Never

Ее волосы пахнут ветром, а лицо холодное, будто снег. Айзек моргает четыре раза подряд, щипает себя за щеку, а потом незаметно протыкает собственное колено когтями и шипит сквозь зубы от острой боли. Штанина быстро темнеет, пропитываясь кровью, а Эллисон улыбается ласково и немножечко грустно, и ямочки на ее щеках такие же очаровательные, как и прежде. Когда он любил ее. Когда она любила его. Когда она была еще жива. Пока клинок Они не проткнул тонкое тело насквозь. - Ты запутался, Айзек. Я здесь, чтобы помочь. Голос чуть хрипловатый, будто она только проснулась. Но Лейхи понимает, что спит сейчас он. Потому что Эллисон Арджент мертва, она не может прийти и вот так запросто взять за руку холодными тонкими пальчиками просто, чтобы решить его, Айзека, придурочные проблемы, которые существуют, быть может, лишь в его голове. Глупость какая. Я же любил тебя, Элли. А теперь осталась лишь грусть цвета первых солнечных лучей, опускающихся утром на подушку. А еще ее голос, что звучит иногда в голове, как напоминание или предостережение. "Просто будь осторожен" - Сегодня так сыро в Париже, - она обхватывает себя за плечи как-то смущенно, а потом закрывает распахнутое в прохладную ночь окно, и тихий шелест дождя по асфальту и в кронах деревьев умолкает, как звук выключенного телевизора. - Мне так тебя не хватает. Ты никогда не любила меня, но... Заставляет умолкнуть, прижав подушечку пальца к обветренным губам. И смотрит укоризненно и виновато одновременно. - Тебя же не это тревожит, малыш, - он вздрагивает от этого обращения. А она повторяет, чуть склоняя набок голову. - Малыш, до Лондона чуть больше шести часов пути. Почему ты просто не сядешь на поезд? - Не называй меня так. Пожалуйста Элли... "Это слово как аконит прямо в вену, как острый нож, срезающий верхний слой кожи, как кислота на завтрак вместо утреннего кофе" - Потому что он называл тебя так? - ладошкой к щеке, чтобы повернуть к себе упрямо отворачивающего волчонка. Заглянуть в слезящиеся глаза. - Ты знаешь, он все еще зовет тебя так, Айзек. Малыш. Когда ночью не получается уснуть и в окно светит полная луна. Круглая и желтая, как лимон. Лейхи снова кусает губу, раздирая кожу зубами почти что в лохмотья. Смаргивает грусть с ресниц, что поселилась тут так давно, что он почти что привык. - Хочешь рассказать мне, Айзек? Эллисон не говорит больше "малыш", и за одно это он уже благодарен. Как и за то, что может просто быть рядом сейчас, касаться руки, вдыхать ее запах (жимолость и мимозы, как прежде, но еще - пронизывающий до костей ветер и снег, что искрится на кончиках ресниц, когда она чуть поворачивает голову). - Ты умерла, и я сорвался, поехал к нему... Не мог оставаться там со всеми. Ходить по тем же улицам, где мы гуляли, смотреть на то же небо, вдыхать тот же воздух и знать, что тебя больше нет. Шмыгает носом, а она ласково взъерошивает спутанные кудряшки, и мальчишка снова дрожит. От холода, печали, иррациональности происходящего. Хотя... он - оборотень, она была охотницей, павшей от клинка демона Они, чьи глаза светились золотисто-зеленым, а ее лучшая подруга-банши в это время захлебывалась собственным криком, почувствовав ее смерть. ... Вся его жизнь, ее смерть - один сплошной сюрр. - Поехал к нему, - повторяет опять, будто бы вспоминая или пробуя слово на вкус. - И понял, что любил лишь его. С самого начала, Айзек. ... Первая любовь - она не проходит, милый. Не у вас, не у волчат. Она навсегда. А он ведь был в самом начале? Откуда ты знаешь так много, Эллисон Арджент? Зачем ты роешься в моей голове, вытаскивая прошлое из темных пыльных углов, куда я затолкал его, надеясь никогда больше не вспоминать? Вычеркнуть, как какой-то из пунктов в списке покупок. - Так глупо... Мы были детьми, лет по 12. - Он тоже чувствует это. Вы оба, Айзек. Иначе ты не пролетел бы полмира в том самолете, хотя так боишься высоты. Ты знал, что только он поможет тебе, ведь так? Почему ты испугался? Зачем сбежал от него среди ночи и плутал до рассвета по темному холодному Лондону? "Что, если он тоже умрет? Что, если я несу смерть всем, к кому прикасаюсь? Как с тобой, милая Элли?" Холодные губы оставляют на щеке фантомный поцелуй. Она уже не улыбается, обхватывая лицо ладонями, заглядывая через зрачки в самую душу. - Он ведь ищет тебя, а ты даже не знаешь. Спрятался так хорошо... Вернись, Айзек. Обещай, что вернешься. Ее образ плывет и будто бы течет между пальцев, как рисунок на кирпичной стене сада, размываемый теплым летним дождем. Рука выскальзывает из руки и палец снова касается губ напоследок. - Обещай. В память обо мне. Обещай, что попробуешь снова. - Я... обещаю... В темной и уже такой пустой комнате, где лишь полная луна заглядывает сквозь ветви в окно. Озноб пробирает до костей, и Айзек наматывает на шею свой шарф, пытаясь вспомнить, куда засунул чемодан. - Я обещаю, Эллисон.