Ренегат

Дэн Даже когда они просто стояли, то вызывали во мне тревогу. В основном только этим они и занимались: следили за нами, стояли на каждом углу и занимали каждый коридор. Из-за того, как они всегда провожали меня взглядом, я чувствовал себя так, словно меня постоянно обвиняли в каком-то преступлении, которое я сам не знал, что совершил. И сегодняшний день не был исключением. Немецкие солдаты в зелёной форме были повсюду, и я возмущался из-за каждого из них. Казалось, что они пришли посмотреть, как мы дышим — убедиться, что каждый датский школьник не потребляет слишком много кислорода. Даже снаружи школы от них было никуда не деться. Они патрулировали улицы, зависали в барах… даже пришли в мой дом, когда мой отец их пригласил. Иногда я мог это выносить — я просто не обращал на них внимания и пытался не давать горьким мыслям одолеть меня. Но в другие дни, как сегодня, этого было слишком много. Давление было слишком сильным. Мне нужно было выбраться. Я завернул за угол, погружённый в свои мысли, когда столкнулся с ним. Сначала я ударился головой об его грудь, а затем столкнулся с ним всем туловищем, отчего уронил всё, что было у меня в руках. Я застыл на месте прежде, чем осознал, что только что случилось, и моя голова до сих пор немного кружилась от столкновения. По-прежнему глядя вниз, я видел чёрные начищенные ботинки на полу прямо передо мной. Я наткнулся на немецкого солдата. Не говоря ни слова, я в спешке начал собирать свои учебные принадлежности. Если бы на его месте был кто-то другой, я бы наорал на него за то, что стоял на дороге, но я знал: что бы я ни сказал — всё будет использовано против меня. Для них я был простым учеником, для них мои слова не имели никакого значения. Я быстро наклонился, чтобы собрать книги, надеясь убежать прочь и избежать любых проблем, которые могли появиться из-за того, что я не смотрел, куда шёл. — О! Простите, — внезапно сказал он, опустившись рядом со мной. Я всё ещё не смел поднять на него взгляд, хотя и был изрядно удивлён. Немец только что извинился за мою ошибку. По-английски. Он первым поднял мой синий блокнот, который я выронил с остальными книгами. Но как только он коснулся его, то отдёрнул руку, словно блокнот был охвачен огнём. Он быстро посмотрел на меня, поймав мой взгляд до того, как я снова отвернулся. — Снова ты, — пробормотал он под нос, удивлённо глядя на меня. — Люди часто встречают свою судьбу на дорогах, которые выбирают, чтобы избежать её, — саркастично ответил я, не зная, услышал ли он вообще мои слова. От одного его вида мне было тошно и кружилась голова. Он был повсюду — это человек, который мог донести на меня в любой удобный момент. Технически, я вообще не должен был находиться в этой части школы, просто я знал, что это был самый короткий способ выбраться из этого места, чтобы я мог скорее попасть домой. Даже до того, как немцы пришли в мою школу, я срезал здесь дорогу, попадая в неприятности каждый раз, когда меня ловили. Но это случалось настолько редко, что не останавливало меня. Резко вдохнув, я заметил, что синий блокнот, валявшийся на полу, был раскрыт, и я как можно быстрее захлопнул его. Он открылся на странице, заполненной моими рисунками и набросками, и я сразу же пожалел, что вообще рисовал их там. Но этим и были опасны моменты, когда я позволял себе расслабиться и отвлечься на скучном уроке. — Почему ты не сказал мне, что ты из семьи Хауэллов? — прошептал он — немного грубо — как только мы оба снова поднялись на ноги и посмотрели друг на друга. Он выглядел скорее встревоженным, нежели злым. Я оглянулся назад, чтобы убедиться, что вокруг не было учителей или других учеников, а затем ответил: — Нет, но у меня вопрос получше… Почему ты не сказал мне, что ты один из школьных солдат? — В основном потому, что я не такой, но также потому, что это не твоё дело, — холодно ответил он. — Что ж, моя семья — это тоже не твоё дело, — ответил я, сохраняя такое же невозмутимое лицо, как и он. — А если ты не школьный солдат, то зачем тогда ты здесь? — Это… сложно, — пробормотал он. Тяжесть в его голосе дала мне понять, что он сам не до конца понимал, зачем он в этой стране, и тем более, зачем он стоял в этом коридоре. — Все так говорят, — выдохнул я и прислонился спиной к стене. Всё должно было быть тайной; вся война преподносилась как тайна. Мы видели, как немецкие солдаты расхаживали повсюду, но могли только догадываться, почему они находились здесь. — Я не лгу. — Он улыбнулся, а затем глубоко вздохнул и тоже прислонился к стене, но не слишком близко ко мне. Я оборачивался назад каждые несколько секунд, чтобы посмотреть, не следил ли кто за нами. Каждая клетка моего тела была напряжена; он вёл себя слишком спокойно, чтобы это не оказалось ловушкой. По какой ещё причине он мог встретиться со мной здесь? Зачем ещё ему так беспечно прислоняться к грязной стене в тусклом коридоре и разговаривать с мальчиком-датчанином? Может, это был его способ донести на меня, ничего не говоря? — Здесь нет никого, не волнуйся, я проверил, — спокойно сообщил он. — Зачем вообще ты здесь стоишь? — с любопытством спросил я, подняв взгляд со своих ботинок на его лицо. — Я устал здесь находиться, — ответил он. — А они всё говорят и говорят о вас. В смысле, о датчанах. — Голос солдата немного поменялся и стал звучать почти что так, будто ему было стыдно. С чего бы ему стыдиться своих же людей? — А в этом разве есть что-то новое? — спросил я. Мне было сложно понять, как стоит воспринять его объяснение. Я знал, как немцы говорили о нас — их разговоры были почти такими же ужасными, как и наши о них. — Да. — И что же? — Я отошёл от стены, чтобы как следует посмотреть на него, не зная точно, чего ожидать. — Я, — был его ответ. — Ты? — Да… — По выражению его лица было видно, что ему абсолютно точно нельзя было о чём-либо говорить. — Просто это несправедливо. Не только вы, но… мы тоже. Вся война в целом, понимаешь? Я о том, что это… — Сложно, — тихо перебил я. В моей голове ясно слышался голос матери, читавшей мне нотации. Мы не должны были говорить о войне, мы не должны были слышать о войне, мы не должны были знать о войне. Вся эта тема была под строгим запретом. И теперь я стоял здесь, лицом к лицу с казалось бы незнакомым человеком, в общественной школе, и свободно обсуждал это. — Сложно, — он согласился шёпотом, не отрывая своих глаз от моих. Его манеры не напоминали никого из солдат, которых я встречал раньше, а живя в отцовском доме, я повидал их немало. У него был спокойный и понимающий характер, и его голос в разговоре со мной был мягким и дружелюбным, как будто я говорил с лучшим другом. — Что ты здесь делаешь? — спросил он, нарушив тишину. — Домой иду, — я соврал со всей уверенностью, на которую был способен. — Звонок прозвенел, — быстро добавил я. Он не был учителем, так что не мог принести мне проблем, если не доложит обо мне директору, и он не казался одним из тех, кто мог бы это сделать. Он уже хранил один из моих секретов, за что я был признателен. Скорее всего, для меня было бы лучше держаться от него как можно дальше, чтобы не давать ему больше поводов для доноса. Но в то же время, отчасти я был рад его видеть — по крайней мере я был рад, что врезался именно в него, а не в кого-либо ещё. — Сейчас одиннадцать часов? — его губы расплылись в ухмылке, и он скрестил руки на груди, хорошо зная, что я лгал. — Некоторые уроки отменили? — я попытался оправдаться, но безнадёжно. Лгать ему было всё равно, что лгать моей маме — она всегда видела меня насквозь. — Ладно, хорошо, я просто больше не хочу здесь находиться, — признался я со вздохом. — И что ты будешь делать, когда придёшь домой? Разве тебя не застукают родители? У тебя будут неприятности… — Он вопросительно посмотрел на меня. — Я просто проскользну внутрь. Легко. Как по-твоему я в ту ночь выбрался? Конечно, мне нельзя было находиться на улице ночью, как и любому моему ровеснику. Это было слишком опасно, нас предупреждали об этом родители. Но я больше не мог находиться всё время взаперти, так что нашёл выход. Я жил в большом доме со множеством комнат и коридоров, а это значило, что мои родители не могли следить за ними всеми, что в свою очередь означало, что я мог с лёгкостью выскользнуть в окно. Хотя забираться внутрь было сложнее. — Но тебе придётся прятаться несколько часов, — сказал он. — Даже в школе может оказаться интереснее. — Может, я буду сидеть в шкафу и прятаться. Или писать. Может, напишу что-нибудь. — Тебе нравится писать? — Я люблю писать. Это единственное, что у меня хорошо получается, — выдохнул я. Даже разговор на эту тему вызывал у меня улыбку. Было здорово вспомнить, что в мире ещё существуют иные таланты, кроме убийства людей и попыток ведения войны. Что люди могут использовать свою голову ещё и для того, чтобы создавать прекрасные вещи. — Не забудь рисование, — добавил Фил с некоторым сарказмом в голосе. — И рисовать, да, — я рассмеялся, крепче сжав в руках блокнот со своими рисунками. Я проводил много времени дома, создавая свои собственные миры при помощи историй и рисунков. Я наслаждался каждой секундой этого занятия. — А тебе нравится писать? — спросил я, пытаясь найти что-то вроде общих интересов, которые могли бы у нас оказаться, к тому же мы оба не хотели находиться внутри вместе с остальными. Он кивнул. — Вообще-то меня послали сюда из-за того, что я хорошо пишу и читаю. Большинство немецких солдат родом из бедных семей разного происхождения, и их в основном посылали на фронт, потому что не хватало денег, чтобы как следует их обучить. Но у меня всегда были способности к языкам и переводу, так что меня можно использовать в других целях. Учитывая то, что он, казалось бы, ненавидел войну так же, как и я, в его голосе всё равно слышалась гордость за свою работу. Но конечно, если сравнивать со всем остальным, ему по крайней мере повезло быть здесь, а не на поле боя. — Значит, ты и датский знаешь? — полюбопытствовал я, приподнявшись на мыски от волнения. Не так много немцев утруждали себя тем, чтобы выучить другой язык, даже английский. Он чуть покачал головой. — Совсем немного. Я понимаю кое-что из того, что ты говоришь, но не могу говорить сам. — Что же тогда ты делаешь здесь? В Дании? — Если бы у меня был шанс, я бы задал этот вопрос всем солдатам. Что дало им право ходить по нашим улицам, есть нашу еду и практически использовать нашу страну как их собственный загородный дом? — Ты задаёшь много вопросов, маленький датчанин. — Солдат расцепил руки и снова встал прямо. Я чуть отступил назад, потому что из-за нашей маленькой разницы в росте ему приходилось смотреть на меня сверху вниз, а мне это не нравилось. — Да, — ответил я, пытаясь сохранять голос спокойным. — А у меня нет причины отвечать тебе. — Он расправил рукава и одёрнул мундир, как будто собирался уходить. Я не мог понять, неужели я разозлил его или ему просто было неуютно от моих вопросов. Скорее всего, и то, и другое. Поправив фуражку, он кивнул мне, а затем развернулся на каблуках. Я смотрел, как он повернулся ко мне спиной и начал уходить, оставляя меня одного в полутёмном коридоре. — Напиши мне письмо, — выпалил я до того, как он ушёл слишком далеко. Как только слова сорвались с моих губ, я сразу же о них пожалел, но я отчаянно желал узнать о нём больше. В моей голове появлялось множество вопросов, и в первый раз я мог их озвучить. Он был совсем другим. А я был очень любопытным. Он остановился и повернулся ко мне лицом. — Что? — Я сказал… — я сделал два шага вперёд, представив на секунду, что он не был сильным немецким солдатом, а я не был напуганным датским мальчиком. — Напиши мне письмо. Если у тебя так хорошо получается писать, напиши мне письмо, Фил, — скомандовал я, впервые за день позволив себе произнести его имя. — Докажи это. — Зачем? И на это у меня не было ответа — по крайней мере того, который мог заставить его сделать это, если он не хотел. — Что? Слишком занят? — с издёвкой спросил я. Я знал, что давил на него, но совсем не боялся — по крайней мере, теперь. Теперь он был для меня просто обычным человеком, а это значило, что я начинал вести себя с ним нормально, а не относился к нему как к вышестоящему человеку. — О чём ты хочешь, чтобы я написал? — Фил снова расслабил плечи, как только задал вопрос, и на этот раз в его голосе было слышно любопытство. — Не знаю. — Об этом я ещё не подумал. Честно говоря, мне просто было скучно. Я хотел с кем-то поговорить, и мне был интересен этот солдат-который-отказывался-вести-себя-как-солдат. Но я пока не был готов это признать. — Разве у тебя нет семьи дома, в Германии? — предположил я. — Да, но я не могу… — Напиши о них. — Я широко улыбнулся ему, как маленький ребёнок, попросивший маму рассказать ему сказку на ночь. — Расскажи мне историю, Фил. Потом я расскажу тебе свою. Я знал, что должен был предложить ему что-то взамен. Не то, чтобы я и так этого не хотел, но сейчас это было особенно важно. Я должен был в первую очередь убедиться, что он хотел сделать это, потому что неважно, как бы я ни пытался это отрицать или убедить себя в обратном, именно у него в руках была сосредоточена вся власть в наших странных недо-отношениях. — И как мы должны это осуществить, позволю себе поинтересоваться? — скептически спросил он. — Это не почтовое отделение. А мы на войне. — Он опустил голову, глядя на меня, показывая, каким нелепым, по его мнению, я казался. — Если ты в школьном патруле, то будешь поблизости. А я ученик, так что тоже буду здесь… — Ну да, когда не прогуливаешь уроки, — перебил меня он. — Я постараюсь над этим поработать, — сказал я уверенным тоном. Но от этого он только быстро покачал головой, а затем улыбнулся. — Но мы можем… — я сделал паузу, чтобы оглядеться по сторонам, мои глаза обшарили пустой коридор на предмет чего угодно, что помогло бы мне выпутаться, хотя я и сам не знал, что искал, — оставлять записки где-нибудь здесь. Например… — но у меня действительно не было нормального плана. — Например, здесь. Рядом с тем местом, где он стоял, находился шкаф, и я подошёл, чтобы открыть его. Никто не использовал это крыло школы вот уже много лет, так что шансы на то, что кто-то кроме нас будет здесь искать, практически равнялись нулю. — Верхняя полка, — сказал я, — под этим датско-немецким словарём. — Совпадение. — Он усмехнулся. — Вроде того. — Я поднял книгу и помахал ею перед ним, чтобы он рассмотрел её. — Она даже зелёная. Как ты. — Я указал на его грудь, а затем поспешно поставил книгу обратно на пыльную полку. Он задумался на секунду. — Но мы не можем даже писать свои настоящие имена на случай, если их найдут. Я про записки. — Он начал говорить так, как будто это происходило на самом деле. — У тебя есть что-то вроде прозвища? — Можешь называть меня Медвежонком. — Я улыбнулся и протянул к нему руку. — Тогда зови меня Львом. — Он улыбнулся в ответ и мягко пожал протянутую мною руку.