Savior

      — Я любил её, и буду любить до конца своей жизни, — отец произнес последние слова своей прощальной речи. Он вытер рукой слёзы, которые появились снова, сложил аккуратно листочек, на котором была записана его речь, и спустился со сцены, где стоял мамин гроб.       Я следующая.       Моя мама не была больна, как я, у неё было крепкое здоровье. Просто однажды, она не проснулась утром, не открыла глаза, не вздохнула. Врачи сказали, что у мамы остановилось сердце, пока она спала.       Я медленно поднялась на сцену. В моих руках так же, как и у отца, лежит листок, на котором вся моя речь. Я не могла написать прощальную речь до сегодняшнего дня, точнее до сегодняшнего утра. Подняв голову, я увидела взгляды людей, которые ждут того, что скажу я, её единственная дочь, которая и то больна. Я не имею права говорить что-то о своей матери по листочку. Совсем скоро я буду лежать в гробу, а люди будут ждать того, что скажет мой отец. Нет, так нельзя. Я смяла листок в руке и оглянулась на маму. Она неподвижно лежит в этом деревянном ящике. Я люблю её большего всего и всех на этом свете.       — Моя мама — удивительный человек. На протяжении всего времени, она поддерживала меня и продолжала любить, — я опустила взгляд в пол, — я помню тот день, когда все мы узнали о моей болезни. Точно помню, как мама успокоила меня, сказав, что это несерьезно, а сама проплакала всю ночь. Господи! Мне так жаль! — слезы, оставляя за собой мокрую дорожку, скатывались по щекам и капали мне на руку, — мне жаль, что ей достался такой ребенок. Моя мама была самым счастливым человеком, но тут родилась я. Но я знаю одно, что она никогда не считала меня обузой, — я закрыла глаза, — я люблю тебя, мам, — тихо прошептала я.

***

      Папа относит последнюю коробку с вещами. Теперь этот дом не наш родной. Мы забрали только вещи, оставив здесь всю мебель. Я спускаюсь по лестнице. У меня в руках самая ценная коробка, где лежат все наши фотографии. Этот переезд не был запланирован, как и все остальные события в моей жизни. Маме наоборот нравился этот городок, хоть он и не был большим. Она здесь познакомилась с папой, здесь родилась я, здесь прошли все годы моей жизни. Но я не любила этот город, а после смерти мамы, его невзлюбил и мой отец.       — Ты в порядке, дорогая? — папа вот уже несколько недель не похож на себя. Последние дни он проводил на работе, поздно приходил домой и сразу ложился спать. Я последние дни проводила на вечных процедурах. Меня обследовали со всех сторон, чтобы разрешить выехать в другой город, но при этом, добравшись до города, я обязана сразу посетить больницу.       Пять лет назад, когда мне было семнадцать лет, у меня обнаружили острую лейкопению. Врачи говорили, что особую опасность для моего организма эта болезни не представляет, но сейчас они борются за мою жизнь всеми силами. Когда мне поставили диагноз, я не уделяла особого внимания болезни. Я думала, что эта лейкопения пройдет сама. Но однажды, когда я свалилась с ног на одной вечеринке, врачи сообщили, что болезнь прогрессирует, и их опасения подтвердились. Начальными признаками лейкопении были простые простудные заболевания, головокружение, вообщем, никто не мог подумать, что я больна. После той вечеринки, у меня началась лихорадка, которая является главным симптомом болезни. Родители спрашивали докторов, как могла развиться эта болезнь. Они ответили, что это наследственное. Получается, чёрт знает когда, кто-то из моих предков болел лейкопенией, и теперь я должна страдать?       — Всё хорошо, пап, — я улыбнулась отцу и положила голову на его плечо. Наша жизнь больше никогда не будет прежней, и мы должна прожить остаток жизни вдвоём и счастливо.       — Ну, что ж, — папа тяжело вздохнул. Я понимаю его. Хоть он и не любит этот город, тяжело расстаться с родным домом, в котором останутся все воспоминания, — пора в путь, — на его лице появилась незаметная улыбка. Двадцать два года мы прожили в Сисеро (ударение на "и"), штат Иллинойс, теперь пора переезжать в Чикаго.       — Когда сюда приедут другие люди? — я задумчиво провела взглядом по дому.       — Завтра или послезавтра. Дом не будет долго пустовать, — ответил отец, — нам нужно ехать, дорогая.       Папа отпустил меня и вышел из дома.       — Я буду скучать, — прошептала я и, покрепче обхватив коробку, покинула дом.       Добираться в Чикаго на автомобиле придётся около двенадцати часов. Через каждые три часа мы должны останавливаться, потому что так решили врачи. Кроме наследственной лейкопении, в детстве я заболела астмой, которая чуть не убила меня несколько раз, но врачи мне сумели помочь. Но спустя столько лет, я не могу обойтись без ингалятора и день. Большего всего мне было жаль моих родителей, которые дали мне всё, а им досталась такая больная дочь.       — Сколько мы уже едем? — папа сидит за рулём, не сводя глаз с дороги. В последнее время он стал более бдительным.       — Меньше часа, — отвечает он мне и слегка улыбается. Он отлично знает, что я не сторонник поездок на машине на далёкие расстояния. Я облокачиваюсь лбом к окну, наблюдая за белыми и пушистыми облаками на голубом небе. По радио играет всеми любимая песня, захватившая сердца миллион людей, Kadebostany — Castle In The Snow. Я сразу же уснула, как только песня перестала играть.       Я открываю глаза и понимаю, что мы не едем. Протерев глаза ладонями, я выбираюсь из машины. Моё состояние и мой внешний вид в заговоре против меня. Папы не было и около машины, но я увидела его, выходящим из кафетерия, неподалеку от меня. Он вовсе не был счастлив, его лицо выглядело хмурым.       — Пап, что случилось? Почему мы не едем? — отец подошёл ближе ко мне. На улице, несмотря на то, что сейчас только начало осени, довольно холодно. Мы остановились на обочине, а не около кафе, значит, что-то пошло не так.       — Мы заглохли, — спокойно ответил отец, — я спросил в кафе, есть ли где-то поблизости мастерская, но мне ответили, что нет, — папа всегда, когда начинает нервничать, чешет затылок или теребит замок на куртке.       Он задумался.       — Придется вызывать мастера из Сисеро, но он будет добираться сюда целый день, учитывая то, какие у нас мастера в городе.       — Может, стоит попросить помощи у других водителей? — мысль о том, что придется ждать мастера целый день в машине, угнетает меня, — выход есть всегда.       — Хорошо, — папа кивнул мне, — я ещё раз осмотрю машину, а ты сходи в тот кафетерий. Может, сможешь найти добрых людей.       Я так и сделала. Этот кафетерий ничем не отличался от других дорожных заведений. Приглушенные тона, маленькие столики и стулья, не разнообразное меню и ужасный персонал, зато какие цены, будто ты в самом дорогом ресторане Чикаго. Я заказала кофе, нужно же зарядиться энергией и терпением на весь день. В кафетерии ещё есть и небольшой магазинчик. Я подошла к кассе, за которой стоял очень милый молодой человек.       — Прошу прощения, — он взглянул на меня, — у нас с отцом сломалась машины, вы не поможете нам?       — Девушка, милая, — и вот с этих слов образ милого и хорошего парня затрещал по швам. Его голос и манера общения просто отвратительны, — я всего лишь кассир, если ты желаешь купить кексик, то в этом я смогу помочь тебе.       — Благодарю, — я направилась к своему столики, — всего лишь кассир, будто он не парень, — тихо пробормотала я себе под нос.       — У вас сломалась машина? — я подняла голову и увидела перед собой парня. Не сказать, что он милый и хороший. Тёмно-каштановый цвет волос, длинные ресницы, лёгкая щетина, серебряная серьга в брови… не мой типаж.       — Да. Она просто заглохла и больше не заводится, — неуверенно ответила я, — мой отец пытается её починить, но ничего не помогает.       — Я могу вам помочь, — спокойно ответил он. Кроме серьги в брови, у него прокол ещё и в ухе.       — Да, пожалуйста, — я кинула десятидолларовую банкноту на стол, так и не дождавшись своего кофе. Парень вышел из кафе первым, а затем уже я.       Отец отчаянно копался в капоте машины.       — Пап, я привела помощь, — я слегка улыбнулась.       — Здравствуйте, — отец вытер руку тряпкой и ответно пожал руку парня, — я в какой-то степени механик, поэтому могу помочь, — отец кивнул парню и стал рассказывать, что произошло.       Незнакомец был в кожаной куртке, которую вскоре снял. Я старалась не мешать им и не смотреть во все глаза на него, но из-за его футболки выглядывала татуировка. Какие-то непонятные линии, кривые, сплетенные между собой, выглядывали на руке и шее. Незнакомец слегка повернул голову в мою сторону, и на его лице появилась улыбка. Я почувствовала, как мне начинает сдавливать легкие, но вовсе не из-за него, просыпается моя детская астма. Распахнув заднюю дверь машины, я порылась в своём рюкзаке, потом в другой сумке и в пакете, но не обнаружила ингалятора. Чёрт! Я оставила коробку, в которой лежали все мои ингаляторы, в доме за несколько километров отсюда.       — Здесь есть поблизости аптека? — спокойно спросила я, хотя внутри меня назревала буря страха.       — Была одна, но её закрыли за неуплату долгов, — небрежно ответил незнакомец.       Я тяжело вздохнула.