Я за тобою следую тенью

*** Энн очнулась в темноте и тишине. Пространство вокруг нее словно сгустилось и стало осязаемым и плотным — но в нем ничего не было. Энн казалось, что она находится под водой — иногда снятся такие сны. В которых с трудом двигаешься, словно на руках и ногах гири, а воздух похож на плотную пористую резину. Энн села и долго всматривалась в темно-серую мглу. Встать она побоялась и попыталась ползком двигаться туда, где, как ей показалось, было на пару фотонов светлее. — Зачем ты уходишь? — услышала она где-то позади теплый, бархатный голос. Энн замерла. Сердце у нее в груди колотилось смертельно испуганным воробьем. — Я хочу обратно, — прошептала она. — Отпусти меня! — Ты снова стала моей, — услышала она голос. Теперь он был ближе — за спиной. — Я не могу отпустить тебя. Ты не Энн. Ты Кристин. Ты принадлежишь мне. В прошлый раз я совершил ошибку, отпустив тебя, и мне пришлось исправлять ее. Но это все в прошлом. Теперь прошлое вернулось, и я не совершу этой ошибки снова. — Я не Кристин! Мое имя — Энн! Оставь меня! Отпусти меня, пожалуйста, — зашептала Энн, не смея обернуться. — Нет. Ты — Кристин. Я люблю тебя. Ты принадлежишь мне и только мне, — голос теперь был прямо за плечом, и Энн казалось, что она слышит чье-то горячее дыхание на шее. — Пожалуйста, отпусти меня, — Энн зажмурилась. — Я не Кристин! Кристин давно умерла! — Нет, — голос шептал прямо ей в ухо. — Кристин жива. Она живет в тебе. Энн почувствовала, как чьи-то ладони расстегивают на ней шерстяную кофту, почувствовала бесплотные губы на своих губах и закричала, пытаясь оттолкнуть от себя пустоту, а потом все вокруг слилось в единый круговорот темноты, и она потеряла сознание. *** Малдер позвонил в квартиру, которую снимали Энн Буклейн и Лиз Беркли. Подождал несколько минут, но никто к двери не подошел. — Мисс Буклейн, — Малдер позвонил еще раз. — Это агент Малдер! Ему никто не ответил. Малдер вынул из кармана ключ. Расследование ведь считается завершенным. Так что он просто по просьбе мисс Буклейн произведет осмотр ее квартиры, чтобы разыскать пропавшую фотографию любимой прапрабабушки. Да, именно так. И наплевать, что этой отговорке не поверили бы и люди, знающие Малдера куда хуже, чем заместитель директора ФБР Скиннер. Малдер оглянулся в сторону лестницы, потом осторожно вставил ключ в замок и повернул. Дверь открылась совершенно бесшумно — ни стука, ни скрипа. Малдер сделал шаг в неосвещенную прихожую и услышал шорох собственных ботинок по полу, выложенному шершавой керамической плиткой. Тишина была мертвой. В такой тишине нет места звукам кошачьих шагов, шелесту портьер под легким сквозняком, поскрипыванию оконной рамы, треску остывающих углей в камине. В такой тишине нет места ничему. Даже человеку. Особенно человеку. Тишина, казалось, превращала бытие в бесплодную пустоту, словно высасывая из мира все, чем он был заполнен — краски, запахи, звуки. Такую тишину, пожалуй, можно услышать только в вакууме Глубокого Космоса. Малдер слышал стук собственного сердца так, словно совсем рядом били в набат. Уши заложило, словно он летел на высоте двадцати тысяч футов, а не ожидал неизвестно чего на чужой лестничной клетке. Малдер сделал еще шаг. Щелкнул выключателем, но свет не зажегся. Малдер щелкнул еще несколько раз, но это не помогло. Тогда он вынул фонарик, зажег. Луч таял в темноте, словно падал в черную дыру. Малдер стоял обеими ногами в прямоугольнике падающего из коридора света. Для того, чтобы сделать еще один шаг, требовалось всего лишь мгновение, минимальное усилие мышц, всего пара электрических импульсов, посланных по нейронной сети. Но это было невыносимо трудно. В горле пересохло. Язык наждаком царапал небо. В тишине по-прежнему не было ни звука. Малдер сделал глубокий вдох, словно собираясь нырять на десяток метров, и шагнул вперед. Потом еще раз. Он пробирался ощупью, скорее угадывая, чем видя или чувствуя, куда идет. Вот прихожая закончилась, дальше небольшая гостиная с кухней-нишей — Малдер больно ударился бедром об угол стола и что-то зацепил локтем — возможно, холодильник. Кажется, здесь не было даже кислорода. К горлу подступило удушье. Добравшись до окна, Малдер дернул в стороны портьеры, потом фрамугу, и ему стало легче. Какое-то время он стоял, уткнувшись лбом в стекло, и дышал, закрыв глаза. Потом поднял голову. Небо над Вашингтоном окрасилось в розовато-оранжевые тона, с севера на город наползали низкие тучи. Под ними пробивались лучи закатного солнца. Окна квартиры выходили на запад, и на стене, противоположной окну, лучи высветили яркое оранжево-розовое пятно. Малдер осмотрелся. Справа от входа в комнату была ниша, ведущая в кухню, дальше — стена с окном. В стене напротив входа Малдер увидел две двери, очевидно, ведущие в спальни девушек. Между дверей он увидел зеркало — большое, до потолка, и шириной не менее полутора метров. Непосредственно перед зеркалом был установлен балетный станок. На стене, противоположной окну, висели картинки, постеры и фотографии, в том числе портреты мисс Буклейн и мисс Беркли, фотографии со спектаклей, календарики с котятами и лошадьми, рекламные проспекты фильмов, плакаты с изображениями рок-групп и много чего еще. Почти посередине этого бумажного паноптикума, наполовину прикрытый постером с голым торсом Фредди Меркьюри, висел дагерротип. Немыслимо четкий, в бронзовой рамке, покрывшейся патиной на углах. С дагерротипа на Малдера смотрела Энн Буклейн. Нет, конечно же, это была не она — но молодая женщина была очень на нее похожа. Несомненно, именно об этом снимке говорила Скалли. Сейчас снимок ярко освещало вечернее солнце, и Кристина Делоне казалась живой. Встревоженной, напряженной и живой. Она держала на коленях букет крупных темных роз. Вся ее фигурка казалась натянутой, словно струна. Можно было подумать, что Кристина только что обернулась и теперь боится сделать это снова. Словно кто-то стоит у нее за спиной. Малдер подошел ближе. Присмотрелся. Да, конечно, это могло быть дефектом съемки. Малдер не слишком разбирался в технике фотографирования тех времен, но знал, что для дагерротипов — а это был именно дагерротип, хотя в начале века уже существовал и другой способ изготовления фотоснимков — было типично использование длительной выдержки. Все что угодно может оказаться на таком снимке. Но слабая дымка на заднем фоне напоминала не что угодно. Она была похожа на мужскую фигуру во фрачном костюме. Малдер снял дагерротип, висевший на коротком красном шнурке. Бронзовая рамка оказалась удивительно тяжелой. Малдер перевернул снимок. Обратная сторона дагерротипа была закрыта куском плотного картона, пожелтевшего от времени. Малдер прощупал снимок, но не смог понять, есть ли что-то внутри — между картонкой и собственно снимком. Тогда и очень осторожно надрезал карманным ножом картон по периметру рамки. Отложил в сторону и присвистнул. Между картонкой и дагерротипом места почти не было. Но его хватило на три предмета — засушенную до плоского состояния темно-багровую махровую розу, локон светлых волос, перевязанный тонкой полуистлевшей лентой, и небольшой кусок мрамора, похожий на плоскую неровную каплю. На мраморе было что-то нацарапано, но при отвратительном освещении Малдер ничего не мог разобрать. Мрамор был до того ледяной, что жег руки. Необходимо было срочно найти Энн. Малдер вытащил телефон и набрал ее номер. На звонок никто не отвечал. Но после пятого гудка в трубке Малдер понял, что слышит звук телефонного звонка, раздающийся из огромного зеркала, в котором еще мгновение назад он не видел ничего, кроме собственного смутного отражения, едва различимого в сумерках и полумраке квартиры. *** … Своего отражения Малдер не увидел. За рамой начиналась густая, плотная, почти осязаемая темнота. У самого края рамы в багровом свете заката Малдер увидел каменный пол, выложенный большими квадратными плитами. Это был коридор — длинный, с высоким потолком, со стрельчатыми окнами по правую руку. В окнах было черно, словно вокруг коридора была коробка, обитая изнутри черным бархатом. Никогда, ни в какую ночь не бывает такой черноты. Из коридора тянуло льдом. Казалось, там, за чернотой, как минимум сердце Антарктиды. Хотя, возможно, это было просто дорогой на ту сторону… И именно оттуда, из этой ледяной черноты он слышал переливчатую трель телефона Энн Буклейн. Выбора не было. Малдер перешагнул бронзовую раму. Он нашел Энн недалеко от входа — по его ощущениям, ярдах в десяти. Ее шерстяная кофта и тонкая блузка были расстегнуты, длинные светлые пряди волос рассыпались по каменным плитам. Телефон продолжал настойчиво звонить, и Малдер понял, что звук раздается из рюкзака Энн. Кто бы тут ни был, Призрак или кто-то еще, но его явно отпугнул звук. Малдер набросил на плечо лямку рюкзака, подхватил Энн на руки и пошел назад. Девушка оказалась предсказуемо легкой, но они продвигались вперед так медленно, словно к ногам Малдера кто-то прицепил тяжеленные гири. — Оставь ее мне! — загремело ему вслед. — Оставь ее! Она моя! Моя! В голосе были угроза и отчаяние. Такое отчаяние, что Малдер чуть не оглянулся, но интуитивно понял, что делать этого нельзя. И отвечать голосу тоже не стоит. — Оставь ее! — голос стал тише. Он теперь почти умолял, почти просил, но Малдер упрямо шел вперед, хотя каждый шаг давался ему труднее предыдущего. Телефон продолжал звонить — с каждой трелью все пронзительнее и тревожней. — Оставь! — вновь загремело у него за спиной. — Оставь! — прошуршало на несколько шагов ближе. Словно кто-то легкий шел за ними, не отставая. — Я люблю ее! Она моя! — яростный шепот почти за спиной заставил Малдера сделать последний отчаянный рывок и вывалиться вместе с Энн на зеленый вытертый ковролин в ее гостиной. Раздался характерный звук раздавленной техники, и телефон умолк навсегда. Настенные часы пробили пять, и Малдеру показалось, что он слышит гулкое эхо в глубине каменного коридора. — Энн, с вами все в порядке? — Малдер наскоро поправил на ней одежду и слегка похлопал девушку по щекам. Она вздрогнула и в первое мгновение с силой оттолкнула его, но потом увидела, что перед ней человек из плоти и крови, и крепко схватила его за руку. — Господи, это вы… Где он? — Остался там, — Малдер кивнул в сторону зеркала. — Нам лучше уйти отсюда. Если получится. Я был здесь несколько часов назад, вы подошли к двери и сказали, что все в порядке! — с упреком воскликнул он. — Нет, — всхлипнула Энн. — Я не подходила. Я не знаю, как он это устроил. — Вставайте, — Малдер рывком поднял ее с пола. — Кто это? Он показал Энн снимок. — Это моя прапрабабушка, — всхлипывая и лихорадочно роясь в рюкзаке в поисках платка, ответила Энн. — Кристина Делоне. Это тот самый снимок. Он хранился дома… Там. Я забрала его тогда… Когда случилась авария. Просто увидела его в комнате прабабушки. И забрала… Зачем он вам? Агент Скалли говорила мне… Но я не понимаю… — Едем, мисс Буклейн, — Малдер развернул ее к выходу. — Наденьте что-нибудь потеплее и едем. Этот снимок нужно вернуть вашей прапрабабке. — Почему он отпустил меня? — Энн стиснула воротник блузки на горле, вспомнила ледяные губы и руки и разрыдалась. — Что он сделал с вами? — напряженно спросил Малдер, мысленно готовый проклясть Призрака и сжечь дагерротип к чертовой матери. — Ни…ничего, он только…только прикасался ко мне, — прошептала Энн. — Но если бы не вы… — Его почему-то спугнул телефон, — Малдер помог ей одеться. — Вам повезло. Застегивайте куртку и едем, — Малдер подтолкнул ее к двери. — Куда? — пролепетала Энн. — Хотя мне все равно, куда, лишь бы подальше отсюда… Я ведь не выходила из театра, агент Малдер. Он уволок меня через зеркало. А потом я очутилась здесь. — Мы едем на ваше семейное кладбище. И чем скорее мы до него доберемся, тем лучше, — сказал Малдер, выходя из квартиры следом за Энн и закрывая за собой дверь. *** В машине ей стало лучше. Малдер гнал по шоссе на максимальной скорости, с беспокойством поглядывая на часы. Солнце уже село — зимний день короток, а хотелось успеть все закончить еще сегодня и вернуться в Вашингтон. Ощущение неправильности, неловкости, чего-то, что было сделано не так, не отпускало его. Необходимо вернуться в Вашингтон как можно скорее. С каждой оставшейся позади милей в нем росло беспокойство. Несомненно, что-то случилось. Не стоило так уезжать. Когда машина затормозила у ворот, на часах было двадцать минут девятого. Малдер вышел из машины, запахнул плотнее пальто и подал руку Энн. — Пойдемте. Ничему не удивляйтесь, — предупредил он. Энн попыталась улыбнуться в ответ: вышло криво. В саду было темно. К вечеру температура упала, и лужи на дорожке подернулись тонкой коркой льда. Черные стволы деревьев терялись в темноте, высоко в ветвях шумел ветер, скрипя ветками, словно старыми костями. Малдеру пришлось взять Энн под локоть — она с трудом держалась на ногах и подскальзывалась на обледенелой дорожке. — Господи, до чего тут пусто и тоскливо, — прошептала она. — И холодно. Я не хотела сюда возвращаться. Это не мой дом, я не чувствую его своим. — Возьмите, — Малдер вынул дагерротип из внутреннего кармана пальто. — Вы знаете, что это за кусок мрамора? И роза? Локон наверняка принадлежит вашей прапрабабке. — Роза тоже принадлежит ей. Если я не ошибаюсь, это одна из тех, что подарил ей Призрак. На фотографии у нее в руках розы, вы видели? Наверное, это как раз они. — Я видел на фотографии не только розы, — негромко сказал Малдер. Порыв ледяного ветра ударил им в лицо, тревожно загудел в ветвях деревьев, швырнул в них сухим, колким, редким снегом с вкраплениями ледяных игл. Казалось, ни дом, ни сад не хотят никого видеть. — А кусок мрамора? — Малдер сошел с тропинки и направился в сторону склепа. Энн шла за ним. — Не знаю, — ответила она и провела пальцем по мраморному обломку. — Но там, где я была… Там везде был такой мрамор. Точно такой же. Малдер кивнул. — Все правильно. Когда вы забрали дагерротип, он пошел за вами. Вы очень похожи на Кристину. Сходство очевидно. Вероятно, оно не только внешнее. — Что нужно сделать, чтобы он оставил меня в покое? — взмолилась Энн и ойкнула, запнувшись об обломок ветки. — Мы пришли, — сказал Малдер. — Там, внутри — могила вашей прапрабабки. Несколько камней осыпались из-за оползня, который возник из-за прорыва водопровода. В результате там появилась дыра, которой достаточно, чтобы просунуть дагерротип. — Зачем? — Чтобы Призрак воссоединился с той, которую он любит. Энн, я разговаривал с ней. Она просила, чтобы вы сделали это. Думаю, что именно кусок мрамора в дагерротипе держит Призрака, скорее всего, он действительно взят в том самом парижском театре. Кристина Делоне привезла Призрака с собой в Штаты, отломив кусок мрамора от его обиталища. Призраки — по крайней мере, если верить легендам — не могут покидать место своего обитания. Но как оказалось, можно взять с собой само место, — Малдер легонько подтолкнул Энн в спину. — Идите, Энн. Не бойтесь. Мне кажется, вы сами должны это сделать. Ветер внезапно стих, и в саду наступила тишина. Деревья застыли, будто вдруг уснули — или просто остановилось время? Малдер даже перестал чувствовать холод. Ему было немного жаль, что никаких доказательств существования Призрака не останется. Да, наверное, можно было взять этот мраморный обломок и разобрать его на молекулы, исследовать вдоль и поперек. Наверняка удалось бы найти отклонения, необъяснимые обычным образом. Но зачем? Вильямсу это не нужно. Он не поверит в Призрака, даже если Малдер притащит последнего на поводке. Вильямс раскрыл дело, нашел убийцу, а то, что Призрак на самом деле был — его мало интересует. Разве что доказательная база по телу Флавела… Черт. Малдер сунул замерзшие руки в карманы и поднял воротник пальто. Он забыл о Флавеле. Он совершенно забыл о нем! Это все из-за разговора со Скалли. Малдер глубоко вздохнул. Больше всего на свете ему сейчас хотелось позвонить ей и убедиться, что все в порядке. Что ее голос такой же, как всегда, что она… Что ничего не случилось. Что ей всего лишь понадобилось съездить к матери или сходить к парикмахеру. Малдеру пришлось чуть не силой заставить себя думать о Флавеле. Нет, повесить убийство Флавела на Адамса у них не выйдет, доказательной базы никакой, обвинение рассыплется карточным домиком. Да, теперь ясно, что Адамс написал как минимум часть записок, чтобы отвлечь внимание и создать впечатление, что все это фокусы призрака. Включая угрозы президенту. Притягивать их сюда было глупо с его стороны. Этим он добился не столько отвлечения внимания, сколько того, что к делу подключилось ФБР. Да, доказана его вина в убийстве Чэпвела. Но доказать, что Флавела убил Призрак, тоже не выйдет. Кого он пригласит в свидетели? Кристину Делоне? И получается, что убийца Флавела не понесет наказания. Хотя, конечно, могут свалить это и на самого Чэпвела… Где же Энн, черт возьми… — Энн, — позвал он. Энн вышла из склепа. Она была бледна, как бумага, и ее лицо в зимней темноте сада выделялось ярким пятном. — Я сделала, — шепотом сказала она. — И она пришла ко мне. Вот и все, подумалось Малдеру. Дело о Призраках закрыто — ни фанфар, ни наград, ни медалей. Он со злостью дернул себя за воротник пальто. Нет, дело нельзя считать закрытым до тех пор, пока не решен вопрос с убийцей Флавела. Да, если это действительно Призрак, его не призовешь к ответу, не отдашь под суд, не лишишь свободы, но как-то нужно ведь остановить его! Малдер развернулся и пошел к машине. Энн шла за ним — он слышал, как ломается и хрустит мерзлая сухая трава под ее кроссовками. Малдер протянул руку, чтобы открыть дверцу, как вдруг увидел в зеркале заднего вида испуганное лицо Энн. Она напряженно смотрела вперед, а воздух у нее за спиной шевелился. Малдер присмотрелся и вздрогнул. Прямо за Энн в зеркале была видна еще одна девушка. Такая же невысокая и стройная, в длинном светлом платье, и светлые волосы волнами рассыпались по ее плечам. Только сквозь нее смутно можно было увидеть очертания деревьев и стены семейного склепа. Малдер закрыл глаза и открыл их снова. Девушка не исчезла — напротив, ее силуэт стал даже отчетливее. Она казалась странно неуместной в своем легком платье посреди черных голых деревьев, смерзшейся земли и январского холода. — Вам не нужно бояться, агент Малдер, — услышал он негромкий, но звучный голос. Казалось, что этот голос заполнял все свободное пространство и был осязаем. — Надеюсь, вы помните, что оборачиваться не стоит. Теперь все будет хорошо. Простите его, агент Малдер. — Кого его? — спросил Малдер. Его собственный голос казался хриплым и неверным. — Его. Он испугался. Он испугался, что Энн уйдет из театра, — услышал он в ответ. — Что она уйдет от него. Что тот, другой мужчина заберет ее к себе. — Почему? — это спросила Энн. — Почему он так решил? — Потому что тот человек пригрозил тебе, что если ты не ответишь на его чувства, он сделает так, что тебя уберут из труппы, — ответила Кристин. — Тот человек, Джо Флавел… мог надавить на Адамса, он мог надавить на Чэпвела. У него была такая возможность. Он ухаживал за тобой, Энн, он добивался твоей любви. И тот, кого агент Малдер называет Призраком, испугался, что он ее добьется. Так уже случилось однажды. И он очень страдал от этого. — Вы теперь все знаете? — спросил Малдер. — Да, я теперь все знаю. Он попытался остановить Флавела, поговорить с ним. Припугнуть его. Но Флавел не поверил в Призрака. Даже столкнувшись с ним лицом к лицу. Он решил, что его разыгрывают, и сказал Адамсу, что не потерпит подобных шуток, и пригрозил разоблачением, если это будет продолжаться. Пригрозил, что обрушит люстру, и тогда пострадают многие. На Флавела это не произвело впечатления. Но потом… — Что потом? — спросил Малдер. — Почему я должен верить вам? — Вы не обязаны мне верить, агент Малдер. Но нам хотелось бы, чтобы вы знали, — ответила Кристин. — Позже они встретились снова. И Флавел сказал, что Энн будет принадлежать ему и никому больше, и никакие призраки его не остановят. И… Призрак… Тот, кого вы так называете… пришел в ярость. Он ведь полагал, что Энн — это я. Что я вернулась в ее теле, что та, которую он любил две жизни подряд, уходит от него. Снова уходит, понимаете? Он впал в состояние аффекта… Кажется, это так у вас называют. — Это не снимает вины, — Малдер говорил и не верил собственным ушам. Он разговаривает с призраками. Он обсуждает с ними степень их вины и возможное наказание. Не хватает только зала суда и присяжных. Если об этом узнают в Бюро, то его прозвище обрастет новыми оттенками смысла, и только ленивый не преминет лишний раз позубоскалить. — Да, конечно, — Кристин не спорила. — Кажется, в вашем мире за это лишают свободы? — При некоторых обстоятельствах и жизни, — заметил Малдер. — Вам будет непросто лишить жизни того, кто не жив. Но вы можете лишить его свободы. Собственно, он и так лишен ее — он там, где находится камень. И теперь он останется здесь. Со мной. Навечно. — Хорошенькое наказание, — вздохнул Малдер. — Ведь он получит именно то, чего хотел. Вас. Он не почувствует, что чего-то лишен. Это несправедливо, Кристин. — Получит меня? — Кристин улыбнулась. Малдеру показалось, что улыбка вышла горькой, но он не поручился бы за это: в маленьком зеркале разглядеть было непросто. — Жизнь вообще несправедлива, агент Малдер. Вы много раз убеждались в этом и еще не единожды убедитесь. А он… он заплатил кратно за все много лет назад. Теперь наступила и моя очередь отдавать долги. Быть призраками — совсем не то же самое, что быть живыми. Его судьба так и осталась незакрытой, агент Малдер. Непрожитой. И его любовь не была взаимной тогда, когда он был жив, и не стала ею тогда, когда он ушел на ту сторону. Любовь может быть наказанием, может быть наградой. Все зависит от самого человека. — Для него любовь — наказание или награда? — спросил Малдер. Кристин не ответила. Она долго молчала, глядя из-за плеча Энн. — Вам стоило бы оглянуться, агент Малдер, — сказала Кристин наконец. — Не на меня. Еще не совсем поздно. У вас еще есть шанс все исправить. Возможно, есть. Слышите, агент Малдер? У вас еще есть шанс. Пока лепесток не засох окончательно. Но у вас мало времени. — О чем вы говорите? — спросил Малдер. — Присмотритесь к тому, что происходит вокруг. Прислушайтесь. Вы нужны ей, агент Малдер. Не повторяйте чужих ошибок, чтобы не расплачиваться вечно за свои. Прощайте, агент Малдер. — Постойте, — Малдер сделал шаг вперед. — Кристин, чем вы говорили? Для чего поздно? Куда оглянуться??? Но он не получил ответа. Призрак Кристин Делоне истаял белесой дымкой, растворившейся между черных ветвей. Малдер обернулся, но не увидел за спиной Энн ничего, кроме вязов, утопающих в вечерних сумерках. — Энн, — Малдер подошел к ней и взял ее за руку. — Нам нужно ехать. Я отвезу вас домой. Садясь в машину, Малдер обнаружил на водительском сиденье маленький сухой лепесток розы, видимо, упавший с дагерротипа. Малдер осторожно подобрал его и долго держал на ладони, трогая пальцем засохший край. Воспоминание вспыхнуло в его голове магниевой вспышкой. Он вынул телефон и набрал номер Скалли. Она не ответила. *** Суббота близилась к вечеру. Скалли успела позвонить в госпиталь и узнать, что нужный ей доктор возвращается с конгресса в понедельник. И теперь нужно было как-то дожить до этого понедельника, не думая бесконечно об одном и том же. Не прокручивая в голове один и тот же разговор. «Не все в твоей жизни из-за меня?» Она не знала, как ответить на этот вопрос. Но каков бы ни был ответ, она понимала одно. Эту жизнь она выбрала сама. И все, что в ней происходит — так или иначе результат ее собственных решений. И сейчас ей самой предстоит решить, куда и как идти дальше. Оставалось дожить до понедельника. Скалли ходила по квартире, бесцельно перекладывая с места на место вещи, переставляя предметы на каминной полке, бралась то за одну, то за другую книгу и откладывала их, не прочитав и пары страниц. Это все равно, что не думать о белой обезьяне. … Поэтому когда раздался телефонный звонок, она без колебаний сняла трубку. — Да, — ответила она, выслушав то, что сказал Дэн Пендрелл. — Да, я буду вас ждать. Сейчас она была готова сбежать от самой себя и на край света, не то что в театр. *** — Я подумал, что раз расследование завершено, то… вы не слишком заняты сегодня вечером, — сказал Дэн. — Спасибо, — Дана улыбнулась в ответ. — Мне это было действительно нужно сегодня. И кроме того… На этот раз здесь не будет ни убийств, ни призраков, ни агентов ФБР, — она приоткрыла сумочку, чтобы упаковка бумажных носовых платков была наготове. Это был Шекспировский театр. … И снова они сидели очень близко, касаясь друг друга плечми. Шекспировские герои на сцене играли свои вечные роли, известные каждому до последнего слова, и тревожная, сложная, звенящая музыка очередной вариации постановки несла их к финалу. Дэн удивлялся сам себе — он не предполагал, что у него хватит смелости позвонить снова и повторить приглашение. Он сам не знал, чего он ждет от этой встречи и от этого спектакля — но ему безумно хотелось, чтобы в его жизни все-таки появилось воспоминание о двух часах, проведенных с ней наедине. Ну или почти наедине — по крайней мере настолько, чтобы вокруг не было хотя бы знакомых лиц. И на самом деле он не слишком рассчитывал на то, что она согласится. Но когда согласилась — не удивился. Он словно шел вперед с завязанными глазами, готовый принять любой расклад событий, любую вероятность. И пообещал сам себе ничему не удивляться и ни на что не рассчитывать. И он не рассчитывал. Он просто жил текущим мгновением. Она тоже. Полутьма, волшебство шекспировских текстов, наполненных пафосом обреченности, словно подтолкнули его. И Дэни Пендрелл, глубоко вздохнув, негромко сказал: — Дана… Вы можете ничего не говорить, если хотите, вы можете вообще сделать вид, что не расслышали моих слов, наверное, так будет проще. Я хочу сказать об этом еще раз. Я люблю вас. Это, наверное, звучит нелепо и пафосно, но… Я не знаю, как еще сказать об этом. Я… То, что я говорю об этом, ни к чему вас не обязывает — я просто хочу, чтобы вы знали. Просто знали, что есть Дэни Пендрелл, который… — Дэн, — прошептала Дана. — Я… знаю. Я не… — она не договорила. Она хотела сказать, что не сможет ответить тем же, что не стоит говорить об этом — но поняла, что он и так знает, а эти слова только добавят ему ощущения безнадежности. — Но я буду… помнить о вас. — Мне это важно. Если это возможно. Просто помните обо мне. Что если вам будет нужна помощь… или что угодно, — Дэн бережно взял ее ладонь в свою. — Мне будет достаточно, если вы просто будете помнить об этом. Дана взглянула на него, но отнимая руки. Господи, какое счастье, что здесь нет ни трупов, ни коллег, ни Призраков. Никаких. Дэну казалось, что здесь и сейчас вообще нет больше никого, и сидящие в полуметре от них зрители находятся на самом деле за многие мили. … Он ждал, что она отвернется, отстранится, и тогда… Тогда он просто коснулся бы губами ее плеча и не смел бы претендовать ни на что большее. Но она не отвернулась. И тогда Дэн осторожно, словно опасаясь спугнуть бабочку, легко коснулся губами ее губ. — Все, что хотите, — прошептал он, судорожно пытаясь запомнить прикосновение к ее губам. — Включая мою жизнь. — Нет, — быстро ответила Дана. — Не нужно об этом… Ей вдруг стало нестерпимо душно — словно в одно мгновение вокруг закончился кислород. — Прошу вас, — прошептала она, опираясь на его руку. — Пойдемте. Пойдем куда-нибудь… Мне нужно на свежий воздух. В это мгновение прозвучал сигнал антракта. *** Морозный воздух обжег легкие, обдал холодом горящие щеки, и некоторое время Дана просто стояла, опираясь на руку Дэна и глубоко дыша. — Вы… Плохо себя чувствуете? — смущенно спросил Дэн. — Я отвезу вас домой. — Нет, — быстро ответила Дана, сжимая в кулаке платок и мысленно умоляя его отвернуться. — Со мной все в порядке. — Тогда… Мы можем просто прогуляться… Или пойти куда-нибудь потанцевать, — Дэн оглянулся назад и не заметил, как она быстро промокнула возле носа бумажным платком. — Что будет лучше? С темного ночного неба сыпался очень мелкий, очень легкий снег, ложился невесомыми искрами на плечи Дэна Пендрелла, на темно-рыжие пряди волос Даны Скалли и быстро таял, не оставляя следа. — Потанцевать, — улыбнулась Дана, пряча платок в карман пальто. — Это… это было бы хорошо. Где-то далеко, на кухонном столе в квартире Даны Скалли в который раз зазвонил мобильный телефон. Настойчивые, тревожные звонки разрывали тишину квартиры и каждый раз оставались без ответа. Она не слышала. Она была слишком далеко. *** Музыка текла по залу, обволакивала, заполняя собой все свободное пространство, и уносила плотной тяжелой волной. Плыть по течению оказалось несложно: для этого почти не требовалось прилагать усилий, нужно было только держаться на плаву. Это был странный вечер. Они говорили. Они говорили негромко и немного — позднее Дана даже не смогла вспомнить, о чем именно. Но ей казалась, что ее прибило в тихую уютную гавань, где ей рады, где для нее теплым мягким светом горит лампа, где от нее ничего не требуют и не ждут. Ему не просто ничего не нужно было взамен — он отдавал, не считая. Еще несколько дней назад она просто не допустила бы этого — нельзя давать человеку надежду, если, кроме этой надежды, у него никогда ничего не будет. Но случившееся, и особенно грядущее, настолько выбило Дану Скалли из колеи, настолько содрало с нее кожу и вывернуло наизнанку, что она словно чувствовала себя оглохшей и ослепшей, словно под ногами у нее не было ни земли, ни надежды на будущее, ни самого будущего. Поэтому она слушала его, не отнимая руки, которую он держал в своих ладонях, и не хотела думать о том, что будет завтра. И тем более о том, что будет в понедельник. Они танцевали, время от времени возвращаясь к столику, и Дана ощущала, как чужое чувство охватывает ее. Дэн был настолько искренен, настолько ясен сейчас, настолько бесхитростен и настолько отчаянно влюблен, что часть его эмоций словно передалась ей. Она с удивлением смотрела на его обаятельное лицо, поражаясь, как она не поняла раньше, что все настолько… Глубоко. Настолько безнадежно. Если бы она поняла это раньше, возможно, сегодняшнего вечера просто не было бы. Может, и хорошо, что она не поняла этого раньше. Музыка заиграла вновь, и Дэн протянул ей руку. Дана поднялась ему навстречу. *** … Дэн обнимал тонкую талию Даны, вдыхал еле уловимый аромат ее духов, касаясь щекой ее щеки, чувствовал ее ладони на своих плечах. Происходящее казалось сном. Странной сказкой, которая слишком хороша, чтобы быть правдой. О, он прекрасно понимал это, хоть и не знал, что произошло. Возможно, наступила размолвка, а возможно, Дана осознала, что для Малдера первым, вторым, третьим и далее по списку делом всегда будут зеленые человечки. Но даже если и не так… Ему было все равно. Дэн не надеялся… ну, почти не надеялся, что сегодняшний вечер получит хоть какое-то продолжение завтра ─ даже если закончится так, как ему виделось в самых сокровенных мечтах. Но даже если завтра наступит самый обычный день, а сегодняшний забудется, словно сон ─ пусть. Потому что завтра останется память об этом сегодня. Пусть это неправильно. Ему было все равно, и он не собирался сожалеть ни о чем ─ вернее, полагал, что сожалеть лучше о том, что сделано, чем о том, чего не было. Пусть, пусть завтра не будет ничего, но зато есть сегодня. Он был настолько болен ею, что думать о завтрашнем дне у него просто не было сил. ─ Поцелуй меня, ─ вдруг прошептала Дана, и Дэну почудилось, что ее голос дрожит. Она повернула лицо и взглянула ему в глаза. Они смотрели друг на друга, не отрываясь. И кажется, даже не дыша. Дэн привлек ее к себе, и, не говоря ни слова, положил ладонь на ее затылок и приник губами к ее губам. Словно нырнул в бескрайнее море. Два часа назад, в театре, все было иначе. Тот поцелуй был робким и несмелым, но сейчас она, кажется, точно знала, чего хочет. *** Малдер снова набрал номер. Он выждал восемь гудков, но Скалли не ответила. Он звонил не впервые ─ за прошедшие два часа он набирал ее номер не менее дюжины раз. И столько же звонил на автоответчик. «Это Дана Скалли, я не могу вам ответить в настоящий момент, оставьте свое сообщение после сигнала». ─ Скалли, это я. Возьми трубку, ─ повторял Малдер с все возрастающей безнадежностью в голосе. Но она не отзывалась. Малдер вернулся домой час назад — он звонил ей еще в дороге, звонил уже из дома — но все безрезультатно. Он рассеянно съел какую-то еду из холодильника, не почувствовав вкуса, и чем-то запил, не особенно вдумываясь, что это было, и набирал ее номер снова и снова. Он просто хотел услышать ее голос. Просто хотел удостовериться, что она не обиделась на его глупую, детскую выходку обидевшегося подростка. Но ведь если бы все было как всегда, если бы все было бы, как обычно, она просто поехала бы с ним. Что-то случилось. Надо было понять это сразу. И Малдер опять набирал ее номер. Ответа не было. Малдер встал с дивана и поставил телефон на место, хотя больше всего на свете ему хотелось швырнуть его об стену. Со злости он изо всей силы пнул мусорную корзину, та отлетела к стене и клочья бумаги веером разлетелись по полу. Его взгляд упал на сухой лепесток розы, лежавший на столе — Малдер забрал его с собой после того, как отвез Энн к одной из ее знакомых. Этот лепесток был так похож на тот. Словно они выпали из одного цветка. Малдер снова опустился на диван и закрыл глаза. Беспокойство грызло его все сильнее и сильнее. Да, сегодня был субботний вечер, да, Скалли могла поехать куда угодно по своим делам и просто забыть мобильный телефон дома. Может, она поехала к матери, или к Биллу, дьявол его раздери, или просто уехала куда-нибудь… У нее ведь были какие-то планы на сегодня. И он даже не спросил толком, какие. Вернее, он спросил один раз, и она отказалась отвечать. Следовало быть настойчивее. Малдер закрыл глаза, и перед его мысленным взором предстало ее лицо ─ задумчивое, отстраненное. Нет, черт возьми, не могла она его забыть! А если что-то случилось? Кому звонить, где ее искать? У матери? В Бюро? В больнице? Последняя мысль была неожиданна и потому испугала. Почему ему вообще пришло это в голову? Малдеру казалось, что его жжет изнутри. Сухое «До понедельника» стучало у него в ушах. Он быстро нашел номер Маргарет Скалли в записной книжке. ─ Миссис Скалли? Это Фокс Малдер… Да. Я не могу дозвониться до нее, вы случайно не знаете… ─ он говорил торопливо и неуверенно, словно боялся услышать что-нибудь, что заставит внутреннее пламя сжечь его дотла. ─ О, Фокс? ─ голос Маргарет казался слегка удивленным. ─ Нет, она ничего не говорила. Она звонила мне утром, и все было нормально. Да, она сказала, что у нее на вечер какие-то планы не по работе, чтобы я не беспокоилась. Обещала позвонить завтра. Фокс, что случилось? ─ Ничего, миссис Скалли, ─ бесцветным голосом отозвался Малдер. ─ Все в порядке. Если это не по работе, то все в порядке. Не по работе… Он сунул мобильник в карман, схватил куртку и вышел из квартиры, хлопнув дверью с такой силой, что с потолка посыпалась штукатурка. *** Он открыл дверь ее квартиры своим ключом, позвонив не менее десяти раз. В квартире стояла тишина. Никакого беспорядка, никаких разбитых ваз, опрокинутых столиков и следов крови, которые он уже успел себе представить. Малдер притворил дверь и, не зажигая света, тихо обошел квартиру. Все было на своих местах ─ телефон с автоответчиком и записанным сообщениями, вещи, предметы. Малдер догадался, что она куда-то собиралась ─ верхний ящик комода не задвинут до конца, и вещи в него она укладывала торопливо и не очень аккуратно. Все это было непохоже на нее, и тревога вновь охватила его, вцепившись в сердце. Мобильный телефон лежал на кухонном столе. Со всеми пропущенными звонками. Малдер глядел на него и чувствовал, что тонет ─ тоска, охватившая его, не давала ему дышать. Она оставила телефон. Не забыла, а именно оставила. Она не хотела, чтобы ей дозвонились. Господи, Скалли, где же ты, какие у тебя дела могут быть вечером субботы, да еще не связанные с работой? Почему ты ничего не сказала? …Малдер вернулся в гостиную и опустился на диван, не зная, что думать и что делать. Ясно было одно ─ нужно ее дождаться. Он готов сидеть на этом диване в темной пустой квартире хоть до утра, если понадобится. Он привалился к спинке дивана, положил мобильный Скалли рядом с собой и замер, словно неподвижная статуя. *** … Они танцевали, и время текло мимо, минуты незаметно сливались в часы, но это словно происходило снаружи — а здесь время замерло, остановилось, застыло. Дане казалось, что она и вправду покачивается на волнах, которые уносят ее далеко-далеко. Кажется, что еще немного — и она перестанет так остро чувствовать одиночество. Если бы только быть уверенной в том, что не совершаешь ошибки. Она не была уверена. Но сейчас ей было все равно. — Я… принесу чего-нибудь выпить, — негромко сказал Дэн, когда они вернулись к столику. — Мне только бокал воды, — торопливо сказала Дана, прислушиваясь к себе. Но все было в порядке. Потом Дэн вернулся, и музыка — живая, настоящая — вновь приняла их в свои объятия. — Я… — Дэн умолк на мгновение и все-таки сказал: — Я снял номер. На двоих. Он смотрел ей в глаза и кажется, даже не дышал. Дана не отводила взгляда. — Потом, — прошептала она, обнимая его за шею. — Позже. Музыка продолжала звучать, и они продолжали двигаться в ее мягких волнах, словно забыв обо всем, что их окружало. Дана почти не помнила, как они добрались до номера. Там царил полусумрак, и мягкий свет ночника в углу выхватывал из темноты край кресла, гладкую поверхность столика, узкую банкетку в изножье постели. Дэн хотел что-то сказать, но Дана молча приложила палец к его губам. …Где-то очень далеко, на границе слышимости, все еще звучала музыка. Дэн, не до конца уверенный в том, что происходящее — реальность, а не сон, целовал закрытые глаза Даны, ее губы и мечтал только об одном — чтобы утро наступило чрез несколько дней. А она обнимала его за шею, запуская пальцы в его рыжие кудри, и старалась не думать ни о понедельнике, ни о… Не думать. Здесь было тепло. Здесь в углу теплым светом горел ночник, и рыжий Дэни Пендрелл, влюбленный, искренний, оказался сегодня до странности близким для нее человеком. Его пиджак соскользнул на пол, и Дэн бережно провел ладонями по плечам Даны, по ее спине, нащупывая молнию платья, и темный шелк легко опал к их ногам. Это была странная ночь. У этой любви был терпкий привкус обреченности. У нее не было будущего — они оба понимали это. Может быть, именно поэтому они оба были настолько бережны друг к другу. Он ничего не просил, она ничего не обещала. Они оба жили сейчас мгновением, и только. Бабочка тоже не задумывается о будущем в своем безумном желании достичь удивительного теплого света. … Дана ушла рано. Перед тем, как уйти, она подошла к Дэну и осторожно поцеловала его в лоб. Он открыл глаза тут же, словно не спал ни минуты. — Ты уходишь, — негромко сказал он. Он даже не спрашивал — он констатировал факт. — Я… — начала было Дана, но он отрицательно помотал головой и сел на постели. — Не надо, — Дэн смотрел на нее, пытаясь запомнить каждое мгновение. — Я понимаю. Пожалуйста… Просто ничего не говори. Тогда она наклонилась и поцеловала его в губы. В последний раз. … Ночник в углу комнаты вдруг заискрил и погас. *** Из полудремоты Малдера вырвал звук поворачивающегося в замке ключа. Малдер успел взглянуть на часы ─ было восемь с небольшим утра. Дверь открылась, и Малдер вскочил ─ его переполняло облегчение, возмущение, раздражение и безмерное счастье от того, что все в порядке. Скалли зашла в квартиру и резко вздрогнула, услышав его голос: ─ Скалли, слава Богу, ты вернулась! Я всю ночь ждал тебя… ─ Что ты здесь делаешь, Малдер? ─ сухо спросила она дрогнувшим голосом. Малдер смотрел на нее с удивлением ─ она была в туфлях на шпильках, в длинном темном платье с легким блеском, на ее обнаженные плечи было наброшено светлое полупальто ─ в таком виде не ходят по ФБР. Он не помнил ее такой. ─ Но…где ты была? ─ спросил он, плохо соображая, что спрашивает. Внутри что-то свернулось в плотный тяжелый ком, не давая думать. ─ В театре. Что ты тут делаешь? ─ Спектакль длился до утра? Почему ты не взяла телефон? ── Малдер всматривался в ее лицо, пытаясь понять, что случилось еще, и боясь того, что он может увидеть. ─ Я, кажется, не обязана отчитываться, где и с кем я провожу свободное от работы время, ─ сухо ответила Скалли и повесила пальто на вешалку. ─ Извини, я очень устала и хочу отдохнуть, ─ она сбросила туфли и хотела пройти в спальню, но Малдер перехватил ее за локоть. ─ Скалли… Я не мог дозвониться. Я… испугался, что… ─ Со мной все в порядке. Извини, я не думала, что ты будешь беспокоиться. Отпусти меня, Малдер. ─ Скалли... ─ голос Малдера стал просто больным, словно он был изможден тяжелой лихорадкой. ─ Ты ходила в театр… с кем? ─ Малдер, у тебя нет права задавать мне подобные вопросы. Тебя не касается, с кем и куда я хожу, ─ Скалли выдернула локоть из его рук. ─ Не все ли равно тебе, если речь идет о нерабочем времени? ─ Скалли! Нет, черт возьми, мне не все равно. Я полдня не знал, где ты и что с тобой, неужели было нельзя просто позвонить мне? ─ Оставь меня, пожалуйста, ─ воскликнула она, и Малдер услышал в ее голосе слезы. А еще он увидел еле заметное розоватое пятно у нее под ухом, и у него перехватило горло. ─ Если бы тебе было не все равно… ─ она осеклась и поднесла ладонь к носу. Он выпустил ее руку, автоматически вынул из кармана бумажный платок и протянул ей. Скалли молча взяла платок и приложила к правой ноздре, из которой показалась кровь. Раньше с ней такого никогда не было. Малдер смотрел на нее и понимал, что она не спала ночью ─ у нее были чуть покрасневшие глаза. ─ Если бы тебе было не все равно, ─ Скалли попыталась повторить, но голос вновь изменил ей. ─ Что? ─ упавшим голосом спросил Малдер. ─ То что? То, как Скалли смотрела на него в эту секунду, говорило о чем угодно, но не о равнодушии. ─ Что я должен был сделать? ─ горько воскликнул Малдер, но Скалли вместо ответа развернулась, почти бегом прошла в спальню и захлопнула дверь. Малдер услышал, как щелкнул замок в рукоятке. Он прислонился к стене, медленно опустился на пол и закрыл ладонями лицо. Больше всего на свете ему сейчас хотелось вышибить к черту дверь, за которой спряталась Скалли. Он слышал в ее голосе слезы, видел ее бледное, уставшее лицо, но не понимал, когда он сделал ей так больно, что она теперь захлопывает дверь. Словно улитка в раковине. Тело улитки мягкое и беззащитное ─ вся душа наружу. Раковина ─ единственное спасение. Сейчас он не мог ни обнять ее, ни стереть слезы с ее лица ─ раковина закрылась, и Скалли сейчас была так же далека, как если бы находилась на другом конце Земли. Но уйти было выше его сил. Рядом что-то прошуршало ─ это упало на пол полупальто, которое Скалли небрежно набросила на крючок. Малдер подобрал его, чтобы повесить обратно, вдруг ощутил еле заметный, но отчетливый аромат хорошего мужского парфюма, который исходил от воротника пальто. Это было словно удар под дых. Малдер медленно и аккуратно повесил пальто на вешалку, вышел из квартиры и запер за собой дверь. Воскресенье промелькнуло так, словно кто-то вырезал его из жизни острыми ножницами. Он позвонил ей около полудня. Скалли взяла трубку и монотонно ответила, что у нее все в порядке и она уезжает к матери. А в понедельник она не пришла на работу. Ровно в девять Малдера вызвали на совещание в отдел особо тяжких преступлений в качестве консультанта, но как только совещание закончилось, он вытащил телефон, чтобы набрать ее номер, но не успел. Он даже не успел этому удивиться, как телефон выдал тревожный звонок. Это была Скалли. Она сказала всего несколько слов, но эти слова обрушили мир в тартарары. Словно гигантская стеклянная стена разделила все на до и после. Все стало понятным. Все стало ясным, начиная от крови на бумажном платке. И от этой ясности Малдеру хотелось биться о стену головой. Но у него не было на это права. Сухой лепесток махровой розы лежал перед ним на столе. «Вам стоило бы оглянуться, агент Малдер . Но… уже поздно. Но у вас еще есть шанс все исправить. Возможно, шанс еще есть. Слышите, агент Малдер? У вас еще есть шанс. Пока лепесток не засох окончательно». Вот о чем она говорила. Призрак Кристины Делоне знал, что ждет его в будущем. Малдер открыл ящик стола, вывалил на пол содержимое, нашел прозрачную пластиковую коробочку от какой-то аудиокассеты и осторожно вложил лепесток внутрь, безумно боясь, что он рассыплется. Но лепесток не рассыпался. Малдер убрал кассету в ящик и, не заботясь об остальном барахле на полу, вышел из кабинета и отправился в госпиталь. Все остальное теперь было совершенно не важно. *** …Когда доктор выложил на стол результат магнитно-резонансной томографии черепа и головного мозга, Скалли все увидела сама. Обговорив детали диагноза и перспективы, доктор оставил ее одну — осмыслить произошедшее. Она долго сидела и рассматривала снимок — снова и снова, словно это могло что-то изменить. Едва за ним закрылась дверь, как Скалли взялась за телефон. Все, о чем она думала в предыдущие дни, вдруг показалось туманным и далеким — а на самом деле решение — правильное решение — было единственным и простым. И она набрала номер Малдера. «Впервые в жизни я отмеряю время биением сердца». Этот груз не вынести в одиночку. Она думала, что не должна останавливать Малдера, думала, что не может допустить, чтобы он свернул со своего пути. Но что, если теперь она и есть его путь? …Мобильный телефон зазвонил незадолго до того, как в кабинете появился доктор. Номер не отобразился. Голос Скалли не узнала. Но он был странный — звучный, глубокий, и давал четкое, объемное эхо — словно его владелица стояла на сцене театра. Это был женский голос. «Вы ошибаетесь, — сказал голос. — Некоторые ошибки приходится расхлебывать даже после смерти. А вы живы. Не совершайте их. Не повторяйте чужих ошибок. Помните, что те, кто окружает вас, тоже могут выбирать свой путь. Оставьте им право выбора». После этого в трубке раздались частые, пустые гудки. Скалли не успела даже попытаться осмыслить, кому принадлежал голос, но сомнений в том, в чем ее ошибка, у нее не было. «Я пишу эти слова и чувствую, как освобождаюсь от тяжкого бремени — потому что знаю, что ты прочтешь и поймешь меня, что ты разделишь ношу, которую я могу доверить только тебе». Никто, никто не сможет быть рядом на этом пути. Только Малдер. Как же глупо было не понимать этого. Наверное, она просто заблудилась, потерялась во времени и пространстве, растерялась от всего, что свалилось в одночасье. … Сожаления о том, что случилось накануне, не было. Это словно было мгновением другой жизни. Такой, какой она могла бы быть. Теплой, окруженной любовью человека, который бесконечно умел, мог и хотел дарить. Дарить себя. Может быть, благодаря той ночи она дожила до понедельника, не сойдя с ума. Было чувство вины за то, что никогда и ничего больше не будет, но не было чувства, что это было ошибкой. Это просто было. Это было в прошлой жизни. В другой. Это была не ее жизнь. Теперь пришло время ее жизни. «Ты знаешь меня, как никто другой». — Малдер? Я в больнице. В онкологическом отделении. — Я еду. …Потом пришел доктор. Он много говорил о локализации процесса, о том, что оперативное лечение невозможно, о перспективах химиотерапии, о возможностях лучевой терапии, но Скалли слышала его словно через огромный кусок ваты. Кровь стучала в ушах, а сердце билось где-то у самого горла. …Я не знаю, ошибалась ли когда-то Кристин Делоне и не знаю, почему она вдруг решила дать мне подсказку — я вообще не знаю, была ли ею женщина, голос которой я слышала по телефону, или это мое больное воображение. Но некоторые ошибки даются слишком дорого. А у меня осталось слишком мало времени, чтобы исправлять их. «Надеюсь, ты простишь меня за то, что я не смогу пройти этот путь до конца вместе с тобой». Но пока я в силах, пока я в состоянии двигаться, пока я в состоянии думать, говорить… Пока я в состоянии любить… Я не сверну с этого пути. Когда-нибудь ты прочтешь этот дневник. Возможно, я этого уже не увижу. Именно поэтому я не хочу больше ошибаться. Помоги мне не ошибаться больше. … В то мгновение, когда дверь в палату открылась, и над большим букетом цветов возникло встревоженное лицо Малдера, она подняла голову и сказала: — Привет. Он облегченно улыбнулся. И Скалли улыбнулась в ответ. *** Энн Буклейн продала дом и уехала в неизвестном направлении. Купила дом странная пара, которую никто и никогда не видел в этих местах раньше. Фрэнк Адамс был признан виновным в убийстве Роберта Чэпвела и осужден на положенный срок. Виновный в убийстве Джо Флавела не был найден.

ЭПИЛОГ

… Любовь бывает разной. Она может быть разделенной или неразделенной, она может быть наградой или наказанием, она может быть безответной, трудной, горькой или безумной, но наверное, она действительно не бывает несчастной. Иногда ее бывает так много, что ее можно отдавать бесконечно, не опасаясь, что она иссякнет или исчезнет. Иногда она переполняет человека целиком и становится им самим. И тогда она может исчезнуть только с человеком вместе. После того, как сожжет его дотла. Или…превратит его в чистый свет. … Дэни Пендрелл коротал вечер 23 февраля в пабе «Безголовая Женщина». Здесь всегда было много народу, здесь частенько толпились агенты ФБР, выпивали, болтали, расслаблялись после дежурства или находясь в отпуске. Сегодня народу было особенно много, и дым висел коромыслом. Обычно Дэн пил очень редко и очень мало. Но сегодня… Попасть сюда утром ему не удалось, а он знал, что утром она будет здесь. Нет, он не ждал, что кто-то вспомнит о нем — хотя подарок лежал у него во внутреннем кармане пиджака. … С той ночи минуло больше месяца. Воспоминания накатывали часто. Могли бы еще чаще, но Дэн не давал им воли, четко осознавая, что ждет его тогда. Он видел ее во сне — склонившуюся над ним, в ореоле золотистых волос, он помнил вкус ее губ и гладкость ее кожи, и он понимал, что воспоминания — это все, что у него есть, и больше у него никогда ничего не будет. Он безумно боялся, что теперь в отдел криминалистики по служебным делам будет наведываться только агент Малдер, но ничего не изменилось. Только… Все-таки она смотрела на него теперь не так, как прежде. И он был благодарен хотя бы за это. Теперь он сидел в пабе, и перед ним стоял последний на сегодня коктейль. Бармен не хотел наливать и этот, проворчав, что он уже явно превысил свою норму. Да, наверное, так и было, иначе… Иначе он просто не решился бы схватить за локоть проходящую мимо к стойке Дану Скалли, которую уже не надеялся увидеть здесь сегодня. — О, именинница! — воскликнул он, мысленно проклиная последний коктейль и судорожно пытаясь вспомнить, которым он был по счету. Дана была встревожена и напряжена, и оглядывалась назад — в середину зала, в толпу. Ну конечно, там наверняка сидит вездесущий Призрак Малдер. Сидевшая возле стойки дама снисходительно улыбнулась и отодвинулась. Шум вокруг скрадывал слова и делал людей почти незаметными для соседей. Чуть в сторону — и человек уже теряет тебя из виду и не интересуется тобой. — О, агент Пендрелл, — негромко ответила Дана, оглядываясь. — Как вы тут оказались? — У меня ведь даже подарок есть, — Дэн хлопнул себя по карману, то ли не слыша, то ли не слушая ее. — А вы что тут делаете? — У меня… у меня здесь дело, — осторожно ответила Дана. Впрочем, здесь можно было не опасаться непонимания — дела были у всех. И как правило, распространяться в пабе о них не стоило. — А, — понимающе кивнул Дэн. — А можно вас угостить? Дана видела, что он все-таки не совсем трезв, и подозревала, что знает причину. — Нет, лучше не надо, — негромко сказала она и оглянулась на столик в центре зала, где, уставившись перед собой и сгорбившись, сидел Луис Фриш. — Я… со своим знакомым, — осторожно сказала она. Дэн оглянулся и увидел незнакомое лицо. Парень был одет в военную форму и выглядел так, как будто находился не в своей тарелке. Дэн рассмеялся. Не везет так не везет. Но когда еще он сможет увидеть ее? И, в конце концов, нужно отдать подарок. Ведь сегодня у нее день рождения. — Так давайте я и его угощу, — сказал Дэн и поднялся, чтобы подозвать бармена. Тот с сомнением покачал головой. — Нет, серьезно, не стоит, — Скалли не хотела ни того, чтобы Фриш попал в центр внимания присутствующих, ни того, чтобы Дэн… Черт, если бы не необходимость дождаться Федерального Маршала, она просто увела бы Фриша куда-нибудь подальше. Но Дэн уже подозвал бармена. — Эй, бармен… Дай –ка нам чего-нибудь для нашей именинницы, — Дэну было практически море по колено. Скалли вздохнула, махнула рукой и направилась к столику, за которым сидел Фриш. Села напротив него, лицом к выходу. Неудачный столик, в самой середине зала… …В паб вошел человек. Он внимательно и быстро оглядел зал, держа кисть руки под полой пиджака. …Дэн отошел от стойки и, прижимая к груди бокалы, направился к столику. Когда Гаррет разглядел в середине зала широкую спину Фриша, когда Дана Скалли, увидев, что Гаррет, стоящий возле двери, смотрит на них в упор и поднимает руку с зажатым в ней револьвером, вскочила с места, когда Фриш обернулся, увидел направленное на него оружие и послушно рухнул на пол от крика Даны Скалли «Ложись!!!», Дэни Пендрелл оказался на пути пули, выпущенной из револьвера Гаррета и летящей в голову Скалли. …Правое плечо ударило и обожгло, и Дэн Пендрелл рухнул на пол. Время сорвалось, словно лопнула тетива бесконечно растягиваемого лука, и полетело под откос. … Выстрел Скалли прозвучал лишь мгновением позже. Гаррет упал. Люди вскочили и повалили к выходу, толпясь и толкаясь, кто-то звонил в полицию, начались шум, крики и суета, но все это словно происходило не здесь. Скалли бросилась к Пендреллу. Дэн лежал на полу, чувствуя, как с каждой секундой становится тяжелее дышать. Он почему-то не ощущал боли, хотя понимал, что прострелено правое легкое. Наверное, перебита подключичная артерия. Он слышал, как при каждом вдохе в груди хрипит и клокочет, чувствовал привкус крови во рту, но совсем не думал об этом. — Агент Пендрелл, — Скалли торопливо сдернула с него галстук, отшвырнула в сторону, расстегнула его пиджак и окровавленную рубашку. С правой стороны груди зияла круглая, как мелкая монетка, рана. Она смотрелась до невозможности, до боли нелепо. Несправедливо. Господи, как же это несправедливо. Как это больно. При каждом судорожном вздохе Пендрелла слышался тихий свист и клокотание крови. Пневмоторакс. Легкое насквозь или почти насквозь. — Агент Пендрелл, — повторила Скалли. Внутри у нее что-то сжалось и замерло. — Вы слышите меня??? Малдер был прав. Справедливости не существует. — Только дышите! Слышите меня? Дышите! — настойчиво говорила Скалли, пытаясь добиться ответа. Она прикоснулась ладонью к щеке Пендрелла, пытаясь понять, насколько тяжело его состояние, насколько серьезна кровопотеря. Дэн стремительно бледнел. Дело было плохо. Жизнь уходила из него, вытекала с каждым ударом сердца. С каждым ударом. — Что там с парнем? — услышала Скалли голос кого-то из посетителей. — Он сбежал!!! — Я сейчас вернусь, — шепнула она Пендреллу и бросилась к месту, где упал Гаррет, но увидела только несколько пятен крови на полу. Выскочила на улицу, не выпуская револьвера из рук, но никого не было — только где-то неподалеку уже слышалась тревожная сирена полиции. Откуда-то из поворота выскочил полицейский форд, и Скалли выхватила жетон. — Вызовите скорую, пожалуйста, срочно, — крикнула она полицейскому, и тот схватил рацию. Подъехала еще одна машина, и полицейские бросились внутрь. Господи. Пендрелл. Скалли поспешила обратно. — В сторону, расступитесь, быстро, — командовал бармен. Он был высоким, плотным, и хорошо раздвигал толпу уже одним своим присутствием. — Спасибо, — пробормотала Скалли, схватила со стола салфетки и склонилась к Пендреллу. Прости. Прости меня. Ты принял пулю, предназначенную мне. Она быстро смотала салфетки в тугой тампон и зажала рану. Наклонилась ниже. Дэни дышал часто и неглубоко, но, кажется, немного пришел в сознание. — Скорая уже едет сюда, — негромко сказала Дана, и Дэн судорожно кивнул. Он задыхался. Он не мог дышать, не мог говорить, он даже не мог открыть глаза. Но он слышал ее голос. Чувствовал, как она склоняется над ним, как пряди ее волос касаются его лица, чувствовал прикосновения ее рук, и думал только об одном: господи, как хорошо, что он пошел сегодня в бар. Как хорошо, что он дождался ее. Что не ушел. Черт с ним, с легким. Можно жить с одним легким, это не страшно. Сердце не задето. Кажется. Не задето. Артерию заштопают. Он очнется в госпитале. Завтра. И, конечно же, она придет туда. — Вас отвезут в госпиталь, — шептала Скалли и чувствовала, как слезы жгут ей глаза. — Вы точно поправитесь. Дэн тяжело и прерывисто дышал, и ее волосы взлетали от каждого его судорожного выдоха. — Мы ведь так и не выпили за мой день рождения, — Скалли почувствовала, как перехватило горло. Она склонилась ниже. Подарок. Подарок на день рождения. Можно ли сделать больший подарок, чем жизнь? — А этого я тебе так просто не прощу, — добавила она совсем тихо. Но он услышал. Смог наконец открыть глаза, взглянул на нее и улыбнулся. Дана склонилась над ним, и он видел золотистый ореол вокруг ее головы. Он попробовал рассмеяться, но получился только очередной судорожный вздох. Ее лицо расплывалось, лампы, висящие высоко под потолком, превратились в размытые круги света. Он снова открыл глаза, чтобы взглянуть на нее. Ведь он нескоро увидит ее снова. — Пропустите врачей, — раздался громкий голос бармена. Дэн глубоко вздохнул, но вдох не получился. Последнее, что он увидел и услышал, было лицо Даны, склонившееся над ним, и ее слова, обращенные к врачам: — У него задето правое легкое. Это агент ФБР. Он не должен умереть. А потом милосердная тьма, за которой его ждал теплый свет, приняли его в свои объятия. Дэн верил, что когда-нибудь он увидит ее снова. Когда-нибудь. Где-нибудь. Не важно, где и когда. Но это обязательно случится. Он выбрал свой путь и прошел его. Он верил. Он был счастлив.