Зазвучала музыка. Она росла, набирала темп, гремела под сводами Национальной Вашингтонской оперы, и в этих аккордах слышалось и торжество, и тревога, и страсть, и пронзительная, болезненная, немыслимая… Да. Дэн глубоко вздохнул, но Дана, кажется, не только не заметила этого, а вообще забыла о его существовании. События развивались, на сцене все шло своим чередом, в пятой ложе стояла тишина, и даже пожилая дама в седьмой ложе прекратила беспрестанное бормотание и перестала шуршать платьем. Прима была великолепна, балетные девочки двигались синхронно и легко, словно ничего не весили, но Дэн почти не видел и не слышал этого. Дана смотрела на сцену, не отрываясь. Главным для нее сейчас опять было расследование, и было наивно предполагать, что присутствие Дэни Пендрелла заставит ее забыть об этом. Ну что ж… Зато у него впереди почти два часа, и ее обнаженное плечо почти касается его плеча, и ее профиль так близко, что это кажется почти невозможным. Пусть. Пусть агенты в партере, Призраки и пожилые леди за стенкой и Малдер по телефону. Пусть. Жаль только, что мыслями она совсем не здесь. И в это мгновение она обернулась и взглянула ему в глаза. В который раз за сегодняшний день. Дэн оказался застигнут этим взглядом врасплох. Возможно, его собственный взгляд был слишком откровенен. Возможно, на его скулах вспыхнула краска — как и многие рыжие, он краснел легко и по куда меньшим поводам. Возможно, было и что-то еще, неуловимое и странное. — Дэн? — негромко спросила она, и Дэн понял, что теперь она знает. И тогда он коснулся ладонью ее руки, а потом, когда она не отняла ее — осторожно поцеловал тонкие пальцы. Музыка нарастала, накатывала торжественным аданте, гремела повсюду, захватывая пространство, а его сердце колотилось вдвое быстрее, словно отбивая стаккато, и он чувствовал, как на самом деле мучительна эта близость — близость, у которой не будет продолжения, у которой нет шансов даже мгновение взаимности, и понимал, что больше не сможет скрыть то, что вырвалось сейчас наружу. Что теперь это уже не остановить, не вернуть назад, не сделать вид, что ничего не происходит. Он просто сидел, прижимая к губам ее пальцы, и думал только об одном — чтобы она не отняла руки еще мгновение. Еще одно. И еще. И она не отнимала. До тех пор, пока в ее сумочке не вздрогнул и не задрожал телефон, поставленный на виброзвонок. Дэн молча выпустил ее руку. Дана вынула из сумочки телефон и поднялась, чтобы выйти в коридор. — Да, Малдер, — услышал Дэн ее тихий шепот, и по его губам скользнула горькая усмешка. Мир неизменен. И уже совсем скоро наступит антракт. А потом останется один час. Один-единственный час. И в это мгновение в пятой ложе послышался шорох. *** — Скалли, это я. Я еще не в Вашингтоне, — услышала Скалли торопливый голос Малдера. — Ты где? — В опере. В шестой ложе. Караулю нашего призрака, — ответила Скалли. — Пока никого и ничего. Энн Буклейн на сцене. — Я не мог дозвониться до нее. Если сможешь, постарайся найти ее сразу после. Сразу, Скалли! Или лучше в антракте. Мне нужно обыскать ее квартиру, я не знаю, смогу ли я получить разрешение на обыск, поэтому было бы куда проще, если бы я сделал это с согласия девушек. — Что ты хочешь найти? — Не знаю. Если мне все это не привиделось, то не исключено, что Энн что-то взяла из дома. Что-то, имеющее отношение к ее прапрабабке. Найди ее, Скалли, и перезвони мне сразу же — я хочу с ней поговорить как можно быстрее. — Хорошо. Малдер… — Что? Как только я доберусь до Вашингтона, я поеду к ним домой. — Нет, ничего, — ответила Скалли. В телефонной трубке еще раздавались быстрые пронзительные гудки, когда Скалли подняла голову и увидела, что дверь в пятую ложу слегка приоткрыта и покачивается на сквозняке. *** — Ему отсюда никуда не деться, — прошептал Пендрелл, когда полицейский знаком предложил немедленно обыскать ложу.— Если он там. Забраться в ложу снаружи невозможно. По крайней мере, незамеченным. — Кто входил туда? — шепотом спросила Скалли. — Никого не было, мэм, — убежденно ответил полицейский. — Я не отлучался ни на минуту. Никто не проходил ни сюда, ни отсюда. Там никого нет. Я мог бы поклясться… — Будьте осторожнее с клятвами, офицер, — порекомендовала Скалли. — И было бы неплохо, если бы никто не заметил, что здесь что-то происходит. — Я пойду вперед, — полицейский шагнул к двери. — Прикройте. Скалли кивнула. Но эти предосторожности не понадобились. В крохотном пространстве ложи действительно было негде спрятаться. Ни за портьерами, ни под креслами. Ложа была пуста. — Смотрите, — негромко произнес Пендрелл. Миска в углу, в которой час назад было молоко, опустела. Ни конфет, ни программки больше не было. Но из-под края миски выглядывало что-то белое. Скалли нагнулась, вынула из сумочки бумажный платок, сдвинула миску и осторожно взяла за край листок бумаги. На нем неуверенным, неровным почерком крупно было написано: «Не нужно было вмешиваться». Раздался заключительный музыкальный аккорд, и из зала донеслись овации, шум голосов и аплодисменты. Теперь для того, чтобы быть услышанными, пришлось бы кричать. — Сюда никто не заходил, — убежденно сказал несколько побледневший от волнения полицейский. Это был довольно молодой юноша, и он опасался, что ему могут не поверить и решить, что он отлучался со своего поста. — Мэм, никто. — Да, разумеется, — Скалли убрала записку в пакетик для вещественных доказательств и протянула Пендреллу: — Вы можете сказать что-нибудь об этом? Пендрелл вгляделся в кривоватые карандашные буквы. — Я не графолог, — напомнил он. — Я успел прочесть только его предварительное заключение. Он собирался закончить его завтра утром. На тот момент он успел установить, что записки были написаны двумя разными людьми. Один почерк определен как принадлежащий человеку более молодому, второй — человеку старше шестидесяти лет. Этот почерк такой же, как принадлежащий второму. — Офицер, — Скалли обернулась к полицейскому. — Оставайтесь здесь. Мне нужно срочно найти одну из танцовщиц. Ни в коем случае не покидайте ложу. Дэн… Пожалуйста, останьтесь в шестой ложе, — ее голос стал вдруг чуть виноватым. — Я боюсь, что если я приду с … не одна, Энн просто откажется разговаривать. Пендрелл кивнул: — Все в порядке. *** Скалии вдруг почувствовала, что ей стало трудно дышать, и присела в коридоре на стоящую у стены скамейку. Закрыла глаза, прислушалась к себе, со страхом ожидая, что вот-вот пробежит по верхней губе горячая соленая струйка. Но ничего не было, только сердце колотилось где-то у горла. Нужно остановиться, чтобы осознать то, что случилось. Остановиться. Она вечно куда-то спешит — вслед за Малдером или без него, не в этом суть. А в том, что каждый из нас до поры времени живет так, словно он вечен. Словно у него впереди годы, и их число бесконечно, как число звезд на чернильно-бархатном небе теплой южной ночью. И все можно отложить на потом — я это еще успею, еще смогу, у меня еще есть время… Время… Время. А она словно наткнулась лбом с разбегу на толстую прозрачную стену. По лицу течет кровь, и времени больше нет, потому что за стеной — бездна. И времени осталось совсем немного на то, чтобы что-то успеть. …Она и раньше смутно подозревала, что в том, что агент Пендрелл всегда лично встречает ее в дверях лаборатории, кроется не просто вежливость и профессиональный интерес. Но предпочитала делать вид, что ничего не замечает, и надеялась, что постепенно это пройдет — потому что ни перспектив, ни шансов, ни надежд у него не было и быть не могло. И он всегда достаточно хорошо маскировал свои чувства. Но сегодня… Она убеждала себя, что не нужно было, не следовало, было неправильно делать то, что она сделала. Нельзя поощрять человека, зная, что его надежды бесперспективны. Особенно тогда, когда интуитивно чувствуешь, что у твоей собственной жизненной лестницы впереди осталось всего несколько ступенек. И некому помочь. Некого попросить о помощи. … Ей казалось, что у нее нет права остановить Малдера, несущегося на всех парах к одному ему ведомой цели — его цель слишком велика, слишком важна, его путь неизменен и прямолинеен, и она не имеет права отяготить его и остановить. Потому что он, разумеется, не сможет не остановиться. И тогда его путь останется непройденным. А это неправильно. Отчетливое ощущение пропасти под ногами сбило ее мысли, вывернуло наизнанку чувства и зашвырнуло в холодный океан странного, глухого одиночества, в котором рядом не было ни Малдера, ни кого-то еще, кто мог протянуть ей руку, чтобы она просто почувствовала себя живой. И вот теперь она увидела эту руку. Протянутую ей обаятельным рыжим Дэниелом Пендреллом, влюбленным в нее по уши. И вдруг ей показалось, что иногда правильным может оказаться решение просто плыть по течению — туда, куда несет река, и с той скоростью, с которой это происходит. Не сопротивляться судьбе — просто плыть. Возможно, река вынесет на отмель, и тогда… Скалли глубоко вздохнула, поднялась и пошла искать Энн Буклейн. Что бы ни происходило, она не может не выполнять своих обязательств. *** Когда я очнулся, все стало иначе. Кристин не было. Я не слышал ее, не видел и не ощущал. Я всегда был ней — мы были вместе целую вечность, мы никогда не расставались — ни на день, ни на одно мгновение. Она знала, кто я, она скрывала меня ото всех. Она привезла меня с собой. Она знала, что я люблю ее, и она знала, что не должна любить никого, кроме меня. Она знала, что у нее нет другого выхода. Я любил ее. Я любил ее так, как не мог любить никто до меня и как никто не сможет любить после меня. И мы остались вместе навсегда — тогда, когда она ушла из того мира, грубого, материального, вещественного, глухого в мой. Тонкий, прозрачный и наполненный звуками и смыслом. Она взяла меня с собой — или я взял ее с собой, я не знаю, как правильнее. Мы взяли с собой друг друга. Мы провели вместе почти целую вечность, и я знал, что все ее дочери тоже принадлежат мне. Ведь в каждой из них отражается она — Кристин, словно в бесконечной веренице зеркал. Но они оставались там, в том мире, плотном, тяжелом, и пока Кристин была со мной, они были мне безразличны. Или почти безразличны. В каждой из них была сама Кристин. В каждой. Я не мог дать ей то, что мог дать ей любой мужчина из ее мира — я не мог дать ей ребенка, и это было единственным, что приблизило ее однажды к тому миру — настолько, что у нее появилась дочь. Кристин была в ней, была ее частью, и соответственно, ее частью был я. Их было несколько. Несколько поколений. Они были другими — каждая из них отличалась от Кристин все больше и больше, каждая из них все меньше и меньше была ею. Но все равно так или иначе Кристин была в каждой из них. И вот однажды я проснулся один. Я чувствовал, что она рядом, но где — я не мог понять. Я не мог найти ее, не мог почувствовать, я словно бродил в глухом лесу. Она была где-то рядом. Я должен был найти ее. Но я словно ослеп. Я будто не видел ее, будто бродил с повязкой на глазах, пытаясь поймать ее руками. Я пытался стать таким, чтобы меня видели, я был готов уничтожить того, кто попытался мне помешать. Он был хранителем дома, где мы с Кристин покоились до поры — но это не понадобилось. Он сам оступился, рухнул в воду и ударился головой о камень. И не поднялся больше. Я наблюдал за ним, понимая, что смогу занять его место — так у меня будет больше шансов понять, где мне искать Кристин. Все равно я бы ничем не смог помочь ему. И я занял его место. Но это не помогло мне. Прежде чем я смог осознать и понять, где мне искать Кристин, я почувствовал, как меня увлекают далеко отсюда. Я метался между этим далеко и домом, где должна была быть Кристин. Ее не было там, где она была всегда, и это повергло меня в растерянность и отчаяние. Я должен был быть там, где она. Она должна была быть там, где был я. Мы полагали, что у нас впереди Вечность. Когда-то я не отдал ее. Все полагали, что я отступился. Даже она сама думала так какое-то время. Но это было не так. Я не отступаюсь никогда. И никогда не отпускаю. Даже если это сожжет меня дотла. Даже если это сожжет дотла кого-то еще. И она поняла это. И взяла меня с собой. Если бы она не сделал этого, она бы не прожила до следующей луны. И мы были вместе, и она носила меня у самого сердца. Но теперь все стало иначе. Кто-то унес то, в чем заключалась мое средоточение. И боль разлуки разрывала меня на части. Но я нашел ее. Она снова стала юной, она носила другое имя, она больше не пела — но это была она. И она будет моей снова, хотя пока еще она не понимает этого. И больше я не отпущу ее никуда. Я возьму ее сюда, к себе — такой, какая она сейчас. Я не стану ждать еще семьдесят лет. Это слишком долго. Невыносимо долго. *** Энн стояла в стороне от остальных. Ее щеки пылали, в глазах стояли слезы, и она закусила губу, чтобы не разрыдаться. Она только что выслушала весьма нелицеприятные вещи о том, как она танцевала сегодня и о том, что ее присутствие в труппе висит на волоске. Она не возражала и не спорила. И не только потому, что возражать и спорить с господином Доминго было бесполезно — она сама знала, что она сегодня не в форме. Она чувствовала взгляд. Взгляд преследовал ее, куда бы она ни пошла, что бы ни делала, она не могла скрыться от него нигде — ни в гримерке, ни в дамской комнате, ни на сцене. Ей казалось, что взгляд обнажает ее, выворачивает наизнанку, препарирует душу, заставляет думать и делать то, что ей не хотелось делать и думать. Это было невыносимо, и хотелось убежать, скрыться, исчезнуть, но она не могла придумать, куда ей скрыться — не было укрытия, не было места, где она не чувствовала бы взгляда. — Джен, — позвала она одну из девушек, которая неподалеку меняла туфли. — Да? Сейчас, — она завязала последнюю ленту. — Энн, что с тобой? — Джен, мне плохо, — Энн говорила с трудом. — У меня острая головная боль. И давление упало. В глазах все темное, я почти ничего не вижу. И тошнит. Мне придется обратиться в клинику. И, наверное, уходить из труппы. Если дело пойдет и дальше так, я просто не смогу работать. Энн не лгала — все было именно так. — Энн? Может быть, тебе нужен врач? — Да, возможно, — Энн кивнула. — Я не смогу доработать второе отделение. Я знаю, что после этого Доминго выгонит меня с волчьим билетом, но, видимо, не судьба. — До конца антракта еще пятнадцать минут. Может, тебе просто стоит немного полежать, и тебе станет лучше? — Нет, Джен. Я пойду. Хотя… Если я не вернусь к началу второго отделения… Джен кивнула. — У меня в шкафчике, в сумочке, есть аспирин. Я шкафчик не закрываю. Возьми таблетку, может, тебе станет легче? — Боюсь, аспирин мне не поможет. Спасибо. … Энн с трудом добралась до комнаты, в которой жила последние дни, и ничком упала на скамейку. Как-то в одно мгновение закончились силы, и ее затрясло, словно в лихорадке. Таблетка Джен не помогла — она застряла в горле сухим комком, и Энн долго пила воду, чтобы проглотить ее. …Она постоянно чувствовала спиной взгляд. Между лопаток свербило так, словно там ползала муха. От этого ноги сводило судорогой — даже если она просто вставала на пуанты, мышцы голени скручивало почти до крика. Энн поднялась и стала торопливо переодеваться. Швырнула в угол балетные туфли, стянула пачку, вытряхнула из волос шпильки, торопливо натянула джинсы и джемпер, нашла свой рюкзак, стала запихивать в него вещи — почти не глядя. Она не знала, как она выберется из здания, но у нее оставалась еще неопробованная возможность выйти через подвал. — Энн? — услышала она из-за двери голос, который уже слышала сегодня. — Энн, с вами все в порядке? Энн, это агент Скалли. Энн открыла дверь. Она не сразу узнала ее — слишком разителен был контраст между строгим костюмом, в котором агент Скалли была утром, и вечерним платьем, в котором она была сейчас. — Мне сказали, что вам стало плохо, — агент Скалли была обеспокоена. — Я врач, и если вам требуется… — Нет, — быстро ответила Энн. — Мне уже лучше. Но я пойду домой. Я не могу больше находиться здесь, агент Скалли. Если я останусь, случится что-то страшное. — Почему вы так думаете? — Не знаю. Но он следит за мной. Это совершенно точно. Я чувствую его, чувствую его взгляд, он словно все время стоит у меня за спиной… Я не знаю, как, но я должна уйти отсюда. — Энн, послушайте, — агент Скалли поискала глазами, куда сесть, и опустилась на пуфик у стены. — Мой напарник, агент Малдер, звонил мне — он был в доме, принадлежавшем вашей семье. — Я знаю. Он брал у меня адрес, — кивнула Энн. — Да. Вы знаете, что склеп пострадал при аварии водопровода? — Да, конечно. Его надо чинить, но на это нет денег, — вздохнула Энн. — Отец обещал немного помочь, но это не решит проблему. Я не в состоянии обеспечивать дом одна. — Вы были там, когда произошла авария? — спросила агент Скалли. — Да, мне сообщил управляющий, и я приехала, — кивнула Энн. — Пострадала могила прапрабабушки. Устранить саму аварию средств хватило, а на починку склепа нет. — Энн, сосредоточьтесь, пожалуйста. Постарайтесь вспомнить: вы брали что-то из дома в тот раз? Когда приехали из-за аварии? Энн задумалась. Вспомнила, как бродила по комнатам — пыльным и пустым, среди мебели, укрытой серыми чехлами. Прикасалась к старым стенам, помнившим прошлое ее семьи, трогала ящики с игрушками в детской, так и не решившись открыть ни один из них. Как стояла возле мольберта матери, замотанного в полиэтилен — на мольберте остался неоконченный пейзаж. Энн не смогла вспомнить, что на нем, а из-за пленки было плохо видно. Энн словно наяву видела, как идет по мокрым от дождя дорожкам в саду, как разговаривает с управляющим, отчитывающимся о починке водопровода, как наблюдает за рабочими в ярко-оранжевых робах, возящихся с трубами и откачивающих воду. … Стены склепа были холодными и тусклыми. Но здесь было тихо и спокойно — так, как может быть спокойно только в склепе. Вода из прорвавшегося водопровода подмыла стену снаружи, и у склепа обвалился дальний правый угол, немного повредив могилу прабабушки. Энн тогда только вздохнула, подсчитывая в уме, во сколько обойдется восстановление и понимая, что денег на это нет. Потом она поднялась в комнату прапрабабушки и долго сидела на жестком гобеленовом диванчике. Диванчик был пузат и неудобен, продавленные пружины упирались в спину, но легко держали птичий вес Энн. Энн смотрела в потолок и думала о чем-то странном: о партере, полном зрителей, об огромных букетах темно-багровых роз, о многочисленных поклонниках, о простуде, грозящей фиаско, о странных записках… Только сейчас ей пришло в голову, что мысль о простуде, грозящей фиаско, не могла быть ее собственной мыслью — ведь ее голос не имел к ее выступлениям или невыступлениям отношения. Что она сделала тогда? Энн зажмурилась, пытаясь вспомнить. Она перебирала вещи. Прабабушки и прапрабабушки. Шкатулки, альбомы, старинные фотографии. Поражалась красоте Кристины Делоне — в шкатулке лежал дагерротип, почти не пострадавший от времени. Кристина — худенькая молодая женщина, совсем не похожая на оперную диву, с красиво уложенными светлыми волосами, с бриллиантовыми серьгами в ушах. Длинная изящная шея, хрупкие руки, большие темные глаза. Энн тогда подняла глаза к зеркалу, висевшему напротив дивана, на котором она разбирала содержимое шкатулки, и поразилась внезапному сходству. Только голос… только голос отличал ее от Кристины Делоне. Как странно тасуется колода — ни мать, ни бабка Энн не были похожи на Кристину, и вот внезапно гены опять сложились в нужной последовательности. И тут Энн поняла, что сложила дагерротип в свой рюкзак — в память о прапрабабке. — Да, — Энн резко открыла глаза, так что агент Скалли, кажется, даже вздрогнула. — Я взяла… Взяла портрет моей прапрабабушки. Он лежал у нее в шкатулке. — Где теперь этот портрет, Энн? — спросила агент Скалли. — Постарайтесь вспомнить, это может оказаться очень важно. — Я… Я не помню, — прошептала Энн, и губы у нее дрогнули. — Я привезла его тогда… И куда-то сунула. Не помню, куда. Я правда не помню, агент Скалли! Поначалу мне казалось это… ну, я была так похожа на нее на самом деле… Внешне. По крайней мере, на той фотографии. Но мне было страшно смотреть на этот снимок, от него словно холодом несло, и я убрала его куда-то. Неужели это все из-за него? — Мы пока не можем этого сказать, Энн. Но дагерротип необходимо найти. Может ли агент Малдер обыскать вашу квартиру? — Да, если это нужно. Вот, возьмите, — Энн пошарила в кармане рюкзака. — Это ключ. Запасной, у меня есть еще один и два ключа у Лиз. — Энн, вы хотите уйти? — спросила агент Скалли. — Не знаю. Если получится. Я не знаю, агент Скалли, верите ли вы в него, — горячо зашептала Энн, зажмурившись и закрыв руками уши, — но я даже не верю — я знаю, что это правда. Я слышу его! Он все время стоит за моей спиной. Все время! — Энн, было бы лучше, если бы вы оставались в своей квартире, — сказала агент Скалли. — Мне кажется, здесь для вас небезопасно. Если хотите, я сообщу руководителю труппы, что это было наше требование. Энн подняла голову. — Это… Я была бы очень вам благодарна, — она шмыгнула носом. — Я не хотела бы покидать труппу… Если бы это было возможно. Спасибо! Когда за агентом Скалли закрылась дверь, Энн осталась в тишине. Ей вдруг показалось, что стены комнаты сжались, придвинулись к ней, словно собираясь раздавить ее, и зеркало надвинулась, подступив к самым ногам. — Ты здесь? — хрипло спросила Энн, и голос ее пресекся. — Да, моя дорогая, моя прекрасная, моя драгоценная, — услышала она глубокий, властный, бархатный голос.— Моя Кристин. Я здесь. Я с тобой. — Кто ты? — прошептала Энн, отступая назад и упираясь спиной в стену. — Ты знаешь, кто я. — Нет, — крикнула Энн. — Нет! Я не знаю, кто ты!!! Не знаю! Не трогай меня, отпусти меня! Не… Зеркало потемнело, в нем появилась глубина, отражение Энн растворилось, исчезло, и Энн увидела длинный темный коридор. И услышала шаги. Мягкие, спокойные шаги — так ходит по паркету кошка. Они становились все громче и громче. Они становились ближе. Энн бросилась к двери и ухватилась за ручку, но ручка не шелохнулась. Энн сползла по стене, чувствуя, как сердце колотится у самого горла, и закрыла глаза. Последнее, что она почувствовала — это руки, подхватившие ее и перетащившие через тяжелую бронзовую раму. *** Дэн просидел весь антракт в ложе, никуда не выходя. Он смотрел на пустую сцену, на зрителей в партере, но звуки человеческой речи и прочей суеты слились для него в пустой шум, отодвинулись и сделались далекими и ничего не значащими. Ему казалось, что вокруг него растет пустота — в которой нет ничего. Ни звуков, ни цвета, ни даже воздуха. … Дана вернулась за минуту до окончания антракта и опустилась в кресло. — Офицер занял место возле двери в пятую ложу, — негромко сказала она. — Если он заметит что-то странное, он позовет нас. Сразу после окончания второго акта ложа будет обследована. Но честно признаться, я не думаю, что это что-нибудь даст. — Энн что-нибудь вспомнила? — спросил Дэн. — Да, — кивнула Дана. — Она вспомнила. И теперь в нашу задачу входит найти то, о чем она вспомнила. — В пятой ложе тишина, — сказал Дэн. — Ни шорохов, ни шагов. Вообще получается странно — из пятой ложи сцену видно плохо. А Энн ведь балерина, а не оперная певица, которую можно хоть из подвала слушать. — Да, мы думали об этом. У Призрака своя логика, — ответила Дана. — Если это призрак, конечно. — Это может быть и банальный убийца, который просто воспользовался легендой о призраке и странными событиями, которые начали здесь твориться, — сказал Дэн. — Потому что почерков было два. — Да, — кивнула Дана. — Подождем результатов экспертизы… Дэн умолк. Вновь зазвучала музыка. Они молча слушали, и второй акт летел к финалу так, словно его влекла неведомая сила. Музыка подхватывала, словно гигантская волна, и несла за собой. Дэн слушал — и слышал, наверное, вовсе не то, что хотел сказать автор. Музыка заполнила собой ту пустоту, которую он ощутил совсем недавно. Но теперь она была тревожной и навязчивой, и чем ближе был конец, тем тревожнее она звучала, и на мгновение ему в лицо словно пахнуло холодом. …Он почувствовал себя словно упавшим навзничь, правое плечо обожгло, перехватило дыхание — и он замер на полувдохе. — Дэн? — спросила Дана, испугавшись его внезапного молчания и слегка побледневшего лица. Дэн вздрогнул, прогоняя видение. А потом повернулся к ней и тихо, едва слышно в гремевшей музыке, произнес: — Я… Но прозвучавший громовой аккорд поглотил следующие два его слова, словно прибой, с силой ударивший в гранитный берег, а когда музыка схлынула, стихла, обнажив сверкающую гальку, Дана услышала: — …Спасибо. — За что? — тихо спросила Дана. Она не услышала, что сказал Дэн, но догадалась. — За то, что вы здесь. За то, что здесь я. Он хотел сказать что-то еще, но тут раздался шорох портьер, и они услышали: — Агент Скалли… агент…эээ, простите, не помню вашу фамилию… кое-что случилось. Одна из девушек-балерин найдена с тяжелой травмой черепа. Она без сознания, мы вызвали Службу Спасения. -Энн, — Дана вскочила с кресла. — Нет, — господин Доминго тяжело вздохнул. — Вы же передали мне, что отправили ее домой, ее нет в театре. Это не она. Это Элизабет Беркли. *** Элизабет Беркли увезли в госпиталь. — Лиз не появилась к началу второго акта, — Хлоя, одна из балерин, рассказывала агенту Вильямсу, что произошло. — Ее пошли искать — помощник режиссера и один из рабочих сцены. Думали, может, она в дамской комнате или еще где-то. Фрэнки… То есть Фрэнк Адамс ее нашел. В гримерке. На нее упало зеркало! Само зеркало разбилось, и углом рамы ей расшибло голову. — Агент Скалли, — агент Вильямс быстро отметил что-то в блокноте. — Это дело нравится мне все меньше. Агенты из моего отдела уже осмотрели гримерку, не нашли ровным счетом ничего, кроме кучи отпечатков всех, кого только возможно. У зеркала оказалось расшатанным крепление. В этой гримерке было большое старое зеркало, прикрепленное за верхний край к стене. — Но ведь эта гримерка не ее? — уточнила Скалли. — Да, это гримерка примы. Ее уже допрашивают, благо, выступление закончилось. — Записок больше не было? — Была. Вот она, — агент Вильямс вынул из кармана фрака маленький полиэтиленовый пакетик, в котором лежал кусок бумаги. «Не стойте у меня на пути», — прочитала Скалли. — Причем тут эта девушка? — спросила она. — Понятия не имею, — устало вздохнул Вильямс. — При всем уважении, агент Скалли, не верю я в призраков. Искать нужно человека, который явно преследует свои цели и пользуется тем, что народ тут до чертиков суеверен. Мы хотим допросить Адамса. Как только из госпиталя сообщат, что мисс Беркли способна к контакту, ее допросят. Где мисс Буклейн? — В театре ее нет, — сообщил один из агентов. — Мы только что обшарили все от крыши до подвала. — Она собиралась идти домой, — сказала Скалли. — Ей стало плохо во время выступления. — Ее тоже необходимо допросить еще раз, — сказал агент Вильямс. — Агент Малдер собирался ехать к ней, чтобы… В общем, это будет сделано, — сказала Скалли. — Я попробую сейчас созвониться с ней. — Скажите, чтобы она не покидала свою квартиру… Да. Что случилось, агент Дойл? — агент Вильямс поднес к уху резко зазвонивший телефон. — Почерк похож на один из двух, — сказала Скалли. — Но это невооруженным взглядом. Любопытно, что скажет графолог. — Не уверен, но боюсь, что ваша задача опять усложнилась, — покачал головой Пендрелл. — Это не один из двух почерков. Даже я вижу, что это подделка под один из них. Агент Вильямс протолкался сквозь шумную толпу. — Агент Скалли, — негромко сказал он, отведя ее в сторону. — Еще одно тело. На этот раз именно тело. Роберт Чэпвел, заместитель директора по финансовым вопросам, найден в подсобном помещении звукооператорской. Задушен проводом, их там валяется сколько душе угодно. Сейчас будем проводить осмотр, потом поедем на совещание в Бюро. Вы можете связаться с агентом Малдером? — Да, разумеется, — Скалли ошеломленно кивнула. — Агент Вильямс… — Записка была. Дойл продиктовал мне ее содержимое. То же самое, что у мисс Беркли — «Не стойте у меня на пути». Бедновато у убийцы с фантазией. Но мы приобщили к делу. То, что убит замдиректора по финансовым вопросам, наводит на очевидные мысли. — Вы полагаете, что все остальные убийства могут оказаться совершенными с целью заметания следов? — Именно. Не исключено, что ключевое убийство — это убийство Чэпвела, а остальное только декорации вместе со всей этой мутью про Призрака. Буду удивлен, если мы не найдем здесь финансовых махинаций. Хотя всякое может быть… Тут же театр, агент Скалли! Они тут тень на стене увидят и в обморок падают, а уж начни им про призрака Оперы втирать, они только обрадуются, как дети Санта Клаусу. Вопрос только, кто режиссер этого спектакля. Не думаю, что вам есть смысл продолжать ваше расследование, — агент Вильямс доброжелательно относился к агентам специального отдела, но внутренне был убежден, что «всему и всегда есть банальное объяснение». — Пока продолжим, — не согласилась Скалли. — Надеюсь, к утру у нас уже будет больше информации. — Я на это рассчитываю, — агент Вильямс бросил взгляд на часы. — Всю информацию, которую найдет агент Малдер, приобщите к делу. Я собираюсь осмотреть помещение звукорежиссера. Вы идете с нами? — Да, — Скалли вынула телефон. — Через две минуты. Когда Вильямс отошел, она обернулась к Пендреллу. — Простите, — несколько смущенно сказала она. — Все вышло очень сумбурно… Наверное, когда вы собирались в оперу, вы не планировали ловить убийц и призраков. — Я тоже агент ФБР, — Пендрелл философски улыбнулся. — Я не удивлен. Но… -Да? — Я был бы очень рад, если… Когда это дело будет закончено… Мы можем сходить куда-нибудь еще. — Спасибо, — улыбнулась Скалли. — Я буду рада. *** Утро следующего дня началось с совещания по делу «Призрака Оперы», как его негласно прозвали в Бюро. Некоторые сотрудники ехидно посмеивались по этому поводу — еще бы, Призрак ловит Призрака. Кто кого поймает? — Привет, — Малдер, пробираясь между рядами стульев, добрался до Скалли и сел рядом. — Привет. Ты вчера так и не позвонил. Ты смог что-нибудь найти? — Я там даже не был, — шепотом ответил Малдер. — Когда я забрал у тебя ключ, Вильямс сказал мне, что они будут получать ордер на обыск, и чтобы я не вздумал лезть поперек его отдела. Это не добавило мне энтузиазма, тем более сейчас, сама понимаешь. Я приехал на квартиру около половины двенадцатого ночи и звонил минут пять, чтобы удостовериться, что там никого нет. Или дождаться ответа. Думал, что консьерж меня просто спустит с лестницы. Но тут к двери подошла Энн и заспанным голосом сказала, что все в порядке, что никакого призрака нет, и уж теперь все точно знают, в чем дело и что она хочет спать. — Ничего не понимаю, — прошептала Скалли. — Мы же с ней обо всем договорились. Она ведь сама дала ключ! — И я не понимаю, особенно если учесть, что вчера утром она утверждала, что не может покинуть театр, и я лично убедился, что так оно и есть. Но она не захотела открыть дверь, а с учетом того, что дело за нами не закреплено — мы на положении консультантов, и предупреждения Вильямса я не рискнул проникнуть в квартиру вопреки ее разрешению. — Скиннер будет поражен твоему благоразумию, — усмехнулась Скалли. — Мне хватило тех шишек, что я получил у них в доме, план выполнен на неделю вперед. А если бы я влез поперек Вильямса, то мы бы получили в лучшем случае отстранение от дела. Главное, что она выбралась из театра, жива и здорова — это был совершенно точно ее голос. Я порекомендовал ей никуда не уходить из дома, потому что, скорее всего, ее будут допрашивать в связи с покушением на убийство Лиз Беркли. Она сказала, что ни шагу не сделает из квартиры. Думаю, что их квартиру обыщут сегодня же, и мне необходимо там быть. — Ты рассчитываешь найти дагерротип? — Скалли еще понизила голос, так как агент Вильямс начал доклад. — Да. Надеюсь, что он цел. Если бы не Вильямс с его предупреждением, я бы нашел его вчера. Надеюсь, что она его не уничтожит… — … Сообщу результаты расследования, результаты экспертизы и наши выводы, — агент Вильямс раскрыл папку. — Как вам известно, было совершено два убийства, одно покушение на убийство, закончившееся тяжелой травмой черепа, и возможно, еще несколько попыток покушения. Не исключено, что последние являются просто совпадением. Так же было найдено несколько записок, подброшенным членам труппы и руководства театра за последние шесть месяцев. Графологическая экспертиза установила, что автором всех записок является один человек… — Один? — изумленным шепотом воскликнула Скалли. — Хотя часть записок написана специально измененным почерком. Но доказательств достаточно. Кроме того, найдено нечто большее — мотив. Собственно говоря, мы уже знаем, кто убийца, и дело будет завершено в ближайшие часы. Малдер нервно сжал кулаки и стиснул челюсти так, что на скулах заиграли желваки. — Убийцей Джо Флавела и Роберта Чэпвела является Фрэнк Адамс. Причиной явились банальные финансовые махинации, которые проворачивал Чэпвел вместе с Адамсом. Флавел принимал в них участие, и скорее всего, потребовал увеличения своей доли под угрозой выдачи их делишек руководству, прежде всего господину Доминго, и полиции. За что и был убит. Подозреваем, что Адамс испугался, что Чэпвел прикончит его самого, и оказался быстрее. Мисс Беркли, скорее всего, просто видела Адамса или узнала что-либо, что говорило о его причастности к убийствам. Все остальное — записочки и прочее — антураж с целью запутать следствие. Доказательств у нас достаточно. Адамс уже арестован. То, что он убил Чэпвела, сомнений не вызывает. — Он признал себя виновным? — спросил Малдер. Агент Вильямс недовольно повел плечом: — Фактически да. Доказательства убийства Чэпвела очевидны, вплоть до отпечатков, там ему не отвертеться, агент Малдер. Убийство Флавела он категорически отрицает, как и покушение на мисс Беркли. — Агент Вильямс, но как вы объясните прочие события? — спросил Малдер. — Падения декораций и записки начались значительно раньше, больше чем шесть месяцев назад. Неужели Адамс запланировал убийство так давно? — Агент Малдер, — агент Вильямс вздохнул. — Не исключено, что запланировал. Но даже если нет, это уже не имеет значения. Мы ищем прежде всего убийцу, а не автора театральных шуточек. Надеюсь, это ясно. Адамса сейчас допрашивают, дело можно считать закрытым, доказательств хватит на три судебных процесса, наши ребята сейчас занимаются финансовой документацией. Когда Флавел несколько дней назад подходил к господину Доминго, он, несомненно, планировал выдать ему своих сообщников. Возможно, хотел припугнуть их своим разговором с Доминго. Ну и добился результата. Вчера днем Чэпвел и Адамс, вероятно, повздорили — есть свидетель, видевший, как они уходили вдвоем. Судя по следам, найденным в помещении звукорежиссера, там была драка. Возможно, Адамс не планировал убийства Чэпвела заранее, и именно поэтому осталась такое количество следов. Полагаю, что каждый из них боялся, что другой сдаст его руководству и полиции, а сам останется чистеньким. Поначалу мы подозревали, что Флавела, возможно, убил Чэпвел, а его самого убил Адамс, превысив пределы самообороны, но теперь думаю, что вряд ли. Потому что появилась информация, что Адамс собирался покинуть город — возможно, планировал скрыться с деньгами. Так что устранить сообщников, свалив все дело на фантастического призрака, было вполне в его интересах. В общем, специальный отдел может быть свободен, — агент Вильямс кивнул Малдеру и Скалли. — Но… — Малдер хотел сказать что-то еще, но Вильямс отрицательно замотал головой. — Я бы хотел получить копию заключения графологической экспертизы и остальных документов, — сказал Малдер. — Надеюсь, нет причин, по которым это не было бы возможно? — Ради бога, если вам больше нечем заняться, агент Малдер, — кивнул Вильямс. — Агенты Тилмен, Роупер и Норман, останьтесь, остальные свободны. Агенты стали подниматься со своих мест, расставлять стулья к стенам, суетой напоминания со стороны потревоженный улей. Малдер и Скалли оставались на своих местах, словно опасаясь быть смытыми этим людским круговоротом. Агент Вильямс, судя по всему, почти сразу же забыл об агентах специального отдела. — Почему Адамс признался в убийстве Чэпвела и с пеной у рта отрицает виновность в убийстве Флавела, если доказательства неоспоримы? — гневно прошептал Малдер. — И нет никаких объяснений запискам и событиям, случившимся до убийства Флавела. Подобные убийства не планируют настолько загодя — если Флавел начать их шантажировать полгода назад, его убили бы раньше. Ждать полгода опасно — шантажист может и проговориться. Так что предположение, что Адамс начал за полгода готовить почву для убийства Флавела выглядит, по меньшей мере, сомнительно. И если он тщательно полгода продумывал антураж под Призрака и готовил замаскированное под него убийство, почему он тогда так быстро и без нормального заметания следов убил Чэпвела? И так глупо попался, наоставляв следов, словно первоклашка? Все шито белыми нитками. Им просто хочется побыстрее закрыть дело. — Ты забываешь еще одно, — негромко сказала Скалли. — Пойдем отсюда, здесь слишком шумно… И душно. — Что? — Малдер следом за Скалли зашел в лифт и нажал кнопку цокольного этажа. — Повреждения на теле Флавела. Меня не удивляет, что Адамс отрицает свою причастность. Не часто встречаются люди, способные удавить противника, не повредив кожу, — сказала Скалли. — Спасибо, что веришь в меня, — с искренней благодарностью ответил Малдер. — Но увидишь, этому феномену тоже найдут объяснение. Вильямс вообще буркнул, что если бы не «ваши дурацкие записки», дело бы передали полицейскому управлению и не морочили голову ФБР. Нужно поднять дело Говарда Грейвса. — Ты думаешь, это поможет? — Есть некоторый шанс. Да, вполне вероятно, что Адамс убил Чэпвела. Если там у них такие железобетонные доказательства. Возможно, что именно он попытался убить и мисс Беркли, потому что она видела его. Но я не верю в то, что он убил Флавела. Я поговорю с ним сам, — Малдер открыл дверь кабинета, быстрым шагом подошел к картотеке и принялся копаться в ящике с литерой «Г». Скалли села в кресло и задумчиво смотрела, как Малдер ожесточенно роется в картотеке. Зазвонил внутренний телефон, и Скалли взяла трубку. Выслушав, сказала: — Да, сэр, конечно. — Скиннер? — спросил Малдер. Он нашел дело Грейвса и задвинул ящик. — Да. Он сказал, что расследование считается завершенным — для нашего отдела точно. Адамс убил Чэпвела. Найдены доказательства финансовых махинаций, которыми руководил Чэпвел, плюс Адамс наследил так, что доказательства мог собрать восьмилетний бойскаут с завязанными глазами. Малдер присел на край стола. Он стиснул губы так, что они побелели. — Это все? — сухо спросил он. — Нет. Мисс Беркли прооперировали ночью, внутренние повреждения мозга минимальны. Официально ее будут допрашивать сегодня, если позволят врачи, но она уже сообщила охраннику, что на нее напал именно Адамс. Она шла из дамской комнаты и увидела, как он выходил из помещения звукорежиссеров. — Это не является доказательством его вины, — пожал плечами Малдер. — Не являлось бы, если бы он не напал на нее, — возразила Скалли. — Как они объясняют травмы Энн Буклейн? И вообще все, что происходило до того, как убили Флавела? — Никак, — ответила Скалли. Она машинально переставляла предметы на столе Малдера. — Случайностью, не имеющей отношения к делу. Убийства объяснены, убийца найден, вероятность того, что убийцей является кто-то другой — нулевая. — Но Призрак… — Малдер… Ты же понимаешь, что даже для Скиннера версия о Призраке с самого начала выглядела сомнительной. Тем более — для остальных. — Скалли! Но Призрак есть. Я был в доме Энн, я сам видел его! — Малдер! — Скалли, стараясь быть терпеливой, стиснула ручки кресла. — Это не доказательство. — А шея Флавела? А безосновательно падающие декорации? А записки? — Малдер несколько раз прошел по кабинету туда-сюда, потом вернулся к столу, испытывая острое желание отпинать корзину для бумаг, воображая ее головой агента Вильямса. — Малдер… — Что? Что Малдер? Скажи, ты-то мне веришь? — Малдер, — снова вздохнула Скалли и в это мгновение почувствовала, как засаднило в носоглотке. — Я убеждена в том, что видела я. Я убеждена в наличии странных повреждений на теле Флавела. Я видела записки. Я слышала рассказ Энн Буклейн, но у меня нет пока никаких доказательств, что это правда. Я видела до начала спектакля молоко в миске, а в антракте его там не было — хотя в ложу никто не заходил и никто не выходил оттуда. На миске две дюжины отпечатков, но никто из труппы не бесплотен и не невидим, чтобы проскользнуть мимо полицейского незамеченным. Малдер повернулся к Скалли и негромко спросил, глядя прямо ей в глаза: — Ты мне веришь? Скажи, ты веришь в то, что я видел Призрака? Там, возле склепа? Скалли смотрела на него. — Малдер, я верю в то, что ты говоришь правду. Я верю в то, что ты считаешь, что видел его. — Но в том, что я видел именно призрак, ты не уверена, — закончил Малдер. Скалли поняла, что еще мгновение — и из левой ноздри побежит кровь. — Объективных доказательств этому нет, — сказала она негромко, стараясь держать голову ровно. — Ты не веришь мне, — горько произнес Малдер, швырнул на стол папку с делом Грейвса и отвернулся. — Нет! Это не так, — воспользовавшись тем, что Малдер не смотрит на нее, Скалли быстро вытащила из кармана пиджака бумажный носовой платок и приложила к носу. — Я верю, что ты видел то, о чем говоришь. — Но ты не веришь, что это Призрак, который прибыл с Кристиной Делоне из Франции больше семидесяти лет назад, — буркнул Малдер. — Ладно. Я думаю, что смогу это доказать. Нам нужно вернуться в дом и еще раз осмотреть склеп. Еще несколько дней назад она бы только кивнула и отправилась за дорожной сумкой. Но сегодня… Кровь драла носоглотку, а в горле стоял соленый привкус. — Малдер, — торопливо ответила Скалли, быстро промокая кровь и пряча платок в руке, — прости, я не смогу с тобой поехать. Малдер изумленно обернулся к ней. На его лице было такое искреннее удивление, что Скалли стало больно. — Ты все-таки мне не веришь, — сказал он негромко. — Жаль. Я не думал, что… — Нет, — быстро ответила Скалли. — Дело не в этом. Совсем не в этом. Я… Зазвонил ее мобильный телефон, и Скалли нажала на кнопку приема. — Это агент Пендрелл, — услышала она. — Я не стал звонить по внутреннему телефону… Я насчет экспертизы графолога. В заключении, которое было представлено, сказано, что записки написаны одним человеком. — Да, я вас слушаю, — ответила Скалли. — Человек там действительно был один, — торопливо произнес агент Пендрелл. — Но записки, написанные до появления в деле Флавела, написаны не Адамсом. Одна из записок написана скорее всего самим Джо Флавелом, одна-единственная. Из тех, что появлялись первыми и были адресованы Энн Буклейн. Адамс очень старался, чтобы то, что написал он, было похоже на найденное ранее. И оно похоже. Но графолог на словах сказал, что только похоже, — слово «только» Пендрелл произнес с особым нажимом. — У остальных записок два автора. Но про первого он добавил следующее: «такое впечатление, что рука, которая держала перо, совершенно бесплотна, а перо ходило само по себе». Но он не стал вносить это в заключение, поскольку не мог этого доказать. Он назвал это «ощущением». Он просил передать это вам — без протокола. — Спасибо, агент Пендрелл, — ответила Скалли. — Я узнал, что арестовали Адамса, — добавил агент Пендрелл. — И что Чэпвела и Флавела убил он. Дело закрыто? — Точно известно только то, что он убил Чэпвела. Скажем так, расследование завершено, — ответила Скалли. — По крайней мере, та его часть, что касается убийств. Спасибо за информацию, агент Пендрелл. Пендрелл помедлил, словно хотел сказать еще что-то, но потом ответил: — Не за что. Скалли отключила телефон. — Графолог, проводивший экспертизу, подозревает, что у записок два автора, — сказала она, глядя на Малдера снизу вверх, — не считая одной записки, написанной , видимо, Джо Флавелом, но не может этого доказать. Про одного из авторов — вторым является Адамс — он сказал, что «такое впечатление, что рука, которая держала перо, совершенно бесплотна, а перо ходило само по себе». Адамс писал свои записки так, чтобы они были похожи на записки, найденные ранее. Графолог попросил агента Пендрелла сообщить нам эту информацию. Малдер, сунув руки в карманы, покачался с пятки на носок и обратно. — Очень хорошо, — сказал он. — Так ты едешь со мной? — Нет, — быстро ответила Скалли. — Прости. Сегодня суббота, и у меня… Все равно дело считается законченным, Малдер. Наши находки ничего не изменят. — С каких пор ты стала так быстро опускать руки? — Я не опускаю, Малдер. Но у меня действительно планы, которые я не могу отменить. — Какие планы? Это было мучительно. Но сказать правду не поворачивался язык. — Я не могу сказать, Малдер. — Да, я понимаю. Не все в твоей жизни из-за меня, да? — Малдер подошел к двери и сорвал с крючка плащ. — Я поехал к мисс Буклейн, искать дагерротип, а потом в их дом. Если найду что-то важное — сообщу. Увидимся в понедельник. — Малдер, — Скалли закусила губу. Дверь захлопнулась, и удар показался Скалли оглушающим. Нет, нельзя. Он бросит все и останется здесь. И потеряет возможность найти то, что ищет. — До понедельника, — прошептала Скалли и разжала руку над мусорной корзиной. Испачканный кровью бумажный носовой платок бесшумно упал на кучу мятой бумаги и прочего мусора.