Танцы с Арлекином

Внимание, пока не бечено! Дорога к бывшему кондитерскому цеху «Холодок» была недолгой, но насыщенной. Проводник немного попетлял между пустыми домиками, пересёк нечто, подозрительно напоминавшее свалку, потом они перешли ручей по хлипким мосточкам и оказались возле серой бетонной глухой стены – старой, крошащейся, но всё равно достаточно крепкой. Альма, бежавшая впереди, замерла, принюхалась и неожиданно прижала уши и заскулила – тихо, монотонно… - Ну вот, - сказал Роман, - кажись, начинается. Макс и сам чувствовал, что начинается. Неожиданно заломило виски, затошнило, нахлынул приступ паники… С трудом справившись с собой, Макс достал из кармана несколько скатанных кусочков ваты и вставил в уши. Практически тут же ощутимо полегчало. Развеялось ощущение тоски и безнадёжности. Вот только общаться теперь можно будет только жестами. Роман пошёл вперёд, взмахом руки поманив их за собой. Макс двинулся следом, Шаманка, коротко оглядываясь, шла сзади. Пока всё было спокойно. Подозрительно спокойно, а ещё у Макса появилось странное ощущение… Что-то они упустили, чего-то не заметили, и теперь их эпический поход вполне может закончиться не так, как они рассчитывали. Они шли вдоль стены довольно долго, наконец, Роман остановился и жестом показал вперёд. А впереди кусок бетонной стены выкрошился совсем, торчали несколько бетонных ржавых прутьев арматуры, но при желании протиснуться было вполне можно. Роман бодро помахал рукой, было явно видно, что он готов двигаться дальше, но Макс жестом остановил его и вытащил вату из ушей, жестом показав Шаманке, чтобы она сделала то же самое. Вновь нахлынула тошнота, заболели виски и желудок, казалось, готов был вывернуться наизнанку. Судя по исказившемуся лицу Шаманки, она испытывала то же самое, поэтому Макс не стал тянуть, а быстро сказал: - Ты останешься здесь, Галя и будешь ждать нас. Глаза Шаманки загорелись нешуточной злостью, и она была готова уже разразиться гневной тирадой, но Макс, отвернувшись от Романа приложил палец к губам и повторил: - Ты остаёшься здесь. Это приказ. Ты должна меня дождаться… А потом вместе к Родионычу в баньку закатимся… У него ж, как всегда – такие веники… Чудо что за веники… - Слушаюсь, - недовольно проворчала Шаманка. – Буду ждать и отслеживать все подозрительные перемещения. Макс кивнул и вновь заткнул уши – перспектива вывернуть желудок становилась всё явственнее. Роман, если и был недоволен таким решением Макса – виду не подал и довольно ловко проскользнул в проём между ржавыми арматуринами. Максу это тоже удалось без особого урона, хотя он был выше и крупнее. Миновав пролом, они оказались на заднем дворе цеха, тоже носившем следы нешуточного запустения. Запустения? Макс пригляделся: асфальтовая дорожка, ведущая к дверям цеха, в довольно приличном состоянии, сами двери новыми не выглядят, только вот личинки замков кто-то сменил, а состарить не догадался, и сейчас они поблёскивали на солнце, резко выделяясь на фоне обшарпанных дверей, и, если присмотреться, видны несколько проблесков – прямо над дверью и в углу, чуть выше. Камеры, и причём камеры действующие. Вот это да. Вот это пендель. Неужели они с Галиной невольно оказались прямо в логове Комедианта? А дверь-то, дверь… чуть приоткрыта, заметна щель. Неужели их с Галей совсем за идиотов держат? И Макс спокойно сказал: - Пойдём назад, Рома. Мне здесь не нравится. - Что? – спросила Роман освободив уши. - Я говорю, - сказал Макс, проделав ту же манипуляцию, - пошли назад. - Да ты что? – возмутился Роман. – В кои-то веки дверь открыта, глянь… И он стал тыкать пальцем в замки. - Вот это меня и настораживает, - отрезал Макс. - Придём прямо в ловушку, как бычки на верёвочке. - Я думал, - возмутился Рома, - что ты правильный мент! А ты трус! Макс пожал плечами. Такие подколы не действовали на него со времён золотого детства. - Трус. Живой и разумный. А сейчас скажи-ка мне, мил-человек, как ты мог за пожар семь лет отсидеть, да ещё год в психушке, если сам пожар был два года назад? А? - Догадался, гад! – крикнул Рома с отчаянием в голосе, но потом его отчаяние сменилось ликованием. Макс понял, что грядёт очередная пакость, но среагировать на неё должным образом не успел. Затылок взорвался болью… и наступила темнота. *** Шаманка чуть с ума не сошла от злости, когда Макс велел ей остаться. Но она была слишком опытной, чтобы начать ссориться с напарником на глазах у постороннего человека, которому ни он, ни она не доверяли полностью. А уж когда Макс помянул Родионыча и баню с вениками, Шаманка поняла, что дело совсем труба, и Рома, по мнению Макса, точно засланный казачок. Но почему? Когда Роман и Макс скрылись в проломе стены, Шаманка сняла пистолет с предохранителя, переложила его из кобуры в карман куртки, чтобы была возможность выхватить оружие, как можно быстрее, присела на бетонный обломок и задумалась, не теряя, однако, из виду окружающую действительность. Что заставило Макса уйти с Романом – ей было, в общем, понятно - времени, чтобы обнаружить Матвея живым у них практически не осталось. То, что Роман не стал настаивать на походе втроём – тоже понятно. Счёл, что пани с фаэтона – пони легче. Сейчас он их разделил, а теперь думает, что слабой женщине легче задурить голову. Угу, мало кто из мужчин при первом знакомстве воспринимал Шаманку всерьёз… Многие жалели об этом всю оставшуюся жизнь. Но почему Макс всё-таки так безоговорочно счёл Романа засланным казачком? Шаманка поморщилась и вытащила вату из ушей. На этот раз тошнота стала немного послабее, хотя голова снова заболела. Но ничего не слышать – это было ещё хуже. « А я был тем стрелочником, который за этот пожар семь лет отмотал, девонька… Советский суд – самый гуманный суд в мире…» - прозвучал у неё в голове голос Романа. Чёрт! Какие семь лет? Ведь пожар-то был два года назад! А милейший Рома начал бутафорить и попросту увлёкся. Но что же теперь делать? Звонить Родионычу? Подставлять его и его орлов в очередной раз под начальственный гнев? Похоже, что так. Другого выхода нет. Если она не хочет потерять ещё и Макса. Хотя нет… можно попробовать подождать и проникнуть в это блядское логово в одиночку… «Дура! – одёрнула себя Шаманка. – Рома наверняка там не один, и сейчас он должен прийти за тобой. Значит, нужно рвать когти по холодку и вызывать Родионыча и его орлов. Другого выхода нет. Звонить местным нельзя – кто поручится, что она не окажется в этом же самом месте, после того, как опрометчиво доверится коллегам…» Шаманка вскочила на ноги, и в тот же момент из пролома вывалился взбудораженный Роман: - Гражданка майор! Давай сюда, скорее! Там такое! Такое! Начальник твой позвать тебя велел – айда со мной – сама увидишь! Шаманка отступила на шаг и выхватила пистолет: - Сдал Макса, гнида! Да я ж тебя! А ну брось ружьишко! Брось, кому говорю! Роман медленно наклонился и положил ружьё на землю со словами: - Ты что, чеканулась, гражданка начальница? Меня твой парень за тобой послал! Вот ведь бабы – всё у них не слава Богу… Успокойся, а? Пойдём, там такое, там сенсация… Фас! Если бы Шаманка не ждала подвоха, то это бы прокатило. Однако она успела обернуться и разглядеть летящую на неё Альму с жутко оскаленной пастью. - Альма, рви! – скомандовал Роман, но Шаманка вовсе не планировала стать вкусным ужином для этой здоровенной псины. Женщина сумела выхватить пистолет и, почти не целясь, послала три пули в разинутую клыкастую пасть. Выстрелы прозвучали неожиданно сухо и нестрашно, но Альма словно замерла на миг в прыжке, а потом голова её как будто взорвалась кровью, мозгами и осколками костей. - Сука! - заорал Роман. – Сука ментовская! Да я тебя! Альма, девочка моя… Урою, сука, тварь, гадина! Он был практически невменяем сейчас, но поразительно быстр – подхватил ружьё с земли, прицелился и выстрелил в Шаманку. Женщина успела уйти с линии огня, выстрелив в ответ, но раздавшиеся за забором голоса подсказали ей, что нужно уходить, уходить, найти безопасное место и дозвониться до Родионыча, потому что события всё больше и больше подходили под определение «неебическая хуйня». Шаманка рванула с тропинки в кусты, как лань, Роман выстрели ещё раз, и левое бедро ощутимо обожгло. «Дробь..» - подумала Шаманка, но больше на эту тему думать не стала. Сейчас главное – оторваться от преследователей и вызвать помощь в лице Родионыча… Женщина неслась через кусты, она миновала свалку, потом текущий какими-то химическими отходами ручеёк… и поняла, что заблудилась, когда из сумерек выступили несколько старинных каменных крестов и склеп. «Старое кладбище? - поразилась Шаманка. – Куда это меня вообще занесло?» А голоса погони за спиной не утихали. Роман продолжал материться и проклинать проклятую ментовскую суку, ещё двое… или трое… перекрикивались с ним, и Шаманка неожиданно поняла, что они берут её в кольцо. Однако сдаваться женщина была не намерена. Она решительно рванула через кладбище, даже не пытаясь понять, что и как – сейчас было главным оторваться от преследователей. Однако те, похоже, чуяли все её перемещения, и погоня не отставала. Шаманка начал уставать. Она спряталась за одним из склепов и прислонилась к стене, жадно хватая ртом воздух. Вытащила мобильник. Чертыхнулась. Сети не было. Неожиданно откуда-то снизу, из-под стены, высунулась маленькая, чёрная от грязи рука и подёргала Шаманку за штанину джинсов. Галина не завопила только потому, что это было слишком большой тратой и так слишком быстро тающих сил. Однако вслед за рукой из-под стены высунулась детская головка – чумазая, со спутанными грязными волосами. - Лезь сюда, тётя, - деловито сказало дитё. – Ты тощая, ты пролезешь. Здесь они тебя не найдут. Альтернативы не было, и Шаманка со вздохом наклонилась и проскользнула следом за ребёнком в небольшой, практически незаметный лаз, ведущий вниз. Научись расставаться без слез, Научись в мире много не значить, И прощанья – все время всерьез, Позабыв, как прощаться иначе, Танцевать на осколках судьбы Жгуче-режущей прошлого крошке, Научись обреченным не быть, Там, где мертвому проще немножко. Научись у упавшей звезды Не выпрашивать детского чуда, Мы идем, оставляя следы – Колею в никуда ниоткуда. Научись громко хлопать дверьми, Научись говорить с облаками, Просто быть человеком с людьми, Просто быть человеком с волками. Научись уходя – уходить, Верить тем горячей, чем нелепей… Научись беззаветно любить Белый крест в остывающем небе.* *Стихи Сибиряка.