Другая жизнь

Ночью бушевал ураган, поднимая волны и безжалостно разбивая их о скалы и берег. Дождь превратился в ливень и размыл дорогу, ведущую в город. Не позавидуешь случайным путникам, решившим провести ночь в лесу. Ассоль с ужасом наблюдала за разгневанной стихией, постепенно смолкающей и уходящей под первые лучи рассветного солнца. У нее на душе было тяжело и грустно. Хотелось сбежать из этого проклятого дома, как можно, дальше и никогда не встречаться даже взглядом с холодными и темными глазами Хина. Все в них ее настораживало. Она ждала обязательного подвоха или обмана. Девушка подошла к двери и прислушалась, надеясь не услышать никаких шагов или шорохов, ведь только в полной тишине можно сбежать. Дождь почти закончился, да и до маяка идти совсем недалеко, даже если и промочит ноги или платье, дома есть, во что переодеться. Главное, оказаться дома. При мысли о нем, Ассоль грустно улыбнулась и открыла дверь, стараясь, чтобы та не скрипнула и не разбудила всегда чутко спящую прислугу. Девушка медленно на носочках спускалась по лестнице, придерживая платье, чтобы случайно не оступиться. Оказавшись пролетом ниже, она услышала размеренные шаги за одной из дверей и вздрогнула. Ей стоило поторопиться, этот неизвестный мог выйти в коридор в любой момент. И, забыв совершенно об осторожности и окружающей ее опасности, она кинулась к спасительной двери, которую молодая служанка забыла закрыть. Ассоль, не веря своей удаче, выскочила на улицу и радостно улыбнулась. «Свобода! Нежели свобода! — билось в голове у нее, — Я никогда не думала, что так полюблю этот холодный ветер и моросящий дождь! Но что сейчас со мной? Я рада, что это, пусть и короткое заключение закончилось и я могу вернуться в мой маяк, к моему любимому отцу и больше никогда оттуда не выходить!» Девушка, спотыкаясь и поскальзываясь, пачкая подол платья в грязи, побежала к старому каменному мосту — единственному пути ее спасения. Город медленно просыпался: открывались ставни, слышались тихие перешептывания и собачий лай где-то вдали, запах разжигаемого огня доносился из распахнутых окон, а девушка все спешила увидеть своего отца. Мужчина спал тяжелым, беспробудным сном из-за выпитого спиртного на свадьбе. В его комнате стоял гадкий запах алкоголя. Но Ассоль быстро взбежала к нему и кинулась к постели. — Папа, папочка, слышишь меня? — она потрясла господина Лонгрена за плечо, надеясь разбудить. Он с трудом перевернулся на спину и разлепил глаза. — Мне снова снятся ужасные сны о том, что все в порядке, — прохрипел он и закрыл лицо руками. — Да нет же, папа, это я, я вернулась и теперь никогда отсюда не уйду, слышишь? — она взяла его руку в свои и нежно коснулась ее губами — такой привычный и ласковый жест любящей дочери. — Ассоль, неужели я не сплю? — мужчина потер глаза и сел на кровати. -Нет, я снова дома, — девушка обняла отца, прижимаясь к нему будто после долгой разлуки, хотя для нее немыслимо было и ночь провести вне своего дома, а тем более со своим врагом. — Маленькая моя, ты простишь своего глупого отца? Ведь это я, только я виноват во всем, что пришлось тебе пережить, — он гладил ее по голове. — Я и не обижалась на тебя, это подстроил Хин, только его и можно винить, — она улыбалась. — Но сюда он не посмеет прийти, ведь так? Ты же не пустишь его сюда, правда? — Ассоль посмотрела на него искренними и любящими глазами, и отец не смог сказать ничего другого, как «да». Они просидели так все утро и никак не могли нарадоваться друг другу и такому мимолетному счастью, которое хоть сегодня в пасмурный и хмурый день посетило их тихий дом, их семью. Тем временем Меннерс, шаги которого слышала девушка, поспешно покидая его дом, вспоминал те ночи, когда ему удавалось спрятаться у подножья маяка и расслышать несколько слов, которыми Ассоль обменивалась со своим Греем. Он помнил, с какой радостью и благоговением она рассказывала все, что у нее на душе: и про мальчишек, которые сочиняли про нее обидные песенки, про него, когда он впервые обозвал ее сумасшедшей, про сказочника Эгля, рассказавшего ей эту прекрасную историю. — Папа говорит, что по ночам к нему приходит мама, но ты живой? — Хин вспомнил этот первый подслушанный разговор. -Конечно, я живой, и стоит лишь немножко подождать, я приплыву однажды за тобою! — вторил ей тихий голос ведения. — И заберешь меня отсюда навсегда? — столько надежды он никогда не слышал в голосе. — И заберу тебя отсюда навсегда! — торжественно произнесло ведение и исчезло, оставив ее наедине со своими мыслями. Он тогда сидел за выброшенной на берег маяка деревянной бочкой из-под пива и тщетно всматривался в окно. Уже тогда в пятнадцать лет парень чувствовал, что любит ее, неосознанно обижая и ставя каждый раз подножку, иначе бы не сидел он и не слушал ее тихий и звонкий голос. Хин улыбнулся своим мыслям и продолжил вспоминать те диалоги, из которых можно было бы понять, что она любит. Кажется, розы, да, самые обычные и колкие розы она так любила и непременно красного цвета. Эти цветы было легко достать в Каперне, по странному стечению обстоятельств они цвели и росли здесь без особого труда, поэтому парень забрал свою шляпу и вышел на улицу, но вдруг где-то в конце улицы он увидел знакомый белый силуэт и почувствовал, как сердце забилось чаще. «Она сбежала? Неужели она сбежала?» — Меннерс рывком распахнул дверь в комнату, где накануне разговаривал с женой, но там никого не оказалось, лишь белая фата служила доказательством того, что все произошедшее — не сон. Он, пошатнувшись, опустился на кровать и потер лицо руками. «Сбежала, так сбежала, значит, я виноват в ее поступке. Напугал — может быть — своим поведением, а как, как еще я должен себя вести, чтобы она мне хоть намного поверила? Наверняка, сидит сейчас в своей башне и жалуется отцу, какой я ужасный и злой! Значит, значит, я отправлюсь туда и обо всем с ней поговорю, она должна вернуться сюда, здесь теперь ее единственный дом, пусть забудет этого проклятого Лонгрена и никогда не увидится с ним больше! Но если я снова приведу ее силой, Ассоль будет мечтать о побеге с новой силой и неизменно уличит подходящий для момент. Нет, она должна сама захотеть вернуться, » — горькие размышления не давали ему покоя. И, не найдя ничего лучше, чем отправиться к цветочнику, он вышел из комнаты. Хин хотел купить ей букет роз и принести на маяк и хоть так урвать пять минут общения с ней. Только главное, ничем ее снова не задеть и не заставить плакать — это наоборот отдалит ее или вовсе оттолкнет. Купив свежий и пышный букет роз, парень в смешанных чувствах направился знакомой дорогой к маяку, где Ассоль готовила завтрак, напевая свою любимую песенку: «Я построю маяк до неба…»* Она давно переоделась в свое любимое, как говорил отец, матросское платье в тонкую полоску и распустила собранные волосы. Девушка улыбнулась, иногда переводя взгляд в окно, откуда открывался вид на уже спокойное море, и с нетерпением ждала своего любимого. Все произошедшее в последние дни казалось ей страшным и жестоким сном, а прекрасное спасение — пробуждением. На подоконник села маленькая птичка, которую она покормила хлебными крошками, и та в благодарность начала тихо чирикать. — Папа, приходи, будем завтракать! — крикнула Ассоль и разлила уху в две глиняные тарелки, нарезала хлеб и подошла к противоположному окну, которое смотрело на мост. Ее сердце замерло и вдруг забилось громко и часто. — Хин… — выдохнула она, опускаясь на табуретку, чтобы не упасть. Парень быстро и неумолимо приближался к маяку, превращаясь из маленькой точки в весьма осязаемую фигуру. Вдруг в дверь этажом ниже раздался настойчивый стук. — Господин Лонгрен, откройте! — послышался еще приглушенный голос парня.