Победителей не судят

Пятое октября две тысячи десятого года Сойк навсегда запомнил как очередную отправную точку в своей жизни – именно в этот день Леда, сдавшись, официально сообщил на сайте группы, что они берут паузу в работе. Чего Сойк не ожидал, так это что реакция последует незамедлительно. - Что у вас там случилось? – как ни странно, первым Сойку с утра пораньше следующего же дня позвонил Ю, барабанщик Matenrou Opera, которого Сойк даже не мог назвать близким другом. Пересекаясь порой на каких-то совместных мероприятиях, они, разумеется, общались, но за пределами работы виделись крайне редко. Сойк даже не помнил, когда дал Ю свой телефон и откуда у него самого есть в телефонной книге его номер. - Небольшой отпуск, ничего особенного, - Сойк постарался, чтобы голос звучал оптимистично и обругал себя за то, что не додумался заранее обсудить с согруппниками, что отвечать на вопросы многочисленных друзей и знакомых. - И надолго это у вас? – спросил Ю. - Пока на месяц, а там видно будет, - Сойк пытался говорить максимально честно: чем меньше придумаешь, тем меньше будет несовпадений с ответами остальных. Вроде бы Агги просил у Леды еще месяц, значит, такой срок и следовало называть любопытным. - Я надеюсь, вы не надумаете устроить дисбенд, - чуть помолчав, негромко произнес Ю. Зажав трубку между плечом и ухом, Сойк налил кофе в чашку и с трудом подавил вздох. Это прозвучало как вопрос, пускай интонации в голосе Ю были скорее утвердительными. И Сойку не хотелось отвечать, а хотелось в не самых вежливых выражениях напомнить Ю, что они не настолько близки, чтобы тот лез в дела их группы. - Я тоже надеюсь, - снова по возможности честно отозвался Сойк. Можно было, конечно, заверить Ю, что ни о чем таком даже речи не идет, но почему-то он не захотел врать. - Ясно, - вздохнул Ю. – Держитесь там. И если что, звони. - Ладно, - предложением звонить Сойк был искренне изумлен и потому лишь после запинки опомнился и поблагодарил: - Спасибо. - Да за что спасибо? – усмехнулся Ю. На этом разговор был окончен, Сойк сбросил вызов и медленно положил телефон на кухонный стол, взглядом гипнотизируя чашку кофе. Мысленно он поблагодарил Ю за то, что тот не спросил о причинах внезапной паузы. Тяжело было признать, что они действительно уходят в этот вынужденный отпуск. Пускай тот длился уже больше двух месяцев, ничего не делать и сообщить всем, что ты ничего не делаешь, оказалось совершенно разными вещами. Леда долго не мог собраться и сделать официальное заявление, ни Сойк, ни Джури его не торопили, и еще вчера казалось, что это самое сложное. Вот только выяснилось, что дальше будет еще хуже: отвечать на вопросы посторонних было сродни раздиранию едва поджившего шва, наложенного на глубокую рану. "Что будет с Ледой?" – мысленно спрашивал себя Сойк, делая большие глотки горячего кофе, вкуса которого он не чувствовал, как и не замечал, что тот обжигает язык. Об этом он не подумал раньше, а теперь ужаснулся. Если даже ему с утра пораньше позвонили и спросили, как часто теперь будут донимать расспросами Леду? Сойк заранее решил, что обсуждения фанатов в интернете читать не станет принципиально, как и не будет смотреть, что пишут ему незнакомые люди. Сойк и раньше не особо интересовался мнением посторонних, но теперь строго настрого запретил себе даже думать о реакции на их заявление людей, которым группа небезразлична. И Сойк понимал, что справится. Это не было чем-то сверхтяжелым, он думал о том, что куда сложнее, например, отвечать на соболезнования в случае смерти близкого человека, или же объяснять всем знакомым, что болен неизлечимой болезнью. Оптимист в душе Сойка требовал расправить плечи и улыбнуться в лицо неприятностям: в конце концов, ничего действительно плохого или непоправимого еще не случилось. Сойк все это понимал, но избавиться от беспокойства за Леду не мог, потому что точно знал: чудеса выдержки и терпения, которые Леда демонстрировал последние два месяца, продлятся недолго. И когда его терпение лопнет, зацепит всех – в первую очередь тех, кто ему действительно близок. * Ссора грянула внезапно рано утром через несколько дней после того, как было объявлено о паузе. Она не была первой за все время: каким бы терпимым ни был Сойк, у Леды нередко получалось вывести его из себя, особенно поначалу, когда их отношения едва установились. Потом они как-то притерлись друг к другу и почти не пререкались, а позже Агги заявил, что уходит, и наступившее затишье Сойку виделось искусственным и каким-то болезненным. Порой ему казалось, что рядом с ним, в его квартире Леда ищет защиты, некую гавань, где можно переждать шторм. Они мало говорили, часто занимались сексом и почти не обсуждали самое главное – их общую проблему, нависшую над группой угрозу скорого конца. Все это время Леда оставался неестественно тихим и отрешенным, но Сойк не был дураком, да и не любил питать иллюзии: учитывая, какой нрав был у Леды, продлиться долго хрупкий покой не мог. - Сойк, сколько можно, а? Леда влетел на кухню и сердито прищурился, глядя на Сойка, который в этот момент пытался приготовить омлет на завтрак – на завтрак для Леды, потому что сам он никогда по утрам не ел, а Леда, вновь нагрузивший себя делами до самого вечера, однозначно не нашел бы времени, чтобы перекусить. - Что именно можно? – спросил Сойк, понимая, как от плохого предчувствия что-то сжимается внутри. - Сколько можно разбрасывать по квартире вещи? Я только что чуть не навернулся об твои джинсы, которые валяются поперек дороги! А до этого мне на голову из шкафа вывалилась целая куча какого-то хлама! Ты не пробовал убирать хотя бы иногда? Агрессивный тон Леды против воли выводил из себя. Сойк предчувствовал, что рано или поздно тот заведется и полетят головы, и настраивал себя заранее быть сдержанным и терпимым. Но теперь, когда все началось и Леда был откровенно неправ, Сойк осознал, что сохранить контроль будет непросто. "Это вообще-то мой дом – как хочу, так себя и веду. Раньше и тебя тут все устраивало", - такой ответ крутился на языке, который Сойк вовремя прикусил. Леда не спал полночи – в последнее время он вообще почти не спал, хотя уставал сильно, потому что постоянно нагружал себя, не оставляя ни минуты свободного времени. Каждый боролся со стрессом своими методами: Сойк регулярно делал себе внушения и курил в три раза больше, чем раньше, – Леда бежал от самого себя, закопавшись в надуманных делах. Вот только Леда не учел, что расстроенные нервы напомнят о себе в изматывающей бессоннице. Сойк не говорил вслух об этой проблеме, но думал о том, что, если в ближайшее время ничего не изменится, Леде стоит начать пить какое-нибудь снотворное или слабое успокоительное. Не было ничего удивительного, что в конце концов из-за ерунды его нервы сдали. Паршивым было то, что они сдавали и у Сойка, и он не знал, на сколько его хватит. - Я все уберу, - нарочито ровно произнес он, отворачиваясь к плите. - Да уж. Давно пора, - процедил Леда и, прежде чем уйти, бросил через плечо: - Я не буду завтракать. Аппетита нет. - Отлично, - чуть слышно откликнулся Сойк, откладывая лопаточку на стол и выключая плиту. Леда его не слышал и уже не видел, потому Сойк позволил себе сжать кулаки и закрыть глаза, мысленно приказывая собраться и не думать о том, что такого отношения он ничем не заслужил. Если Леде надо на ком-то выместить злость, пусть вымещает на Агги, который все разрушил, – Сойк призвал всю свою выдержку, чтобы не догнать Леду и не высказать ему это в лицо. Впрочем, Агги еще тоже достанется – в этом Сойк ни на минуту не сомневался, а жалеть себя было самым недостойным делом из всех. Он знал, что собой представляет Леда, знал, на что шел, когда переступал черту деловых отношений. Теперь пришло время мужественно принимать последствия. Вечером того же дня Леда не вернулся к Сойку, хотя тот по привычке ждал. Допуская, что Леда мог быть чем-то занят, он не стал звонить, только послал сообщение с вопросом, когда его ждать. "Сегодня не приду, устал. Поеду к себе", - гласил сухой ответ, пришедший меньше чем через минуту после того, как Сойк нажал кнопку "отправить". Сойк не удивился, более того, нежелание Леды его сейчас видеть казалось ожидаемым. Но он все равно довольно долго рассматривал дисплей телефона, перечитывая снова и снова несколько слов, пока те не врезались на подкорку. В эту ночь, долго бездумно глядя в экран бесцельно работающего телевизора, не следя за сюжетом какого-то не в меру драматичного фильма, Сойк впервые признался себе в своем страхе. Он не мог сказать, что боится ухода Леды, что опасается всерьез рассориться, когда каждый из них не выдерживает напряжения. Сойк до тошноты боялся другого: что уйдут связавшие их отношения, как бы они ни назывались. Что то чувство, которое выросло на твердом фундаменте их общей работы, их группы и творчества, разлетится в прах из-за того, что музыка больше его не питает. "Я не люблю его", - повторял себе Сойк, и внутри все скручивалось из-за абсурдности самой мысли, что теоретически он может любить Леду. Любят женщин – девушек и жен, любят родителей и детей. Любить коллегу, любить лидера своей группы, к тому же мужчину, было абсурдно. И Сойк не любил Леду, но только теперь вдруг понял, что любит отношения, любит связь, которая установилась между ними. Сойк до внутренней дрожи боялся лишиться ее, потерять то, что стало так дорого, но даже представить не мог, что нужно сделать, чтобы это чувство не покинуло их обоих. * - Выглядишь так, будто тебя бросили. - А? – Сойк рассеянно моргнул и попытался сфокусировать взгляд. Получилось только со второй попытки – выпитая на двоих бутылка коньяка мешала даже думать связно, не то что осознанно смотреть по сторонам. - Я говорю, что в последний раз ты вел себя так, когда тебя бросила та грудастая дура, - усмехнулся Тору. – Как ее звали? Хироми? Или Хитоми?.. - Никто меня не бросал, - Сойк решительно отодвинул от себя полупустой бокал. Всю жизнь он искренне верил, что знает, когда надо остановиться, но в этот вечер явно прозевал нужный момент. - Я и не говорю, что бросал. Я говорю, что ты так выглядишь. Тору слишком давно знал Сойка, чтобы не понять, насколько ему было плохо. Очередной, уже пятый по счету вечер без Леды тянул из него жилы, и Сойк понял, что если не развеется где-то с кем-то, то или напьется дома в гордом одиночестве, или просто рехнется. Сойк не мог сказать, что беспокоился о Леде, – то есть, беспокоился, но не настолько, чтобы сходить с ума. У Сойка ехала крыша от неопределенности и от всего навалившегося. Страх за будущее – именно так Сойк предпочитал называть свою тревогу и не хотел думать о том, что корни его проблемы куда более глубокие и сложные. Его одноклассник согласился встретиться сразу – редкое везение, что этот вечер у него был свободен. И теперь он без слов задавал вопросы, глядя на Сойка, одним этим взглядом предлагая поделиться, но не спрашивая вслух, тем самым оставляя за ним право отмолчаться. Такие отношения дорого стоили, Сойк всегда знал это. В баре, куда они пришли, было безлюдно и тихо, фоном играла музыка, за стойкой что-то бурно обсуждала молодая парочка: девушка смеялась, постоянно откидывая волосы назад, - она откровенно флиртовала со своим спутником, который отвечал ей взаимностью и склонялся почти вплотную, рассказывая о чем-то. В другом углу за столиком двое молодых людей вели неспешную беседу, и Сойк, украдкой взглянув на них, подумал, что со стороны они с Тору выглядят так же: просто пьют, беседуют о чем-то, и никому ни слова не слышно из их разговора. Атмосфера этого места располагала к откровенности. - Похоже, наша группа распадается, - вздохнув, признался Сойк. "И вся моя жизнь идет прямым ходом в задницу, потому что уже скоро два года, как я сплю с лидером этой самой группы, и плохо представляю, что мне делать без него", - Сойк горько усмехнулся, представив, как бы вытянулось лицо Тору, услышь он невысказанный конец фразы. - Почему? – осторожно спросил Тору. Пускай он всегда считал увлечение Сойка музыкой чем-то временным и не слишком серьезным, наверное, в этот момент понял, что вопрос важный, и напоминать, что группы Сойка и так часто сменяются, не стал. Сойк был ему за это благодарен. - Наш басист решил уйти. - Ты вроде говорил, что у вас гитарист главный вдохновитель? – нахмурился Тору. – Что он пишет музыку и вообще всем руководит. - Да, так и есть. "А еще этот гитарист фактически живет в моей квартире, и из-за того, что уже почти неделю не появляется, у меня едет крыша", - мысленно закончил Сойк. - Нельзя найти другого басиста? Сойк покачал головой и, подумав, притянул бокал к себе обратно, чтобы сделать еще один глоток. - Все не так просто, - после паузы произнес он. "Все куда сложнее, потому что тот самый гитарист, который, как ты сказал, руководит, считает уход басиста личным провалом и своей трагедией. Найти другого басиста проще простого, но это не изменит того, что в Леде что-то сломается", - еще одно объяснение, которое Тору никогда не услышит, Сойк залил новым глотком коньяка. - Попробуй объяснить, - предложил Тору, но Сойк на это только передернул плечами. "Здесь и пробовать нечего, объяснить все проще простого: я смогу пережить потерю группы, но не уверен, что справлюсь с потерей одного конкретного человека", - по крайней мере, Сойк был еще в состоянии оставаться честным с самим собой. - Это сложно, - вслух сказал он – следовало говорить хоть что-то, чтобы не обидеть друга, который из лучших побуждений был готов выслушивать его душеизлияния. – Наша группа, она как будто единое целое, и уход одного человека все ломает. Никто не уверен, что стоит продолжать, если такое случится. Что имеет смысл искать других участников. - Во многих группах заменяют музыкантов, и ничего вроде – работают дальше, - Тору пожал плечами и поглядел в свой бокал, пока Сойк задумчиво наблюдал, как тени в полутемном баре скользят по его лицу. - А фанаты со всего мира до тошноты сравнивают и спорят о том, в каком составе группа играла лучше, - усмехнулся Сойк. - Ну и что? Кому делать нечего, пусть спорят, - пожал плечами Тору. – С каких пор тебя это волнует? Нормальные люди рады уже тому, что группа жива. - Да, наверно… - Не наверно, а точно. Я вот был бы очень рад, если бы группы, которые мне нравились, не развалились из-за того, что вокалист или гитарист сбрендил, а взяли другого музыканта и играли себе дальше. - Возможно, это была бы какая-то совсем другая музыка, - слабо улыбнулся Сойк. - Пофиг. Это лучше, чем ничего, - уверенно заявил Тору. Сойк коротко рассмеялся и поднял свой бокал, и Тору последовал его примеру. В глубине души Сойк был согласен с другом и думал о том, что этот вопрос обязательно следует обсудить с Ледой и Джури, если Агги все же окончательно решит с ними попрощаться. Вот только грызла Сойка в этот момент немного другая проблема, рассказать о которой он не мог никому. * Как Сойк добирался домой, он помнил весьма смутно – все же очень давно ему не приходилось так сильно напиваться. Как расплачивался с таксистом, как поднимался на лифте, память не сохранила, но стоило Сойку провернуть в замочной скважине ключ и толкнуть дверь, алкогольный дурман вмиг схлынул – в комнате горел свет, и это могло означать только одно. - Вижу, ты неплохо проводишь время. Голос Леды звучал холодно, и Сойк, в этот момент боровшийся со шнурками, поднял на него рассеянный взгляд. Леда топтался на пороге между комнатой и коридором, босой и взлохмаченный, в домашней одежде и в очках, которые он так не любил и надевал крайне редко. Сойк не сразу сообразил, что не так с его внешностью, и только через секунду в затуманенный коньяком мозг пришло осознание. - Твои волосы… - произнес Сойк, радуясь про себя, что хотя бы язык его слушался и не сильно заплетался. - Перекрасил, да, - кивнул Леда, после чего скрестил руки на груди и оперся плечом на стену. – Есть такая примета: смена прически к переменам в жизни. - Не слышал, - хмыкнул Сойк, сбрасывая ботинки и выпрямляясь. - А я слышал. В прошлый раз, когда я перекрасился, все очень резко изменилось. Может, теперь вернется обратно? - Не думал, что ты веришь в приметы. - Я и не верю. Но можно ж помечтать. Сунув руки в карманы серых спортивных штанов, Леда развернулся и скрылся в комнате – Сойк только и успел проводить взглядом его снова светловолосый затылок. На неверных ногах Сойк пошел следом и замер на пороге, глядя на Леду, усевшегося на диван и листающего журнал. Вероятно, именно этим он и занимался, пока ждал хозяина дома. Сойк подумал о том, как не вовремя он решил напиться. "Если бы знать заранее, что он придет…" – вяло плыли в голове мысли. Если бы много чего можно было знать заранее. Сойк на секунду прикрыл глаза и втянул воздух носом. Леда сейчас казался таким домашним, мягким и таким уместным в этом доме, как будто все последние дни именно его не хватало, чтобы картина была полной. Собранный пазл без одной детали – вот на что была похожа квартира Сойка без Леды. Как и вся его жизнь. "О чем я думаю?" – устало поинтересовался Сойк сам у себя. - Что? – словно в унисон с его мыслями спросил Леда, отрывая глаза от журнала. - Смотрю на тебя, - не придумал более оригинального ответа Сойк и, оторвавшись от дверного косяка, прошел в комнату, чтобы опуститься на диван рядом. - Соскучился? – усмехнулся Леда, не поворачивая головы. - Соскучился, - без запинки честно ответил Сойк. Леда, видимо, не ожидал такой прямоты, поэтому как-то неопределенно фыркнул и снова уставился в журнал, хотя Сойк был уверен, что он уже не читает. - Где ты был? – невпопад спросил Сойк. Ему казалось, что разум полностью прояснился, а последствия алкоголя чувствуются лишь в нескоординированных движениях и общей вялости. Но то, что он задал такой вопрос, говорило об обратном. Вопрос-претензия, вопрос-возмущение, пусть и не ярко выраженное. Никогда прежде Сойк не смел спрашивать Леду о подобном. Собственнические проявления – это было не про них, это было чем-то из совсем другой жизни. - Я вообще-то не обязан тебе отчитываться, - ожидаемо возмутился Леда. – Я здесь не живу, у меня своя квартира есть, если ты не в курсе. Левой рукой он сжимал корешок журнала, и Сойк, глядя на запястье Леды, в этот момент почему-то казавшееся ему таким хрупким, как у девушки, почувствовал непреодолимое желание схватить, сжать, чтобы сделать больно, оставить синяки. Он сам не понял, зачем это ему вдруг понадобилось. Но вместо этого Сойк медленно протянул руку и несильно, почти ласково сомкнул пальцы на запястье. Движения были автоматическими, Сойк не думал, что делал, когда прижал его ладонь к своим губам. Будто во сне. - Н-не надо… - что-то не понравилось Леде в его поведении, в голосе послышалась растерянность. Леда дернул рукой, но не с силой, скорее неуверенно, и Сойк не отпустил. - Ты набрался, и я не хочу, - добавил Леда уже куда строже. - Не хочешь чего? - Тебя не хочу. Отпусти. - Я же ничего не делаю. Сойк опустил руку на колено, но пальцы не разжал, продолжая удерживать Леду, и откинул голову на спинку дивана, закрывая глаза. От Леды физически ощутимыми волнами исходило напряжение, настороженность, но Сойку было плевать. В голове билась только одна мысль – как же ему сейчас хорошо. - Тебе надо лечь и проспаться, - вздохнул Леда. - Не такой уж я и пьяный, - возразил Сойк, не открывая глаз. - Хоть по какому поводу бухаем? - Каждый отвлекается, как умеет, Леда, - усмехнулся Сойк, приоткрыв глаза и поглядев в потолок. – Ты вкалываешь по двадцать часов в сутки, я встречаюсь с друзьями. - Замечательно, - процедил Леда и отдернул руку, освобождаясь от захвата. Что его возмутило в словах Сойка – намек на то, что он трудоголик или что иное, – тот не знал, да и не хотел спрашивать. - Уже поздно, а мне вставать рано. С твоего позволения, я сегодня останусь. Леда поднялся на ноги, в его голосе слышалось плохо скрываемое раздражение, но Сойк был не в том настроении, чтобы расспрашивать и анализировать. Леду могло в равной степени вывести из себя поведение Сойка, его отсутствие в течение вечера или собственные мысли, с Сойком вообще никак не связанные. С Ледой вообще было сложно что-либо угадать, и Сойк не собирался этого делать. Он просто подался вперед – немного неуклюже и резко из-за того, что голова закружилась. И одной рукой обхватил Леду за пояс, притягивая к себе, утыкаясь носом в его живот, в мягкую ткань домашней застиранной футболки. Леда дернулся было, но вырываться не стал, только напряженно замер. - Я же сказал, что не хочу, - сердито произнес он. - Неправда, - Сойк закрыл глаза, вдыхая знакомый, ставший уже родным запах, и медленно провел ладонью по его бедру. - Правда. Терпеть не могу, когда от партнера несет выпивкой. - Могу и тебе налить, - невозмутимо предложил Сойк. - Можно подумать, после этого запах исчезнет, - язвительно произнес Леда. - После этого тебе станет наплевать. Хотя тебе и так плевать. На последних словах Сойк провел ладонью между ног Леды и не смог не улыбнуться: тонкая ткань не скрывала, что Леда возбуждался, хотя Сойк еще ничего толком не делал. Он ожидал, что из вредности Леда обязательно скажет какую-нибудь гадость, например, что это всего лишь физиология, – подобное было в его характере. И не угадал, потому что, тихо выругавшись сквозь зубы, Леда вдруг резко сдернул с себя штаны сразу с бельем, опустив их едва до середины бедра, и подался к лицу Сойка, без слов показывая, чего ждет. - Ого, - не удержался от улыбки Сойк, взглянув исподлобья снизу вверх. Такая импульсивность Леде была не свойственна, а в последнее время, когда секс стал привычным, тем более. - Чего ты ждешь? – прошипел Леда, глядя куда-то в сторону и почти до боли сжимая руками его плечи. Он был идеальным партнером – по крайней мере, идеальным в представлении Сойка. Леда никогда не стал бы хватать за волосы, дергать и требовать, даже в такие моменты, как сейчас, когда изнемогал от желания. С женщинами все было не так, и Сойк думал, что если бы когда-то оказался в одной постели с другим мужчиной, все тоже было бы иначе. А с Ледой – с Ледой близость была естественной, именно такой, как надо, какой она была нужна. Сойк не помнил, когда секс ушел на второй план, странно было осознавать, что физическая связь уже давно не самое важное в их отношениях. Сжав пальцами у основания уже возбужденный член, Сойк медленно, миллиметр за миллиметром, брал его в рот, чувствуя шелковистую гладкость головки на своем языке, чувствуя знакомый вкус, запах тела Леды – неповторимый и тоже знакомый до последнего оттенка. Леда неровно выдохнул и сжал руки сильнее, но Сойк не отреагировал на эту немую просьбу: Леда хотел быстрее и сильнее, а Сойк специально растягивал удовольствие. Осознание собственного контроля над ситуацией пьянило – быть может, от того, что больше Сойк ничего в этих отношениях контролировать не мог. Леда был слишком сильным и слишком независимым – всегда, но только не сейчас. - Что ж ты делаешь… - еле слышно пробормотал Леда, но Сойк все равно расслышал его слова. Он неторопливо скользил губами по горячему стволу, сжимая совсем несильно и не помогая себе руками. Не было единого ритма, не было необходимой скорости – это больше напоминало ненавязчивую ласку, и от подобного вряд ли можно было кончить. Сойк был почти уверен в этом, когда, не открывая глаз и не останавливаясь, расстегнул ремень на своих джинсах и потянул язычок молнии. Почему-то он вдруг подумал о том, как они сейчас выглядят со стороны: в домашней обстановке, в ярком электрическом свете, практически полностью одетые. Ничего эротичного, совсем не так, как показывают секс в фильмах. И тем не менее, Сойку чудилось, что представить себе большую интимность, более крепкую близость, которая связывала сейчас его и Леду, было просто невозможно… Леда сорвался так неожиданно, что Сойк чуть не поперхнулся, почувствовав во рту горячую сперму и непроизвольно сглотнув. Леда тихо стонал, толкаясь в его рот, а захват рук стал почти болезненным, пока Сойк собирал губами последние капли. Во рту было терпко, в минуту оргазма Леда слишком резко толкнулся в его горло, и Сойк поморщился от неприятных ощущений. "Похоже, ты тоже соскучился", - хотел весело заметить он, когда Леда, натянув штаны, опустился перед ним на пол и уткнулся лбом в его колено. - Молчи. Не говори ничего, - прошептал тот, как будто мысли подслушал. Леда сидел без движения некоторое время, пока Сойк рассеянно водил рукой по его жестким после очередного перекрашивания волосам, а потом поднял голову и, не глядя в глаза, потянулся к застежке на джинсах Сойка, которые тот так и не успел стащить с себя. В голове Сойка прояснилось, он осознавал все четко и однозначно, как будто вовсе не пил сегодня, когда Леда, сняв очки и отложив их в сторону, склонился над ним, покрывая легкими, почти неощутимыми поцелуями низ его живота. У Сойка на уме крутились десятки слов: и нежных, и грубых, о том, какой Леда – неповторимый, один единственный, самый-самый, и о том, что Сойк чувствует к нему – всегда и именно в этот момент. Но наиболее настойчиво на подсознании билось лишь одно слово – "мой". Именно его мысленно повторял Сойк, растворяясь в ощущениях, пока губы Леды дарили ему наслаждение. Может, это было и к лучшему – то, что Леда запретил говорить что-либо вслух.