Танцы с Арлекином

Внимание, пока не бечено! К чести Джакомо, стоит отметить, что он не винил в своём отчаянном положении Марьюшку – то, что она не могла ничего поделать в сложившейся ситуации, он понял слишком быстро. Дарья, которая жила в монастыре в относительной безопасности, была слишком мощным средством воздействия на дочь. К тому же Джакомо продолжал любить Марьюшку и сделал ещё одну роковую ошибку – попробовал договориться с мучителем. Возможно, если бы Джакомо повёл себя по-другому – стал бы проклинать Марьюшку, издеваться над ней и вымещать своё рабское положение, Моргауз обошёлся бы с ним совершенно по-другому. Но итальянец не собирался отказываться от своей любви, и это определило его судьбу. По приказу барина, Джакомо примерно наказали на глазах у возлюбленной, а потом отвезли на дальний хутор, фактически заточив в темницу. Возможно, Иван и продолжил бы свои издевательства, если бы не приближавшаяся свадьба с юной Соломонидой Авксентьевной Брищ-Задунайской. Иван Готлибович умел хоронить концы, и подмоченная репутация ему вовсе была не нужна. Но одно дело творить бесчинства в окружении своих крепостных, которые в глазах закона вовсе не являются свидетелями, и совсем другое - если в качестве свидетеля сможет выступить свободнорожденный… Поэтому Джакомо был надёжно заперт на дальнем хуторе, Марьюшку Иван заставил молчать, угрожая его жизни и жизни Дарьи, к тому же беременная женщина была слишком слаба, часто падала в обмороки, что мешало, к сожалению мерзавца, качественно над ней издеваться. Так что подготовка к свадьбе на время приостановила развитие этой непростой истории. Прошло несколько месяцев. Свадьба была великолепна, молодая жена блистала, словно ангел небесный в роскошнейших кружевах и бриллиантах, вызывая всеобщее восхищение и зависть. Нет, Соломонида Авксентьевна не была идеальной красавицей, но она была вполне мила и симпатична, а уж в день свадьбы любая девушка выглядит королевой. Пышная свадьба отгремела, молодые водворились в поместье, и Моргауз не нашёл ничего лучшего, чем приставить в горничные к молодой жене немного оправившуюся Марьюшку – ему казалось, что это очень остроумно – его «сестра» и бывшая любовница играет роль прислуги при законной жене. Надо сказать, что юная супруга Ивана была весьма неглупой барышней, и она очень быстро поняла, что в поместье творится что-то неладное, однако застращанная барином дворня молчала вмёртвую. К тому же при жене Иван был вынужден смирять свой злобный нрав – за обиду любимой дочери отставной бригадный генерал вполне мог разобраться с зятьком по-свойски. К тому же Иван начал испытывать в постели проблемы совершенно определенного свойства, мешавшие зачать наследника. Не помогал даже тогдашний аналог виагры – шпанская мушка. Неизвестно, как, но Иван понял, что единственное, что помогает ему пару ночей держаться достойно в постели – это причинение боли кому-либо. Пытать дворню и издеваться над Марьюшкой в поместье он остерегался – Соломонида бы такого не потерпела. Отставной генерал Брищ-Задунайский, даже служа в армии, стремился избегать телесных наказаний в отношении нижних чинов, что для тогдашней военной элиты было, прямо скажем, редким исключением, и подобное же отношение он привил дочери. С тех пор не менее раза в неделю Моргауз посещал отдалённый хутор в сопровождении одного из своих доверенных слуг – того самого, что часто исполнял в поместье роль палача для провинившихся. Что уж он проделывал там с несчастным пленником – история умалчивает, но приезжал он с хутора неизменно довольный, свежий и отдохнувший. Итогом этого было то, что вскоре молодая барыня почувствовала себя в тягости. За это время она очень привязалась к Марьюшке – не будучи дурной от природы, Соломонида понимала, что её горничная глубоко несчастна и сочувствовала ей, не давая в обиду мужу. Однако Марьюшка догадывалась, зачем барин ездит на дальний хутор, и как она мучилась и страдала – известно только одному Богу. Такие переживания не могли не сказаться на её собственной беременности, и роды начались намного раньше срока. Промучившись ночь напролёт, Марьюшка родила крошечного, слабенького и едва живого мальчика, который даже не кричал, а лишь разевал маленький розовый ротик и слабо попискивал, как котёнок. Барыня, от души сочувствовавшая своей горничной, поняла, что та очень плоха после родов и не проживёт долго, и послала за священником – соборовать роженицу и крестить новорожденного – слишком уж слабым выглядел малютка. На смертном одре только и успела Марьюшка шепнуть несколько французских слов барыне, прося позаботиться о сыне, и умолить мужа отпустить Джакомо. Потом она хоть и пребывала в сознании, но говорить не могла, лишь смотрела умоляющими глазами то на барыню, то на лежащего рядом крошечного сына, пока священник соборовал её. А потом закрыла глаза и просто, тихо, без мучений умерла. Несчастной жертве чужой жестокости едва-едва исполнилось двадцать лет… Соломонида поклялась самой себе заботиться о ребёнке Марьюшки и, хотя муж хотел отдать его «в дети» в какую-нибудь бедную семью, сразу же проявила твёрдость, приставив к малышу кормилицу и няньку и заявив, что расти мальчик будет в усадьбе, у неё на глазах и сколько Бог даст. Более того, она к мужу приступила с расспросами, о каком Джакомо, умирая, твердила её горничная. Естественно, Иван ни в чём не признался жене, отговорившись бредом умирающей женщины, однако сам решил послать слугу окончательно расправиться с юношей. Живой Джакомо отныне представлял для него смертельную опасность, учитывая способность жены думать и задавать неудобные расспросы. А законная жена-дворянка – не крепостная девка, её так просто не заткнёшь, да и батюшка в обиду не даст. Слуга отправился на дальний хутор и вернулся весь бледный и растерянный. Оказалось, что несчастный итальянец каким-то образом исчез из запертого погреба, не оставив никаких следов и просто растворился в воздухе. Иван перепугался. Ведь, если каким-нибудь чудом Джакомо сможет добраться до властей – ещё неизвестно, как обернётся эта история. Некоторое время он вздрагивал от каждого шороха, но потом успокоился, решив, что Джакомо всё-таки погиб и кости его растащили лесные звери. Между тем, время шло, Соломонида родила сына, названного уже совершенно по-русски – Фёдор Иванович. Что же касается сына Марьюшки, крещёного Яковом, то он не только не умер в младенчестве, но и сумел выправиться, выровняться и годам к четырём был уже на диво здоров и смышлён. Соломонида сдержала слово, данное Марьюшке – она заботилась о мальчике, он стал товарищем по играм для маленького Фёдора, их обучали одни и те же учителя, и она не раз просила мужа дать Якову вольную, тем более, что с детства он рос способным, особенно ко всякого рода искусствам. Иван же Готлибович всякий раз отказывал. Неизвестно, что двигало им – то ли затянувшаяся месть, то ли остатки любви к женщине, чью жизнь, как и жизнь её возлюбленного, он загубил своими руками. Между тем маленький Яков проявлял столь удивительные для его возраста способности к живописи, что Соломонида пригласила заниматься с ним специального учителя, который через год заявил: «Видит Бог – мне его учить более нечему! Хоть сейчас в Академию Художеств!» Соломониде понравилась эта мысль, и она похлопотала через отца о том, чтобы одиннадцатилетний Яков Скоропов, дворовый человек Ивана Готлибовича Моргауза был допущен к экзаменам в помянутую Академию. И что самое интересное – был принят.* Шесть лет обучался он в Академии, а на седьмой год академическое начальство испросило разрешения послать Якова Скоропова в Италию, как одного из самых успешных выпускников, для продолжения обучения за казённый счёт. Иван Готлибович, под влиянием благоразумной и строгой жены сильно исправивший свой дурной характер и уже успевший прослыть меценатом и филантропом, не нашёл повода для отказа, да и Соломонида Авксентьевна была весьма довольна успехами воспитанника, так что семнадцатилетний Яков отправился в Италию, где и обучался в течение пяти лет живописи и архитектуре. Вернулся он в Уездный Городок уже взрослым человеком, очень остро ощутил своё подневольно состояние. Вольные нравы в Академии, свободная жизнь в Италии не позволяли Якову до сей поры осознать свое рабское состояние. Но вот теперь… Конечно, он питал самую живую благодарность к Соломониде Авксентьевне, да и Фёдор, его бывший товарищ по детским играм, делавший ныне успешную военную карьеру, вырос слишком либеральным, чтобы попрекать Якова его происхождением, но… Не понять, кто он отныне такой, Яков не мог. К тому же, в Италии произошла некая встреча, которая позволила Якову по-иному взглянуть на жизнь. Тем не менее, юноша с головой ушёл в работу, поражая обитателей Уездного Городка новомодным для провинции классическим стилем. По его проекту был перестроен городской особняк Моргауза, затем – дом помещика Пичугина, после было возведено новое здание Дворянского Собрания, городской театр… Заказы сыпались на юного архитектора, как из рога изобилия, и, надо сказать, он вполне заслуживал своей провинциальной славы. Работа юного таланта щедро оплачивалась, но получал оплату его хозяин – Иван Готлибович. Конечно, Яков пользовался куда большими привилегиями, чем любой другой крепостной, у него были хорошо обставленные комнаты, удобная мастерская, прекрасная, современная одежда, кое-какие деньги, он даже порой обедал за одним столом с хозяевами… но сам собой он распоряжаться был не волен. Видя страдания юноши, Соломонида, давно желавшая видеть его свободным, вновь приступила к мужу с требованием дать Якову вольную, но тот упёрся. Почему? На этот вопрос и сам Иван не мог бы уже дать внятного ответа. Роковые страсти молодости давно улеглись в нём, теперь это был абсолютно обычный богатый провинциальный помещик, совершенно не склонный к мучительству и тиранству, слегка побаивающийся свою жену и искренне любящий сына и дочь, но… Вернувшийся из-за границы Яков до такой степени напомнил ему Марьюшку в расцвете молодости и красоты, что отпустить его престарелый помещик был просто не в силах. Это желание держать юношу при себе, было сродни желанию коллекционера обладать неким шедевром, не давая бросить на него ни одного постороннего взгляда. И такое положение не могло не привести к очередной трагедии. Однажды Соломонида Авксентьевна с сыном и дочерью отбыла в гости к брату. Женщина рассчитывала вернуться к вечеру, но начался проливной дождь, и брат уговорил сестру заночевать, так что в имение они добрались только поутру. Добрались, чтобы узнать страшную новость – Иван Готлибович Моргауз был обнаружен мёртвым в своей постели, а дворовый человек Яков Скоропов пропал бесследно. Больше никто и никогда не слышал о нём, и, хотя местные доктора после осмотра тела Моргауза признали смерть ненасильственной, старики, ещё помнившие историю Марьюшки и Джакомо, шептались по углам о том, что юный архитектор каким-то образом узнал о несчастной судьбе своих родителей и сумел отмстить их мучителю при помощи чёрного колдовства, коему выучился за границею. Говорили, что он продал душу дьяволу за эту месть и черти забрали его в ад… Много чего говорили… Хотя был ещё один примечательный факт – ни Соломонида Авксентьевна, ни её сын Фёдор никогда не сказали о Якове Скоропове ни одного плохого слова. Словно они тоже что-то знали… *Чистая правда, в том смысле, что в Академию Художеств принимали и в более юном возрасте. Александр Иванов, автор «Явления Христа народу» был принят туда девятилетним, Карл Брюллов - одиннадцатилетним. И то, что крепостные там обучались – тоже правда. Например, Орест Кипренский, автор знаменитого портрета А.С. Пушкина, поступил в Академию, будучи крепостным.