Жанры: слэш, AU, драма
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: ООС, смерть персонажа
В Италии правит своенравный король. У него зелёные знамёна и неуёмная тяга к войнам. Он разрушает всё, что видит, и с азартом захватывает новые земли. Народ думает, что король не успокоится, пока не соберёт весь мир под своим знаменем, а у аристократии заканчиваются деньги, чтобы помочь короне.
Король вершит судьбы, не спрашивая и не советуясь. Сегодня ты герцог, а завтра чистишь конюшни. Все верили, что именно их обойдет подобная участь, именно они будут дольше всех служить королю и никогда не удостоятся чести впасть в немилость.
Поэтому народ прячется по церквям в надежде вымолить прощение у бога и милость короля. Занзас служил в одной из таких церквей. Если тебя обвиняют в предательстве, а ты сбегаешь с собственной казни, то кем же ещё быть, как не священником? Отпускать людям грехи и искуплять свой неизвестный грех. Собрать под своим крылом самых убогих и читать нравственные проповеди, мечтая скорее о виселице, чем о монашеской рясе.
На юге Италии, в городе, чьего названия уже не помнят сами жители, изгнанный дворянин заботливо принимает всех страждущих, несмотря на их прошлое. Но почему-то к такой милости никто не относится всерьёз, и в монастыре при церкви всего три послушника и куча детей. Занзас думал, что только бесплодный не клал на порог церкви младенца, скидывая груз ответственности на волю Божью.
Сначала мужчина пытался как-то справиться с этим сам, но в итоге сдался и отдал детей под опеку самого ответственного из своих послушников – Луссурии. Мужчина обладал спокойным характером и на удивление отлично ладил с людьми. Наверное, поэтому к нему частенько захаживали знатные особы за ядом для своих дражайших супругов. Кто же ещё, как не доктор, может спасти и обречь на смерть. Хотя приготовить яд для правящего монарха было не лучшей идеей, и с этим мужчина полностью согласен.
Вторым из них был Скуало. Слишком громкий для человека, бежавшего с поля боя. Ему бы затихнуть и попытаться прожить оставшуюся жизнь незаметно, но вместо этого он дебоширил, был первым в рядах недовольных, за что и должен был болтаться в петле, как назидание для всех, желающих последовать его примеру. Конечно, если не признает свои грехи и не примет постриг. Для рыцаря, сражавшегося за веру, это не такая уж и проблема. В выборе между монашеством и смертью выигрывает первое.
Третий, и самый таинственный, Леви. Просто молчит и наблюдает за всеми. Как не пытались его разговорить, ничего не получалось. Занзас только как-то туманно объяснил, что мужчина теперь его должник и будет жить при церкви.
Кроме монастыря при каждой церкви должна быть приходская школа и, конечно же, свой хор. Никто из местных детей не горит желанием ни учиться, ни петь, потому ходят туда только дети Луссурии, и иногда Бельфегор. Сын богатых набожных родителей, желающих вырастить такого же набожного сына. По их же желанию он поёт в детском хоре, хотя и не имеет слуха. Луссурия считал всех своих подопечных талантливыми, но Бельфегора нет. Он делал что угодно, но не пел, в отличии от Франа. Гордости церкви и жемчужины среди детей. У него чистый голос, красивая внешность и ровный характер. Что ещё требуется от ребенка в одиннадцать лет?
Фран поёт потому, что у него талант.
Бельфегор поёт потому, что у него богатые родители.
Скуало уже не один раз пытался втолковать Занзасу, что лучше исключить Бела из хора, ведь это не приносит ничего, кроме убытков. И каждый раз всё заканчивалось плохо. Если бы не привычка носить нагрудник поверх монашеской рясы, то пару раз даже смертельно. Но мужчина не оставлял своих попыток и пытался снова и снова.
– Почему мы всё ещё держим у себя Бельфегора? Даже Луссурия жалуется, что мальчик не умеет петь, и ему бы только драться и мечтать о рыцарстве, – у Скуало неприлично громкий голос, что странно, ведь Занзас привык, а сейчас кажется громким.
– Богатым детям положено посещать церковь, – мужчина перебирает бумаги на столе и думает, что половину нужно сжечь вместе с этой проклятой церковью.
– Кстати о детях и церкви. Как долго мы собираемся воспитывать Саваду? Я понимаю, что он тебе какой-то там очень дальний родственник, но он у нас почти с самого рождения. Реборн уже должен был забрать своего выродка и катиться к чертям! – с каждым словом голос послушника становился всё громче, потому последние слова он почти что прокричал.
Со всей силы кинутое в него распятие говорило громче слов, но священник всё же решил закрепить эффект от получения крестом по лицу:
– Ещё раз так скажешь, и, видит бог, я вырву твой поганый язык. Не забывай, что кроме рыцаря ты ещё и послушник.
– И поэтому лик Христа теперь на моём лице?
– И поэтому ты сейчас уйдешь, – мужчина вернулся к своим делам, пытаясь сосредоточиться на только что найденном нераспечатанном письме, но не мог из-за пристального взгляда Скуало. – Убирайся, чёрт возьми!
– Хорошо, только не сквернословь, не бери грех на душу, – послушник пытается отшутиться, но выходит слабо. Всё же ему привычнее срубать головы под божьим знаменем, чем чтить заповеди Христовы.
Он привык подчиняться, а в Занзасе нашел строгого, но сурового командира, если бы тот бросил свою гниющую церковь и ушел в тамплиеры. Чем карьера военного хуже места священника с маленьким приходом и всего одной семьёй богатых покровителей? Разве лучше растить сирот, побираясь по домам, чем иметь лучших женщин и одежду из шелка? Скуало не раз думал о том, почему же родители Бельфегора остаются верны своей церкви, даже находясь так далеко от неё? Разве роду, сравнимому по могуществу только с королями, пристало посещать службы в маленькой церкви. Но каждое воскресенье они сидели на дубовых скамьях с самыми праведными лицами, на которые только способны люди их положения. А рядом всегда аккуратно одетый Бельфегор.
Этот ребенок рядом с родителями и на занятиях – абсолютно разные люди. Иногда кажется, что у него есть брат-близнец, с которым они постоянно меняются. Бельфегор на службах покорно становится на колени и склоняет свою белокурую голову в молитве. Он похож на меленького ангела, которого послал сам бог на землю, дабы показать пример праведности.
Бельфегор в приходской школе больше похож на кровного сына Сатаны. Как только родители ступают за порог церкви, от напускного благочестия не остаётся и следа, и ребенок начинает терроризировать всех и вся. А родители только улыбаются и спокойно платят за причинённый ущерб.
Опрокинуть фигурку Марии? Конечно, без проблем. Разрисовать иконы? Пожалуйста. Вывернуть тарелку супа на голову Франу? Это же самое любимое. Раньше объектом всех издевательств Бела был Савада, но тот слишком много плакал и всегда жаловался взрослым, потому мальчику редко удавалось уйти безнаказанным. Но Фран был не такой. Он молчал. Молчал, что бы с ним не сделали. Потому ребенок так полюбился будущему лорду обширных земель. Разве есть жертва лучше той, которая полностью на твоей стороне?
В глубине души Скуало соглашался с ним, и даже немного гордился тем, что уже в таком возрасте Бельфегор может действовать с выгодой для себя. Хотя внешне старался этого не показывать, но постоянные похлопывания ребенка по плечу, как знак одобрения, вряд ли остались хоть кем-то незамеченными. Но всё же мужчина не терпел долгих издевательств над Франом и старался прекратить их, если замечал.
Так же это было и сейчас. Едва выйдя во внутренний двор, послушник заметил, что Луссурия тщетно пытается разнять двух дерущихся мальчишек. Точнее, дрался только один из них, а второй молча сносил тычки. Голос Франа можно было услышать только в хоре, и там он часто пел соло.
– Что у вас опять произошло?! – мужчина не сдерживал себя и сразу перешел на крик, будто бы его и без этого не услышали.
– Они опять подрались, – иногда казалось, что Луссурия был похож на наседку. Носился с приходскими детьми как мамочка и вечно разговаривал каким-то примиряющим голосом.
– Это я и так вижу.
– Кажется, у них опять разошлись планы на будущее.
– В который это раз? – Скуало наконец смог успокоить Бельфегора, с силой сжав его руки и лишая возможности хоть что-то сделать.
– Третий за день, – охнул второй послушник и сразу же сел перед Франом, – ты в порядке? – получив утвердительный кивок, он продолжил: – у тебя точно ничего не болит? Я же врач, я должен наблюдать за вами.
– Скажи мне, что вы в этот раз не поделили? – мужчина развернул к себе лицом ребёнка и посмотрел туда, где должны быть глаза.
– Он не хочет быть со мной! – с вызовом ответил Бельфегор и попытался вырваться, но у него ничего не вышло.
– Что значит «быть с тобой»? Никто не захочет постоянно быть рядом с тем, кто его ненавидит и обижает, – Скуало не умел читать проповеди и наставления, это выходило странно и скорее похоже на вырезки из дешёвых похабных романов.
– Я не ненавижу, – буркнул в ответ мальчик.
– Что? Не слышу. Повтори-ка.
– Он мне нравится! – буквально прокричал Бельфегор.
– Как друг же, да? – вставил своё слово Луссурия, до этого обрабатывающий мелкие царапины Франа, который молча терпел всё это. – Или нет? Ты говорил, что хочешь стать рыцарем, а Фран будет твоим оруженосцем, верно? – по голосу было понятно, что мужчина улыбается.
– Я не хочу ~быть оруженосцем, – протянул виновник произошедшего, – и я не хочу всё время ходить за Бельфего~ром.
– Тогда не ходи, – утвердительно кивнул Скуало, и по его тону было понятно, что он не потерпит возражений, – никто не будет ничьим оруженосцем.
Он отпустил Бельфегора, и тот от неожиданности упал на землю, ведь не оставлял попыток вырваться. Оба послушника были уверены, что ребенок окинул их настолько злобным взглядом, что холодный пот прошиб бы всякого, кто смог бы его увидеть. Но, к счастью для них, взгляд ребёнка скрывала густая чёлка, хотя и не совсем было понятно её назначение. Прятаться ему не от кого, только что если уродство, но тогда родители бы никому даже не рассказывали о его существовании. Слепота? Но он слишком уверенно двигается для слепого.
Сначала эта загадка волновала абсолютно всех жителей церкви, даже обычно сдержанный Занзас не остался в стороне, но так же быстро и прошел интерес к личности Бельфегора. Если хочет скрывать, то пусть, кому какое дело? Пока его родители помогают церкви, можно стерпеть всё, что угодно.
Скуало жестом зовет Луссурию следовать за собой. Мужчина понимает и нехотя встаёт с земли, чтобы пройти в церковь. Ему никогда не нравились серьёзные разговоры с Занзасом, и он точно знал, что сейчас будет один из таких. Скуало больше нет причин звать его за собой. Обычно они пересекаются только на службе и в общей столовой. Благо, у каждого послушника есть своя келья, чтобы они могли жить уединённо в своём затворничестве и не доставлять никому неудобств.
– Что-то случилось? – видя недовольство послушника, Луссурия продолжил: – хорошо, сам вижу, что случилось. Но неужели это не может уладиться без моего участия? Я вам всем в няньки не нанимался.
– Сказал человек, растящий брошенных детей.
– На то воля Господня. Да и большая часть из них – бастарды благородных людей, так что надо заняться должным воспитанием.
– Это не важно, можно подумать, что ты веришь в Бога, – отрезал Скуало. – Сейчас не важно. Сегодня утром я разговаривал с Занзасом, и он был каким-то мрачным.
– То есть таким же, как и всегда? Ты проводишь с ним кучу времени, и до сих пор не заметил, что у нашего настоятеля всегда мрачное настроение? – хохотнул Луссурия.
Весь путь до кабинета Занзаса он напряженно прислушивался к каждому звуку и боязливо оглядывался через плечо. В конце концов, оставлять Франа и Бельфегора вместе одних – не самая лучшая его идея. Так можно однажды найти труп одного из них в саду, а второй будет упорно твердить, что не при чём, хотя у самого руки по локоть в крови и земле. И если это всё-таки случится, то первому достанется Луссурии как человеку, ответственному за детей. А мужчине этого очень не хотелось.
Мужчина часто думал о том, почему здание их церкви ещё не обрушилось, похоронив под собой всех её обитателей. Стены уже давно облезли, и под слоями краски виднелся голый серый камень. В крыше дыры, которые могут залатать только из-за денег, жертвуемых родителями Бельфегора. Само же здание держится лишь на чуде Господнем, и послушник не удивится, если однажды утром обнаружит, что одной из стен его келье не хватает. Он постоянно повторял священнику, что невозможно в таком месте нормально воспитать детей, если он хочет их растить в благочестии и по законам божьим. Тот только кивал и отмахивался, что некогда, да и денег особо нет. Людям надо на удивление много есть, и всех пожертвований не хватает. Но в кабинете самого Занзаса всё время имелся отличный виски, хотя священникам и нельзя пить. Луссурия сначала осуждал его, конечно тайно, а потом присмотрелся к остальным и понял, что здесь нет человека без греха. Если бог решил собрать все пороки мира в одном месте, то вот это место.
В кабинете Занзаса всегда было светло и отчего-то душно. То ли мужчина не любил проветривать, то ли очень любил тепло. Хотя возможно, что всё сразу. Сам же хозяин комнаты встретил пришедших в своей обычной манере – молча кивнул в знак приветствия и взглядом указал куда встать. Обычно это было место прямо напротив него, но иногда случались вариации. Сейчас же мужчины стояли у стола, по напряженному виду Скуало можно было сказать, что он даже волнуется. Луссурия про себя отметил, что не часто такое увидишь, и решил запомнить подобный момент во всех подробностях.
– Это касается Франа, – сразу начал мужчина, – это письмо, – он поднял руку, с сжатым в ней листом бумаги. – Оно с королевской печатью. Принцу пора домой.
Эту печать с гербом каждый из них знал слишком хорошо. Приговоры их жизням были подписаны именно ею.
– Что значит принцу?! – у Скуало даже слишком громкий голос. – Он же просто подброшенный к церкви сын местного пьяницы!
– То и значит, что принц, – Занзас остаётся слишком спокойным для человека, узнавшего, что всё это время растил ребёнка человека, разрушившего его жизнь и сделавшего из дворянина священника в захолустье.
– Но как они нашли его? – Луссурия когда волнуется сминает рукава своей рясы.
– Родители Бельфегора. Они доложили королю, и тот поверил, – готовясь к гневному выкрику Скуало, что королевская семья – легковерные идиоты, мужчина сразу же добавил: – Они приняли это решение не за один день. Король точно уверен, что это его сын, и скоро пошлет за ним. Так что готовьтесь, в воскресенье у нас будет больше прихожан, чем обычно.
– К Дьяволу вас всех! К Дьяволу! – были такие моменты, когда ругаться Скуало никто не запрещал.
Мужчина резко развернулся и вышел из комнаты, напоследок громко хлопнув дверью.
– Просто он слишком привязался к нему, – объяснил Луссурия скорее для себя, чем для Занзаса.
***
Этим же вечером Скуало сидел в своей келье и громко и в красках посылал Луссурию куда подальше, когда тот пытался вытянуть его на разговор. Не то чтобы теперь его отношение к Франу поменялось, но всё же. Он был сыном человека, которого мужчина ненавидел больше всех людей вместе взятых. Сначала по своей прихоти лишить его всех, кто был дорог, а потом, как наказание, облачить в коричневую рясу. Не это ли достаточный повод для ненависти? Конечно, ребенок не виноват в поступках своего отца, но за последние несколько часов в голову к послушнику неоднократно закрадывалась мысль, что неплохо бы было убить Франа. Других детей у короля нет, значит на нём этот поганый род и прервётся.
Заслышав скрип открывающейся двери, Скуало привычно готовился начать извергать все ругательства, которые знает, но вовремя заметил знакомую светлую шевелюру, потому так и остался неловко сидеть на кровати с открытым ртом.
– Я пришел поговорить, – почти неслышно сказал Бельфегор и неровным шагом подошел к кровати. Не дожидаясь разрешения, он бесцеремонно сел рядом с удивлённым мужчиной. Он отчасти понимал его удивление, ведь нечасто приходил сюда.
Не сказать, чтобы у них были тёплые отношения, но из всех людей Бел привязался именно к нему, и уж если идти за советом, то к человеку, которому доверяешь.
– Понимаешь, мне нужен совет. Про Франа, – получив утвердительный кивок, Бел продолжил: – он мне нравится.
– Ну, мне тоже, – неловко начал Скуало, и сразу же об этом пожалел. Он заметил, как напрягся Бельфегор и, кажется, даже немного разозлился. – Как сын. Он мне как сын, – тут же поправил себя мужчина, и ему показалось, что он услышал тихий вздох облегчения.
– Он нравится мне не так. Даже не как друг, – Бел смотрит куда-то в пол, – а как-то по другому.
Скуало впервые в жизни не знает, что ответить. У него был друг, говоривший когда-то тоже самое, но это быстро забылось, да и не воспринималось всерьёз. Бельфегору почти четырнадцать, он уже может отвечать за свои чувства и поступки. Слишком ранний возраст для подобной ноши.
– Но я будущий лорд, а он сын проститутки и пьяницы, – продолжал Бел, даже не смотря на собеседника, – и мы оба… Оба парни, понимаешь?
Скуало криво усмехнулся, когда услышал про проститутку и пьяницу. Знал бы этого несносный малец, насколько он далёк и близок к правде одновременно.
– Это пройдёт, – только и может выдавить из себя послушник.
– Это не пройдет, – Бельфегор впервые улыбается, и эта улыбка такая же обречённая, какая была у друга Скуало, голова которого полетела с гильотины.
***
После долгих и тяжелых раздумий Луссурия всё же решил поговорить с Франом о его будущем. Не то чтобы он собирался так вот сразу сказать ему, что тот наследный принц, но всё же подготовить ребенка надо было. И всё же придумать объяснение настолько резкой смены обстановки надо бы. Вот он был никем, гонимый людьми как незаконно рождённый, а уже в следующее воскресенье уедет в богатый дворец и будет окружен любовью и обожанием народа. Луссурия знал, насколько сильно местный люд любит маленьких детей, имеющих огромную власть. Настолько, что его стол ломился от заказов на яды для них.
Найти ребенка не составляло особого труда – он большую часть времени проводил в своей комнате. Если его там нет, то он в самой церкви, скорее всего просто сидит и смотрит в потолок. Мужчина уже давно заметил за этим ребёнком стремление к уединению и желание молчать целыми днями. Он даже подумал, что лучше всего для Франа будет прожить всю жизнь при их церкви, сначала как лишний голодный рот, а потом как один из послушников. Неплохие перспективы для подкидыша. Но не в этот раз.
К счастью, мальчик был в своей комнате, отдельно от всех детей. Заметив его жажду одиночества, Луссурия похлопотал об отдельной комнате.
– Фран, нам нужно поговорить, – начал мужчина, внимательно следя за каждым движением мальчика. С таким невыразительным лицом о его чувствах можно было догадаться только по неконтролируемым жестам.
– Говорите~, – почти нараспев ответил тот.
– Фран, я взываю к твоей бессмертной душе, – Луссурия сел рядом с ребенком и про себя отметил, что подобными речами вызвал удивление. – Не злись на Бельфегора за то, что он делает. Он не со зла, просто ещё не принял Бога в своём сердце. Тебе не стоит быть мелочным и злиться на каждого, кто скажет слово поперек. Эти качества очень помогут будущему… – он хотел сказать «королю», но запнулся. – Будущему тебе.
– Я ни капли не злюсь, – безразличный ответ.
– Я к тому, что в любой момент жизнь может измениться, и не стоит зацикливаться на прошлом, – послушник чувствовал себя очень неловко. Он даже не был уверен, что Фран его понимает и сможет вспомнить эти наставления в нужный момент.
– Я запомню.
***
Скуало не прощался. Он не хотел видеть Франа, пусть и в последний раз. Как не хотел видеть и Бельфегора. Но на его счастье родители последнего решили, что достаточно обучения при церкви, и их сын достаточно взрослый, чтобы появляться в обществе со своими родителями. Подумать только, молодой аристократ почти всё детство провёл с принцем. В обществе может поползти куча неприятных слухов.
Как ни странно, никаких слухов не было, и только спустя несколько лет он услышал, что принц теперь король, а Бельфегор посвящен в рыцари. Только говорили, что он смотрел на короля слишком преданно, слишком любяще и слишком безнадёжно. Так не смотрят на своего короля, так вообще ни на кого не смотрят. Только если этот человек тебе не дороже жизни.
Тогда Скуало понял, что не прошло. Он никому не рассказал об их последнем разговоре с Белом, и впоследствии раз за разом проигрывал его в часы раздумий. Было столько всего, что бы следовало сказать, а его хватило только на банальное «это пройдёт». Это как сказать чумному, что его болезнь излечима, а потом бросить в костёр. Так было и с Бельфегором. Его чувства, они не прошли, даже становились всё сильнее. Наверняка он уже сотни раз проклинал судьбу и посылал всех в пекло, напрочь забыл о бессмертной душе. Скуало даже уверен, что его подопечный ночами тайно прокрадывается в королевские покои, чтобы урвать хоть частицу близости. Как бы случайно касается Франа во время общения и постоянно находится при нём.
Потому Скуало впервые за последние десять лет напивается, когда Занзас зовет его к себе и говорит, что им очень нужны деньги, потому на время придётся вспомнить прошлое и взяться за одно дельце. Сущий пустяк, всего-то убить короля. Убить того, кого ты растил, кого любил и кого любят. У Луссурии чувство дежавю, когда он достаёт свои покрытые пылью колбы и препараты. Кажется, когда-то давно он уже делал что-то подобное и теперь здесь.
Скуало не знает, как правильно объяснить Бельфегору, почему они опять встретились. Почему он в доспехах и такой неровный его шаг. Намного проще было бы молча убить Франа и опять позорно сбежать. Фран бы не обиделся. Он всегда был понимающим ребёнком. Но Скуало не может так просто, сам не знает, но не может. Хочется объяснить причину, что родители Бельфегора и заказали убийство. Эти святые люди жаждали власти не меньше остальных, и король им точно не помеха.
Скуало может выдавить лишь жалкое «прости», когда меч входит в худое тело правителя. В ответ будет такое же тихое «я понимаю», и глухой удар тела об мраморный пол. Кажется Луссурия перестарался, вкладывая в голову ребёнка христианские добродетели любви и всепрощения. Скуало бы предпочел, чтобы тот сопротивлялся, кричал и, в конце-то концов, приказал отрубить голову священнику, а не абсолютную тишину и смирение.
– Я рад, что это ты, а не кто-то другой, – Фран немного улыбается. И почему-то кажется счастливее, чем был когда-то.
Скуало ждёт, когда же Бельфегор кинется на него с мечом, когда он, полный злости, будет проклинать его и попытается голыми руками вырвать его сердце. Но этого не происходит. Бельфегор падает на колени и сгребает в охапку то, что осталось от Франа. Мужчина бы с удовольствием последовал его примеру, но не хочет мешать и чувствует, что он будет совсем не вовремя. Ему остаётся только наблюдать, как из голубых глаз катятся крупные слёзы, а его подопечный давится беззвучным плачем. Именно сейчас Бел готов поверить в любого Бога, если он сможет повернуть время обратно, и тогда Бельфегор не будет бездействовать. Почему он ничего не сделал? Почему никак не отреагировал? Почему? Почему? Почему?
Если бы в мире существовал дьявол, то это самое время ему явиться. Когда лорд прижимает к себе тело короля, когда его руки в крови. Когда он не может сказать ни слова и забывает как дышать. Во всем он винит только себя.
– Он соврал мне, – наконец выдавливает Бельфегор, подняв голову и смотря прямо на Скуало. – Он обещал мне, что мы будем вместе. Он лжец, ужасный лжец, – слова тонут в судорожных всхлипах, и под конец уже сложно что-либо разобрать.
Мужчина поднимает золотую корону, теперь покрытую бордовыми пятнами, и небрежно кладет на голову Бельфегора.
– Да здравствует новый король, – это всё, что он может сейчас сказать своим охрипшим голосом.
В Италии новый король. У него золотые знамёна, и он не любит войн. Король похож на солнце и содержит маленькую церковь на юге Италии. И никто не знает, что под одеждой он носит зеленые знамёна.
