Наследники

С комфортом расположившись в кресле у камина, он легко рассек палочкой воздух и уже затухающие поленья вспыхнули с новой силой, наполняя комнату мягким светом и теплом. Не сравнить с сыростью подземелий, для обогрева которых требовалось периодически обновлять согревающие чары. Однако это была почти смехотворная плата за возможность прикоснуться к наследию самого Слизерина. Его наследию. Мысль о косвенной, но причастности к чему-то по-настоящему великому будоражила его до сих пор. Плоть от плоти и кровь от крови одного из основателей Хогвартса – величайшего волшебника всех времен. Хотя по правде говоря мрачное великолепие гостиной факультета и смежных с ней помещений, ничуть не уступающих в своей помпезности, уже давно не впечатляло Реддла. За годы обучения в школе эта роскошь стала уже привычна, но от того не менее любима. Он принимал ее, как само собой разумеющееся и самое правильное. Близкое настолько, будто Хогвартс был его родным домом. В такие моменты казалось, что зловонный магловский приют, провонявший плесенью и грязным бельем, был всего лишь очередным его кошмаром. Плодом больного, покореженного немецкими авианалетами и бомбоударами сознания. Он просто не мог принадлежать тому, прогнившему насквозь миру, вызывающему омерзение при одном только воспоминании о необходимости возвращаться туда каждый год на лето. В место, где он снова становился никем. Сумасшедшим Реддлом. Пугающим Реддлом. Странным Реддлом. Реддлом, от которого всегда хотели избавиться. Но почему? Он всегда был тихим, спокойным ребенком, казалось, ничем не выделяющимся среди серой, безликой массы приютских оборванцев, снующих по улицам и занимающихся попрошайничеством, а иногда и банальным воровством. Он не хотел ничего из этого. Не хотел испытывать стыд. Даже тогда, когда старшие ребята настаивали, уверяя, что ничего страшного не случится, что ему поверят и пожалеют, ведь он был еще совсем маленьким и как бы не было противно это признавать, совершенно очаровательным ребенком. Жалость. Том возненавидел ее, ибо она не принесла ему ничего, кроме отбитых почек и сотрясения, которыми его наградили после очередного отказа, когда не подействовали даже угрозы. Он помнил, как его били об асфальт, словно пытаясь выбить из и без того тщедушного тельца саму жизнь, а после оставили прямо там в темноте грязной подворотни, наедине с крысами и полуразложившимся трупом кошки, уже кем-то изъеденным. Глядя в уже иссохшие, пустые глазницы он с ужасом видел в них себя самого. Такого же мертвого, никому не нужного. Того, о ком никто никогда не вспомнит. Почти первобытный, животный страх тогда заставил его подняться на ноги и с трудом, но все же доплестись до скрипучих ворот приюта, возле которых его ждали. Он слышал лающий смех воспитанников, доносящийся ему в спину, пока старая кастелянша миссис Нельсон тащила его за руку в чулан, игнорируя детский плач и любые просьбы отпустить, как и оправдания. Его швырнули на грязный пол, будто пыльный мешок с уже ненужным и отжившим свое хламом. Узкая полоска света, льющаяся из коридора, угасла с громким хлопком двери, оставляя мальчика в кромешной темноте и одиночестве, наедине с невидимыми человеческому глазу чудовищами, которые могли в любой момент напасть. По крайней мере, если верить страшным историям Тима Андерсена, рассказанным малышне на прошлых Хэллоуин. Впрочем, выдуманных монстров маленький Том не встречал еще ни разу, а вот реальных, но имеющих вполне человеческие лица, видел каждый день. И они были куда страшнее. От холода зубы тогда застучали уже очень скоро. Осенняя стужа уже давала о себе знать и Реддл понимал, что в этом году промозглые улицы Лондона унесут еще ни одну жизнь. Он примостился у противоположенной стороны от стены, где зияло выбитыми стеклами окно с облупившейся краской на раме, между старым, полуразвалившимся комодом и тюком соломы, укутавшись в пыльную ветошь, которая откровенно говоря не грела совершенно. Баюкая израненную руку, мальчик еще недолго всхлипывал, глядя на показавшуюся из-за облаков молодую луну, залившую пол чулана своим мертвенно-белым светом и ставшую, пожалуй, единственным свидетелем клятвы, которую принес тогда Реддл. Он больше не будет плакать, просить о помощи и уж тем более о пощаде. Отвращение к самому себе, к собственной беспомощности переполнило чашу, плескалось через ее края и Том решил, что скорее умрет, чем еще хоть раз будет терпеть побои, после которых почти наверняка уже не сможет подняться. Но смерть не спешила принимать в свои объятия, еще не познавшего вкус жизни или ее боль ребенка. Уже немногим позже случилось нечто по-настоящему удивительное, перевернувшее мир приютского мальчишки с ног на голову и безвозвратно изменившее его. Он даже не понял, как все произошло, но явственно ощущал всклокотавшую в груди злость, когда Деннис Бишоп с друзьями в очередной раз решили поиздеваться, оскорбляя его. Лица хулиганов тогда прямо на глазах обсыпало обильной сыпью, сопровождавшейся таким зудом, что унять его можно было лишь расчесав кожу до самой кости. Вся компания тогда в полном составе убежала, визжа и заливаясь плачем, а Том впервые за долгие годы по-настоящему счастливо улыбнулся. Он понял, что особенный и каждый новый день приносил ему лишь новые открытия, которыми он не мог насытиться. Необычные вещи, которые он делал не были бесконтрольны. Реддл полностью мог их контролировать и ощущение внезапной власти над воспитанниками приюта опьяняло, о нем хотелось кричать. Он так не хотел быть похожим на них и теперь получил этому подтверждение. Он другой. Особенный вне всяких сомнений. К несчастью, это заметили и другие ребята. Не могли не заметить. Травля лишь усилилась и даже несмотря на то, что теперь мальчик мог за себя постоять, его жизнь не стала проще. Перепуганные работницы приюта, подначиваемые плаксивыми детьми, что были сами виноваты в своих бедах, неоднократно жаловались миссис Коул и та однажды, не выдержав, посетовала на проблемного ребенка отцу Питеру, в чью церковь еженедельно водили воспитанников на проповеди, рассказав тому о странных и необъяснимых вещах, которые происходят вокруг надоевшего ей Реддла. Священник тогда, недолго думая, заклеймил его одержимым демонами и жертвой Лукавого, постановив, что мальчишку надо спасать и лучшего способа, чем розги для этого придумать было бы трудно. С тех пор Том уверовал лишь в одну истину, что Бога нет вовсе. Существуй он, то наверняка не позволил бы всей той ужасной несправедливости произойти с ним и уж тем более не позволил бы одному из своих посланников на земле, призванных нести его слово в массы, совершать те деяния, которыми был грешен отец Питер. Реддл помнил, как после очередной проповеди мужчина отвел его в свою коморку, убеждая, что хочет помочь. Как и зачем, так и осталось для Тома загадкой, но он все еще оставался послушным ребенком и молчал. Лишь немногим позже он поймет, что за помощь церковник хотел оказать. Но только не ему, а самому себе. Масляный, подернутый поволокой ничем не прикрытого вожделения и предвкушения, взгляд священнослужителя тогда еще ни о чем ему не говорил. Мальчик безропотно позволил наклонить себя над столом и немного замешкавшись, все же расстегнул форменные брюки, позволяя им соскользнуть с худых бедер и собраться гармошкой где-то на уровне колен. Сжавшись в ожидании первого удара, он вслушивался в звенящую тишину комнатки, зажмурившись до белых пятен под закрытыми веками, когда неожиданно ощутил, как влажные ладони легки на бледные ягодицы и чуть развели их в стороны. — Миссис Коул сказала, что ты плохо ведешь себя, Том, — надсадным тоном прошелестело где-то над ухом и мальчишку буквально затрясло. Он знал, что может использовать сейчас свою силу, защититься и причинить этому ублюдку боль. Но в этом случае его почти наверняка отправят в сумасшедший дом, откуда выхода уже не будет. До побелевших костяшек сжав пальцы в кулаки, Реддл заставил себя остаться на месте. — Раскайся, Том. Получи свое наказание и будешь прощен. Святой отец не дал приютскому воспитаннику возможности ответить и первый удар розгами рассек кожу почти до крови, оставляя алые полосы, словно мазки краски на белом полотне. А распаляющийся «художник» меж тем лишь входил в раж и удары сыпались на ребенка один за другим и он даже не сразу понял, что слышавшийся ему, словно сквозь вакуум чей-то сдавленный визг принадлежит ему самому. На десятом ударе Реддл едва не сполз на пол. Ослабевшие колени уже едва держали его, но отец Питер грубо потянул мальчишку обратно, грязно выругавшись. — Стой, как стоишь, Том! Твое наказание еще не окончено! От раздавшихся за спиной хлюпающих звуков и мужских стонов маленького волшебника замутило, и он спрятал в ладонях лицо, мечтая оказаться сейчас где угодно, но только не здесь. Исчезнуть, раствориться, взлететь и больше никогда не возвращаться. Но такая сила была ему неподвластна. По крайней мере, пока. Он даже не понял, как хватило сил добраться до приюта, зато отчетливо помнил, как попрощался со своим скудным обедом прямо на церковной лужайке и как скривились в отвращении немногочисленные прохожие, заохав и запричитав. Но ему было плевать. Стыд, унижение, злость – огромный спектр эмоций, среди которых не было ни одной положительной. Он ненавидел весь мир и ненавидел себя, но именно эта ненависть и ярость подпитывали его, помогали не сдаваться, когда он в очередной раз должен был зайти в приютский чулан или церковную коморку. До того дня, пока судьба или случай не привел к воротам приюта совершенно неожиданного человека. Она вышагивала летящей походкой по вымощенной камнем дорожке и тихо напевала что-то себе под нос. Такая легкая и яркая, словно единственное цветное пятно на черно-белом холсте. Он помнил, как толпились в холле дети, пока она разговаривала с миссис Коул. Очевидно, каждый из них тогда думал, что она пришла, чтобы забрать кого-то с собой, но нет. Она пришла, чтобы самой остаться с ними. Ее звали Марта Ричардсон. Том долго смаковал это имя, произносил про себя, растягивая гласные, отчего-то ощущая разливающееся внутри тепло. Она сама была такой. Доброй, немного наивной, только недавно закончившей медицинские курсы и абсолютно уверенной, что всем в этом мире можно и нужно помогать. Глупая и смешная девчонка с копной светлых волосы и задорно вздернутым носиком! Она будто не замечала всей этой грязи вокруг и этим, очевидно, невероятно раздражала прочих работниц приюта. Она бралась за любую работу: стирала вещи, мыла полы, накрывала на столы и никогда не жаловалась, думая, что не имеет права роптать. Возможно ли это, когда приют полнится несчастными, брошенными на произвол судьбы детьми? Конечно, нет. Пытаясь по мере сил угодить всем и сразу, она заплетала девчонкам волосы, а мальчишкам обрабатывала синяки и ссадины, что те получали с завидным постоянством, но сам Реддл, пожалуй, был завсегдатаем ее небольшого медицинского кабинета больше остальных, но не без их участия. — С чем ты ко мне пришел на этот раз? — без обиняков начала тогда девушка, не дав воспитаннику и рта открыть. Длинные пальчики с аккуратными ногтями убрали упавшую на лоб отросшую темную челку, открывая вид на рассеченную бровь, вынуждая ее коротко и как-то даже обреченно вздохнуть. — Снова скажешь, что упал с дерева или поскользнулся на лестнице? Твои оправдания слишком часто повторяются, поэтому не утруждай себя. Я больше на это не куплюсь. — Ну, тогда я буду молчать, — пожал плечами Том, присаживаясь на кушетку и тут же со свистом втянув носом воздух. Недавний поход в церковь все еще давал о себе знать и это не укрылось от внимательного взгляда медсестры. — Ты снова ходил туда, да? Это просто возмутительно! Что он делает с тобой, Том?! — выпалила Марта на одном дыхании, в то время, как самого Реддла посетила совсем другая мысль: «Тебе лучше этого не знать», — подумал про себя юный волшебник, с силой сжав челюсть. — Так больше не может продолжаться, я поговорю с Коул, а если не получится ее убедить, то и с отцом Питером! Что это за средневековые методы воспитания?! — все больше распалялась девушка, уже явно намереваясь было шагнуть в сторону двери, чтобы направиться, вероятно, прямиков в кабинет управляющей. Том буквально кожей ощутил, как липкие щупальца страха опутали шею, и он едва не задохнулся. Воображение живо подкинуло ему сюжет, где заплаканная, растрепанная девушка со следами розог на нежной коже безуспешно пытается прикрыться остатками своего платья из нежно голубого сатина, ныне напоминавшего бы просто кучу тряпья. Мальчишка даже не осознал, как вскочил на ноги и перехватил блондинку за запястье, буквально прошипев, ничуть не хуже своего нового друга, что сейчас ждал его в комнате под скрипучей койкой, которого он нашел во время недавней поездки на озеро. — Не смей ходить к нему, слышишь?! И к Коул тоже не ходи! — Том, что с тобой? — пролепетала девушка и болезненно зажмурилась. Слишком сильной и цепкой была его хватка для десятилетнего ребенка. Опомнившись, он тут же разжал пальцы, глядя как медсестра прижимает руку к груди, растирая покрасневшее запястье. — Не ходи, если не хочешь меня унизить. Я не позволю, что за меня заступалась…девушка, — гордец вздернул подбородок и отвел глаза в сторону окна. Ему совершенно не понравилась та улыбка, с которой на него взглянула Марта. — Нет ничего постыдного в том, чтобы принимать помощь, Том. Особенно, если она искренняя, — приблизившись к воспитаннику, мягко проворковала медсестра, коснувшись чужого плеча, прекрасно понимая, насколько сильно сдерживается сейчас Реддл, чтобы не стряхнуть ее руку. Она ведь знала обо всех тех слухах, что ходили об этом нелюдимом мальчишке и от того желание позаботиться о нем, проявить хоть какое-то участие в его судьбе стало для нее навязчивой идеей. С первых дней, как она оказалась в приюте, Марта наблюдала за ним со стороны и осторожно интересовалась у коллег и управляющей о том, как этот ребенок оказался здесь. Все оказалось даже хуже, чем она ожидала. Несчастная женщина без гроша в кармане, назвавшаяся Меропой, испустила дух сразу после рождения сына, успев лишь дать ему имя, чтобы после оставить в полном одиночестве в этом холодном и жестоком мире. К ужасу девушки, эту историю знал и сам Том. «Любезные» нянечки не упустили возможности поведать мальчишке тайну его рождения во всех подробностях, правдивых и не очень, не забыв добавить, что это он своим рождением принес смерть собственной матери. Невероятный цинизм! Ребенок, которому с детства внушали чувство вины. Неудивительно, что он избегал общения и держался особняком. — Мне не нужна помощь! Я справлюсь сам, и я уже не ребенок, — ощерился Реддл, глядя на девушку, чья забота причиняла ему почти физическую боль, что спазмами отдавалась где-то в груди. Он не понимал, чем заслужил ее и как должен реагировать? Что ей нужно от него? Хотя это было даже смешно, что он может ей дать? Ведь она должна бояться его, как и все остальные! Так должно было быть и так было бы правильно, так почему?! — Справишься так же, как с кроликом Билли Стаббса? — неожиданно произнесла медсестра и Том дернулся, словно от удара, но пальчики девушки неожиданно крепко сжались на ткани его пиджака, не позволив вырваться. — Я этого не делал, — процедил мальчишка сквозь зубы, широко раздувая ноздри от тяжелого дыхания. — Этому идиоту нужно было лучше следить за своим питомцем. — Я верю тебе, Том, — коротко вздохнула блондинка и качнула головой, глядя в широко распахнутые глаза ребенка, который вопреки ее словам понял, что она лжет ему. Но впервые в жизни он не испытывал злости по этому поводу, а скорее был даже благодарен, что ему не придется оправдываться еще и перед ней и что Марте хватило благоразумия оставить эту тему. — Ладно, давай уже займемся, наконец, твоими «боевыми ранениями», — усмехнувшись, медсестра вновь указала ему на кушетку и достала из стеклянного шкафчика флакон с перекисью. Она сама не замечала, как с каждым днем привязывалась к мальчишке все больше и к ее удивлению и тихой радости, тот начал отвечать ей взаимностью. Он уже не пытался избегать коротких прикосновений и не так усердно демонстрировал свой непростой характер. Том ничего не мог с собой поделать и неосознанно тянулся к ней, словно бы к яркому лучику света в этой непроглядной мгле. Больше всего он опасался, что в один день она просто наиграется с ним и покинет приют, оставив его снова прозябать в одиночестве, как оставляли его все другие. Ведь уже не один раз миссис Коул пыталась пристроить его в какую-нибудь семью, только бы он больше не мозолил ей глаза. Но странные вещи продолжали происходить с ним и дальше и его раз за разом возвращали в это гадкое место, будто надоевшую игрушку. У самой же девушки были на него совершенно иные планы. Она лелеяла мысль, что когда-нибудь сможет усыновить мальчика. Нужно лишь немного времени и чуть больше денег. Сейчас ее скромных средств едва хватало, чтобы выживать самой. Но она не теряла оптимизма и знала, что когда-нибудь ее старания окупятся. И вскоре судьба действительно явила ей свою благосклонность. В связи с нехваткой медицинского персонала в госпитале Святой Марии ей предложили работу. Содержание было там куда приличнее, нежели чем в приюте. Однако устраиваясь туда, она думала вовсе не о головокружительной карьере, а о том, как быть полезной. Теперь же у нее были совсем другие приоритеты. Она даже успели присмотреть комнату недалеко от своего нового места работы, но для первого взноса за аренду ей не хватало совсем чуть-чуть. Обременять просьбами и без того малообеспеченных коллег и бывших однокурсников она не хотела и потому решилась написать отцу, который уже давно жил в другой семье и связь с дочерью поддерживал только в виде редких денежных переводов. Она надеялась, что он не откажет ей и в этот раз. В то утро она ненадолго отпросилась у миссис Коул, чтобы посетить ближайшее почтовое отделение и отправить письмо. Управляющая приютом покривила губами и нехотя, но все же отпустила ее. Девушка уже направлялась к воротам, когда полный обиды и злости голос окликнул ее. — Уйдешь, даже не попрощавшись? Марта обернулась и тихо охнула, окинув удивленным взглядом дрожащую от холода фигурку. Все-таки на улице был уже февраль. — Том, немедленно вернись в здание, ты ведь простудишься! — воскликнула мисс Ричардсон, и сама в пару шагов преодолела расстояние, отделяющее ее от ребенка, когда тот внезапно отступил назад. — Ты такая же, как они! Я слышал, как ты прощалась с Коул и как она желала тебе хорошей дороги! Ты уезжаешь, я знаю! — в запале выкрикнул мальчишка, сжимая ладони в кулаки, исподлобья глядя на девушку. Она не успела и рта открыть, как сильный порыв ветра, пронизывающего, казалось, до самых костей сорвал с ее головы капюшон, разметав светлые волосы. Не без труда ей удалось отвести длинные, непослушные пряди от лица, чтобы уже в следующее мгновение пораженно замереть, словно бы собственные ноги внезапно вросли в землю. Вокруг них с Томом бушевала самая настоящая снежная буря, но она не покидала пределы территории приюта. Разве такое вообще возможно? Реддл ее не замечал вовсе, упрямо глядя в светлые глаза Марты, в голове которой лихорадочно роились мысли и воспоминания обо всех тех историях, что она слышала о Томе. Неужели это правда? — Том… — тихо позвала она, но холод меж тем все крепчал. Словно бы собравшись с духом, блондинка решительно шагнула вперед и обхватила дрожащими руками угловатое тельце ребенка, одной рукой удерживая за плечо, а другой поглаживая по припорошенным снегом волосам. Она и не заметила, как стихла буря вокруг и теперь лишь пушистые снежинки плавно опускались на землю. — Мой необыкновенный мальчик, — прошептала девушка, тут же продолжив. — Как ты мог подумать, что я могу тебя бросить? Это невозможно, — качнув головой, она слегка отпрянула, устроив обе ладони на плечах воспитанника. — Я хотела сделать тебе сюрприз, но раз ты так переживаешь, то я объясню причину своей внезапной отлучки. Мне предложили другую работу и нового содержания мне вполне хватит, чтобы обеспечить нас двоих… — на какое-то мгновение запнулась мисс Ричардсон, когда мальчишка резко поднял на нее свои огромные глаза. — Я заберу тебя, Том. Но прежде мне нужно завершить одно дело. Я вернусь через пару часов, обещаю, — заверила юного волшебника Марта, очертив кончиками пальцев впалую щечку. Скромная и тихая радость от осознания того, что он все же не ошибся в ней успокоила Реддла, но смутное чувство тревоги не хотело покидать его окончательно. Он никак не мог объяснить это невнятное ощущение, но при мысли, что она сейчас выйдет за ворота, у него невольно заходилось сердце. — К черту все это! Останься здесь! Не нужно ничего менять из-за меня, ведь и здесь не так уж плохо, — едва не прикусив свой же язык, выпалил Том. Его самого невольно передернуло от собственных слов, ведь больше всего на свете он мечтал покинуть этот поганый приют. Но если ему нужно остаться здесь, чтобы осталась она, то он пойдет на это! — Брось, Том. Я знаю, как тебе здесь не нравится, — усмехнувшись, блондинка покачала головой, задумчиво прикусив уголок губы. — И, знаешь, ты прав. Это место… Оно и, правда, ужасно. После всего, что я узнала и увидела здесь, я это понимаю. Ты заслуживаешь большего, — ласково улыбнулась Марта, и мальчик понял, что шансов переубедить ее у него нет. Он мог бы сделать что-то плохое, что она была бы вынуждена остаться в приюте, но только уже в качестве пациентки своего же кабинета. Однако на этот поступок так и не решился. — Я вернусь, Том. Все будет хорошо, — потрепав его по темным, чуть вьющимся волосам, девушка накинула на голову капюшон и вышла за ворота, уже не услышав брошенные ей в спину слова. — Ты не вернешься, — неожиданно ясно понял для себя Реддл и поняв, что продрог окончательно, зашагал в сторону приюта. Она не послушала его. Решила, будто знает, как лучше только потому, что старше. Фатальная самонадеянность, за которую очень дорого придется заплатить. Напрасно он ждал ее вечером у проржавевших приютских ворот. Утром все первые полосы местных газет пестрели заголовками о подлом бомбоударе немецкой авиации по мирному Лондону, что стал отправной точкой в развязывании маглами войны на территории Великобритании. Том Реддл всей душой возненавидел маглов. — Глупая девчонка! — ядовито прошипел слизеринец на парселтанге, явственно выражая всю степень своего негодования. Он ведь зарекся больше никогда не вспоминать о прошлом, в котором кроме грязи, страха и бессильной злости не было больше ничего. Он уже давно вычеркнул его из своей жизни, будто его никогда и не было, а если и было, то с кем-то другим, но не с ним. Несчастный, маленький Томми Реддл уже давно похоронен под обломками своих несбывшихся надежд и глупости, что заставляла до последнего верить. Но во что? В Бога? В шанс стать кому-то нужным? А, может, в пресловутую любовь, которую этот маглолюбец Дамблдор пытался возвести в культ? Какая нелепость! Нет, он в эти игры уже давно не играет. — Что ты сказал? — сиплым ото сна голосом неожиданно поинтересовалась ведьма у него за спиной. А ведь он даже не заметил, как она проснулась. Весьма досадная оплошность, изрядно уязвившая его самомнение. Вероятно, собственные размышления слишком взволновали его, раз уж он утратил бдительность. О его родстве со Слизерином знал очень узкий круг лиц, и он хотел, чтобы до определенного момента все так и оставалось и то, что девчонка услышала его было некстати. — Очнулась, значит? — не спрашивал, а скорее констатировал староста и хотел было подняться на ноги, как… — О, плохая идея Мисси, — нарочито ласково произнес Реддл, повернув голову вбок. Палочка Гамп была направлена прямо ему в лицо.