Танцы с Арлекином

А теперь, наверное, стоит уточнить, откуда у экспертов взялась голова жертвы. История, в общем и целом, была трагикомическая… Мария Павловна Товаренко была женщиной немолодой, но шустрой во всех отношениях. Проработав больше, чем полвека, вахтёром на проходной Химзавода, она навидалась всякого и всяких, отличалась несгибаемым марксистским мировоззрением и весьма твёрдым, а так же очень неплохим для её немолодого возраста здоровьем. Большую часть жизни Мария Павловна с мужем и двумя дочерьми-погодками прожила в общежитии помянутого Химзавода – правда в куда более приличном, чем те, в которые селили нарушителей социалистической законности, присланных на Химзавод исправляться ударным трудом. Время шло, нарушителей соцзаконности меньше не становилось, многие из них сумели построить в районе Химзавода собственные домишки, к тому же продолжали строиться общежития и бараки, поскольку само химическое производство росло и расширялось. И не успело недальновидное Городское начальство и глазом моргнуть, как на окраине Города образовался целый криминализированный район, обитатели которого предпочитали жить не по закону, а по понятиям. Нетрадиционно мыслящие обитатели Химзавода стали постоянной головной болью Городской милиции, а лицо мужского пола, которое ни разу в жизни не «чалилось» и не «откидывалось», было там редким исключением и печальным недоразумением. А потом наступила перестройка, за ней пришёл бардак девяностых, химическое производство практически встало, рабочие оказались в бессрочных отпусках, и посёлок Химзавод стал практически центром Городского криминала, с которым в этом смысле могли соперничать только печально известные Таборы. К концу первого десятилетия двадцать первого века обстановка малость разрядилась – завод снова заработал, подросло молодое поколение, которое хотело делать деньги, а в тюрьму за это не хотело и изыскивало для получения вожделенных разноцветных бумажек настолько интересные и незамыленные способы, что хоть новые статьи в УК РФ добавляй. Но в целом на Химзаводе стало несколько спокойнее, что да, то да. Что же касается Марии Павловны, которая успела за прошедшие годы выдать замуж обеих дочерей (не за Химзаводовских, упаси Боже!) и похоронить мужа, обреталась всё там же, правда, аккурат перед развалом Союза она успела всё-таки получить небольшую однокомнатную квартирку в доме, предназначенном для ИТР Химзавода. Так что она теперь благополучно обитала в собственной однокомнатной квартирке, дочери с мужьями уехали из Города и сумели неплохо пристроиться в необъятной России, и единственное, что Марию Павловну напрягало – была её крошечная пенсия, на которую в принципе мог выжить только индийский йог, который большую часть своей жизни проводил в молитвах и чистке кармы и не нуждался, по большому счёту, в таких пошлых вещах, как еда, питьё и крыша над головой. А вот Марию Павловну растущие цены на продукты и квартплату ужасно огорчали. Поэтому бодрая пенсионерка вместо заслуженного отдыха и поездок по миру, как это делают все западные люди, которые достигли «золотого», то есть пенсионного возраста, жила по принципу «волка ноги кормят». К дочерям она обращаться не хотела принципиально, прекрасно зная, что обе живут небогато и переводят банку каждый лишний грош за купленные в ипотеку квартиры, поэтому, получив пенсию, тут же оплачивала квартиру и коммунальные услуги, выкупала социальный проездной, покупала строго по расчёту муку, крупу, сахар, подсолнечное масло и немного овощей (всё непременно в «Народном», там цены были самыми низкими), оставшиеся несколько сотенных бумажек откладывала на непредвиденные расходы, а затем начинала искать возможность подзаработать, дабы разнообразить скудный рацион. В своё время Мария Павловна мыла полы в гипермаркете (увы, от тяжёлых вёдер у неё начал прогрессировать остеохондроз, и эту работу пришлось оставить), продавала газеты и журналы, сидела консьержкой, пыталась заниматься торговлей по телефону в крупной маркетинговой сети, и прочая, и прочая, и прочая… Однако неизменно наступал момент, когда работодатель решал, что она уже стара, и пенсионерка получала от ворот поворот. Но кушать, несмотря на возраст, хотелось каждый день, и ушлая пенсионерка очень скоро нашла для себя альтернативный способ поиска продуктов питания – она стала посещать Городскую свалку. Не стоит морщиться. На свалке постоянно оказывались отнюдь не объедки. Дело в том, что крупные сетевые магазины периодически избавлялись от товара с истекшим сроком годности – вот так на свалку вывозили вполне себе приличные йогурты, конфеты, колбасу и прочие и прочие гастрономические изыски – то, что не удавалось распродать по дешёвке во время распродаж. Таким образом, посещая свалку пару раз в неделю, Мария Павловна привозила домой набитую дотуга всякими деликатесами сумку на колёсиках. Кое-что она ела сама, кое-что продавала соседям за смешную цену и считала, что устроилась очень даже неплохо. Правда, на свалке был свой контингент, который обычно чужих до кормушки не допускал, но для Марии Павловны было сделано исключение, поскольку многим там заправлял старый приятель её покойного мужа. Возвращалась домой в такие дни Мария Павловна достаточно поздно, а поскольку всё-таки уставала, то обычно срезала путь через пустырь, а не шла по освещённой улице, как другие пассажиры электрички. И в тот день, когда она стала героиней полицейских сводок, Мария Павловна пробиралась поздним вечером через пустырь, от всей души мечтая о горячем чае, любимом сериале и ванне. До дома оставалось совсем немного, однако, выйдя на финишную прямую, Мария Павловна заметила, что у старых гаражей кто-то жжёт костерок. Она слегка удивилась – пустырь этот пользовался недоброй славой, и даже вездесущие алкаши и подростки здесь обычно не появлялись. Женщина подошла чуть ближе и удивилась – огонь был разведён под железным листом, поставленным на кирпичи. На этом самом железном листе стояла большая закопченная алюминиевая кастрюля, в которой что-то булькало, а из-под неплотно прикрытой крышки тянуло сладковатым мясным запахом. Запах был какой-то неправильный, от чего пенсионерка ощутила неприятную тошноту, а потом совершила то, что потом объясняла кратко: «бес попутал». Она подняла с земли какую-то палочку и откинула крышку. И, заглянув в кастрюлю, издала вопль такой интенсивности, что его услышали даже обычно глухие к разного рода проявлениям чужих эмоций обитатели Химзавода. И было от чего. В кастрюльке аппетитно булькала человеческая голова с начисто содранной кожей. Мария Павловна оказалась женщиной крепкой, прежде чем потерять сознание от настигшего её сердечного приступа, она успела по мобильному вызвать полицию… Прибывший через несколько минут чисто случайно оказавшийся поблизости наряд ППС узрел всё безобразие и вызвал «Скорую». Старушку шустро определили в больницу, свидетелей вокруг не наблюдалось, и доблестные орлы ППС-ники, слышавшие о недавно найденном расчленённом и обезглавленном трупе, не нашли ничего лучшего, чем явиться с кастрюлькой прямо к экспертам, нарушив все процессуальные нормы. Что сказал по этому поводу Юра Литвинов – лучше не воспроизводить, потому как даже Большой Петровский загиб не мог бы в данном случае показать всю глубину его чувств. Однако обрабатывать улику ему всё же пришлось, и срочно, а экспресс-анализ ДНК показал, что голова… то есть в данном случае уже череп, мягкие ткани исследовать смысла не было… так вот, голова действительно принадлежала трупу, найденному в лесу. Хорошо, что продвинутый Литвинов умел делать реконструкцию лица по черепу с помощью специальной компьютерной программы… Но как она оказалась на пустыре, кто поставил это жутковатое варево и зачем – это осталось неизвестным. Так что в нехорошей истории вопросы продолжали множиться, а ответы находиться не спешили… *** На следующее утро мальчишки встретились на остановке у гимназии и Данька сразу же спросил: - Андрей, ты со своими поговорил? - Нет пока, - помотал головой Андрюха. – Макс допоздна задержался, у него опять на работе что-то, а Вадим простыл, температура у него поднялась, не грузить же человека в таком состоянии… Будет ему сегодня получше – как домой вернусь – поговорю сразу же. - Лучше не тянуть… - задумчиво протянул Артём. – Вдруг эта гадина снова в школу заявится. Или в опеку пойдёт… Тогда вообще капец будет. - Понимаю, - отрезал Андрей, и лицо его потемнело. – Только дело ещё и в том, что у меня язык не поворачивается сказать, в какой гадости Макса с Вадимом журналистка обвинить собирается… - Знаете, что, - неожиданно заявил Игнат, - мы ж хотели её координаты у Усыни узнать – так вот и узнаем… - А что потом? – мрачно спросил Артём. – Поговорить и надеяться, что у неё совесть проснётся? Игнат ехидно хмыкнул и сказал: - Есть у меня одна мысль… Нехорошая мысль, конечно, но… У мальчишек сразу загорелись глаза, и Артём заявил: - Что за мысль-то? Говори, Игнат, не тяни! - Не-не, - хитро прищурился Игнат. – Сначала по-хорошему попробуем. А уж потом… Остальные нехотя закивали и двинулись по направлению к гимназии. Уроки, как ни крути, никто не отменял. *** Макс с утра ехал на работу не в самом лучшем настроении. Вадим умудрился где-то простыть и полночи температурил, пришлось сбивать температуру и изгонять простуду народными средствами. Вроде бы помогло – с утра Вадиму было явно лучше, но Макс всё-таки настоял, чтобы тот остался дома и вызвал врача. Странные подозрения вызывало и поведение Андрея – какой-то он с утра был грустный и сосредоточенный, однако на вопросы отвечал преувеличенно весело и пытался Макса убедить, что всё в полном порядке. Только Малой вёл себя, как обычно – слопал тарелку каши, сходил пожалеть больного Вадима и весело пообещал Максу, что сегодня непременно получит «звёздочку» за выученное стихотворение. Максу хотелось во всём разобраться, но слишком много странного было в их новом деле, поэтому он проводил мальчишек в школу, взял ещё раз с Вадима страшную клятву, что тот вызовет врача и будет лечиться, а если уж будет совсем плохо – позвонит Максу. Вадим честно пообещал всё именно так и сделать, и немного успокоившийся Макс отправился на работу, предчувствуя нелёгкий разговор с начальством. *** Знаешь, мой маленький Арлекин, каково это – жить, когда теряешь то, что любишь? Ответ на этот вопрос тебе наверное смог бы дать один венецианский каменотёс, без памяти любивший свою молодую жену. Ты ведь помнишь Скуола ди Сан-Марко? Нет? Ну я напомню, мне нетрудно... Скуола ди Сан-Марко, одна из шести «великих венецианских школ», была основана ещё в 1260 году. В 1485 здание школы пережило страшный пожар и было почти полностью разрушено. Реконструкция под руководством Мауро Кодусси длилась почти десять лет. В реставрации участвовал Ческо Пиццигани — один из самых талантливых каменщиков венецианской эпохи, именно ему принадлежит украшающий Скуолу великолепный фриз, поражавший умы современников. Через несколько лет после завершения реставрации из-за внезапной болезни скончалась его молодая жена Фиориндо. Пиццигани бесконечно любил её и очень тяжело переживал утрату: он продал свой магазин, бросил всё, чтобы ничего не напоминало ему о прежней счастливой жизни. В конце концов Пиццигани, ставший бродягой и попрошайкой, поселился на паперти Скуолы, которую ещё не так давно он сам строил. Иногда, когда его никто не видел, он ногтем выцарапывал на дверях изображения проплывающих мимо кораблей… * Эти изображения сохранились до сих пор, мой маленький Арлекин, помнишь, как наш гид рассказывал нам о них? Знаешь, Пиццигани не смог заполнить пустоту, которая поселилась в нём после смерти любимой жены, потому что нет возможности вернуть душу из-за предела… Но я поступил по-другому… *Подлинная венецианская легенда.