Победителей не судят

- Чем занимаешься сейчас? Ветер, все еще по-летнему теплый, перебирал волосы, и Сойк с удовольствием закрывал глаза, чтобы почувствовать его дуновение на разгоряченной коже. Он не знал, сколько километров они с Джури проехали – или, если быть точным, промчали – по побережью, но казалось, что очень много, чуть ли не весь Хонсю от запада до востока. Джури позвонил внезапно накануне вечером, сообщил, что вернулся в город, и предложил покататься. Сойку некуда было спешить, у него вообще не было срочных планов на день, но то ли Джури был чем-то занят, то ли просто по старой привычке встретиться они договорились едва ли не на рассвете. В чем-то это было правильно – сентябрь наступил уже почти две недели назад, но жарко было по-прежнему как летом, и гонять на велосипедах по солнцепеку казалось не лучшей идеей. - Ничем особенным, - Джури пожал плечами, отвечая на заданный вопрос, и вдруг рассмеялся. – Представляешь, дни, оказывается, такие долгие, если не работаешь! Вообще не знаю, чем можно занять столько свободных часов. Сойк усмехнулся и кивнул, соглашаясь и думая про себя, что им просто пора заканчивать страдать ерундой и возвращаться к их обычной жизни – привычной и любимой. - А ты что делал все это время? – спросил в ответ Джури. - То же самое. Думал, чем себя озадачить. Сойк почти не соврал. После того, как первого августа они ушли на временную паузу, он заставил себя вспомнить обо всех отложенных делах и планах, начиная от косметического ремонта машины, заканчивая генеральной уборкой в квартире. К сожалению, для решения всех вопросов Сойку хватило всего одной недели. Джури уехал в Тояму – за последние полтора месяца они встретились впервые только сегодня. В конце августа Сойк отмечал день рождения и приглашал его, но Джури не смог прийти – его не было в городе. После недолгих раздумий Сойк позвонил и Агги, но тот был не на связи: вероятно, он все еще не вернулся в страну. Неопределенность, в которой они все застряли, напоминала Сойку липкий мед, а они, как мелкие мушки, безнадежно в нем увязли – ни вперед, ни назад. Четвертого августа вышел их последний сингл, записанный еще в то время, когда все было в порядке. Мог ли тогда, во время записи, Сойк подумать, что свет песня увидит после того, как группа объявит простой? Впрочем, объявили они его только самим себе, потому что делать официальное заявление Леда так и не захотел. Он говорил, что надеется на лучший исход, но Сойку казалось, что дело было не в этом. Объявить паузу означало для Леды признать поражение. Возможно, отчасти ему мешала это сделать ущемленная гордость, пускай стыдиться здесь было нечего. А может, Леде было страшно это сделать – Сойк понимал его и этой темы не касался. Никто не знал о том, что произошло в их коллективе, а выход сингла был прямым доказательством того, что группа жива и работает. Никаких подозрений или сомнений, и если Агги передумает, никто и не заметит их внепланового отпуска. В отличие от Джури и Сойка, не знавших, куда себя пристроить, Леда трудился, не покладая рук, и Сойку казалось, что делает он это чересчур отчаянно. Складывалось впечатление, что он старательно заполняет возникшую пустоту. Леда как и прежде мало спал, метался с утра до вечера, подыгрывал у кого-то сессионщиком, с кем-то встречался и чем-то занимался. Это не было имитацией деятельности, это она и была в чистом виде, вот только Сойку все равно во всем этом виделась некая натужность. Леда по-прежнему часто оставался ночевать у Сойка, но теперь из их совместных вечеров исчезла немаловажная составляющая. Раньше он постоянно наигрывал что-то, делился с Сойком планами и предлагал послушать новые наброски, которые почти наверняка должны были стать песнями. Теперь Леда не играл практически совсем, лишь изредка брал в руки гитару, однако в таких случаях у него получилась лишь тихая невнятная импровизация. Сойк видел, что Леда перестал писать музыку, и не сомневался, что его это угнетает. "Музу не заткнешь", - сказал Леда в их последнюю общую встречу. И он ошибся, как понимал теперь Сойк. Сойка пугала мысль о том, что даже если Агги одумается, неизвестно, как дальше все сложится. У него не получалось представить, как Леда будет работать с человеком, которого считал предателем. И неизвестно было, вернется ли к нему вдохновение. - Как там Леда? – спросил Джури, нарушив повисшую тишину. Сойк напрягся в позвоночнике и бросил осторожный взгляд на Джури. В этот момент он сам думал о лидере, и Джури будто в мысли его заглянул. Да и настораживало, что о Леде Джури спрашивал его, будто знал, как тесно они связаны друг с другом. Сойку очень хотелось верить, что согруппники не догадываются об истинной сути их связи, но в последнее время начало казаться, что это невозможно: слишком все серьезно было у них с Ледой и слишком долго тянулись их особенные отношения. За все время они не могли не вызвать подозрений. - Ты не хочешь поинтересоваться об этом у самого Леды? – со вздохом спросил Сойк, откинувшись назад на выпрямленные руки. - Я спрашивал, звонил ему вчера, как и тебе. Он сказал, что у него все нормально и он в Осаке на каком-то концерте. - Ну значит, все и есть нормально. - А на самом деле? Сойк вздохнул. Они с Джури устроились на пляже, почти безлюдном в будний день, бросив велосипеды рядом. Небо было безоблачно голубым, и море, в котором отражалась эта синева, казалось чистым как слеза. У самой кромки воды двое маленьких детей вместе с матерью пытались запустить яркого воздушного змея, но ничего не получалось: змей снова и снова падал на землю. Джури сидел рядом с Сойком, притянув к груди колени и обнимая их. Поза казалось Сойку закрытой, как скрещенные на груди руки, будто Джури хотел отгородиться. А невеселый, отчего-то виноватый взгляд только подтверждал это предположение. - На самом деле Леде хреново, как и всем нам, - честно ответил Сойк, не видя причин врать. – Он постоянно чем-то занят и что-то делает, но это похоже на… "…сублимацию", - чуть было не закончил он, но посчитал, что слово прозвучит слишком грубо. - Похоже, будто он пытается отвлечься, - перефразировал он. Джури понимающе кивнул и перевел взгляд на море. - Ты думаешь, что идея уйти на перерыв оказалась не такой уж и хорошей, да? – спросил он, помолчав немного. - Я изначально считал ее не очень хорошей. Но другой все равно ни у кого не было. И да, это оказалось тяжелее, чем я ожидал. - Ясно. Джури поднялся на ноги и отряхнул штаны, тут же сунув руки в карманы. Сойк последовал его примеру, но Джури не спешил уходить, он все так же стоял на месте, глядя на безуспешные попытки запустить змея. - Помнишь, как я предлагал каждые четыре года выступать двадцать девятого февраля? – вдруг спросил Джури. – В честь годовщины нашего первого концерта. - Помню, - не без удивления в голосе отозвался Сойк. - Забавно, я тогда подумать не мог, что мы не протянем даже первые четыре года. Мне казалось, что все так хорошо складывается. Что у нас по-настоящему дружная команда. Сойку так не казалось никогда, но он решил, что сейчас не время для таких откровений и дискуссии, которая наверняка за ними последует. - Подожди, еще не все пропало. Может, еще и выступим. - Может. Но скорее всего – нет. Чем дальше, тем больше мне кажется, что мы катимся к чертям и что все развалится нахрен. Джури озвучил то, о чем Сойк не хотел даже думать, не то что говорить. И сделал это настолько просто и честно, что сдавило грудную клетку от такой прямоты. Спорить было бессмысленно, тем более в глубине души Сойк был солидарен с мнением их вокалиста. - А давай напьемся сегодня, - вдруг предложил Джури, не дождавшись ответа от Сойка, и посмотрел на него весело, почти задорно. - Чего?.. – растерялся Сойк. - Сто лет не напивался, а пока у родителей гостил, вообще вел себя из рук вон прилично. Не представляешь, как надоело. Морщинка, залегшая между бровей Джури, разгладилась, а в глазах мелькнул знакомый беззаботный блеск – Сойк уже и забыл, что Джури бывает таким, бесшабашным и бесконечно позитивным. Сойк не хотел думать о некоторой наигранности происходящего: Джури, как и ему, было трудно сейчас, слишком трудно, чтобы веселиться искренне и беззаботно. Развлечения в последнее время напоминали Сойку пиры во время чумы – вымученные, но необходимые, чтобы не начать сходить с ума. - А почему бы и да, - улыбнулся он и тут же не смог сдержать смеха, когда Джури в ответ забавно наморщил нос. - Мне рассказывали об одном новом пабе. Предлагаю проверить, так ли он хорош. - Ничего, что еще утро? – вопросительно поднял брови Сойк. - Это даже плюс. Мы точно успеем напиться до вечера. Подхватив свои велосипеды, они направились к велодорожке, и Сойк, на прощание бросив взгляд на море, увидел, как упрямый воздушный змей наконец взмыл в синее небо. * Обычно, возвращаясь из поездок, Леда не просил Сойка его встречать. Сойку даже казалось, что подобное – приезд на вокзал или в аэропорт, объятия и поцелуи, цветы, или что там принято дарить дорогому человеку после расставания – атрибут какой-то другой жизни, не их с Ледой, наравне с окончательным переездом в одну общую квартиру, знакомством с родителями или совместным отпуском. В подобных встречах Сойку виделось нечто слишком личное, типичное для традиционных отношений – отношений с женщиной. Он и сам никогда не предлагал встречать Леду и не просил приезжать за ним, если приходилось куда-то отлучаться. Но в этот раз еще утром Сойка разбудил звук входящего сообщения. "Встретишь меня сегодня?" – спрашивал Леда, и не до конца проснувшийся Сойк рассеянно погладил панель телефона пальцем. Он не мог отказать, как и не мог объяснить, почему эта неожиданная и простая по сути своей просьба ему не нравится. Не потому что он не хотел встречать Леду, а потому что в сердце сразу закралось плохое предчувствие. Следующим сообщением Леда сообщил время прибытия и название аэропорта, и пускай у Сойка руки чесались спросить, не случилось ли что, делать он этого не стал. Леда не был любителем переписываться и ответил бы, скорее всего, лаконичным "все нормально". По закону подлости в аэропорт Сойк опоздал – застрял в тянучке там, где ее никогда не было, и, как следствие, Леда дожидался его уже на парковке. Свою небольшую сумку, как и гитару, он положил на заднее сидение, сам устроился на пассажирском рядом с Сойком, а на извинения только покачал головой, слабо улыбнувшись: - Ничего страшного. Леда выглядел очень уставшим, как будто не на концерт в другой город съездил, а пробежал марафон. Сойк научился видеть его состояние без внешних показателей – у Леды редко появлялись серые круги под глазами или иные признаки плохого самочувствия. Даже когда он подолгу не спал и работал, он успешно сохранял невозмутимое лицо и всегда вежливо улыбался. И все же ему самому непонятным образом Сойк чувствовал, когда что-то было не так. Вот как сейчас. - Что случилось? – спросил Сойк, не выдержав и трех минут повисшей тишины. – Концерт выдался тяжелым? - Нет, выступили отлично, - возразил Леда, не отрывая отрешенного взгляда от дороги. Сойк пожал плечами, без слов говоря, что если Леда не хочет, может ничего не рассказывать, и не сомневался, что тот верно истолкует этот жест. "Когда мы так успели срастись? – спрашивал себя Сойк, сжимая руль чуть сильнее необходимого. – Как семейная пара. Понимаем друг друга не то что с полуслова – с полужеста…" Не так давно Сойка пугали бы такие мысли, теперь он принимал их как нечто само собой разумеющееся. Глупо отрицать очевидное. - Куда едем? К тебе, ко мне? – спросил он, когда машина выехала из аэропорта и помчалась по дороге, набирая скорость. - Давай куда-нибудь не домой, - негромко отозвался Леда. - Внезапно, - усмехнулся Сойк, окончательно утверждаясь во мнении, что все очень плохо. - Давай… Давай просто по городу покатаемся. "Это невыносимо", - сделал вывод Сойк. У Леды был трудный характер, и более-менее легко и приятно с ним было, пока дела шли хорошо. Стоило же начаться неприятностям, как Сойк чувствовал себя измученным, словно они уже год решают конфликт. Самым отвратительным было то, что Сойк понимал: Леда не ломается, не устраивает драматическое представление с названием "выпытай у меня, что произошло, а потом пожалей", как это делали некоторые бывшие подружки Сойка. Леда был сам по себе такой – взваливал на себя много, не вытягивал, не признавался сразу, но так как считал Сойка близким, не сдерживался полностью и выдавал себя какими-то мелочами. Например, идиотским предложением кататься по городу после утомительного концерта и перелета. Расспрашивать не имело смысла, Леда не набивал цену своей проблеме, не раздувал ее вес в глазах Сойка, просто не хотел говорить о ней. Или не хотел говорить сразу и тянул время, набираясь… Чего? Сил?.. Смелости? Сойк это все ощущал на подсознательном уровне. Он привык к Леде, он его хорошо знал. Он чувствовал Леду и все равно не понимал. В голову вдруг закралась мысль, что Леда хочет прекратить их отношения – это было так внезапно, как удар под дых от верного друга. У Сойка на какой-то миг поплыло перед глазами, но он моргнул и сфокусировал взгляд снова. Не хватало еще превращаться в истеричную героиню мелодрамы, которая боится, что ее бросят, – боится без видимых причин, просто потому что показалось. "В кого я превращаюсь?" – зло огрызнулся сам на себя Сойк. И тут же ответил: "В зависимого". В наркомана, зависимого от одного человека. Не зря любовь называют болезнью… "Любовь? – ошеломленно переспросил себя Сойк. – Нет. Точно нет". Он не любил Леду – Сойк знал это. Конечно, нет. Не любил. - Интересно, у нас есть в городе обзорные площадки? – нарушил порядком затянувшееся молчание Леда, когда они пересекали оживленный даже в такое позднее время проспект. - Какие еще площадки? – от долгого молчания голос прозвучал хрипловато, и Сойк прокашлялся. Он только теперь заметил, что даже радио не включил и что в гнетущей тишине они едут очень долго. Полчаса? Час? Леде это как будто не мешало, а у Сойка так шумело в голове от мыслей, что включи он радио, музыку все равно не услышал бы. - Знаешь, как в кино, - вдруг улыбнулся Леда. – В голливудских фильмах. Площадка, куда можно приехать на машине и выйти наружу, а внизу будет город. Ночной город. - Не видел такого кино, - пробормотал Сойк. – И площадок таких у нас не знаю, хотя, может, они и есть. - Вот и я не знаю, - вздохнул Леда. Еще через несколько минут Сойк пришел к выводу, что не выдерживает. Он сам себя накручивал, понимал это, но успокоиться все равно не мог. Район, куда они заехали, был незнакомым – Сойк крутил руль, повинуясь многолетней привычке, но не сосредотачиваясь. Проехав еще немного, он увидел невдалеке знак парковки и свернул в сторону, не спрашивая согласия Леды. Тот ничего не сказал, когда Сойк включил поворотник, занимая одно из свободных мест – Сойк даже не был уверен, заметил ли Леда его манипуляции, до того рассеянным был его взгляд. И только когда остановился, понял, что перед ними был парк. Огороженный высоким витиеватым забором, он освещался множеством фонарей. Сойк легко разглядел прогуливающиеся парочки, которых не смущал поздний час. "Скажи мне честно, что произошло", "что у тебя случилось, я же не слепой", "это эмоциональное насилие, за что ты так со мной" – одна фраза хуже другой крутились у Сойка в голове, и он не знал, с чего начать. Почему Леда, став таким близким, все равно оставался таким сложным? Почему у Сойка даже теперь, после бессчетного количества проведенных вместе ночей, после всех откровений и настоящей не только физической, но и духовной близости, не получалось расслабиться рядом с этим человеком?.. - Я разговаривал с Агги. Леда или догадался, что у Сойка на душе, или просто устал держать накопившееся в себе, и Сойк чуть было не выдохнул от облегчения, лишь через секунду осознавая, что именно сказал Леда. - Так… - протянул он и повернулся всем корпусом, чтобы видеть Леду в белесом свете уличных фонарей. Видеть его профиль и блестящие глаза, смотрящие прямо перед собой, не на Сойка. - Все очень плохо, - бесцветно произнес Леда. Голос был похож на шелест. Сойк смотрел на Леду и одновременно слышал и не слышал его. И чувствовал облегчение – стыдное, откровенно позорное. Леда не собирался от него уходить, не сказал что-то вроде "группа разваливается, все плохо, мне не хочется больше к тебе приходить, да и не за чем". Он сказал, что говорил с Агги. Всего лишь. Сойку хотелось дать себе по морде за этот эгоизм. И стиснуть Леду в объятиях до хруста костей, застонать от облегчения. До сегодняшнего дня Сойк и не подозревал, насколько у него съехала крыша. - Он сказал, что не вернется, - вместо Леды сам продолжил Сойк. Во рту неожиданно пересохло. - Хуже. - Хуже? - Он сказал, что пока не может приехать, что вернется ближе к зиме, там и обсудим. Сойк покачал головой и прикрыл глаза. Да, Леда был прав – "там обсудим" было куда хуже однозначного решения. Любого, даже отрицательного. - Урод, - от души произнес Сойк и стиснул зубы, сдерживая все другие рвущиеся слова. - У него какие-то проблемы в семье, - покачал головой Леда. – И я думаю, он не врал. Он… Он, кажется, правда расстроен, что не может сейчас приехать. Тут ничего не поделаешь, жизненная ситуация. Они будто ролями поменялись: не так давно Сойк просил Леду сдерживаться и не высказываться в адрес Агги плохо. Теперь Леда защищал их басиста, пускай тот и продлил их медленную пытку ожиданием. Специально или невольно – это уже было не столь важно. "Нет, он его не защищает", - вдруг понял Сойк. Кто другой на его месте не усомнился бы, что Леда – преисполненный понимаем лидер, терпимый и снисходительный к Агги и его выходкам. Но Сойк хорошо знал, что Леду можно было назвать как угодно, но никак не терпимым. Леда просто очень устал, вот только это временно. Позже он придет в себя, осознает и никогда не простит. - Что ж, все не так плохо, - вымученно улыбнулся Сойк. – А то я уже испугался. Просто продлим паузу, а там видно будет. Когда он планирует вернуться? - Он сказал, месяц или около того, - Леда передернул плечами, а после медленно повернул голову и пристально посмотрел на Сойка. – Я не знаю, как выдержу еще целый месяц. У Сойка возникла странная ассоциация, будто на приемнике приглушают звук: если начало фразы Леды звучало уверенно и громко, последние слова Сойк едва расслышал. - Выдержишь, как выдержал первые два, - уверенно произнес он. – Выбора нет. Леда горько усмехнулся и отвернулся, откинув голову на подголовник сидения и прикрыв глаза. Больше всего Сойку хотелось сейчас протянуть в сторону левую руку, запустить пальцы в его волосы и прижать к себе, чтобы поцеловать, успокоить без слов, но почему-то казалось, что Леде сейчас нужно не это. - Я понимаю, как тебе плохо, - спокойно произнес он и последовал примеру Леды, отпустив руль, который до сих пор зачем-то сжимал руками, и откинувшись на спинку кресла. – У меня те же мысли и чувства по этому поводу, и Агги придушить хочется не сказать словами как. Но ты рано убиваешься, Леда. Серьезно. - Думаешь? – Леда улыбнулся одними губами, взгляд оставался тусклым, и Сойку совсем не нравилось такое выражение его лица, как и голос, надтреснутый и слабый. - Знаю. Это все очень неприятно, и Агги виноват перед нами. Виноват не в том, что захотел уйти, а в том, как повел себя при этом… - Может, надо было сразу его послать, - задумчиво вставил Леда. - Может, - не стал спорить Сойк. – А может, и нет. На тот момент мы спасали группу, как могли. Ты спасал. А что из этого получится, узнаем позже. Но, Леда, в любом случае это не конец. Даже если Агги уйдет, это не финал. Мы можем найти другого басиста. Более того, я тебе скажу – это несложно будет сделать. Мысли, которые уже давно посещали Сойка, были озвучены, и сразу стало легче. Прежде Сойку казалось, что слова встанут поперек горла, стоит только попробовать сказать подобное. Но нет, думать об этом было куда хуже, чем обсуждать. Сойк понимал, что совершенно напрасно подсознательно чувствует себя предателем, – если уж так рассуждать, Агги предал их первым. - Ты не понимаешь, - мотнул головой Леда. – Можно, конечно, можно найти нового басиста. Можно найти даже нового вокалиста, если Джури последует за Агги… - Он не последует, - убежденно произнес Сойк. - Я бы не был так уверен, - возразил Леда. – Но сейчас это не так важно. Просто Deluhi – это изначально мы все. Так, как группа была задумана и собрана. И если начать менять состав, будет уже не то. Оторопело Сойк смотрел на Леду и в этот момент не чувствовал ничего, кроме бесконечного удивления. "Вот тебе и "моя" группа", - пронеслось в его голове. Сказать, что Сойк был изумлен, означало ничего не сказать. Леда так часто говорил о том, что группа именно его, и вел себя постоянно как единственный полноправный участник, что теперь Сойку было дико слышать такое заявление. В эту минуту он мог сказать точно лишь одно: он никогда не поймет этого человека. У Леды было какое-то совсем иное мышление, не такое, как у него. Быть может, чересчур собственническое поведение, слишком единоличный контроль деятельности группы был вовсе не следствием того, что Леда ни с кем не считался. Может, он просто чувствовал стопроцентную ответственность там, где другой лидер с удовольствием переложил бы ее часть на других согруппников? Сойк запутался в собственных предположениях. - Я с тобой с ума сойду, - выдохнул он, ничуть не покривив душой. Ум за разум заходил от этого разговора. - Почему? Разве я что-то не так сказал? - Все так. Все правильно ты сказал, ты кругом прав, кроме одного – слишком рано сдаешься и хоронишь нас. - Группа развалится, Сойк. Слова Леды были ожидаемыми, логичными, но все равно показались физически тяжелыми – Леда будто не говорил, а бил кулаком в ухо, отчего у Сойка на миг в голове поплыло. И Леда будто сам испугался собственной прямоты, прижал тыльную сторону ладони к губами, словно так можно было заставить самого себя молчать. Но тут же судорожно выдохнул и опустил руку на колено. - Прекрати это, - строго отчеканил Сойк. - Мне сложно тебе объяснить, - сбивчиво и очень тихо прошептал Леда. – Это… Это надо просто понимать. Эта группа – моя первая попытка что-то сделать самостоятельно. И я не сомневался в себе, никогда, я знал, что получится, вот только оно сразу получилось куда лучше, чем я мог надеяться. И название, и образы – мне это все даже снилось, Сойк! А про песни… Про песни я вообще молчу. Писать музыку – это как от себя куски отрывать. А теперь… Леда осекся и зажмурился, и шумно выдохнул, как будто всю предшествовавшую тираду он выдал на одном вдохе. А Сойк, который сидел как завороженный, забыв, что надо дышать, только теперь очнулся, с трудом переваривая все то, что выпалил Леда. Решительно протянув руку, он обхватил ладонью затылок Леды и притянул к себе, прикасаясь губами к виску. Ремень безопасности не пускал, Сойк только сейчас вспомнил, что так и не отстегнул его, как не сделал этого и Леда, и теперь было неудобно. Но Сойк отметил это вскользь, не придав значения и не попытавшись отстегнуть. - Теперь будет совсем не то, - тихо закончил Леда свою путаную речь, покорно поддаваясь Сойку, пускай и не отвечая на прикосновения: его глаза были закрыты, а руки безвольно лежали на коленях. Сойк думал, что понимает Леду – понимает в этот конкретный момент. И чувствует, что тот хотел объяснить, хотя облечь это в слова было и правда сложно. Несколько лет Леда воплощал свою мечту, а теперь, созданная и реальная, она треснула по шву. Или потеряла какую-то часть – пусть не самую важную, но все равно невосполнимую. Наверное, об этом говорил Леда – Сойку хотелось верить, что он понял правильно. И от понимания его чувств было горько, потому что в представлении Леды исправить уже ничего было нельзя: с другим новым басистом "будет совсем не то", даже если со стороны никто не заметит, как все перевернулось. У Сойка на языке крутились десятки слов утешения, заверения в том, что он понимает Леду, не оставит и поддержит, и совсем глупые убеждения, что все еще наладится. Разумеется, наладится, никак иначе. Леде было совсем немного лет, впереди его ждала долгая жизнь, на протяжении которой он сможет собрать и распустить хоть десятки групп. Но все же… Все же самая первая, его сбывшаяся мечта, умирала на глазах, и с этим ничего нельзя было поделать. Наверное, нечто подобное испытывают люди, когда при землетрясении рушится их дом: можно стоять рядом и глядеть, как стены обваливаются, погребая под собой всю их жизнь, но остановить происходящее, спасти хоть что-то невозможно, остается только ждать. Сойк не сказал ничего – не смог придумать, какой ответ выбрать. Каждый казался глупым и пустым, бессмысленным сотрясанием воздуха. Вместо этого он скользил губами по щекам Леды, его скулам и сомкнутым векам, чуть ощутимо поглаживая жесткие волосы на затылке, слушая, как стучит его собственное сердце где-то в горле. А Леда часто дышал через приоткрытые губы и пальцами почти до боли сжимал кисть Сойка: он и не заметил, когда Леда взял его свободную руку в свою. В эту минуту Сойк думал лишь о том, что наивысшая степень доверия – это когда гордые люди не боятся показать свою слабость.